Перед лицом смерти человек стремительно взрослеет, отметая интерес к малозначимому. Не исключено, именно поэтому происходящее и традиции празднования кануна нового люмерийского года казались настоящим детским садом. Расслабиться после разговора с Изель не получалось.

Ведунья знала всё или почти всё. Одного не могла понять, почему видела в своей сфере, как одна Мариэль стирается, и на её место приходит другая – белая вместо чёрной.

– Кто ты? Тебя освятила Владычица? – спросила женщина.

– Я Мариэль. Была ею и остаюсь, – вздохнула девушка, для которой перенос сознания между мирами уже стал простой деталью, а не причиной.

Но первым делом Изель приступила к поручению от Великого Некроманта. Дар метаморфа, это было видно, поразил ведунью, а то, что эта тайна легко ей досталась, в свою очередь неприятно поразило Мариэль. На Жанетте до сих пор держалась печать клятвы, а теперь ещё один человек знал об этом. Значит, до выполнения обета Вестнику повышалась вероятность раскрытия.

– Ты должна понимать, что многоликость – истинный дар Владычицы, а не наследственный, как твой ментальный и огненный. Я не удивлюсь, если тебя сопровождает Матушкин свет. Постараюсь объяснить. Белый свет настолько всеобъемлющ, что ему подвластно преображение в любой – синий, красный…

Мари осенило. Этот физический закон был одним из тех, которым учила Машина мама, являвшаяся по совместительству домашним учителем. А ведь и в Люмерии могли действовать те же законы, что и в том мире.

– Я знаю, что преломление видимого света через призму даёт лучи семь цветов.

Изель не совсем поняла реплику девушки, но основу уловила. Кивнула одобрительно:

– Верно. Поэтому отнесись к нему с бережностью как к самому ценному дару, используй только во благо. Нам не дано видеть все хитросплетения временного пространства, но Владычица-то видит всё, и нам остаётся поблагодарить её за провидение и довериться.

Изель попросила показать возможности. Мари закрывать глаза не стала, чтобы сосредоточиться: выбранный объект сидел напротив. Увидев свою, без видимых усилий воссозданную, копию, Изель не смогла скрыть удивления:

– Повидала я немало удивительного, но то, что сейчас передо мной, вызывает желание пасть ниц перед тобой, дитя! Воистину, многоликая…

– Не отказывай, дитя, себе в этом желании, – с полуулыбкой произнесла вторая Изель, заставляя первую сотворить знак перед собой. Пожалев о шутке, вернула свою личину.

Отерев лицо и сделав два глубоких вдоха, ведунья приступила к главному. Теперь она ясно трактовала увиденное, прежде сомневаясь, правильно ли поняла явившееся ей откровение. Возможность делиться даром в прямом смысле не существовала, тем более матушкиным. Зато проблему решал даже самый простой вид морока, который требовал обязательную жертву. Например, для поддержания морока нужно было отдать нечто ценное от личины метаморфа. Очень сильные маги могли создавать другой морок, при котором достаточно было артефакта, удерживающего новую внешность. В случае же с Мариэль, загвоздка была в адресанте морока – Жанетты, которая магом не была, а следовательно, второй вариант с ней бы не сработал либо слетел бы в момент наисильнейшего волнения. Уж это субретке отлично удавалось. И поэтому Изель предложила простой, надёжный способ.

– Что это может быть? – пока условия были непонятными. – Моя одежда? Мои воспоминания?

– Я бы предложила волосы, но… – Изель сочувственно посмотрела на девушку, – как вы объясните родным, куда они делись?

Мариэль потёрла лоб:

– Волосы – ерунда. Мы что-нибудь придумаем. И что я должна буду с ними сделать?

Ведунья задумалась ненадолго, но мысли её перебил стук в дверь и вкрадчивый голос Антуана: «Эй, вы про нас не забыли?» – а за ним взрыв смеха.

