Хранитель Книги Света

Дом грёз

Я видел, как тётушке становилось хуже, но ничего не мог сделать. Если только увезти её в поместье. Не знаю, смогло бы это помочь. Воздух там гораздо чище, чем в городской суете возле фабрики Джорджи. Тогда был слишком мал, чтобы принимать такие решения. Раньше не садился за руль, да и ноги коротковаты. Едва мог смотреть на дорогу с пассажирского сиденья. Сейчас я так и не полюбил езду, хотя улицы тут тихие, местные с удовольствием передвигаются по дорогам. Тот день мне запомнился до мелочей. Бетти прикрывалась рукой, когда кашляла и прятала ладони с каплями крови. Ей было холодно, сколько бы пледов не положил. Сидела укутанная шалью в кресле качалке, я находился рядом.

– Марти – прохрипела тётушка. Мимика лица выдавала беспокойство и наплывающий страх неизвестности. Она пыталась спрятать эти чувства, но мне не нужно было говорить. Тонкие губы собирались в напряжении, сдерживая дрожь от наступающих слёз.

Смерть нельзя остановить, хотя возможно счастливчикам это удавалось. Скоро она случится. Бетти мысленно просила об одном – не испытывать боли. Я молился, хотя не верил в Бога, чтобы она ушла в лучший мир и встретила свою дочь Люси. Не хотел даже на секунду думать, что дальше ничего нет. Я боялся смерти тогда и сейчас. Какой будет мир там? Без боли, страхов,? Или вторая жизнь, шанс на лучшее будущее? Если это так, я хочу войти туда и воспользоваться билетом на поезд, где снова встречу Хлою.

В последний день с Бетти, первый раз заплакал. Отец всегда учил меня сдерживать эмоции, если сильно обидели или больно. Только сейчас понял, насколько это глупо. Хлоя научила меня другому. От неё узнал, что женщины трепетно относятся к нашим чувствам, им важно, когда мы открываемся. Мужская замкнутость охлаждает отношения. Она всегда хотела чувствовать связь со мной настоящим. Понимать, каково мне сейчас, какие переживания я испытываю. Нет ничего стыдного в эмоциях, в болезненных мыслях, которые прокручиваются на повторе снова и снова. Я обожал наши разговоры с ней по душам.

Бетти пыталась подбодрить меня: – Не плачь милый! Ты справишься с этим, – вынула из своего балахона маленький ключ. – Открой им первый ящик стола.

Я напугался, когда коснулся её ледяной руки. Взял ключ и через несколько оборотов открыл замок. Внутри ящика лежал шершавый свёрток: – Могу открыть?

– Да, в нём накладная на поместье Сэтвулов, письмо и завещание. Гендби просил не вскрывать письмо до твоего совершеннолетия, – после разговора Бетти склонило спать. Я аккуратно прикрыл её руки шалью и выключил верхний свет, остался только жёлтый проблеск от ночника.

На следующий день я проснулся ближе к обеду. Лениво потянулся и встал с кровати. Когда зашёл в гостиную, поймал глазами замершее тело. По его положению понял, Бетти не вставала. Кинулся к креслу, губы задрожали и слёзы градом полились по щекам. Совсем недавно я перестал винить себя. Думал, что если бы встал раньше или проверил её ночью, можно было что-то сделать. В ту ночь я отключился мёртвым сном. Надеюсь, она не чувствовала боли. Мои ноги ватные, еле заставил добраться их на кухню до телефона. Дёрганые пальцы с трудом попадали по кнопкам. Дежурная медсестра задала мне несколько вопросов, в конце ответила: к вам приедет шериф из третьего участка, и доктор Шетвул, пожалуйста, ожидайте в течение часа.

Шериф осмотрел дом, следом за ним прибыл доктор Шетвул. Они подтвердили то, что я и так знал, Бетти скончалась.

– Доктор Шетвул, вы можете сказать, когда это случилось?

– Несколько часов назад. Есть кто-то из взрослых? Мать, отец или близкие родственники?

– Нет, сэр. Мы жили с тётушкой одни.

– Тебе придётся поехать с нами. – сказал шериф.

– Вы не думаете, что я мог?

– Нет, но мы не можем оставить тебя одного.

