В палате уже тишина, только мерно, едва слышно гудит аппаратура, да в чуткий лисий нос ударяет смесь запахов: лекарства, пот, кровь, боль, всё пахнет совершенно по-особенному, и скрыть это от кицунэ просто невозможно.
На смятых, но уже чистых простынях, без сил откинулась измождённая Афалия. Лицо белее ткани, подбородок заострился сильнее обычного, глаза закрыты, дыхание размеренное, уже без надрыва, и не такое тяжёлое. Руки нежно обняли два…
Лис замер в оцепенении, глядя на свёртки ткани, в которых, закрыв глазёнки от яркого света, мерно посапывали двое «лисят», удивительно похожих друг на друга. То, что дети – кицунэ, а не люди, ему снова подсказал запах, да и острый глаз не подвёл. Он осторожно, словно боясь спугнуть мираж, протянул руку и почти коснулся маленьких острых ушек, когда ладонь супруги остановила движение.
Огромные зелёные глаза, в которых уже утихал океан борьбы и боли, поймали его взгляд.
Не надо… только уснули…
Хорошо…
Их пальцы сплелись, и Элан даже не заметил, как оказался на стульчике у изголовья своей пламневласой судьбы, как осторожно пальцы огладили уставшее лицо…
* * *
Джеймса всё время тянуло в операторский зал. Как безвольная песчинка металла, повинуясь чудовищной силе притяжения магнита, он раз за разом не находил в себе никаких душевных сил противиться этому желанию.
Каждый раз шаг за порог вызывал приступ едва сдерживаемого страха: так, наверное, должен пугаться маленький мальчик, ступая в тишине застывшей вечности морга, наполненного жуткой стужей ушедшей навсегда жизни.
Жизнь действительно ушла отсюда навсегда. Вдоль стены, рядком белых куколок, лежали пять кицунэ, завёрнутые в ткани, и хотя плотный материал скрывал тела, Сомервилл словно рентгеном просвечивал их насквозь.
Первый, самый маленький свёрток, Настя. Почему эту крохотную девушку все коллеги называли медведем, он поначалу даже и не знал, только потом пришло озарение, что всему виной его плохое знание русского языка, и это не кличка, а фамилия. Миниатюрная, но ладная, она сразу привлекла его внимание красивой фигуркой, а постоянное смущение на лице добавляло очарования. В их первую встречу она сидела на стуле-вертушке в пол-оборота, ножки скрыли повисший рыжий хвост, на лице отрешённая от мира печаль. Заметив гостя, она, немного покраснев, улыбнулась и, опустив глаза в пол, спрыгнула со стула, и стремглав исчезла в коридоре, видимо, умчавшись подальше от незнакомца к своим друзьям. Даже неестественно большие глаза, парные острые уши и рубанувший воздух на повороте хвост не смогли погасить того чувства прекрасного, что вспыхнуло в груди офицера. Что бы не утверждал Бёрнет, она… Она просто завораживающе красива…
Второй, побольше. Елена. Полная противоположность маленькой лисичке. Высокая и стройная, гордая и смелая. Когда на переодевании их застал визит высоких гостей, эта кицунэ только ухом повела, хотя была по пояс обнажённая. Даже неподдельное смятение адмиралов (вот ведь не вовремя!) не тронуло её решимости и сосредоточенности, только немного нахмурились брови.
Третий. Одна из сестёр-близняшек, Анна. Порывистость и несдержанность проявлялась во всём, даже фразы часто рвала в конце, не договорив, но, что удивительно, соратницы её прекрасно понимали. Вечно подбадривала, даже горячо заверяла свою напарницу, что её любовь к наставнику, быть может, не такая уж и безответная… Её мысли, казалось, целыми днями напролёт крутились хороводом вокруг сердечных дел Светы, и соратница, тронутая заботой и вниманием, постоянно тискала её в объятиях, благодаря за поддержку.
Четвёртый. Мария. Приятная в общении, очень сдержанная «лисичка» с необычным и очень красивым окрасом стала настоящей нянькой для немного не собранной и неуклюжей напарницы: Настя беспрестанно что-то роняла, билась ногами о всевозможные предметы в стеснённых помещениях корабля, и чуткая и добрая подруга каждый день утирала ей слёзы, накладывала мази на ушибы и ссадины.