– Вот что, – ведунья положила ладонь на руку Мариэль, – я тоже буду думать. Давай отложим разговор, как всё придумаю, пришлю тебе птицу… Но есть ещё одна вещь, которая меня беспокоит, – она пристально рассматривала лицо юной многоликой, – видела я твою тревогу. Матушкин свет, который имеет необыкновенную силу, отравить легко: не терпящий зла и тьмы, он убивает своего носителя. А можно и захлебнуться светом, если не уметь его правильно расходовать. Я вижу в тебе и то, и другое, поэтому хочу помочь. Поведай, что гложет твоё сердце, дитя, что его разрывает? Я слышу такой крик отчаяния, что моя душа содрогается.

Мари поняла, о каком отчаянии идёт речь, но ответить не смогла, в горле возник предательский ком. В дверь снова постучали, на этот раз Изель гневно отозвалась:

– Ждите терпеливо! – и снова тревожно взглянула на девушку, лицо которой красноречиво говорило: ведунья права. – Говори, дитя. Пока я здесь, я смогу тебе помочь.

Зачем об этом нужно было вспоминать, когда на время оно забылось? Мариэль отодвинула стул, желая сбежать:

– Два года назад этот вопрос ни к чему хорошему не привёл, – с трудом призналась она.

Изель задумалась ненадолго, поискала глазами в комнате нужный предмет, нашла пустой кубок, поставила его перед Мариэль:

– Давай попробуем очиститься, пока излишки ресурса не поглотили тебя. И не причинили вред другим. Расслабься…

Изель подошла сзади, положила руки на плечи девушке, заговорила мерным, убаюкивающим голосом:

– Сконцентрируйся на том, что не даёт тебе дышать. Представь это в виде воды, света – чего угодно. Ты должна поделиться этим, заполни своей болью этот сосуд…

Удивительно, но лежавший на душе осадок охотно послушался, заворочался, как клубится молочный туман над рекой поутру.

– Ты можешь поднести сосуд к глазам, рту… некоторых выворачивает в прямом смысле… Или через руки. Почувствуй, как оно выходит от сердца через ладони…

Мари накрыла чашу кубка руками, закрыла глаза. Так вот оно что… Дома, после застольной ссоры и бейлара в сторону Антуана, внутри её тоже бушевала магия, только огненная. Оттого и стошнило…

И сейчас нестерпимо захотелось крикнуть, выкричать тот огонь, что хлынул по венам… Внезапно наступило опустошение и облегчение – мерцающий свет, похожий на то облачко, что наложило печать молчания на Жанни, заискрился на ладонях и полился в подставленный сосуд. А вслед за облегчением нестерпимо захотелось пить, даже язык обметало сухостью.

– Можешь открыть глаза и, на, выпей, – Изель сунула в руку флягу. – До конца.

Перед Мари стоял кубок, наполненный переливающимся светом. Изель с восхищением всмотрелась в содержимое, поднесла к глазам:

– Легче стало? – Мари кивнула, глотая предложенный отвар, напоминающий чай. Ведунья не могла отвести глаз от игры света в полупрозрачном кубке. – Ты не думай, что у всех так получится. Твоя ментальная магия позволяет делать чувства почти осязаемыми. Кстати, можешь вызвать огонь и ты увидишь, что он стал послушнее… Всё выпила? Хорошо, дай-ка мне. Не бойся, не буду использоваться это в своих ритуалах. Сохраню на память, вдруг пригодится тебе когда-нибудь…

Изель потрясла флягу, роняя капли отвара на пол, дунула в горлышко и потрясла снова. После в осушённую флягу осторожно перелила содержимое кубка и убрала в свой саквояж.

– Имей в виду, я лишь почистила твою душу, хотя мусором это не назовёшь. Но люди даже любовью травятся, иногда до смерти. Те, кто поумнее, выплёскивают через красоту, которую создают. Так появляется музыка, поэзия, чудесные здания. Любовь создаёт и строит. Магам она помогает увеличивать свою силу… – ведунья колебалась, говорить или нет, но, в конце концов, с улыбкой сказала: – а некоторым – делиться. Если сильный маг познаёт другого, я говорю о ночи любви, возможно заполнение пустого сосуда партнёра. Например, если магический резерв опустошён. Как он заполняется у тебя? Насколько часто? И как ты снимаешь отравление?