С того дня всё изменилось. Эта часть моей жизни вспоминается не самыми приятными событиями. Меня определили в сиротский дом «Грёзы» на улице Выборгвей. До моего совершеннолетия оставалось пять лет, только тогда я мог выйти на свободу.

Каждую ночь я просыпался от крика в мокрой рубашке. Пропитанная потом, она прилипала к спине. Мне снился сон: чёрная бездна под лестницей, в которую падаю, темнота затягивает. Жуткая, холодная. Я не могу вырваться, зову Бетти, которая не слышит.

Двадцать железных коек стояли рядами в комнате сна. Между ними узкие проходы, где поместятся только худые ноги нянечки. Деревянные окна заслонял дешёвый тергалет. Через грязное стекло выглядывал клочок неба. После сезона дождей на выбеленных стенах ползли подтёки. Из-за этого появлялась плесень. Дженки страдающего астмой переселяли в другой конец комнаты, но это не избавляло его от обострения приступов астмы. Крышу здания ремонтировали раз в год, течь появлялась снова, потому что владелец сиротских домов экономил на материалах. Ему было не плевать только на своих детей, которых дважды в год он отвозил на месяц к чёрному морю.

Лёжа на спине я рассматривал трещины на потолке. Одна расползалась в стороны, напоминая паутину. Воздух всегда стоял спёртый. Вентиляция не справлялась, а окна редко открывали. Летом кто-нибудь норовил вылезти, в холодное время у детей появлялись сопли и кашель. Нянечки не хотели брать на себя ответственность. Я чувствовал себя как пленник, осуждённый за преступление. Может и потому, что через два года на окнах установили решётки, чтобы мы не сбегали во время тихого часа. Кормили вполне съедобно ─ три раза в день плюс вечерний полдник. Вечером давали пряник и тёплое молоко, единственное, что помогало мне заснуть. Таблетки, которые прописал врач от повышенного нервоза, я смывал в туалет. Бетти учила меня доверять сердцу, а я чувствовал, что лекарства не помогут, сделают только хуже. Видел, как резвые мальчишки превращались в безжизненные формы от этих таблеток. После приёма препаратов, обратно они не вернулись. Их переставало вообще что-либо беспокоить. Я хочу чувствовать, пускай даже то, чего не хотелось. В среду и пятницу большая часть нянечек собирались в холле, посмотреть следующую серию «Дикого ангела». В эти дни я оставался без полдника. Когда выходил из столовой, меня поджидали Оливер и Бейзил. Бейзил высокий и широкий в плечах, на несколько лет меня старше. Через несколько стычек с ними и сломанный нос, понял, драться бессмысленно, и отдавал еду. Иногда в коридорах сталкивался с его бандой, они дразнили меня: – Бетти, Бетти!!! – Ха-ха. Это что твоя подружка, Марти?

Я сжимал пальцы в кулаки, и молча сглатывал. Никогда не плакал здесь, в отличие от других детей, кого обижали. Я вообще старался никого не подпускать к себе. Часто уходил в одиночку на задний двор. Там читал книги или листал журналы для мальчишек, ковырял ямки палочкой в земле, чтобы запрятать секретики и строил шалаши. Иногда думал про отца, прокручивал последние дни с Бетти и пытался вспомнить дедушку, которого видел, когда был совсем мал.

Душа в конверте

Через два с половиной года меня усыновила семья Форестов. Воспитатели говорили я везунчик, взрослых детей редко берут в семью, но я не считал это везением. Если бы они знали мою жизнь, скорее бы сказали, что с меня довольно. У меня появилась надежда на новую жизнь, на людей, которым я буду нужен. Знакомство мне не очень понравилось. Первая встреча была похожа на собеседование. После такой сидишь и думаешь примут тебя, или нет. Ты рассказываешь про свои лучшие достижения, болезни, показываешь, что умеешь, наверное, если твои умения не подойдут, возьмут другого ребёнка, более подходящего. Моего приёмного отца звали Раймонд, его смущало, что я сутками сижу в комнате и не выхожу на улицу. Супруга Стелла, ещё более беспокойная. Они приехали недавно в Орхус с четырьмя детьми с запада Калифорнии, непонятно зачем им я. Младшая – Ника, старшая – Софи и погодки Кентер и Билл. Я выбил отдельную комнату, потому что не смог ужиться ни с кем из них. У Форестов отличная семья, но я чувствовал себя лишним. Мне были не нужны родители, я сам мог позаботиться о себе. Раймонд работал местным журналистом, часто задерживался допоздна, а утром неизменно читал свежий выпуск журнала «Сверчковая трель». В нём публиковали статьи про мистические события Орхуса. Когда никто не видел, я захватывал парочку изданий и уносил к себе в комнату.

