Когда мы были в трапезной, Маша, ее дочка, поднялась на второй этаж в туалет. Настя ее потеряла из виду и стала бегать искать, заодно расспрашивая, где найти игуменью, чтобы взять благословение для нашей группы попасть к мощам. Ей отвечали, что надо сначала к благочинной обратиться, а потом уже к игуменье идти. И вот поднялась она к туалету, а навстречу ей две монахини, и одна спрашивает:

– А вы почему снизу сюда поднялись?

– Да дочку вот ищу, – теряется Настя, – ушла в туалет и пропала. Мы с группой детей из санатория приехали. А не подскажете, где богоугодная Анастасия? (Настя, видать, от волнения благочинную назвала богоугодной, чем меня потом сильно насмешила.)

Они заулыбались:

– А зачем вам?

– Мы к мощам детей-инвалидов хотели приложить, мы из «Калуги-Бор», из санатория.

– Ааа, – протянула монахиня, – у вас там главная Марина Александровна?

– Ну да, только ее сейчас нет с нами, – подхватывает Настя.

– А кто у вас сейчас главный?

– Я, – совсем осмелела она.

– Ладно, – говорит монахиня, – сейчас позвоним, договоримся, и вас пустят к мощам.

Звонит и договаривается, чтобы группу детей отвели к мощам.

– Идите, вас там проводят.

А тут и Маша из туалета вышла. Настя спрашивает у послушницы потом:

– А кто это была? С кем я разговаривала?

– Да это же игуменья! Просто у нее крест был запрятан на груди.

Настя так и опешила: во дела!

Так мы чудесно попали к мощам.

Шамординские яблоки, которые нам презентовали, мы ели всю дорогу. Даже удалось привезти их в санаторий и многих угостить.

Следующая наша остановка – Оптина пустынь. Как многие стремятся попасть сюда! В этот светоч России! Колыбель православия! Вот и Лена хотела попасть и не попала…

Выгружаемся мы всей своей делегацией. Прошу мам не расходиться и вначале посетить часовенку новомучеников, чтобы в это время сбегать узнать насчет акафиста у мощей преподобного Амвросия Оптинского и пристроить письма для передачи старцу Илию.

Но Таня, подкованная после прочтения книги про новомучеников, заявляет, что свечки в часовне купить негде и надо заранее это сделать. Тогда все потихонечку начинают растекаться по лавкам и стекаться потом у часовни очень неравномерно. Зато за это время я успеваю все разузнать.

Возвращаюсь к воротам монастыря, чтобы передать письма старцу, но охранник, увидев у меня за плечами рюкзак, заставляет сдать его в камеру хранения. Раньше такого не было. Камера находится напротив монастыря – это небольшой домик, куда все должны сдавать рюкзаки и большие сумки. Сдаю, расписываюсь, смотрю: и Настя ко мне чапает со своим здоровенным рюкзаком. Тоже сдавать отправили.

Оставив в камере хранения свою ношу и распихав по карманам все, что может мне пригодиться в монастыре, отправляюсь искать охранника Николая, чтобы передать ему письма для старца Илия. Но все пожимают плечами, и никто не может сказать мне ничего путного. Я очень расстраиваюсь, ведь в моих руках ценный груз – это мольбы и прошения мамочек, которым я обещала передать их письма старцу. Тогда я начинаю взывать к новомученикам: «Иеромонах Василий, инок Ферапонт и инок Трофим, помогите! Мы здесь у вас в гостях и толком ничего не знаем, разбредаемся все, как овцы, и письма я никак не могу передать!»

Попутно ищу отца Илиодора. По просьбе Марины Александровны он всегда встречает и принимает санаторские группы. Но про него также никто ничего не может мне ответить.

Звонит Марина Александровна и сообщает, что отцу Илиодору она тоже дозвониться не может. Что же делать?

Но вот радостное известие: узнаю, что акафист старцу Амвросию, несмотря на Великий пост, служиться будет и мощи открывать тоже будут. Обрадованная этим известием, возвращаюсь в часовню к новомученикам. Наши мамочки уже подтянулись и стали прикладываться к их могилкам и крестам.

