Глава 36
– Девушка, вы к кому? – Остановил пусть и достаточно вежливый, но угрожающего вида секьюрити. Я попятилась назад.
– Ковалёв Борис Аркадьевич. Я бы хотела его видеть, он на месте?
– Как о вас доложить?
– Шах. – Проговорила на грани слышимости, мужчина нахмурился. – Галина Шах. – Поторопилась произнести громче, а сама уже чувствовала, как невидимые тиски давят на меня сразу со всех сторон.
Нервно теребила нашейный платок, который теперь не могла снять, так как чётко ощущала следы недавней борьбы на коже. Не могла я снять и перчатки. Только воровато оглядывалась, не зная, чего ожидать. И когда секьюрити громогласно прокашлялся, привлекая внимание, подпрыгнула на месте.
– Вас ждут. – Коротко известил он и выписал одноразовый пропуск. – Это для лифта. – Пояснил, направляя кивком головы в нужную сторону.
На последнем этаже меня встретило какое-то странное запустение. А ещё я точно знала, что это не этаж головного офиса, но помещение не было заброшенным, скорее, более обжитым, более одомашненным. Шагнула вглубь, не забывая периодически озираться по сторонам. Светлые просторные коридоры со множеством картин на стене словно вели меня в нужном направлении.
– Проходи, дорогая. – Послышалось из-за спины и я в панике застыла на месте. Всё это время не замечала наблюдавшего за моим передвижением мужчину.
Борис Аркадьевич практически не изменился и лишь усталый взгляд выдавал истинный настрой.
– Здравствуйте. – Кивнула, поздоровавшись, он только усмехнулся и вышел ближе к свету.
Строгий, деловой, слишком решительный для ситуации. Осмотрел меня с нескрываемой насмешкой, указал рукой на огромный гостевой зал, к которому вели все, без исключения, коридоры этажа.
– Изменилась. – Констатировал. – Похорошела. Улыбка тебе к лицу, нужно больше улыбаться.
– Есть повод? – Остановилась я, не решаясь сесть напротив хозяина, в то время как Ковалёв вальяжно раскинулся в низком кресле гостиного гарнитура.
– Права, Галочка, как всегда права. Что? – Осмотрел с ног до головы? – И в мехах, и в шелках не сладко?
– Я никогда не стремилась к роскоши.
Немного подумав, он согласился, условно кивнув.
– Присаживайся, когда ещё вот так посидим, ведь не радуешь старика. Как дела? Дом? Семья? – Спросил, словно между прочим, а сам меня разглядывал и реакцию мою на его слова уловить пытался. Смаковал.
– Вам ли не знать… Борис Аркадьевич, это ведь вы заплатили за Димин арест, не так ли?
Перешла к сути, а Ковалёв, не довольный моей прямотой крякнул. Немного размял плечи, скорее, чтобы отвлечься, нежели от затёкших мышц, шумно выдохнул, раздувая при этом щёки, развёл руками. Я тем временем приспустила полушубок с плеч, пытаясь вздохнуть, только под пристальным взглядом это казалось не самым простым делом.
– Так, разве это в моих силах, Галочка? Да и…
– Я разговаривала со следователем. – Пояснила и Ковалёв неприятно улыбнулся.
– За благоверного просить пришла? – Нахмурился он и окончательно расслабился. Мог себе это позволить. Мы оба это понимали.
– Дима мой муж и я…
– Считаешь, он того стоит? – Перебил Ковалёв, глаза его блестели, а губы растянулись в прямую линию. Махнул рукой, не переждав моей заминки. – Не лезь не в своё дело. Вот тебе мой совет, Галочка. Ты красивая девочка, вот такой и оставайся. Мужские дела, они, знаешь ли, приводят к морщинам.
– Я никогда не понимала, что вас связывает. Дима занимался…
– Металлом он занимался, дорогая моя. А не тем, что ты мне сейчас сказать хочешь. Остальное это так, для души, в наличии которой, я лично, глубоко сомневаюсь. А алюминий, к слову, тоже относится к ценным породам.