Отрывок из последней статьи: «В Тёмном лесу нашли около тысячи мёртвых бабочек ─ парусников. Неизвестные собрали их в виде кругов».

У многих народов бабочка является символом души. Её освобождение из высохшего кокона, трактуется как победа над законами мёртвых. Она связывает потусторонние миры с текущей реальностью. В момент рождения бабочки, возносится к небесам душа умершего предка и перерождается. Книга Тёмной магии, которую я нашёл в поместье Сэтвулов, описывает ритуал Рихта. Ритуал возрождения души ведьмы через тело бабочки. Пишер задёргался, когда ему на глаза случайно попался этот номер. Он шёл за сигаретами в киоск и жирный заголовок на обложке приковал взгляд. Чуть позже я познакомлюсь с ним.

В статье прилагалось несколько фотографий. Зрелище одновременно красивое и жуткое. Вдруг буквы стали перескакивать по местам, я проморгался. Выдохнул. Наверное, показалось. Закинул журнал в стол и продолжил делать наброски. В субботний день в школе уроков не было. Я не понимал зачем тратить время на пустой трёп учителей, но не пропускал уроки из-за Хло. Наблюдал со стороны за ней, не осмелился поздороваться, но однажды мы столкнулись у входа в столовую на большой перемене. Я выронил рисунки. Она не разозлилась, а улыбнулась: – А ты их видишь?

– Вижу, что? – ответил я.

– То, что рисуешь…

– Мне часто снятся эти странные фигуры.

– Наверное, это неприятные сны?

– Я вижу их каждый день и кажется привык…

Мальчишки не дали закончить разговор, и чуть не вытолкнули Хлою. Она посмотрела на меня и зашла внутрь. Я старался запомнить едва заметное поблёскивание во взгляде. После этого столкновения мы стали встречаться в коридорах школы и разговаривать. В какой-то момент кошмары прекратились, а я думал только о зелёных глазах Хло. Днём позже опекуны подарили мне компьютер, купленный с рук для подготовки к экзаменам. Его экран иногда рябил, тяжёлые файлы он не тянул, справлялся только с работой в excel-файлах. Когда провели интернет, он с трудом прогружал страницы браузера. Я засиживался по ночам, пересматривал сводки газет, искал любую информацию про исчезновения людей в Дании. Верил, что это поможет найти записи об отце. Я засиделся до четырёх утра, потом рухнул мёртвым грузом на кровать.

Мне приснился сон: достаю печатную машинку, сдуваю с неё пыль, потом ставлю бумагу в каретку и стучу пальцами. Чаще. Набираю скорость. Слова прыгают по белому листу. Они становятся объёмными как живые. Я соскочил с кровати и пытался вспомнить текст, который печатал во сне. Он был прекрасен. Макнул перьевой ручкой в чернила, их сок напитывал белоснежные листы. Раз штрих, два. Я взмахивал рукой подобно тому, как расправляют крылья птицы. Не чувствуя собственного дыхания, проваливаясь в новый мир. Бескрайний, такой поглощающий. Сравнить его можно с космосом, в котором столько неоткрытых тайн и загадок. Так приятно вспоминать откуда всё начиналось. Любовь к Хлое разбудила меня. Я бы сказал, разбудила меня во мне. Первые стихи написал для неё:

 
Я умер или жив? Это всё ты!
С ума сводишь молчанием,
Я лишь странник, ждущий тебя у причала.
Ты моя вера. Рай и Ад на земле.
 
 
Я твой пленник во мраке, ищу компас на дне!
Впусти! Или сгорю в муках, не зная,
Любишь ли ты до потери сознания?
Я убит одним твоим взглядом!
Готов утопиться, если не будешь ты рядом.
 