Я поручила Тихону положить пряник и две конфетки на могилки братьев. В середину он положил пряник – это иноку Ферапонту. А по бокам конфетки: иеромонаху Василию – справа, а иноку Трофиму – слева.

Эти трое молодых оптинских монахов были убиты на Пасху 1993 года. Какой-то сатанист проник в обитель и решил омрачить столь великий и почитаемый праздник православных христиан. Теперь их могилки тут, в Оптиной. Даже построили часовенку в честь их памяти. Убитые братья многим очень дороги. Я молилась им, когда еще у нас не было детей, обещая назвать мальчика в честь Трофима. Мальчик-то родился, но назвали его Тихоном в честь Тихона Калужского, потому что и ему я тоже молилась, обещая назвать Тихоном. Видимо, от бездетных переживаний я окончательно стала забывать, какому святому что обещала. Трофим родится уже много позже, через 15 лет после Тихона и в другом браке. Как я ждала, чтобы новомучеников успели канонизировать до рождения Трофима, чтобы крестить его в честь Трофима Оптинского. Но так и не дождалась. Зато теперь у обоих Трофимов общий святой – апостол Трофим. А братиков, я уверена, обязательно еще канонизируют.

Но вернемся в часовенку. Бабушка и Вова на костылях с трудом поднимаются по ступенькам в часовню. Подбадривая его, я говорю, что инока Ферапонта тоже звали в миру Владимиром.

Заходим. Уютно, тихо и благоговейно. У надгробий стоят подсвечники с лампадками. Тут принято мазать себя крестообразно этим маслом, даже лежат кисточки для этой цели. И мы друг другу начинаем рисовать крестики на лбу и молиться, чтоб детки выздоравливали скорее, а мамы и бабушки набирались мужества и терпения для дальнейшего несения креста. Прикладываемся к могилкам новомучеников, и кто-то оставляет за их крестами записки со своими просьбами и мольбами. Их тут много. И записок, и просьб. Но всех братики слышат и помогают.

На подоконнике оставляю написанную панихидку об упокоении братьев, кинув за нее немного денег в ящичек для пожертвований. Нужно сказать, что пока люди не причислены к лику святых, за них молятся за упокой, хотя к ним уже обращаются и как ко святым. Так было и с Ксенией Петербуржской, так и со Сепфорой, к которой мы еще сегодня поедем.

На улице сообщаю всем, что в 13 часов в Введенском храме начнется акафист Амвросию Оптинскому, а перед этим предлагаю посетить Владимирский храм и приложиться к мощам всех Оптинских старцев, которые расположены по периметру храма, а потом уже потихоньку двинуться на акафист. Так мы и делаем.

Во Владимирском храме всегда идет исповедь, чтобы приезжающие даже ненадолго паломники могли исповедоваться. Настя встает в очередь с дочкой Машей. Тихон с Фросей в Оптиной не в первый раз, поэтому в моем догляде они не нуждаются и делают все самостоятельно: прикладываются к мощам, ставят свечи.

Также все подают здесь записки о здравии и об упокоении своих родных и близких, заказывают молебны Оптинским старцам, сорокоусты и псалтирь.

Потом плавно перемещаемся в Введенский храм на акафист. Захожу в боковую дверь храма и вижу нашу группу и высокого седовласого батюшку. Это отец Илиодор. Он рассказывает, что когда шел по улице и увидел детей в колясках, то сразу понял, что это приехала группа из санатория.

Нам очень повезло, что мы все-таки встретили отца Илиодора, потому что все остальное для нас организует именно он.

Я тут же спрашиваю, не сможет ли он передать пакет с записками старцу Илию. К счастью, он сразу же соглашается, и у меня камень падает с души. Слава Богу! Спасибо вам, новомученики, за скорую помощь!

Поскольку на акафисте народу собралось много, отец Илиодор выводит всю нашу группу из храма и ведет к другой боковой двери поближе к мощам батюшки Амвросия. Фрося об этом не знает и самостоятельно начинает протискиваться к мощам старца, где потом мы ее и находим.

