– Клянусь, – скрежетая зубами, отчеканил Элан, почти выдыхая пламя изо рта. – Клянусь принять решение Закона, что вынесут судьи. Если даже кого-то оправдают или выпустят после отбытия срока заключения, ни один волосок не упадёт с их голов… Даже если судьба сведёт нас в самом тёмном переулке… Клянусь…

Они уже никогда не станут друзьями. Прошлое, что неразрывно связывало удивительного юношу и самодержавную Владычицу, полное великих побед и важнейших свершений, рухнуло в бездонную пропасть. По одну сторону не выдержавшего тягот жестокой Судьбы моста осталась сильная женщина, связанная по рукам и ногам Долгом и Законом, а по другую – убитый горем мужчина, в одночасье потерявший не только семью, не только любимую и детей, но и сам смысл жизни…

Анна Вторая отступила к стене, освобождая дорогу, и кивнула Стражам:

– Отпустите его.

Лис, понуро опустив голову и хвост, побрёл к выходу, не сказав больше ни слова, и только когда кицунэ исчез за углом, женщина опустилась на пропахшую потом, грязью и кровью кровать, закрыла лицо руками и дала волю слезам.

Как же так можно? Лишать отца возможности проводить в последний путь собственных детей только для того, чтобы добиться от него нужного тебе решения? Где грань между добром и злом? Она такая ясная в былинах, и такая призрачная, вечно ускользающая от взора в реальной жизни…

Мирра буквально подпрыгнула вверх, как только её закадычный друг показался в коридоре: она уже битый час не находила себе места, не ведая о том, какой именно разговор повела в камере Императрица, но догадываясь о требованиях и цене, которую Элан заплатит в случае отказа.

Она сгребла его в охапку, как когда-то, много лет назад, он её:

– Слава Небесам…

Не обращая внимания на грязь одежды, она мяла хныкающего Лиса в объятиях, а тот, как когда-то она сама, доверчиво уткнулся своей подруге в плечо, а она все горячо шептала ему на ухо:

– Держись, напарник, надо жить, всё равно надо жить, слышишь?!

Стоящие рядом офицеры замялись, опуская глаза в пол, ведь прекрасно знали, что произошло в тесной стальной каморке, но друзья, рыдающие, залитые слезами, их не видели и ничего не замечали вокруг.

– Ты сам мне это твердил, помнишь?! Афи, Иния, Кален, их не вернуть…

Бойцовская рыбка уже сама ничего не могла разглядеть, таким потоком хлынули слёзы из глаз, и только сильнее прижала голову едва слышно воющего кицунэ к своему плечу.

– Я тебе тогда поверила, и ты оказался прав, а теперь, прошу, поверь мне!

Повелительница вод резко отпрянула, схватив своего друга за руки. Тот поднял глаза, и её взгляд встретил его взгляд, полный отчаянной безысходности.

– Я нашла смысл, нашла ради чего жить, и ты найдёшь! А сейчас надо сжать зубы и терпеть. Хорошо?!

Элан задышал глубоко и ровнее, закивав в знак согласия, а Мирра не разжимала хватки и всё говорила:

– Ты голоден, – это был не вопрос, а практически приказ. – Что принести? Чего ты хочешь?

Огромные голубые глаза заметались по помещению, будто в дежурном отделении Стражи, пусть и столичном, есть ресторанное меню.

– Я… мне… можно… макароны с сыром… и… и…

Лис уже глотал слюну – организм сдался и очень хотел есть.

– … сырные шарики в…

Мирра закивала так быстро, что, казалось, голова только чудом не рассталась с телом:

– Я поняла! Погоди, я мигом!!!

Ошалевшая от вида своего лучшего друга, грязного, похудевшего так, словно он две недели бродил по пустыне, с непереносимой болью в глазах, она рванула к выходу, но её на лету поймал офицер:

– Мы привезём всё, только скажи, что надо, а сама оставайся с ним.

Мужчина говорил в полголоса, но хоть бы он и кричал, бедолага не обратил бы на это никакого внимания: как во сне, кицунэ зашагал на запах воды, твердя самому себе:

– Надо помыться… Нельзя в таком виде на похороны ехать…

Мирра исподволь порадовалась: рыжий плут не утратил остроты мышления. Она уже в траурном, чёрном костюме, который все эволэки традиционно одевают на проводы соратников, и понял, что его семью придадут земле сегодня. Собственно, бойцовская рыбка именно для этого и дежурила в полицейском участке уже вторые сутки.

В тюрьме была «помывочная», где из шланга тугой струёй приводили, обычно, в чувство не в меру трезвых субъектов, перед тем, как переодеть в арестантскую робу – иные выпивохи так успевали изваляться, что пачкать казённое бельё было как-то не с руки.