Пятый кокон пугал Джеймса до дрожи. Ира. Девочка вышла из семьи очень именитых космонавтов Славянской Секции. Волковы славились на всю галактику своей железной волей, упорством и живым умом, и девочка переняла все лучшие качества своих родителей. У лейтенанта было много причин бояться совершённого преступления, но именно от спайки бывалых космонавтов могла исходить самая непосредственная опасность: как знать, не начнут ли родственники погибшей расследования? Не вцепятся ли зубами в ниточку, ведущую к страшной тайне? Вроде всё они, заговорщики, предусмотрели, но…
Сомервилл заметно вздрогнул, когда по ткани, скрывающей охваченное вечным холодом тело, скользнула резкая тень. На миг показалось, что это шевельнулась погибшая кицунэ, и сердце бешено застучало в испуге, мышцы непроизвольно дёрнулись, заставив тело отступить на шаг назад. Но, нет, чудес не бывает – это просто открылась дверь, и светотень на замороженном коконе сыграла с его зрением злую шутку.
Хельга только сделала шаг в операторский зал и застыла, внимательно глядя на незваного гостя – в порыве обуревающих противоречивых чувств, в одиночестве умершего помещения, разрываемый на части муками совести, лейтенант совершенно утратил контроль над своими чувствами. Он не рыдал навзрыд, не бился в истерике, но горячие слёзы запоздалого раскаяния были абсолютно искренними. Ты убийца, Сомервилл, и этим всё сказано…
– Спасибо, что заходите их навещать, – тепло улыбаясь, сказала женщина, уже решительно подойдя вплотную к офицеру.
Тот потянул в себя воздух, ладони смахивали влагу с лица, а киборг всё старалась его подбодрить:
– Вы настоящий человек, Джеймс. Вам совершенно нечего стыдиться ни своих эмоций, ни даже слёз, – тёплый голос ударял о плотину его воли, и чувства снова стали брать верх. – Ваше сопереживание столь искренне. Уверена, и мои ушедшие из этого мира подопечные, и их родня, были бы очень тронуты.
Но офицер в ответ только отвернулся и сделал пару шагов наугад, стараясь хоть куда-то уйти от сжигающего душу страха, но Судьба не отпускала его с крючка. Когда перед глазами прояснилось, взгляд увидел ещё кое-что, не менее страшное…
За стеклом реанимационных кабинок лежали трое выживших: бурый «лис», Александр, лидер группы Навигаторов, его напарница Вероника, вторая сестра-близняшка, и Света, та самая, что души не чаяла в своём наставнике. Они ещё живы… Живы?..
Бледные лица, прозрачные маски выдают уходящие в лёгкие трубки – кома не оставляет выбора, кроме как вентилировать органы дыхания, искусственно поддерживая жизнь в уже отказавшихся от борьбы телах. Ещё бьются, едва заметно, но бьются сердца… Но видна недвижимость лиц, нет румянца на впалых щеках, даже глаза не шевельнутся под прикрытыми веками. Они уже не здесь…
– Что с ними будет? – Сомервилл даже не обернулся, задавая вопрос, знал, что наставница команды уже стоит за спиной.
– Их души остались в Океанесе, – для Оли подобные объяснения оставались абстракцией, но она придерживалась их, ибо других попросту не было. – По прибытию на Новую Россию друзья-эволэки вскроют конверты с завещаниями.
Джеймса эти слова немного успокоили: он очень опасался выхода навигаторов из комы и задал малодушный вопрос.
– И что будет в этих конвертах?
Хотя и родные, и сами эволэки не любили рассказывать чужакам о традициях, всё же кое-что просачивалось за пределы стен загадочного Института, и лейтенант не ошибся, получив долгожданный ответ.
– Почти наверняка там будет заявление на добровольный уход из жизни. Им введут препарат, парализующий нервную систему, и сердца остановятся.
Немного не вежливо разговаривать, стоя спиной к собеседнику, но Сомервилл очень не хотел, чтобы киборг считала сейчас мимику его лица. Он ещё раз поднял взгляд, заставил себя посмотреть на восковые лица юноши и двух девушек.