Мари пожала плечами. Сейчас на удивление ясно мыслилось, и даже о чувствах к Арману можно было рассуждать хладнокровно:

– Пока я его не вижу, мне легче. Но стоит ему оказаться рядом, вы правы, я чувствую, как сердце моё наполняется. Становится так больно, словно всему остальному, что есть в сердце, не находится места. Мне хочется кричать. А если он рядом в этот момент, я еле сдерживаюсь, чтобы не… – она покраснела.

Изель поняла, кивнула:

– Понимаю. Твоя молодость и страсть – марсала, которая ещё бродит. Тебе виднее, как ты будешь сбрасывать излишки матушкиного света. Будет сильно плохо – выпусти огонь, где-нибудь в безопасном месте, конечно. Можно лечить других…

Мари вскинулась:

– Я могу быть лекарем?

– Если будешь любить вечно и безраздельно, как Владычица, то, пожалуй, – улыбнулась. Прислушалась к происходящему за дверью. – Есть ли у тебя ещё срочные вопросы? Не дадут нам спокойно поговорить.

– Да, конечно. Мне нужен учитель. Чтобы научил драться на мечах.

Изель широко распахнула глаза: она-то решила, что на сегодня лимит удивления был исчерпан:

– Ах да… В теле мужчины, не умея постоять за себя… – задумалась, потёрла пальцами губы, обернулась и посмотрела зачем-то на дверь за своей спиной. – Есть у меня нужный человек, тем более что ждал тебя. Не бойся, молчать будет, а захочет рассказать – сама всё узнаешь. В каком обличье будешь с ним знакомиться?

– Только в мужском. Больше никому ничего не скажу. Кстати, – великолепное чувство свободы и спокойствия напомнило о трезвом и логичном вопросе, – если сейчас кто-то из моих друзей спросит вас о том, например, что со мной происходит, что вы ответите?

Изель сложила пальцы домиком, усмехнулась:

– Я рада, что смогу просветить тебя и в этом вопросе. Если тот, чьё имя ты не хочешь называть, спросит меня, любишь ли ты его, я не смогу соврать, – она видела, как вспыхнуло лицо собеседницы: – Ибо это будет то, за чем он придёт ко мне – за ответами на свои три важных вопроса. И это будет всего лишь небольшое знание, сам пусть решает, что с ним делать. Но если попросит меня провести ритуал на разрыв, ему придётся дорого заплатить.

– И… и вы это сделаете? – холодея, спросила Мари.

– Дитя, ты должна понять: мы, слуги Владычицы и Хранители источников её света (я о нашем Ирминсуле говорю), не выступаем посредниками между людьми и не вмешиваемся в их дела без Матушкиных указаний. Я могу знать тайну мужа и тайну жены. Но если один из них заблуждается, – это не моё дело, помогать им не стану, они сами должны разрешить свою проблему. Главное правило невмешательства, слышала о таком? Нельзя сознательно вмешиваться в историю по своему желанию, даже если она приведёт к всеобщему благоденствию. Есть специализирующиеся на этом маги – это инквизиторы. Но у них особая привилегия, их работа – помогать другим, когда их об этом не просят и то, без одобрения Владычицы, они бессильны. А мы, оракулы Белой Владычицы, говорим туманно, чтобы заставить людей самостоятельно сделать выводы.

– А если я спрошу, где и когда я должна буду спасти … человека, скажете? – Мари и хотела, и не хотела услышать ответ.

Изель посерьёзнела, опустила глаза, разглядывая сферу:

– Меня просили помочь тебе в одном вопросе. Про то, как сцеживать лишнюю магию, рассказала по доброте душевной да памятуя об особом интересе к тебе Чёрного. Остальное мне знать не положено. Но если ты готова заплатить за ответ на этот вопрос, – ведунья подняла глаза, – тогда мы можем составить договор. Я скажу, но цена может оказаться слишком большой. Спасёшься сама – погибнет кто-то другой.

Мари отрицательно покачала головой:

– Нет. Да и правы вы, не стоит знать лишнего. Благодарю вас за помощь. Надеюсь, смогу отблагодарить вас когда-нибудь, – поднялась, расправляя юбку.