Я замолчала, а Ковалёва это повеселило.
– Рад, что смог открыть тебе глаза. Вот так, в разговоре, сколько ещё нового можно узнать о родном, казалось бы, человеке. А сколько тайн хранит Шах, даже мне не известно.
– Я хочу попросить вас отозвать людей.
– Проси! – Рявкнул он и сжал кулаки так, что я точно так же сжалась изнутри. – И хорошо проси. Подумай, что можешь предложить взамен его свободы. Есть ли у тебя что-то достаточно ценное.
Он говорил, скрипя зубами, а я только его боль видела. За Антона, за сына своего. И нас с Димой в чём-то винил, это и без слов понятно было. Поэтому у меня и слёзы на глаза наворачивались, что Ковалёва только больше злило.
– Думаешь, нужна ему? Любит? – Возмутился он, и едва ли на месте не подпрыгивал. – Да хрен там! Просто собственник жуткий. И никогда не примет того, что ты посмела другого выбрать. Думаешь, вернулся за тобой? Опять не угадала! – Ударил в ладони, разрезая этим звуком пространство. – Да случайность всё это. И ты, и Антон. По себе знаю, что, как своё увидишь в чужих руках, так удавиться хочется. Так и он. Через себя перешагнёт, из кожи вылезет, а докажет свою правоту. А чего ты хочешь? Чего хочешь ТЫ? Ты вообще сына моего любила? Замуж ведь собралась, в семью была вхожа. Ни одна до тебя и близко не стояла, а тут…
– В том, что случилось, никто не виноват. – Я старалась, чтобы голос мой звучал твёрдо. – В том, что случилось с Антоном.
– Да что ты знаешь о том, что с ним случилось?! – Взвился Ковалёв, окончательно оставляя фальшивые улыбки за кадром, с кресла вскочил, схватил меня за плечо, притягивая к себе. – Что ты о нём знаешь? Разве тебе до того было? О нём ты думала?! – Продолжал сжимать мою руку, шипя и проклиная в душе.
Тут же опомнился, отпустил, но не отошёл. Стал, уперев руки в бока, выпуская из груди распирающий её воздух.
– Тебе никогда меня не понять… – Сдался, закрыл лицо ладонями и тут же растёр его до красноты. – Так вот, я снова задаю тебе вопрос: что ты готова мне предложить взамен свободы Шаха?
От слов Ковалёва сквозило холодом, а от него самого жаром злобы, которая выжигала всё внутри.
Не знаю, о чём я подумала в тот момент, когда слышала его слова. Не знаю, думала ли я вообще или только чувствовала. Но руки сами собой нашли маленькую сумочку, которая успела потеряться в просторном кресле, извлекли из неё плоский телефон и, с едва различимым стуком, аппарат опустился на маленький журнальный столик. Ковалёв моргнул, глядя на него. Потом ещё раз. После его губы с отвращением скривились, а на скулах выступили желваки.
– Что это значит?! – Напряжённо прорычал он.
– Внук. – Прошептала я, окутанная теперь уже отнюдь не жалостью – страхом.
Чувствовала, как земля уходит из-под ног, как мужчина меняется в лице. И не хотела я помнить о данных Диме обещаниях, что ни одна живая душа об этом не узнает. Поджала ягодицы, руки уже давно сжимались в кулаках, а короткие ногти впивались в и без того разодранные ладони.
– Чей? – Осипшим голосом проронил Ковалёв и моё сердце сжалось ещё сильнее.
– Ваш.
Он не моргал, он даже не дышал, он просто смотрел на Ваньку, который улыбался с экрана телефона. На фото ему всего три месяца, он только научился держать головку и с удовольствием демонстрировал свои навыки на камеру. Напряжённо сморщенный лобик и огромные голубые глаза, на фоне отросших тёмных волосков. Ковалёв побелел, прежде чем взглянуть на меня.