– А вылечить их нельзя?
Он подозревал, какой будет ответ – не зря его начальник решился на такой опасный ход, и снова предположения оказались правильными.
– Нет, душу и разум, ушедшие в Великую Реку, вернуть невозможно, – Хельга говорила о таких жутких вещах спокойным, ровным голосом, явно не желая сейчас казаться тем, чем всё равно не является. – Тела умрут в ближайшие полгода, может год, из-за полномасштабного сбоя центральной нервной системы. С точки зрения холодной логики, они уже мертвы.
Электронный разум специально раскланялся перед человеком за проявленное сочувствие (знала бы она, как сильно ошибается!), а дальше перешла чуть ли не на ледяное спокойствие – с её точки зрения недопустимо загонять человека в ещё более глубокую депрессию. Оля считала, что Сомервилл, как участник составления второй Матрицы, винит себя в смерти детей, но это была только часть правды, и пленённый логикой разум не мог разглядеть в поступках молодого офицера иных подоплёк. Ему больно и плохо, и ему надо помочь, а то, как знать, не будет ли ещё одной жертвы на этом трагическом пути. Люди странные создания, и бывает, что под гнётом обстоятельств сами, совершенно добровольно, расстаются с жизнью.
– Не терзайте себя так. – Её рука легла на плечо Джеймса. – Вашей вины нет, они сами выбрали этот путь. Только так, из храбрых до безрассудства поступков, люди и прокладывали себе испокон веков дороги, неважно, куда они вели, в дальние земли или к ещё более далёким звёздам.
Сомервилл снова залился краской, снова колючий комок подкатил к горлу. Он не случайно оказался здесь, не случайно именно эти вопросы слетают с губ – это последняя проверка перед завтрашним выходом из гиперпространства в системе Аврора-2. Снова воля бездушных начальников заставила его ходить по лезвию ножа, прощупывая почву под ногами Хельги: твердо ли она стоит на своих ложных воспоминаниях?
– Что будет с Вами?
Последний вопрос он задал, уже стоя у распахнутой двери. Этот вопрос ключевой, и идеальный ответ – вывод ИР из эксплуатации. Но это палка о двух концах, ведь перед тем, как мозг этой потрясающе красивой женщины остановится навсегда, его могут перетряхнуть до самых глубин. Правда, все прекрасно знали об особом отношении к Хельге и со стороны эволэков, и со стороны Императрицы Анны Второй. Ей доверяют абсолютно, и есть огромная вероятность того, что никаких дотошных проверок проводить не будут – это последний гвоздь в крышку гроба возможного расследования.
– Скорее всего, мне не простят гибель команды Навигаторов, – честно призналась куратор. – Вы знаете, как поступают в таких случаях.
Офицер снова виновато опустил взгляд и тяжело вздохнул:
– Всё равно простите…
– Ничего, я просто ещё один искусственный разум, который совершил, по-видимому, фатальную для себя ошибку. Такое случается.
Она грустно улыбнулась, но не двинулась с места, явно собираясь остаться в безмолвном склепе до конца.
– Идите к себе в каюту, примите успокоительное и постарайтесь выспаться. Понимаю, такое проще сказать, чем сделать, но вам сейчас лучше поберечься.
Короткий кивок в ответ, и лейтенант скрылся в коридоре, только вот направился он не в свою коморку, а прямиком в адмиральский салон. Сначала надо доложиться…
* * *
Элан отчаянно зевал, стараясь не заснуть хотя бы стоя – дети им дали сегодня ночью жару! Даже потрескивание на сковороде перегретого масла убаюкивало, а уж когда настал черёд мыть посуду…
Мерное журчание воды казалось фундаментом божественной колыбельной, ритм которой задавали собственные руки. Тарелки и кружки, все предметы раннего завтрака пели одинаковую симфонию: журчание воды, то весёлое, но тихое, то заполненное тяжестью уходящей в трубу мыльной пены, убаюкивало настолько, что приходилось с силой давить пальцами на фарфор, вплетая в песнь богини сна фальшивые резкие ноты.