– За тебя уплачено, не переживай, дитя, – правильно поняв решение Мари покинуть комнату, спохватилась. – А помощник у тебя будет. Тот, кто тебе нужен в качестве учителя, каждое утро до рассвета бывает рядом с водопадом. Запомни фразу, по которой он тебя узнает: «Все мы однажды нуждались в помощи, и не всегда святые приходили на помощь». Запомнила? А теперь ступай. Хочется на всю компанию посмотреть, давно не видела. И не думай обо мне. Лишнего никому не скажу: твои тайны будут только твоими.

– Благостного вечера, – поклонилась Мари и вышла, легко преодолевая магическую плёнку шатра безмолвия перед дверью. За которой, что было неудивительно, припав к дверной щели, находился Антуан. Удар по лбу неожиданно распахнувшейся створкой стал наказанием для шутника.

После приватных диалогов с ведуньей четвёрка пребывала в задумчивом состоянии, правда, недолго, пока Антуан не вернулся к своим прямым обязанностям веселить остальных. Сразу перешли к следующему пункту плана: торжественно со свечами обойти тёмные углы замка, завывая и распугивая прятавшуюся нечисть. Люсиль привычно схватила главного шута, чтобы возглавить процессию, но Мари холодно остановила её, портя четырёхлетнюю традицию:

– Я пойду с братом.

На полпути, вывернув из-за угла, столкнулись с Вернером:

– Полночь скоро, – без предисловий и расшаркиваний предупредил он.

– Вернер, ты сам как горги, напугал! – фыркнул Антуан и обернулся к парочке, обнимающейся позади. – Идём назад?

– Идём! Но теперь я с Мари, – Люсиль отпустила руку Армана и схватилась за подругу. – Нам надо пошептаться.

– Ну и шепчитесь, мы тоже пошепчемся. Пш-пш-пш-пш? – Антуант передразнил Люсиль, подхватывая друга под локоть.

– Да-да! Пш-пш-пш! – серьёзно повторил Арман. Парочка, вихляя задами в мантиях и зная, что это вызовет смех Люсиль, двинулись в обратном направлении, в гостиную, где ждали взрослые для главного поздравления в эту важную ночь.

По дороге, периодически отвлекаясь на двух балбесов, Люсиль рассказывала про какого-то принца, с которым встретилась на горячем магическом источнике. Лоуренс, так звали принца, якобы сначала: «… Как-то, понимаешь, странно о тебе отозвался… Вроде, и слушать не хотел…». Люсиль сделала большое отступление, попутно вспомнив нечто из другой темы, и вернулась к рассказу о Его высочестве, который всё-таки заинтересовался Мари: «… И он так посмотрел на меня!»

Мари слушала и незаметно от собеседницы в темноте закатывала глаза, желая, чтобы эта ненужная информация поскорей иссякла. Люсиль почувствовала безразличие и обиделась:

– Неужели тебе не интересно, Мари?

– Очень интересно, какие ещё новости? – сказала вежливо, но всё-таки не успела спрятать в голосе равнодушие. Люсиль не обратила на это внимание, с радостью продолжив болтать обо всём подряд, поддерживаемая периодичным вежливым «угу» от подруги.

Наученная Изель, Мари теперь чётко чувствовала, как меняется в ней пустота «сосуда». Взгляд на Армана – и теплота знакомо затопила сердце, сладко отзываясь на внимание к себе. А сейчас, стоило виновнику отдалиться, плеснулась, будто рыба выпрыгнула за кислородом и ушла на глубину, оставляя на поверхности круги.

Мари сразу отдала свечу брату, захотелось проверить урок Изель. Протянула руку перед собой и заставила отхлынуть от сердца к ладони источник сладкой боли. «Ф-фурх!» – выплеснулось фонтаном пламя, лизнуло руку и успокоилось. На сердце снова установилось спокойствие, «сосуд» опустел. Не забыв недавний случай, Антуан машинально отпрыгнул ся в сторону от близкой и неожиданной вспышки огня рядом с собой и выругался, поминая шархала:

– Ты хоть бы предупреждала!

Мари пообещала больше так не делать, но не прошло и пяти минут, как нечаянно столкнулась с Арманом из-за Люсиль, и в «сосуде» ёкнуло. Источник поистине казался щедрым, работая, словно перпетуум мобиле.