Отец Илиодор рассаживает всех наших детей и мам в тихое огороженное для клироса пространство. Это ли не чудо? Мы сидим, как короли, перед мощами и молимся нашему дорогому старцу Амвросию. У меня даже слезы наворачиваются на глазах от того, как все хорошо начинает устраиваться.

Засмотревшись на священника, стоявшего у мощей старца и читающего бесконечные записки, я соображаю пустить и по нашим рядам листочек, чтобы все могли написать свои имена и имена деток, и отдать его батюшке у мощей, чтобы и за нас, грешных, он помолился.

Акафист идет своим чередом, и дети уже начинают уставать. Сначала закопошился Ваня, потом 10-летняя Оля-колясочница. Ее мама начинает шепотом спрашивать, долго ли еще. Под конец уже все начинают елозить. Но, к счастью, акафист начинает подходить к своему завершению, и все отправляются чинно прикладываться к мощам.

Я помогаю бабушке приподнять Вову на уступочку перед мощами. Олю-колясочницу тоже поднимают сердобольные люди из очереди. Батюшка всех мажет маслом.

«Скоро ли мы уже поедем? Дочка устала», – спрашивает мама Оли. А тут подходит отец Илиодор с предложением попить чаю.

Я не знаю, что делать: и чаю охота, и детей уставших жалко. Начинаю всех опрашивать.

«Но разве от такого предложения можно отказаться?» – вздыхает мама Оли. Она на высоких каблуках и, видимо, сама уже устала тягать свою дочку туда-сюда с коляской. Хотя практически всегда находятся мОлодцы, которые на раз-два поднимают или спускают коляску по ступенькам.

«Ну что! Тогда прошу в чайную!» – восклицает отец Илиодор, и мы всем скопом двигаемся в чайную, которая располагается за воротами монастыря.

Тут выясняется, что Таня с двумя мамами не успели сходить к мощам во Владимирский собор.

«Ну идите, только догоняйте нас!» – кричу я им вслед.

В чайной многолюдно и шумно. Подойдя к буфетчице, отец Илиодор начинает распоряжаться насчет яств.

– Вас сколько здесь всего? – спрашивает он.

– 22 человека! – рапортую я.

– Пирожков заказать? А чай? А еще можно мандаринов и конфет!

Он распоряжается, а мы усаживаемся за столики, снимая шапки и расстегивая шубы. Практически сразу на нас начинают изливаться как из рога изобилия пирожки, пакетики с соком, мандарины и конфеты. Мама Оли только вся изнервничалась. Потому что чай разливают как раз над головой ее дочки-колясочницы. Народу много, и всем тесно. Разливать чай в другом месте никак не получается.

Вова с костылями оказывается за столиком напротив Тихона. Они по-братски делят пирожки, совсем забыв о том, кто кого сбивает с ног в санаторских коридорах.

Я толкаю Настю в бок:

– Настя, а как бы нам у отца Илиодора про книжечки с акафистом новомученикам узнать? (Да-да, хотя новомученики еще и не канонизированы, им уже написан акафист, как святым.)

Настя тут же с просьбой к отцу Илиодору. Он реагирует достаточно быстро:

– Сколько штук надо?

– На 10 семей, – говорим мы.

– Хорошо, а давайте еще бутылок достанем! Всем воды нальем!

– Да у нас с источника много воды, – говорим мы хором.

– Но то с источника, – философски замечает отец Илиодор, – а то святая – из храма.

Наевшись и собрав остатки пищи, топаем в лавку за акафистами и в храм за водой святой. Из чайной в дорогу отец Илиодор дает нам четыре фирменных пирога с надписью «Оптина». Их тоже потом хватит почти на весь санаторий. Раздадим мы их в столовой на ужине, когда приедем.