Афалия, как змей искуситель, сладко посапывала тут же у окна на кушетке, свернувшись калачиком, и накрыв голову кончиком хвоста – резкие лучи уже поднимающейся из-за пологих гор Авроры не давали ей насладиться спокойными часами, честно отвоёванными у непростой родительской судьбы.
Малыши не то, что бы были беспокойными. Обычные, не считая лисьих особенностей, дети, основная задача которых сейчас сводилась с простейшим действиям: поели, теперь можно и поспать, поспали, теперь можно и поесть! В перерывах они, естественно, пачкали пелёнки, причём, что не менее естественно, «лисята» не особо интересовались временем суток: девочка Иния (с серебряной, как чистая наледь, шёрсткой), любила просыпаться по многу раз за ночь. Да и её братик, Кален (огненный, как раскалённая сталь), тоже не страдал отсутствием аппетита, и мамочке приходилось то и дело давать им добавки.
Беспокойные ночи отнимали много сил, но Афалия на отрез отказалась кормить детей чем либо, кроме собственного молока. Можно было привлечь к уходу за детьми уже бабушек Катю и Лизу, тем более что обе женщины сами предложили помощь и поселились в доме своих детей, помогая по хозяйству. Прекрасное детское молоко, как и любые продукты питания, хоть и изготавливалось в промышленных масштабах, но не содержало никакой химии (только попробуй – от многолетнего заключения до высшей меры!), и можно было организовать более нормальный ночной график, но пламневласая кицунэ была непреклонна: ничто на свете не заменит материнскую грудь! И теперь, когда дети, наевшись до отвала в очередной раз, спали праведным сном, дочь губернатора уже не находила в себе сил и провалилась в беспамятство.
Элан, стараясь шуметь в раковине тише, часто бросал на супругу взгляд, полный беспокойства и уважения: она невероятно вынослива, но назвать её состояние сном язык не поворачивался. Беспамятство. В коротком слове нет и тени непреодолимой усталости, полной отречения от внешнего мира, одной из составляющих которой был заговор родни.
Упрямство Лисички натолкнулось на не менее непреклонную решимость супруга давать своей суженной нормальный отдых, и Лис шёл на хитрость: после очередной вахты впадающая в глубокий сон супруга теряла контроль над сознанием, и эволэку не составило ни малейшего труда этим воспользоваться. Воспроизведя на примитивном уровне методику Сирин, он завлекал разум и душу Афалии на границу миров, и та сладко высыпалась, а уж когда к этой методике подключались настоящие мастера, Хилья или Лесавесима, то уложить строптивую маму в постель вообще не составляло труда. Близняшек брали в оборот бабушки, купали, кормили из бутылочек с сосками, в общем, все делали всё возможное, чтобы молодая мама как следует высыпалась. Хотя вернувшаяся из страны грёз девушка из высшего общества и ворчала на всех, высказывая, без резкостей, недовольство отходом от приказов, но чувствовалось, что такая семейная поддержка трогает её до глубины души. И она приняла всё как есть: супруг или летунья убаюкивали уставшую душу, а после нескольких часов блаженства и тишины, посвежевшая и отдохнувшая мама делала вид, что ничего не знает о «тайном сговоре» своего супруга с родными.
Элан, не домыв посуду, тихонько перекрыл воду и на цыпочках вышел из кухни на веранду, а уже оттуда – на свежий воздух. Ему не только хотелось вдохнуть полной грудью, но и посторонний звук в увядшем под холодами лесе заставил спешить на встречу: по дороге, выдавая своё присутствие бликами фар в прорехах кустарника, двигалась машина.
«Лена», машина представительского класса, как воришка, притушив свет, кралась к дому, но это были не воры. Ростислав Алексеевич и Андрей Николаевич, несмотря на занятость, всегда выкраивали время, и на выходные тихий домик у ручья непременно удивлял окрестное зверьё, что обитало в лесах и оврагах, гомоном людских голосов. Животные вообще привыкли воспринимать дорогу и дом как некую экзотическую декорацию, настолько редко хозяин захаживал в него, но с недавних пор всё изменилось, посему волки и их травоядная добыча стали сторониться широких заводей ручья. Уже не было слышно ночами под самыми окнами протяжного воя серых хищников, всё реже и реже можно было обнаружить на лужайке следы от копыт оленей. Люди вернулись в свой дом и вдохнули в него новую жизнь.