Идя под руку с Люсиль и рассеянно слушая про расчудесного принца, представила себе не огонь на этот раз – силу, которая обтекает, делает неуязвимой. Мешала рука Люсиль, прижимающая к себе. Забрала её, извинившись. Удивительное дело – снова наступило облегчение, и невидимый панцирь не исчезал, держался, пока Мари думала о нём, идущем рядом. Это было что-то новенькое. Всё-таки менталистом оказалось быть очень приятно. И, самое главное, браслеты на руках даже не потеплели.

В дверном проёме перед гостиной, Люсиль вцепилась в руку подруги, горячо шепнула:

– Пресветлая Владычица! Он приехал! Мари! Ох! Его высочество!

«Он приехал, Мари, ох-ох-ох!» – передразнила мысленно, отвлекаясь и разваливая ментальную защиту. Навстречу вошедшим дамам поднимались сиры Делоне, де Траси и молодой блондин лет двадцати, красивый, но в его чертах даже при вечернем освещении прослеживалось неприятное, хищное. В креслах остались сидеть г-жа Элоиза Делоне и незнакомая девушка, похожая на блондина с таким же высокомерным выражением лица.

Принца, как и его спутницу, вошедшим не представили, должно быть, они всем были знакомы. Лёгкие поклоны друг другу обозначили приветствие, и только к Мариэль он протянул руку, не поднимая её высоко, до обычного уровня рукопожатия:

– Благостного вечера, сирра Мариэль.

Она сделала книксен, будто не поняла, нужно ли приложиться к протянутой руке или пожать её. Отошла к Антуану, взяла брата под локоть. На эту заминку, кажется, никто не обратил внимания, потому что сир Аурелий сделал жест слуге возле двери:

– Всем марсалы! Близится полночь, и по этому случаю нашим новобранцам полагается кое-что… – он обернулся на Делоне-старшего, возившегося позади у небольшого столика-стойки с коробками. – Но сначала тост!

Слуга раздал всем по хрустальному кубку с рубиновой, как кровь, жидкостью. Пока разбирали кубки, Мари невольно обратила внимание на г-жу Элоизу, с тоской то и дело бросавшую взгляды на огромные часы, которые украшали гостиную. Мать Армана что-то тревожило, и в этом побледневшем лице, плохо скрываемом страхе, возможно, находилось безумие, о котором Мариэль писала в дневнике.

Сир Аурелий поднял кубок, призывая всех ко вниманию. Его золотые волосы, тщательно уложенные, выправка в дорогом, расшитом серебряными нитями камзоле делали герцога похожим на царственную особу. Стоявший с ним бок о бок, принц Лоуренс выглядел на фоне провинциального феодала бедным родственником.

Все замолчали, и в тишине отчётливо стали слышны порывы завывающего ветра за окном. Госпожа Делоне слегка повернула на их звуки голову, прислушиваясь, затем перевела взгляд на часы – и снова на Армана.

И вдруг Мари поняла: это не то сумасшествие, которое пугало прежнюю Мариэль, это был безумный страх за сына. Словно в доказательство правильной догадки зачесалась метка. Переложив кубок из правой руки в левую, Мари незаметно потёрла, успокаивая тихий зуд. Украдкой взглянула на Армана, тот стоял неподвижно, не выказывая беспокойства.

– …Через несколько минут мы получим дополнительный повод для гордости, уважаемые господа! – первую фразу герцога Мари, конечно же, пропустила, думая о своём. Заставила себя сосредоточиться, хотя это было крайне сложно. – Люмерия официально пополнится четвёркой юных магов, а Его величество – преданными слугами…

Сир Аурелий поклонился принцу, и тот вернул вежливость медленным кивком головы:

– Остаётся немного до полуночи, и я хочу сказать… Если у кого-нибудь из присутствующих прорезался дар, поторопитесь сказать об этом, ибо у вас всего несколько минут!

Шутка герцога вызвала смех: здесь, не считая застывших слуг в дверях, не было ни одного случайного люмерийца без дара. Сир Марсий подставил свой кубок Аурелию, и мужчины обменялись улыбками. Похоже, между ними не было натянутости, как между де Трасси и де Венеттами.