Часы отбили шесть утра. Находясь в трансе, я смотрел заворожённо в текст. Ненавидел и одновременно любил. Буквы плывут, подбрасываются вверх как кораблики на волнах, бумага течёт по рукам. Я пытался понять, на самом деле это происходит, или снова уснул. Остановился, и аккуратно сложил наброски похожие на записки сумасшедшего. В потоке разума пальцы едва поспевают. Выдвинул первый ящик стола, положил туда. Запечатанное письмо от дедушки Сэтвула зашевелилось под грудой бумаг. Я отскочил назад, мой стул рухнул на пол. Я почувствовал, как брови подпрыгнули. Пелена, закрывающая всё вокруг, рассеялась. Я с опаской вытащил ящик, и опрокинул содержимое на кровать. На обратной стороне письма, конверт намертво закрыт восковой печатью. Она красного цвета с символами, похожие на знаки, какие были у фамильной брошки. Подпрыгивала правая сторона конверта, потом левая. Я взял в руки письмо, и оно успокоилось.

Раздел Æ

Книжная лавка старика Франни находилась в соседнем квартале от моего дома, который начинался после улицы Рандерсвей. Ничем непримечательное место, спрятанное в глуби между таверной и магазинчиком с цветами от Флоры. Его всегда проходили мимо. Никому и в голову не приходило поднять глаза и рассмотреть, что-то ещё. На входе болтался железный флажок, при сильном ветре, он противно скрипел. С виду может показаться, какая лавка крошечная, но в этом случае восприятие ошибочное. Я узнал о месте случайно, когда бродил в заброшенном парке и проходил мимо двух женщин. Одна рассказывала второй, как найти редкую книгу из Тёмных земель. Я запомнил маршрут, который донёс их шёпот. Книги напитывали меня лучше, чем плотный ужин, и я надеялся, что смогу найти интересные экземпляры в этом месте.

В субботний день, когда уличные экспонаты покрывались дождём, я шёл по улицам в поисках книжной лавки. Эта была игра разума или размывающий зрение дождь, но стоя напротив, я не видел её. Только под определённым углом рассмотрел проход. Перед входом я стряхнул с одежды потоки воды, дёрнул за ручку, а дверь толкнула меня по спине, когда я вошёл. Тусклый свет пробивался через щели между стеллажей. Они как гигантские статуи, высеченные из разного дерева. Уходили вглубь, а проходы образовали прямоугольный лабиринт. Я сбился считать количество полок на стеллажах, последняя упиралась в потолок. Все шкафы стояли заполненными, на них не было пустого места. Большего всего меня удивило, как на таком количестве книг отсутствовала пыль. Из-за дубового стеллажа вышел старик невысокого роста, с седой бородой до пола; густыми бровями, что свисали на глаза; очень щупленький, и одетый в светлую мантию.

– Здравствуйте, мистер Сэтвул. – сказал старик Франни.

Я немного опешил: – Удивлён, что вы меня знаете.

– Я давно живу в этом городе, знаю про каждого. Тебя легко узнать по глазам Брэдли. Ты здесь уже был, но возможно не помнишь.

– Не помню. А вы хорошо знали моего отца?

– О, да! Он часто заходил к нам, пока не исчез. В основном за книгами из раздела «Ø». Старик подошёл ближе, поднимал мои руки, рассматривал их. Он замерял взглядом длину предплечья, потом ширину запястий. – Буквы – не просто буквы, – он заглянул в глаза, его зрачки расширились, казалось, что дотронулись до моих мыслей. – Слова способны на многое.

– С тётушкой Бетти вы тоже были знакомы?

– А, – махнул рукой, – Она не из наших. Здесь действует одно правило – не торопиться. Спешка ни к чему хорошему не приводит. Осматривайся, ты почувствуешь какую нужно взять, рука потянется, а глаза проведут тебя, – это были последние слова старика, после которых он исчез.

Я огляделся по сторонам и шагнул дальше по лабиринту. Архивариус чётко пронумеровал разделы синими чернилами на карточках. Книги стояли не по алфавиту, как принято, а сохраняя числовую комбинацию, которая повторялась. Я поднял голову рассмотреть, что хранилось наверху. Потолки поднимались, где-то на четыре-пять метров в высоту.