Почетное наливание воды в храме доверяем Тихону, Фросе, Ростику и Маше. Тихон с Фросей атакуют бак, из которого хорошо льется вода, Ростику с Машей достается же бак, из которого она еле-еле сочится. И пока они наливают одну бутылку, Тихон с Фросей уже успевают налить остальные девять штук.

В это время в лавке отец Илиодор раздает нам акафисты и дарит две книги Нины Павловой – «Пасху Красную» и «Иди ко мне». Я замечаю плакатик с молитвой Оптинских старцев и, схватив его с прилавка, говорю: «Хорошо бы и такие подарить нашим мамочкам!»

Отсчитываем 10 штук: по каждому на семью. Попутно с отцом Илиодором еще несколько гостей. Он обильно одаривает и их. Ну, думаю, раз пошла такая вольница, надо бы нам еще и масла от мощей попросить. Да простит меня Господь за мою наглость!

И отец Илиодор отправляется за маслом, а с ним отправляется и Тихон. Настя, увидев, что они вдвоем куда-то пошли, быстро их догоняет и отправляет с ними своего шестилетнего Ростика. Они уходят втроем и пропадают.

А вся группа тем временем уже собирается в автобусе. Ждем Тихона с Ростиком, а их нет. Надо сказать, что корейская мама с немой девочкой в чайную с нами не ходили и уже давно тут сидят. Мы угощаем их дарами из чайной, чему они несказанно рады.

Иду забирать из камеры хранения свой рюкзак. Хочу забрать и Настин, но мне его не отдают, приходится Насте чапать за ним самой.

Но вот и Ростик с Тихоном показались. Бегут с бутылкой масла. Долго не могли они его добыть с батюшкой. Акафисты служатся в пост только по выходным, и масло почти не разливают. Как рассказал потом Тихон, они пошли с отцом Илиодором сначала в один храм, потом в другой, но ничего не нашли. Пошли на склад. Там мальчики его долго ждали. Тихон сидел и изучал плакаты на стенах и выяснил, что дьяконская свеча весит около семи килограммов и горит 72 часа. Но вскоре вышел отец Илиодор с бутылкой масла и двумя пакетами конфет. Все это благополучно они и принесли нам.

Благодатная Оптина, как обильно ты напитала нас: не только духовно, но и телесно! Но и нам пришлось потрудиться: организоваться, сплотиться, преодолеть разброд и шатание и справиться с непростыми детьми.

После этой поездки мы стали называть отца Илиодора не иначе как отец Илиодор – мать родная.

А в автобусе в это время Настя начинает рассказывать нам, как отправила свою семилетнюю Машу на исповедь во Владимирском храме. Долго Маша беседовала с батюшкой, потом он подозвал Настю и попросил снять с девочки шапку, на которой был изображен «Монстер хай». Настя смутилась и шапку с Маши тут же сняла. Но самой, к сожалению, исповедоваться не удалось, хотя она очень хотела.

Следующая наша остановка – Клыково.

– Мы ведь ненадолго там? – волнуется мама Оли-колясочницы.

– Да нет, только в домик к матушке Сепфоре зайдем, – говорю я, – да на могилку.

Подъезжаем к Клыково, к пустыни Спаса Нерукотворного. Я хочу немного рассказать про матушку Сепфору, но слушают меня буквально две-три мамы, остальные спешат на выход. Внимательно слушает мама Катя, она с нами в поездке с 11-летним Сашей, который страдает нервным тиком глаз. Когда мы ездили с ними в Колюпаново к матушке Евфросинии, он, увидев, что я изнемогаю от усталости, неся две пятилитровые бутылки воды с источника, помог дотащить мне святую воду, попросив при этом маме не сообщать, так как она бы ему не разрешила таскать тяжести.

Выгрузившись из автобуса, сначала решаем идти на могилку к матушке Сепфоре. Я прошу обратить внимание на обилие ласточкиных гнезд, которые расположены прямо на стенах храма около ее могилки. Ведь Сепфора в переводе означает «птичка». Напоминаю всем о чудесном исцелении Ромочки из санатория, которого бабушка сюда привозила и прикладывала его ножки к могилке матушки. Тогда Рома был еще маленький и висел на плече у бабушки, как тряпочка. Сейчас это уже большой, бойкий парнишка 11 лет. Он с небольшой хромотцой, но это так, мелочи. Главное, он ходит сам!