– Не играй со мной, девочка. – Устрашающе медленно покачал головой. – Не смей. Слышишь ты меня или нет?! Не смей! – Проорал во всё горло, и сжал мою шею так, что в глазах потемнело. – Что это? – Послышалось сквозь эту темноту и практически нежное движение, он провёл большим пальцем по моей шее и тут же отпустил.
Он отпустил, а я не сразу поняла, что и сама ногтями вцепилась в его запястье, до крови впиваясь в кожу.
Ковалёв отошёл на шаг назад, схватил со столика телефон и принялся скоро листать фотографии, после чего просто швырнул аппарат на диван, что стоял в стороне.
– С чего ты взяла, что я поверю в этот бред? – Проговорил нервно, сам не сводил взгляда с телефона, который всего одним уголком выглядывал из-под подушки.
– Это правда.
– Правда?! – Зло сверкнул он глазами, глядя на меня? – И Шах ничего не заметил? Не понял? Он предательство за версту чует. Или, хочешь сказать, что позволил бы ему родиться? Как такое вообще возможно?
Ковалёв задавал вопросы, не особо задумываясь о их сути. Просто озвучивал мысли в том порядке, в котором они появлялись в его голове. Сам разволновался от их сумбурности и просто взял время для передышки. Отошёл в сторону, глядя в огромное панорамное окно с высоты офисного здания.
– Ты ответишь хотя бы на одни из вопросов? – Чуть повернул он голову в сторону, но так и не посмотрел, скорее, дал понять, что помнит о моём присутствии. – Ты ведь любишь Шаха. Не слепой, вижу. Не понимаю, правда, за что…
Усмехнулся, но тут же подобрался. Повернулся полностью и теперь ни одна деталь не ускользнёт от него.
– Ты сейчас понимаешь вообще, что будет, если мне соврала? Что я с тобой сделаю? – Прищурился он, а я старалась сидеть ровно. – Что я с твоим ребёнком сделаю, если ты мне соврала? Ты никогда больше его не увидишь и всё из-за чего? Неужели сделала выбор? Ребёнок тебе не нужен?
– Ванька мой сын и я никому его не отдам. И, чтобы вы знали… если предстоит делать выбор… я всегда выберу сына. Но сейчас просто прошу мне поверить. Не задавать вопросов, не спрашивать, как так получилось и почему, мне нечего вам пока ответить… просто…
Я в очередной раз запнулась и уже не смогла продолжить под давлением его взгляда.
– Когда он родился? – Жёстко и с какой-то нечеловеческой хваткой спросил Ковалёв, направляясь к рабочему столу, который стоял неподалёку и отделял рабочую зону от зоны отдыха.
– В начале июля, – Произнесла тихо, а тот уже принялся что-то отсчитывать, хмурясь и вглядываясь в цифры. – Только я не доносила две недели – Попробовала добавить, а он цыкнул.
– Значит, в октябре?
– Что?
– Ты забеременела в октябре. – Уже утвердительно кивнул он, и посмотрел так, что поджилки затряслись.
Мне оставалось только поддаться на эту уверенность и, приоткрыв рот, кивнуть, потому что звуков произнести я не смогла. Честно: не знала ответа на этот вопрос. Вот, просто не знала и всё. В один миг, от одного его взгляда из головы всё вылетело.
– Ну, конечно… иначе с чего… – Разговаривал он с самим собой, неверяще ухмыляясь. – Но как? То есть… Нет… Как так получилось? Ты…
– Я не знала. – Твёрдым словом отрезала я его терзания. – Прошу вас, не задавайте никаких вопросов, могу сказать только то, что… Один Дима знал, что так может случиться, что Ванька ваш внук.
– Ванька? – Ухватился он за эту информацию, как утопающий за соломинку. – Хорошее имя. Что, что, а в этом Шах соображает. Но он ведь мог…
Лицо Ковалёва несколько раз передёрнуло как в судороге, а в глазах начало проясняться.