– Марти?

Я обернулся. Передо мной выросла высокая тучная женщина с худыми пальцами и острым подбородком. Она протянула мне руку в зелёной перчатке из бархата: – Калиссия Декур!

– Приятно познакомиться, Мисс Декур.

– Ох, как ты вырос! Это удивительно! – слегка потрепала меня за волосы, рука легко проскользила по ним.

– Эм… Мэм, точнее Мисс, а вы меня знаете?

– Как не знать, Сэтвулов! Ваши книги занимают весь раздел «Æ».

– А вы можете рассказать, где он находится? Я здесь впервые, боюсь не найду, не могу понять логику на этих табличках. Непривычно видеть, как книги располагаются не по алфавиту.

– Это проделки архивариуса, любит он на всех навести смуту. Я расскажу тебе, но ты должен увидеть сам, иначе мои слова не помогут. Тебе нужно высмотреть то, что ищет сердце. Если намерение искреннее, знаки помогут выстроить дальнейший маршрут. Внимательно запомни, что я дальше скажу. Пройди два пролёта вперёд, потом поверни направо, отсчитай 180 шагов, дальше поверни налево, пройди пролёт прямо через белые стеллажи и поверни направо.

Я едва успел за ходом слов Калиссии, она говорила слишком быстро. Через секунду в её руках появилась книга с верхней полки. Она конечна высока, но не три метра, чтобы дотянуться до корешка книги. Мы попрощались. Я направился к разделу «Æ». Стеллажи за спиной стали захлопываться. Я ускорил шаг и провалился в маленькую светлую комнату. В ней находилось девять столиков из тёмного дерева, подле каждого табурет с сидушкой из английского шёлка. Пачка бумаг лежала на круглой столешнице, как рухнувшая башня. Ты мог выбрать любой стол, чтобы сесть и писать, либо читать книги. Комнату прогревал мягкий свет от фонариков. Эта точка от которой нужно отсчитать 180 шагов. Раз… Два… Три… Как только я закончил, уткнулся носом в стеллаж. Он отличался на фоне других широкими плечами и высокой спинкой. Прохода дальше не было. Я покрутил головой, рассматривая торчащие корешки старых книг. Через несколько секунд надписи на переплётах девяти из них загорелись зелёным. Я не знал этого языка, чтобы разобрать написанные слова, доверился внутреннему голосу, который говорил посчитать местонахождение. Это логично, если всё в лавке завязано на цифры. Кажется, что буквы не имеют значения в этом месте, кроме тех, которые на страницах книг. Исходный код получился: 33 6 77 69 60 1 13. Я придвинул табурет к хвойному стеллажу, и сдвигал книги внутрь, чьё место совпадало с комбинацией. Последняя книга выехала как паровозик наружу и раздала щелчок. Стеллаж рассоединился на две части, и он отворил тёмный проход. Дальше дорога вела налево, потом последний пролёт прямо. В конце пролёта виднелся обрыв ведущий на лестницу. Туннель завершался чернотой, на глаз не прикинуть, сколько ступенек нужно пройти, чтобы он закончился.

– Эй! – произнёс я, раздалось эхо вибрацией по стенам.

Объявился старик: – Кричать в картотеке запрещается! – потом исчез.

Бетонные стены обрамляли лестницу, местами на них рассекали полосы небесной краски. У начала спуска висел канделябр. Я снял его с облезлого крючка и двинулся дальше. Кроме тусклого огня от свечи меня ничто не спасёт в этой мгле. Спуск затянулся, ноги отбивали ступеньки, как будто маршировали. Как только я приблизился к черноте, глаза рассмотрели дверь. Дёргаю на себя и вижу поворот направо, передо мной выросла табличка «Раздел Æ».