Наши мамочки начинают прикладывать своих деток к могилке. Вову на костылях тоже подводим, спешно набираем земельки.

– Мама, а нам земли? – волнуется Фрося.

– Так у нас пакетика нет, – отвечаю я.

Тогда кто-то дает ей синенький бахил, и она, счастливая, насыпает земельки в него.

Отправляемся в домик матушки Сепфоры, где она жила на склоне лет и молилась. В домике толчется уже другая группа паломников, и нам там всем тесновато. Кое-как протискиваемся в комнатку матушки и сажаем на кушеточку, где она спала, неходячих и больных деток. Четырехлетний неходячий Костик заваливается на кроватке на спинку, и так ему там хорошо: лежал бы себе, казалось, да и лежал бы. Я мажу деток и мам с бабушками маслом из лампадки, стоящей у икон матушки.

Оказалось, что не все дошли с нами в домик, некоторые растерялись по лавкам и храмам.

В домике дети ныряют в вазочку с конфетами, которая всегда наполняется для того, чтобы все угостились. При жизни матушка Сепфора каждому раздавала конфетки – пустячки, как она их называла. И побивала всех палочкой, которую она натирала иорданской водой и смазывала святым маслом. Так она выбивала из людей нечистую силу.

К сожалению, палочка сейчас висит под стеклом, но было время, когда всех приходящих к матушке в домик послушницы постукивали по спине. Говорят, паломники чуть не растащили палочку на сувениры, поэтому ее и убрали под стекло.

Настя прикладывает Машины больные ручки к этой палочке под стеклом, и они долго стоят с ней так и молятся.

– Не расскажете ли вы нам что-нибудь о матушке? – спрашиваю я смотрительницу домика.

– А стоит ли? Ваша группа уже вся разбрелась. Купите лучше буклетик, там все написано, – говорит она и показывает мне небольшую книжечку.

– А сколько она стоит? – спрашиваю я.

– Сто рублей.

– Ясно. Жалко. У меня уже и денег больше нет, – огорчаюсь я.

– А кто у вас богатенький? Пусть и купит, – подхватывает она.

Меня коробят эти слова, и я смущаюсь. Но куплю, думаю, хоть акафист за 40 рублей. Это мои последние деньги. Смотрительница, видимо, передумав, говорит:

– А знаете? Возьмите так, это – подарок! И сами почитаете, и своим расскажете.

Я великодушно раскланиваюсь и спрашиваю:

– А где сейчас дочки матушки Сепфоры?

У матушки при жизни было четыре дочери, я читала об этом раньше.

– Одна умерла схимницей. Вторая монашество принимать отказалась, посчитала себя недостойной. Дочка Ксения, старая схимница, живет у нас за оградой монастыря, в богодельне. Ей уже 90 лет. А где последняя, и не знаю.

И я еще раз с чувством уважения думаю о матушке Сепфоре, ведь она и сама дожила до 109 лет. И когда ей уже сложно было стоять на службах, она била свои ноги палочкой, наверное, той самой, и приговаривала: «Стойте, непослушные!»

Так как времени на монастырь мы выделили всего 40 минут, поскольку все уже были изрядно уставшие, мы с Тихоном и Фросей стали торопиться к автобусу. Но оказалось, что мы пришли первые. В храм мы уже не пошли, чтобы остальных не задерживать, а вот остальным как раз захотелось и в храм, и в лавку. Как не зайти? Собираемся долго и когда уже собрались отъезжать, звонит Марина Александровна:

– Юля, а на источник вы поедете в Клыково?

– Марина Александровна, да мы устали уже!

– Да вы что? Там же такое благодатное место, привезите мне воды оттуда чеплашку!

И вот мы едем на источник. Самые неутомимые стали спускаться. Часть мамочек с детьми остаются поджидать нас в автобусе, попросив и им набрать водицы. Спустившись по деревянным ступенькам в глубь леса, мы оказываемся на источнике матушки Сепфоры.