В тесном помещении Лис срывал с себя вонючую одежду, в которой, наверное, навсегда, поселился запах крови. Он работал холодно, даже с каким-то остервенением, но вдруг замер, уловив отражение в небольшом зеркале.

Мирра отвела взгляд и сделала вид, что возится с его новой одеждой, непроницаемо чёрной, как предрассветная ночь.

Элан, не веря собственным глазам, провёл рукой по засаленной шевелюре: он больше не рыжий. Пережитое чудовищное потрясение сделало его седым, волосы приобрели какой-то странный оттенок, светло пепельный, словно украшенный серебряными нитями…

Машина не спеша пробиралась по столичным кварталам: то долго ехала прямо, останавливаясь в небольших пробках и на светофорах, вежливо пропуская пешеходов. Время ещё было, и Катя не торопилась, давая возможность закадычным друзьям поговорить. Сама перебинтованная, казалось, во всех местах сразу (ох, и досталось её живой оболочке!) она по приказу Хельги взяла на себя роль водителя – даже Мирре сейчас за руль лучше не садиться.

На заднем сидении, потухшие и взволнованные, сидели рыжий плут и бойцовская рыбка. Оба даже и не знали, чего ожидать от предстоящей встречи с родственниками, особенно с семейством Дорониных.

– Я не хочу ехать, – честно признался Элан. – Может это трусливо, но я даже не знаю, как в глаза им смотреть. Афалию и детей убивали, а меня даже рядом не было.

Мирра попыталась приободрить друга:

– Не вини себя, никто не знал, что случится такое! Ты что, пророк?! Все обделались!!! Нечаев чуть в петлю не лезет, винит себя во всём случившемся, глава полиции Белограда подал в отставку, ИСБ прохлопала нападение!

Она сердито махнула рукой:

– Да, что там ИСБ… Сами хороши, нашли где проводы устраивать…

Она шипела рассерженной кошкой.

– Расслабились мы! Ох, как расслабились! Эйфория от успехов вскружила головы всем, без исключения, и эти головы перестали заглядывать даже в ближайшее будущее, перестали думать об опасностях. Вот и результат…

Она врезала кулаком по подголовнику переднего сидения с такой силой, что тот просто каким-то чудом не оторвался.

– А ведь уже давно было известно, что в эмигрантских кварталах на нас зуб точат! Знали мы все, что там за компот бурлит, знали, что многие там винят нас в своих бедах!

Лис покачал головой, ему осталось только согласиться:

– Да, умылись кровью мы исключительно по собственной глупости…

* * *

Элан не мог не признаться честно сам себе: он рад, что похороны прошли без эксцессов. Его никто ни в чём не обвинял, хотя, защищая его семью, сложил голову в неравной хватке с пьяными выродками простой солдат удачи, а он примчался к месту трагедии уже после кровавой развязки. Даже Ростилав Алексеевич, когда Лис, простившись с любимой и детьми, возложив к смертному одру цветы, опустился на колени у ног отца погибшей девушки, подставив беззащитную шею… Губернатор не ударил, не закричал страшных обвинений, а положил руку ему на голову и долго не отпускал, гладя родного сына, прощая ему всю вину, мнимую или даже настоящую.

Все, кто только пришёл на проводы, даже тысячи абсолютно незнакомых людей, что стекались со всех концов города и до, и после того, как три гроба, большой и два крошечных, опустили в сырую промёрзшую землю, несли в его душу странное успокоение. По мере того, как рос курган из цветов и мягких игрушек, как зажигались сотни и сотни новых свечей, в сердце закрадывалась светлая печаль, а в глазах уже не было сжигающей душу злости.

Отец Серафим, в проникновенной речи помянул добрым словом невинно убиенных и призвал отдать негодяев на Суд Божий, призвал не творить ещё большего зла. Даже Лис, не особо разделяющий христианские догмы, не сказал ни слова наперекор, понимая неуместность полемики на религиозные темы, и отдавая право каждому верить или не верить в Отца Небесного, и в то, что его семья найдёт на Небесах утешение. Но… Ему очень хотелось надеяться на новую встречу… Он верил всем сердцем, что они ещё встретятся. Обязательно встретятся…

* * *

Поезд, уже простой, не скоростной экспресс, отстукивал по рельсам последние километры, отделяющие возвращающихся назад, в родные стены, из Белограда ибисовцев. Коллег и друзей было так много, что в вагонах было трудно встретить кого-то постороннего, тем более что путешествие на другой континент и обратно проделали восемь Сирин, включая Лесавесиму и Хилью, и несколько купе первого класса пришлось отдать летуньям и летунам – в иные они просто не помещались.