Оба новоиспечённых деда даже двери машины закрывали с осторожностью, чтобы громкими звуками не разбудить обитателей – им уже позвонили и сообщили о трудностях ушедшей ночи.
Дети почему-то плохо спали, капризничали, непривычно мало ели. Только когда забрезжил рассвет, их удалось накормить и убаюкать, но вымотали они всех без исключения. В обычных семьях подобное не редкость, ведь ребёнок не может рассказать родителям о том, что его беспокоит, но кицунэ, благодаря неординарным способностям, обычно легко определяли причины несносного поведения своих чад. Стоит только немного углубиться в сгустки ещё не сформировавшихся сознаний, и ответ приходит как на блюдечке: колит животик, немного жарковато или, наоборот, через чур прохладно, обо всём поведает своим родителям огонёк души ребёнка. Привычка постоянно включать и выключать ментальные способности сильно выматывает, но это всё равно гораздо лучше, чем часами метаться над дитём, гадая, чем же вызван очередной полуночный или обеденный «концерт». Но сегодня этот проверенный фокус дал сбой…
Так что, когда, переобнимавшись, отцы и сын оказались под крышей гостеприимного жилища, Лис с чистой совестью сдал вахту дедам, а сам рухнул на толстый ковёр у камина. Густой ворс и жаркое пламя быстро разморили уставшее тело, и он даже не услышал того, как двое мужчин заскрипели ступенями, гуськом поднимаясь на второй этаж – дети уснули в комнатах старого дома, почему-то не желая находиться в детском крыле.
Разбудил его предательски яркий луч Авроры. Поза эмбриона с накрывшим голову хвостом никак не помогала – свет, преломившись в тысячах призмах уже по-зимнему густой шерсти, всё-таки пробил преграду. Тут же в нос ударило множество запахов, точнее, нос-то их чуял всегда, но сознание, ушедшее в приятное небытие, распознало их только-только.
Запахи за несколько секунд сказали Лису практически всё о том, что происходило в доме: мама и вторая мама уже заварили чай, извлекли из бумажных пакетов, привезённых мужьями, свежий, только с пылу с жару, хлеб, пахло творогом и сыром, особый аромат сливочного масла дразнил воображение, заставив вмиг сглотнуть слюну. Немного рассеянный, но ещё достаточно устойчивый запах нежного детского мыла говорил о том, что братика с сестричкой уже успели искупать, а свежесть альпийских лугов и свободного ветра подсказали о присутствие ещё одного гостя, точнее гостьи.
– Я знаю, что ты не спишь! – Лесавесима уже приподняла папаню в положение сидя и трясла за плечи.
– Не правда! – протестовал, не открывая глаз, Элан пока голова болталась из стороны в сторону. – Я сплю.
– А кто тогда говорит?
– Автопилот…
Дружная семья уже расселась за столом, зазвенели чашки-ложки, когда по ступеням царственно спустилась Афалия, держа обоих детей на руках. Выглядела она неплохо, хотя бессонная ночь всё же сказалась, и даже улыбка своему отцу выдавала усталость.
Все, забыв про еду, вскакивали с мест, и Кален с Инией тут же, что называется, пошли по рукам. Хоть и были бабушки с дедушками куда опытней Элана и Афалии в таких делах, но кицунэ всё время краешком глаза контролировали ситуацию – беспокойство за хрупкие жизни было сильно, особенно у матери. Странно, но когда огромная серая молния бралась катать своих братика и сестричку, их тревога улетучивалась, ведь открытое сознание сирины позволяло словно жить в чужом теле, чувствовать каждое выверенное до миллиметра движение. Вроде и подлетает, весело хохоча, к самому потолку Кален, но, за миг до убийственного удара о деревянный пол, Лесавесима с безупречной точностью и мягкостью выхватывает тело из объятий воздуха. Ещё миг, и снова вверх, точно вровень с погашенными лампочками люстры, и опять стремительное пике в объятия старшей сестрички-драконихи.