– Конечно… Это многое объясняет. И то, что отдалился… и то, что не подпускал… Засранец! Вот, значит, как?!
Он принялся нервно пыхтеть и что-то искать на своём столе, а мне оставалось только наблюдать за его метаниями, боясь отвлечь.
– А что?! Тоже правильно. Мелкий ублюдок! Спрятать решил, да? – Бормотал под нос самому себе. – И я хорош… как мальчишка, как школьник повёлся.
Набрал номер на телефоне.
– Кислицын?.. Да, я. Что ты там говорил про бумажки свои?.. Что? Да, сейчас могу. Давай, давай, вихрем несись.
На меня посмотрел и широко улыбнулся.
– Почему здесь? Сын где? – Я, признаться, растерялась, не нашла, что ответить, а он уже довольно подбородок задрал. – Говорил же, в мужские дела не лезь! Вот ты и не лезь. Домой, к Ваньке.
Вызвал людей из охраны.
– Отвезёшь, куда скажет. – Кивнул в мою сторону, а я с места подскочила.
– Вы отзовёте людей?
– Вытащу. – Довольно оскалился. – Только для того, чтобы собственными руками задушить, вытащу. – Продемонстрировал мощные кулаки. – Засранец! Коль, представляешь? – Обратился к мужчине за моей спиной. – Внук у меня растёт. Богатырь!
На меня косо взглянул.
– Богатырь?
– Да…
– Ну, всё, иди, иди. Быстро такие дела не делаются. Но через неделю будет дома. Слово даю. – Загордился он возможностью говорить такие слова. – Телефон оставь! – Прикрикнул, когда я к дивану подошла. – Я завтра завезу. – Пояснил и словно благословил, так рукой махнул.
Я сидела в чужой машине и понять пыталась, что же произошло. Правильно ли поступила, что рассказала? Были ли у меня шансы Диме как-то иначе помочь? А что, если он Ванечку заберёт? – Кольнул испуг, но я тут же успокоилась, потому что не верила в это. Ковалёва практически не знала, но казалось, что не тот он человек.
Лёша явился домой к утру, попытался сдержать улыбку, но так и не смог. Сдержанно мне кивнул.
– Всё будет, Галь, прорвёмся!
А потом наступили самые тяжёлые дни ожидания. Вытащить Диму и приостановить дело за недостатком улик или что они там ещё придумали, было не так просто, как его туда отправить. Лёша говорил, что следователь упирается до последнего. Я кусала губы, ломала пальцы, локти, бродила из угла в угол, как только выдавалась свободная минутка. Только Ванька и спасал.
Ковалёв, как и обещал, приехал на следующий день, на Ваньку долго смотрел, вроде как сравнивал, примерялся. На руки взять так и не решился, но попросил волос для экспертизы, а я и не была против. В следующий раз вернулся через четыре дня совсем другим. С подарками, с цветами и со словами благодарности. Я плохо помню это время, да и вообще, как-то потерялась, запуталась. Из дома не выходила, на прогулку отправляла Лийку, а она только рада. Наверно, я жалела себя. Оттого и мучилась так, оттого и места не находила.
Практически не ела, похудела, я только и делала, что ждала, верила. Потеряла сон, наверно, стала похожа на зомби из фильма ужасов, потому что Лёша при виде меня неодобрительно качал головой. На все короткие «Что?» отвечал упрямо поджатыми губами.
Неделя растянулась в три, пошла четвёртая. Ничего не решалось, а узел, словно затягивался всё туже и туже. Ковалёв, глядя на меня, стал заметно нервничать и злиться, сам вызывался гулять с ребёнком, уговаривал отдохнуть, предлагал какие-то санатории, обещая присмотреть за Ванькой. Однажды едва ли не силой заставил поесть, правда, результатом такого давления стала рвота. Как он тогда кричал… А на самом деле не на шутку волновался и всерьёз беспокоился, грозясь сдать врачам.