– Я благодарю нашу Владычицу за оказанную милость к нашим детям. И прошу вас, дети, не посрамите честь вашего рода, – сир Аурелий пристально смотрел на свою сияющую дочь, притягивающую улыбкой к себе взгляды всех поднявших кубки. – Пусть совершеннолетие не убавит вашего почтения к родителям, воспитавшим вас и передавшим дар ваших прадедов вам, дети мои…

Эх, а матушки с батюшкой здесь не было! Наверное, Антуан тоже об этом подумал, сжимая руку Мари. Вообще, этот вечер, если хорошо подумать, был немного подозрительным: можно было бы и дождаться возвращения де Венеттов с источника. Мари почувствовала на себе хищный взгляд принца и нарочно опустила глаза, чтобы не давать повода для радости. Она, наконец, вспомнила историю Мариэль и Лоуренса, о чём вовсе не витиевато было изложено в сожжённом дневнике. Что ж, пусть разглядывает её, сколько хочется. Всё равно от розы, сто лет назад подаренной им, пепел успел развеяться через каминную трубу…

В оконный витраж стукнуло, должно быть, ветер бросил в стекло ветку. Звук напугал одну мать Армана, она вздрогнула, приложила ладонь к груди, успокаивая себя.

– … поднимем наши кубки с благословенным вином! Возблагодарим Владычицу и наших предков. Восславим Его величество Роланда Третьего и его священную кровь… и наших новобранцев, конечно! Энон-эрит!

Радостный гомон и хоровое «энон-эрит» заглушили беснующийся вой за стенами замка. Глоток марсалы, как обычно, обжёг гортань. Мари, на всякий случай, не стала пить до дна, хотя остальные, похоже, это сделали. Сир Аурелий и сир Марсий после осушения перевернули кубки и потрясли ими, расхохотались и дружески пожали друг другу руки. Их дети последовали примеру – Люсиль бросилась к Арману с поздравлениями, до этого легко мазнув поцелуем в щёку порозовевшего от вина Антуана, а сероглазый Делоне-младший обнял девушку, однако не разрешая себе целовать её в присутствии родителей.

Так вот оно что! Ревность полоснула по сердцу: де Трасси и Делоне, по-видимому, уже видели в мечтах, как на их фамильных древах скрещиваются ветви! Неужели за пятьсот лет впервые Контратат, о котором рассказывала Жанетта, будет подтверждён? Две семьи воссоединятся, а в третьей останется третья лишняя… В ушах гулко ухнуло, Мари поэтому не услышала обращающегося к ней сира Лоуренса:

– Позвольте поздравить вас, сирра Мариэль.

Она обернулась. У Его высочества, оказывается, были зелёные глаза, как у Ленуара, похожий оттенок…

Она невольно прикоснулась к потайному карману в юбке, где лежало письмо с извинениями от инквизитора. Ещё пару часов назад казалось, что этот кусок бумаги станет амулетом, будет спасать от вредных мыслей, отвлекать – делать то, с чем молодой инквизитор успешно справлялся в замке де Венеттов.

Лоуренс поднял руку, чуть повыше, давая понять, что в этот раз рукопожатия не избежать. Вспомнился стишок про кроликов. Так вот почему Его высочество пока не проявлял настойчивости, ждал знакомства с магией своей старой знакомой. В сердце которой в данный момент начиналась маленькая буря.

Принц ждал, его жест заметили, и сир Алтувий с любопытством развернулся к ним всем корпусом.

Мари медленно подняла руку. Боковым зрением заметила переглядки двух феодалов. Вот оно что! Они нарочно устроили вечер, чтобы в отсутствие родителей понаблюдать за юными де Венеттами! К голове прилила возмущённая кровь, заставляя щёки гореть и требуя защититься любым способом, дать отпор.

Ей хватило мгновения до прикосновения чужих кончиков пальцев, чтобы магия с готовностью отхлынула из невидимого внутреннего сосуда и покрыла собой хозяйку защитой – нерушимой магической плёнкой.