– Что-то о нашей первой команде ни слуху, ни духу, – заметил Элан, когда первые порывы, вызванные появлением в зале мамы и детей, пошли на спад. – Уже почти два месяца, как «Хоукинс» должен был вернуться.
Кицунэ, не очень обращая внимание на остывающий чай и лежащую в плетёной корзинке сдобу, уставился в кристально чистые после обильных дождей небеса. Он уже пару недель не находил себе места, часто сидел на крыльце, даже по ночам, всматриваясь в черноту космоса, словно его острый взгляд мог разглядеть в бескрайней пустоте новую звёздочку, вестника окончания многотрудного путешествия его воспитанников.
Вот и сейчас, задумчивый взгляд уплыл к горизонту, туда, где пожарище восхода скрыло от глаз россыпь огоньков далёких светил. Но уйти в меланхолию не дала супруга.
– А ну, не киснуть, солдат, – полотенце, свёрнутое в тугой комок, ударило точно в лоб, заставив встрепенуться. – Ты уже который день как чумной ходишь!
Молодой отец искренне не понял гнева возлюбленной:
– Я беспокоюсь за них – что-то пошло не так! Неспроста такая задержка!
Из горла Афалии тихо, но грозно, начал пробивать дорожку нечеловеческий рык, и Элан спохватился:
– О, проклятье!!! Неужели…
Чуткие до эмпатии («спасибо» наследственности!) дети вполне могли уловить сильную тревогу своего родителя, и если это так, то…
– Если дети мучились всю ночь из-за тебя, – грозно предупредила пламневласая кицунэ, – то я тебя придушу!
– Буду отбиваться, – попробовал отшутиться супруг.
– Во сне придушу, – уточнила Афалия, явно не настроенная на юмор.
– Папа, – вступилась летунья, сидящая также за столом, и умудряющаяся таскать всякую вкуснятину чуть ли не через головы людей, – если не возьмёшь себя в руки, то сейчас же выволоку тебя на улицу, подниму в воздух, и начну отработку бомбометания с пикирования.
В голове вихрем картин пронёсся весь полётный план, причём в качестве мишени для живой бомбы была выбрана маленькая, но глубокая заводь ручья с по-зимнему ледяной водой. Прикинув, что доченька может и промазать мимо цели, Элан натянул улыбку на лицо, взяв, наконец, стакан чая:
– Я в порядке!
Он прекрасно понимал, что дочурка не шутит, и не менее прекрасно понимал, что если та рассердится в серьёз и возьмётся за реализацию плана, то он не посмеет применить давний приём – перехват моторики её тела. Это попросту бессовестно будет с его стороны, да она уже не дитё, как бы самому папане не превратиться в безвольную куклу!
Утро, а точнее уже почти обед (сказывался поздний подъём), вошло в привычное русло, и Элан по-честному выбросил из головы тревоги, стараясь максимально насладиться приятной компанией дорогих людей. Дочку нянчили бабушки, а сыночка – дедушки, но в Доронине он чувствовал какой-то надлом, и прекрасно понимал причину этой немного наигранной роли, которую взвалил на себя губернатор. Он не фальшивил, но общение с внуком шло с каким-то едва уловимым скрипом, и, прекрасно зная характер отца своей супруги, кицунэ мог живо представить, что за вулкан бурлит под толстой коркой железного самоконтроля.
– Батя!
Когда чаепитие закончилось, и Ростислав Алексеевич вышел на свежий воздух, Лис стрелой выскочил следом – лучше расставить точки над «и» сейчас, а то накопленная энергия магмы может вызвать взрыв в самый неподходящий момент.
– Что, сынок?
Он дружески обнял кицунэ за плечи и повёл к частоколу сосен, прекрасно понимая, что тот прочитал его тревоги, как открытую книгу, и хвостатое создание тут же подтвердило верность предположения:
– Простите, я знаю, что вы очень хотели нормальных внуков… Людей…
Они не спеша подминали сапогами опавшую листву, капли падали с ощетинившихся иголками веток на накинутые плащи и сбегали вниз, к серой и унылой земле, оставляя на непромокаемой ткани сверкающие в лучах солнца дорожки.