Вскоре я и сама ощущала степень своей измотанности, спать хотелось всё время, еда по-прежнему не проходила, а утренняя тошнота на фоне голодания замучила в конец. Причина таких изменений обнаружилась достаточно быстро, и есть я стала через силу. Даже когда уже не лезло. Пыталась наверстать упущенное и вернуть себе человеческий вид. Ковалёв начал мне улыбаться, словно о чём-то догадался, а я не скрывала своей радости, купалась в ней. Теперь находилось время для всего, а жалость как-то поутихла, уступая время обычным заботам молодой мамы. Лия и Лёша не комментировали, хотя, на фоне своих переживаний, могли просто не догадываться.
В тот вечер никак не получалось уложить Ваньку. Он капризничал, плакал, сучил ножками, и столбиком стоял в кроватке. Я отключилась ближе к полуночи, а как проснулась, Ванька спокойно лежал, укрытый толстым пуховым одеялом. В душе, недалеко от моей комнаты, шумела вода, хотя Лёша предпочитает ванную в другом конце квартиры, Лия же, вообще в это время спит крепким сном беременной женщины, отсыпаясь впрок. Это меня насторожило и я прислушалась. Вскоре вода стихла, а по полу послышались шаги босых ног. Дверь в мою комнату бесшумно отворилась и сомнений не оставалось.
Дима остановился у кровати и некоторое время просто смотрел, а я не решалась повернуться, дыхание затаила, губу закусила, чтобы не расплакаться на эмоциях, сжала кулаками угол одеяла, цепляясь за него, закрыла глаза. Матрац заметно прогнулся, а в мою шею уткнулся прохладный нос, по линии подбородка прошлись мягкие горячие губы, а я только зажмурилась сильнее, боясь, что это сон.
– Прости, что разбудил. – Прошептал, крепко прижимая меня к себе, шарил по телу, не переставая осыпать лицо и шею мелкими поцелуями.
Мы затихли, прислушиваясь к дыханию друг друга. Его, мощное и шумное, размеренное. И моё, быстрое, поверхностное, вот-вот готовое сорваться. Собравшись с силами, я повернулась в кольце Диминых рук, крепко-крепко прижимаясь к нему, такому родному, любимому. Уткнулась носом в широкую шею, всхлипнула, сдерживаясь, потёрлась, пытаясь прижаться плотнее, и не смогла сдержать слёз облегчения, радости… не знаю, чего там ещё было намешано, но лились они быстро, выходили легко, без истерик, так, словно всю мою боль с собой забирая.
– Ты Ваньку уложил?
– Он совсем взрослым стал. – Мягко усмехнулся Дима, глядя в сторону кроватки. – Прихожу, а сын маму укачал и стоит как соловей, наблюдает. Не испугался меня, представляешь? Я думал, плакать начнёт, а он узнал. Лёха его тренировал наверно, да?
Он говорил так нежно, проникновенно, с затаённой радостью, с боязнью спугнуть счастье, просто слов нет, чтобы эти чувства выразить. Самый дорогой, самый главный в моей жизни. Он всё поймёт, простит, подскажет. Только с ним я могу расправить плечи, ощущаю себя под защитой. Слабой, ранимой, способной отдавать нежность, заботу и любовь. Поэтому сейчас, вжимаясь в его тело, дрожу от волнения, смешанного со страхом.
– Дим, я всё ему рассказала. – Призналась и замерла, Дима тоже дыхание задержал, пальцы ощутимо впились в мою спину. – Борису Аркадьевичу.
Ещё не больше секунды он молчал, прежде чем выдохнуть. Не облегчённо, но и обречённости я не почувствовала. Коснулся губами моих волос на макушке, а потом, так легко, словно напасти отгоняя, провёл по всей длине волос, останавливаясь на пояснице, чтобы прижать меня к себе.