Прикосновение – и в следующее мгновение Его высочество бледнеет, отдёргивает правую руку, а левой тянется к горловине. Надо признать, с самообладанием у него получилось лучше, чем неделю назад у Мариэль, отравившейся магией Армана. Лоуренс справился, но выглядел при этом крайне измождённо.

– Присядьте, Ваше высочество! Кто бы мог подумать! – сир Аурелий подскочил первым и помог принцу упасть в кресло, подал кубок.

Удивлённый взгляд Люсиль и брата; раздражённый – сирры Элоизы; плохо сдерживаемая довольная улыбка сира Марсия и закушенный угол губы Армана со смешинкой в сощурившихся глазах. Какой странный оркестр эмоций прозвучал вокруг невинного факта: магия простой люмерийки отвергла ментальную магию потенциального будущего правителя.

Неловкость момента разбил сир Марсий, привлекая к себе внимание:

– Мы, с сиром Аурелием, взяли на себя приятную обязанность поздравить наших новобранцев небольшими, но весьма полезными подарками в честь их магического совершеннолетия.

Герцог оставил Его высочество приходить в себя и подключился к приятному этапу праздника. Люсиль получила из рук отца внушительный переливающийся всеми цветами радуги кулон-накопитель портальщика. Златовласка повесила на шею драгоценный подарок и расцеловала отца в обе щеки, а затем повисла на шее, вызвав добродушный смех у наблюдающих церемонию. Должно быть, накопители пользовались особым спросом и были дорогим удовольствием: дарить ерунду своей дочери да в присутствии важных свидетелей герцог бы не стал.

Сыну Делоне-старший вручил похожий кулон меньшего размера. Накопитель Армана светился голубым, намекая на магию воды. А сирра Элоиза со слезами на глазах повесила ему на шею продолговатый охранный артефакт, про который сир Марсий пошутил, что теперь-то матушка точно будет круглосуточно следить за своим чадом.

Стоявший рядом с сестрой Антуан почти незаметно вздохнул, он чувствовал себя неловко: при нём демонстрировали проявление родительской заботы и щедрости, вынуждая почувствовать себя лишним.

Сир Марсий ещё раз потребовал тишины:

– Возложенными на меня обязательствами в отсутствие наших уважаемых сира Рафэля и сирры Иларии я так же хочу поздравить наших гостей, в каком-то смысле и наших детей… Подойдите ко мне, юный сир де Венетт!

Делоне-старший повесил Антуану на шею кулон точно такого же размера, что и у Армана, но переливающийся оттенками от красного до чёрного:

– С совершеннолетием, сынок! – сир Марсий по-отечески обнял задохнувшегося от счастья Антуана.

Прежде чем броситься поздравлять новоявленного сынка, все ждали, что же подарят взрослые его сестре.

– А вам, юная сирра, с вашими многочисленными талантами, не нуждающимися с дополнительной поддержке… – сделав ударение на эпитете, сир Марсий в свойственной ему насмешливой манере, протянул книгу, – я бы хотел преподнести ценнейший экземпляр, выкупленный мною у одного прижимистого коллекционера… Это «Кодекс менталиста», от семисот восьмидесятого года Люмерийского летоисчисления.

Недоумённо переглядывающиеся молодые люди вздохнули с некоторым облегчением: подарок был действительно ценным, хотя бы в плане своей раритетности.

– … И я бы хотел дать несколько рекомендательных советов по поводу вашего подарка, – сир Марсий взглядом остановил Люсиль, готовую подбежать к подруге. – Позвольте вас похитить у друзей, которые ещё успеют вас облобызать, – он дотронулся до локтя Мари.

– Подождите, – бледный родственник короля хрипло перебил Марсия. – Я тоже приготовил кое-что.

Он хотело было встать, но его шатнуло, пришлось аккуратно вернуться в кресло. Лоуренс вытащил из нагрудного кармана небольшую коробку и протянул прибывшей с ним девице:

– Глория, будь добра, вручи нашим друзьям… Это пропуск во дворец, в котором вы всегда будете желанными гостями.