Бабушке семилетнего Вани поручаем набирать воду, а сами идем в купальню. Фрося спрашивает у меня разрешение нырнуть, и я обреченно машу рукой. Хоть и стоит на дворе только 19 марта и морозец еще в силе, я думаю, что раз после Колюпаново она не заболела и все обошлось только соплями, то что уж тут – пусть купается. И худенькая семилетняя Фрося ныряет с головой, как маленький головастик. Вслед за ней спускаются в воду и мама Таня с подружками.

Одеваемся наспех, довольные, веселые. Успеваем и бабушке помочь налить воды. Чтоб не перепутать с шамординской водой, пишу на крышках бутылок букву «С», что значит «Сепфора».

Поднимаясь с водой от источника наверх, разговорились с бабушкой Вани.

«Утомил он меня сегодня, – говорит она и пускается в размышления, отвечая попутно на мои вопросы. – Я же с ним всегда одна. Живем мы в Рязани. Мама его служит медсестрой по контракту в Коломне, папа свинтил от них очень рано. У Вани поражение нервной системы, родился 900 граммов – не хотели выхаживать даже. Пришлось приписать немножко веса, чтобы в реанимацию отправить. Долго лежал, когда выписали, весил кило 700. У них и перед этим такой же ребенок родился – умер.

Бабушка выглядит довольно пожилой, хотя ей всего 57 лет. Достается ей от Вани, конечно.

Усаживаемся в автобус, и опять звонит Марина Александровна, спрашивая, чем одарил нас отец Илиодор, и просит поделиться снедью с водителем Юлей. Но наша Юля оказывается очень скромной и отказывается от всего, что мы ей предлагаем.

Домчались мы в санаторий быстро, прямо к ужину, как и хотели. Приносим в столовую пироги, конфеты, яблоки. Всех угощаем. А потом еще и по отделениям разносим – медсестрам, воспитателям и, конечно, Марине Александровне.

И на другой день продолжаем все это есть. И мне вспоминается притча, как Господь накормил пятью хлебами и двумя рыбками несколько тысяч человек.

Книжки Нины Павловой, подаренные отцом Илиодором, решаем отнести в библиотеку, пусть люди читают. Но Марина Александровна решает иначе:

– Возьмите их, девчата, себе. Ты, Юля, и ты, Настя.

– Да что вы, Марина Александровна? – смущаюсь я, хотя в тайне и мечтаю о зеленой книжечке.

– Да, да, возьмите!

И я с благоговением беру себе книгу «Иди ко мне», а Насте отдаю «Пасху Красную».

Таня ходит, собирает по палатам пузырьки, чтобы разлить всем масло, привезенное из Оптиной. Кому-то не хватает, и я великодушно хочу отдать свое, но вспоминаю, с каким трудом доставал его Тихон, и передумываю. Просто немного отливаю. И воду тоже делим по-братски.

На следующий день нам нужно уже уезжать из санатория. Таня приносит мне мою книжку про новомучеников, которых она успела так полюбить. В Оптиной такой книжки уже не было, видимо, все раскупили, и она не смогла ее купить и была расстроена.

«Таня, а бери эту книжку себе! – принимаю я решение, такое же благородное, как и решение Марины Александровны, – у меня дома другая есть».

Таня не верит своим ушам, но берет. Мне кажется, что новомученики особо позвали ее к себе, недаром она все хотела увидеть колокольню, на которой они были убиты.

Мы так сдружились со всеми мамами за эту поездку, что вечером не могли расстаться и наговориться. Мы сидели на диванчике в санаторском коридоре, и каждый рассказывал о себе и своей жизни.

А письма старцу, я думаю, дошли, так как чудесным образом стали устраиваться все мои дела, но об этом я расскажу в другой раз…

Март, 2016 год

Poprzedni 1 2 345 Kolejny

По дорожке в рай. Зарисовки о жизни детей-инвалидов и о православной вере

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również