– Вам сейчас очень тяжело, понимаю, – Элан искренне не хотел доставлять губернатору неприятностей, но уже ничего изменить был не в силах, – в кругу вашего общения сейчас о Вас ходят всякие разговоры…
Он не интересовался сплетнями высшего общества, да и вообще старался держаться от него подальше, но был далеко не глуп, и прекрасно сознавал, в сколь щекотливую ситуацию они с Афалией поставили Ростислава Алексеевича.
– Я тоже прошу прощения, – неожиданно извинился отец. – Я стараюсь изо всех сил не обращать внимания на все эти пустые разговоры, но я – губернатор, а находясь в центре внимания, и без того сложно оставить свою личную жизнь неприкосновенной.
Они остановились у обрыва, стремительно падающего к ручью, прямо под соснами, лицом к лицу, и Доронин продолжил:
– А тут сначала моя обожаемая дочь возвращается из погружения лисицей, – Элан на эти слова смутился, потупив взор, – а теперь вот ещё и два внука…
Он оборвал фразу, но смысл был настолько прозрачен, что его уловил бы самым тупой собеседник. Глупцом супруг Афалии не был, но только он попробовал открыть рот, как вдруг…
– А мне плевать, что говорят, и кто говорит! – неожиданно с весёлым задором губернатор рубанул воздух ладонью, словно отсекая чёрный хвост злой кометы, что неотступно преследовала его все эти дни, недели и месяцы. – Кем бы ни стали после этого погружения Афалия и ты, я всё равно знаю, что вы – мои дети! Кем бы ни были мои внуки, я приму их такими, какие они есть, со всеми хвостами и ушами!
Он рассмеялся от души, сотрясая воздух и сосны. Да, что там сосны! Казалось, что трясутся сами Небеса, и вот-вот с них, не усидев на положенных местах, свалятся наземь все ангелы, и будут, в изумлении протирая ушибленные места, глазеть на смельчака, посмевшего принять в сыновья дерзновенное создание, посягнувшее на основы сотворения мира.
Лис, не менее ошарашенный, видел, как что-то тёмное растаяло в этой буре неподдельного веселья, и понял, что только сейчас по-настоящему стал членом этой семьи. Его приняли. Их всех приняли… со всеми хвостами и ушами… Вот ты какое, настоящее счастье! Спасибо, что заглянуло в этот дом…
* * *
Заседание в аттестационной комиссии выжало все соки: не так просто поставить оценку сразу шестнадцати эволэкам! Трудились до седьмого пота, практически допоздна, все, и Учёный Совет, и старосты, и Элан, как практикующий преподаватель.
Немного не по себе было ему ставить подпись рядом с замысловато сложенной строкой: «Профессор Элан Иригойкойя».
Проказник и смутьян, закоренелый практик, готовый бросаться в омут с головой, без особой оглядки на теоретические обоснования собственных же замыслов, шутник и весельчак, часто не признающий границ дозволенного. Воин, проливший немало своей и чужой крови, но не утративший способности сопереживать и любить, и в то же время не потерявший тяги к общению со смертоносными машинами (убивает человек, а не оружие!). Хитрющий Лис, благодаря бесчисленным суровым урокам наставницы, Аммы, раскалывающий все препятствия на пути движения новой расы, как орехи, пусть и с громким треском, и летящими во все стороны щепками. Влюблённый до беспамятства в новую волну, в своих соратников и соратниц, в наставников, ведущих удивительных детей по жизни, но при этом не утративший веры в Человека и человечность, неисправимый идеалист, глубоко убеждённый в возможности двух ветвей эволюции шагать плечом к плечу. Вот такой профессор, в двадцать шесть лет. Порывистый и неудержимый, не чета степенным и рассудительным коллегам.
– Профессор Элан!!!
Кицунэ резко обернулся на голос, но по инерции сделал ещё шаг по кольцевому коридору Института, связывающему все башни: всклокоченная девчушка из Клана Флоры с округлившимися глазами неслась на всех порах, едва не сбивая других эволэков. Тёмная коса траурным флагом моталась из стороны из стороны в сторону, в глазах боль и страх.