Взрослые не ожидали такой милости, а Люсиль бросилась благодарить Его высочество, заражая восторгом Антуана. Арман также выразил признательность, однако сделал это крайне сдержанно. Как и Мари, попутно извинившаяся за случившуюся неприятность.

– Я хотел пригласить вас на первый вальс новобранца, но вы лишили меня этой возможности, – слабо усмехаясь, проворчал принц в ответ Мариэль.

– Эй, милый принц, сегодня не ваш праздник, – засмеялся г-н Аурелий, – это почётное право сегодня достанется другому… Сир Сер’ддор, прошу вас, музыку для наших начинающих магов!

До сих пор являвший собой незаметное приложение к гостиной, учитель музыки ожил. Он всё это время сидел рядом с граммофоном, как будто охранял ценный инструмент.

Мари поискала глазами брата, далеко ли он, но её коснулась другая рука – знакомые длинные прохладные пальцы.

– Почему ты?.. – не успела договорить она.

– Отец велел, – коротко объяснил Арман.

Сир Марсий не знал, что персональный «накопитель» Мари и без того был полон, иначе не стал бы испытывать силу воли. А может, и знал… Она обернулась на вторую пару, в которой Антуан со счастливой поволокой на глазах бережно вёл Люсиль к большой, не загромождённой мебелью, площадке возле окон. Зацепила взглядом сира Марсия, зачем-то надевавшего очки. Он, что, имел слабое зрение?

– Как в детстве? – улыбнулся Арман, вставая напротив и протягивая правую ладонь.

– Как в детстве, – шепнула Мари, страшась поднять взгляд выше шеи партнёра.

– Всё хорошо? У тебя трясутся руки.

– Это от счастья за подарок Его высочества, – усмехнулась Мари. «В самом деле, возьми себя в руки, пока не выдала с головой!»

Арман засмеялся тихо и тонко:

– Разделяю твою радость…

– Вальцэ, юный новобранцы! – выстрелил в воздух резкий голос учителя музыки, напоминая парам о важности правильного начала танца.

Огонь в светильниках и над свечами вспыхнул ярче, а под потолок взлетела записывающая сфера. Грянула музыка, сир Сер’ддор отрегулировал громкость, усилив каким-то образом звук и заглушая свист ветра за подрагивающими рамами.

В начале танца Мари немного запнулась, отвлекшись на г-жу Делоне, которая вцепилась в подлокотники кресла и застыла привидением.

– Смотри на меня, иначе гнев сира Сер’ддора… – предупредил Арман, подхватывая за талию.

Усилием воли, сопротивляясь накатывающей слабости в конечностях, так ненужной и опасной именно сейчас, она выполнила просьбу. И не смогла больше отвести взгляда, забыла обо всём, кроме того, кто вёл её в танце, управляя с помощью прикосновений к пальцам… ладоням…рукам… талии и спине.

«Нельзя! Нельзя!» – крикнула себе в отчаянии: танец только начался, а браслеты уже накалились. Плечо жгла метка. К горлу, губам и кончикам пальцев поднималась горячая волна мурашек. В голове отчётливо возникла картина, в которой она, в последнем завершающем па, на заключительных аккордах обхватывает руками лицо Армана и целует его. «Нельзя, я сказала!» – и сделала то, что получилось сегодня лучше всего – открылись шлюзы в сосуде, защитная, никому не видимая плёнка, хлынула потоком и обняла пару.

Метка на плече и боль в сердце отпустили, но… глаза, эти глаза, почувствовали: что-то изменилось в лице Армана, он перестал наблюдать за Люсиль. Защита получилась в прямом смысле нужная, удовлетворённо успела подумать Мари.

Вальс набирал обороты. Взгляды неподвижных наблюдателей были прикованы к двум парам.

Люсиль кружила с Антуаном, ловко успевая посылать свои улыбки зрителям и наслаждаться их восхищением. Юноша, наоборот, не мог отвести от взгляда от самой прекрасной в мире партнёрши, только что искры из глаз братца не сыпались от удовольствия.

Вторая пара не отвлекалась на зрителей, словно никого рядом с ними не было, их взгляды встретились и больше не разъединялись. Мариэль и Арман не осторожничали на поворотах, чтобы не врезаться во вторую пару.