Я выдохнул, счастлив, что ступеньки закончились, как и счастливы мои ноги. Фонарики около стеллажей из ольхи вспыхнули. Рангом Сэтвул – книга «Убийство восточного короля», Фетуния Сэтвул – «Колдовская жатва», Гендби Сэтвул – «Припять магических утех». Лавка хранила книги больше десятка тысяч, по полсотни на каждого Сэтвула, кроме одного. Его фамилия выглядела затёртой на переплёте. Я нашёл только одну книгу отца – «Ненависть Бьюика». Мне открылась целая сокровищница о семье. Жадно хватая книги, перелистывал страницы, потом ставил на место. Было невозможно остановиться, хотелось посмотреть всё. Именно в этом месте, среди неживых книг ощущал невероятную поддержку, как будто они стояли все здесь, рядом со мной. До этого дня терзался мыслями, чем мне дальше заниматься. Я только нащупал это влечение к письму, был совсем не уверен, что из этого что-то выйдет. Недавно понял почему со сверстниками мне неинтересно. Их не влюбляют звёзды, им неважно, как красиво ложится тень на дерево во дворе, какой звук у корочки хлеба из печи. Писательство – не про успех, деньги и общее одобрение. Это сама жизнь, внесение всех её элементов на бумагу. Перо перемещает меня сквозь время на Затерянный остров. Писать – это наблюдать за всем, что происходит: ругающиеся люди на остановке; собака, которая всех облает; уставший рабочий, что ремонтирует дорогу. Я понял, как люблю жить, всё подмечать, не могу об этом молчать. Бумага для меня Библия, где я хочу рассказать другим о тонкостях красоты этого мира.

Появился старик Франни: – Время! – он держал в руках песочные часы, показывая указательным пальцем на стекло. Постучал по нему длинным ногтем, как коготь у хищной птицы.

Я спросил: – А сколько сейчас времени?

– Почти полночь мистер Сэтвул. Вам стоит поторопиться, лавка закрывается.

– Полночь? – я удивился, потому что пришёл сюда утром около девяти часов к солнцу. Раймонд и Стелла, меня точно обыскались! Как только последняя песчинка на часах упала, пространство закрутилось в туннель и выплюнуло меня наружу. Я оказался на улице у входа. Вывеска сама перевернулась на: «Закрыто». Фонари, стоявшие у дороги включались один за другим с хлопком.

«Дзынь, дзынь» – на дороге появился велик, который взялся из неоткуда. Было странно забраться на него, но тратить ещё полчаса на дорогу, я не готов.

В доме Форестов горел свет, хотя обычно в это время все спали. Я открыл дверь, Стелла подскочила с кресла, которое стояло в гостиной, за ней появился Раймонд. Они не ложились спать, ждали, когда я вернусь.

– Марти! Как это понимать?! – грозно вымолвила Стелла.

Никогда не видел её в гневе. Красные щёки, пульсирующая венка на шее говорили сами за себя.

– Я потерял счёт времени, простите…, – и продолжил раздеваться на пороге.

Раймонд схватил меня за ухо, чуть было не подняв в воздух: – Марти, ты наказан! Месяц под арестом, а сейчас живо в комнату!

Я теребил ухо, которое пульсировало, и поднимался наверх. В тот день не узнал комнату. Все вещи перевёрнуты, постельное на кровати скомкано в объёмные тучи, рисунки лежали одной пачкой на столе, а книги валялись беспорядочно. Ящики стола выпотрошили. Они лежали пустые на полу, я не нашёл глазами дедушкино письмо и рванул в спальню Форестов: – Это вы? Кто взял моё письмо?

Малышка Ника проснулась, её напугал крик, она начала громко плакать. Это немного сбавило мой пыл, стало стыдно, что разбудил её.

– Живо к себе в комнату молодой человек! Мы завтра поговорим об этом, сейчас спать! – сказала Стелла.

Я удалился из родительской, но не смог удержать гнев, чтобы не хлопнуть дверью. От испуга прибежали ещё двое Кентер и Билл. Я выслушал крики, что всех разбудил и побрёл в комнату. Мне всегда было тяжело доверять людям, поэтому и сейчас стараюсь никого не впускать в свою жизнь. Они ворвались в очень личное. Ситуацию не смягчает тот факт, что они волновались. Это не оправдывает поступок. Представьте, если бы к вам в голову, в ваши мысли залезли без разрешения. В самые потаённые и скрытые уголки. Как бы вы себя чувствовали? Злость – это меньшее, что испытываешь в такие моменты.