Кода гонец встала, как вкопанная, в метре от него, не решаясь подойти ближе, у Лиса на бесконечную секунду остановилось сердце. Он уже совершенно точно знал, что случилась беда, и знал, с кем, но пришлось взять себя в руки – это ребёнок, едва сдерживающая рыдания девушка, волей судьбы принёсшая скорбную весть.
– Что случилось, Лиана?
Она уже почти не могла говорить, слёзы душили горло, лицо исказилось от душевного страдания:
– Ваши… Саша, Ира… Света… Они… Они все…
Элан резко притянул дитё к себе, и только недавно испробовавшая вкус контактов с Океанесом подопечная Нариолы разрыдалась у него на плече. Эволэки и рабочие, кому только случилось оказаться рядом, тут же обступили их кольцом: кто-то интересовался, что, собственно, случилось, кто-то, кто услышал короткий и сбивчивый диалог и догадался о произошедшей трагедии, делился жуткой новостью, кто-то просто плакал, не скрывая слёз…
Перелёт в столицу – словно путешествие в тумане вдоль русла бурной реки. Перед глазами пелена, в ушах шум. Его сначала пытались тормошить, но он отвечал вяло, часто невпопад, и товарищи оставили убитого горем наставника в покое. Единственное, для чего он нашёл силы – позвонить супруге.
Афалии сейчас ни в коем случае нельзя волноваться, но как солгать, пусть это и ложь во спасение, такой проницательной, чуткой и умной женщине? А если она ещё и слышит эфир лучше тебя самого?..
Пламневласая кицунэ с шумом задышала, когда супруг без преамбул и ненужных маневров рассказал о необходимости спешно лететь на другой континент, и о том, какой скорбный груз привёз на своём борту пробивший бездну пространства корабль. Она сдержалась, и муж не услышал в телефонной трубке безудержных рыданий, только безжизненный, осипший голос, и короткое благословение: «Лети».
Зима необыкновенно тёплая. Шаг на трап, и над головой повисают низкие тучи, готовые в любой момент разразиться ливнем, а не более привычным снегопадом. Даже ветер, частый гость на просторах прибрежных равнин, не тянет ледяные пальцы под одежду, только всё равно очень холодно…
У опущенной аппарели строй солдат во флотской униформе, взявший оружие на караул. Пять крытых кофров с телами, три кареты скорой помощи мигают сигналами, готовые в любую минуту сорваться с места, но быстрота медицинских машин нужна только тем, кому ещё можно помочь, а трём Навигаторам, что лежат в ложах реанимационных комплексов, уже не поможет ни кто.
Октябрьский и Бёрнет не без внутреннего напряжения следили за приближением делегации, очень представительной, надо сказать, делегации.
Первой автобус покинула, в сопровождении гвардейцев, Анна Сергеевна собственной персоной. Расстроенная, как-то сразу постаревшая, она даже не смотрела в сторону вытянувшихся по струнке и отдавших честь военных. Полные печали глаза метались от одного пластикового гроба к другому. Казалось, что с плотно сомкнутых груб всё время срывается вопрос: как же так?..
Но не Владычица Империи вызывала у злоумышленников беспокойство, а следующий за ней эскорт работников загадочного Института, и в особенности хорошо знакомый по проводам Элан.
Хоть и называли при посторонних это удивительное и пугающее своей чуждостью создание странным именем Куко, но все прекрасно знали, кто это такой. Спаситель Измера, погибель кровавого дельца Сухомлинова (хоть и пережил этот мерзавец встречу с кицунэ, но злые языки утверждали, что только физически – старец после легендарной ночи стал не в себе!), убийца его среднего сына. Демон-лис, существо невероятной проницательности и коварства. Оба адмирала прекрасно знали, что его чудачества и бесшабашная удаль – лишь носимая маска этакого простачка, рубахи-парня, как говорили в старину, с душой нараспашку. Выставляемая на показ форма общительного зверька, скорого на шалости и весёлые глупости, скрывала поразительный ум, живой и подвижный, как вода, способный найти неприметные дорожки к цели в самых коварных лабиринтах. Эту гремучую смесь в нём органично дополняла не то, чтобы жестокость, но…