– Я знаю. – Проговорил в подставленную щёку.
– Прости, я… я должна была что-нибудь сделать…
– Тише. – Посмотрел на меня внимательно, чуть отстранив, взял лицо в ладони. – Всё хорошо. Всё правильно. Ты молодец. – Коснулся губами носа и тут же внушительно посмотрел. – Ты всё правильно сделала, я горжусь тобой. Я не прав был, он действительно имел право знать.
– И что теперь?
– Ничего.
Дима снова прижал меня к себе. Показалось, для того, чтобы его глаза не видела, но я старалась не заострять внимание на предчувствиях.
– Я разговаривал с ним. – Продолжил чуть позже. – Долго. Нам нечего делить.
– Но ведь не будет как раньше, правда?
– Не будет. Будет по-другому. – Успокаивающе поглаживал меня по голове и тихо нашёптывал. – Так, как ты захочешь…
И эта фраза, как стартовый рывок была мне необходима, я подобралась, взглянула на мужа с надеждой.
– Дим, я тут насчёт работы думала, зачем тебе всё это? Бизнес этот, руководящая должность. У нас ведь всё есть. Ты… ты художник, ты мыслишь иначе. Помнишь, знакомил меня с одним французом, ювелиром, говорил, что у него крупнейшая компания в Европе. Так вот, его люди недавно пытались выйти с тобой на связь, приглашали поработать в команде. Ты ведь об этом мечтал.
– Галя…
– Уедем, начнём всё с начала. – В азарте продолжала я, а Дима улыбался, я чувствовала это.
– Малыш, не сейчас. – Прижался губами к моим губам в нежном поцелуе. Провёл по ним языком, чуть раздвигая и вздохнул, вжимая в своё плечо, чуть раскачиваясь из стороны в сторону.
– Я ещё сказать хотела…
– Галя, детка, – выдохнул страдальчески, – всё будет так, как ты хочешь, но завтра. Я совсем немножко отдохну. Совсем чуть-чуть. – Попросил еле слышно и губами к макушке приткнулся. – А завтра с новыми силами…
– Хорошо. О том, что у нас будет дочка, я скажу тебе завтра.
Сказала и почувствовала, как мышцы каменеют, как руки сжимаются, а грудная клетка поднимается на вдохе.
– Что? – Возмутилась, упираясь в его грудь пальцами, но отстраниться Дима не позволил. – Не думал же ты, что твои подвиги в СИЗО останутся безнаказанными?
В уме я считала до десяти, а на деле пришлось пройтись и в обратной очерёдности, потому как соображал Дима долго, по-видимому, всю информацию ему действительно стоило выдать завтра и то, частями, небольшими порциями, приправляя их дюжиной хороших новостей.
Первое, что он сделал, так это носом о меня потёрся, вдыхая аромат волос, руки дали мне свободу, но ненадолго, буквально на несколько секунд, чтобы тут же прижаться к низу живота. Туда, где уже зародилась маленькая жизнь.
– Наверно, в таких случаях стоит напомнить, что я тебя люблю. Правда?
– Только поэтому сказал? Потому что так принято?
– Нет, – усмехнулся, – потому что я действительно тебя люблю. И живу ради вас. Ты простишь меня?
– За что?
– За то, что всё так.
– Как?
– Неправильно. Детей в постели делают, а не в вонючей камере. Не сдержался, правда. Как представил, что ты действительно можешь от меня уйти… Не знаю, какими силами поверил, что это представление. Он не тронул тебя?
– Скорее, тебе посочувствовал, Дим. Всё хорошо. Главное, что ты теперь со мной. Ванька так скучал…
– Боря сказал он уже стоит.
– Да наш сын и пойдёт скоро, и если папа не перестанет работать день и ночь, то обязательно это увидит.
– Как ты там говорила? Бросить всё?
Короткий сдавленный смех поглотила ночная тишина.