На втором этаже головного вагона, уже в готовности к выходу, сидя на рюкзаках, расположилась компания старых друзей: Лидеры Кланов, Элан, Ханнеле, крылатые сёстры, Полякова… Да, кого тут только не было…

Вместе с запахом выжженных солнцем полей

Темной птицею в сердце входит новая осень.

Ты плетешь свой венок из траурных лент,

из увядших цветов и почерневших колосьев.

Но, кто знает, чем обернутся

холода и потери

для того, кто умел верить.

И кто знает, когда над водою

взойдет голубая звезда

для того, кто умел ждать…

Ворожейкина не спешила прятать свою бесценную гитару в футляр, и эволэки с наставниками подпевали: кто негромко, едва обозначая следование стихам грустной песни, а кто был более уверен в своих вокальных данных или просто не очень стеснялся, гораздо бодрее.

Тебе больно идти, тебе трудно дышать,

У тебя вместо сердца – открытая рана.

Но ты все-таки делаешь еще один шаг

Сквозь полынь и терновник к небесам долгожданным.

Но однажды проснутся все ангелы

И откроются двери

для того, кто умел верить…

И ненастным январским утром

В горах расцветет миндаль

для того, кто умел ждать…

Аврора, словно загипнотизированная волшебным пением Елены, беззвучным сгустком термоядерного огня поднималась над горизонтом. Уже светлело, и знакомые окрестности Женнеца, от которого ленты железной дороги убегали дальше на север, к Огнегорску, медленно проплывали за стеклянным куполом крыши вагона. Все погрузились в меланхолию и пели, или просто слушали песню, как Хельга.

Гнется вереск к земле, потемнел горизонт,

Облака тяжелеют, в них все меньше просветов.

Ты сидишь на холме – неподвижно, безмолвно,

Все слова уже сказаны, все песни допеты…

Но я знаю, найдутся ключи

И откроются двери

для того, кто умел верить…

И над темными водами мрака

взойдет голубая звезда

для того, кто умел ждать…

Элан не проронил ни единой слезы, пока собственные губы едва заметно следовали за голосом гитары. Солнце действительно встанет… Надо только чуть-чуть подождать…

Обреченно скользит одинокая лодка

сквозь холодные воды бесконечной печали.

Только небу известно все о нашем сиротстве,

и о боли, что связана клятвой молчания.

Где-то есть острова утешения

и спасительный берег

для того, кто умел верить…

Там рождаются новые звезды

И в горах расцветает миндаль

Для того, кто умел ждать…

Будто по волшебству поезд замер у пирона одновременно с замиранием последних аккордов. Вот они и дома. Не все, правда…

У прибывшего пассажирского поезда царило оживление: под лучами поднимающейся, но по-зимнему холодной Авроры, эволэки и наставники выходили из вагонов, с удовольствием разминая уставшие от многочасовых сидений конечности, выгружали нехитрые поклажи. Сирины так и вовсе поднялись в воздух, не желая больше проводить ни минуты внутри стальных коробок – эти доберутся до ИБиСа сами, только Лесавесима не спешила давать волю сильным крыльям.

Серая молния шагала рядом с отцом, который как-то незаметно для всех удалялся прочь от вокзала, прямиком через рельсы к недалёким лесам. Хельгу, заметившую этот странный поступок, и рванувшую было следом, остановила рука Мирры:

– Оль, оставь эту затею.

Женщина-киборг уже поняла, куда направляется её бывший подопечный, и запротестовала:

– Сейчас зима, а он уйдёт в леса без снаряжения?!

Но староста только крепче вцепилась в рукав её куртки:

– Он лис-оборотень, что с ним случится?!

В её голосе было столько иронии и тепла одновременно (не может, хоть тресни, Оля бросить роль заботливой няньки!), что куратор засмущалась, а повелительница вод бесхитростно добавила:

– Ему просто надо о многом подумать. Он вернётся, хоть через месяц, хоть через полгода, но вернётся. Отпусти его…

Хельга всё равно с тревогой кинула взгляд к опушке хвойного леса, где под холодными струями набирающего силу ветра гнулись стройные сосны. Элан и Лесавесима крепко обнялись, и кицунэ, взмахнув пепельным хвостом, стрелой умчался навстречу снегам настоящей зимы, что, наконец, сковала стужей Северный континент.

* * *

Николай и сам не знал, почему его понесли ноги по нехоженой дорожке. Давно уже не мяло колесо больших машин эту землю, и в молодой поросли две канавы вдавленной почвы едва просматривались, лишь изредка явственно выдавая своё присутствие параллельными лужами неестественно правильной формы. Люди будто специально сделали бассейны для лягушек, и те, стоило старому охотнику приблизиться, бросались, как им казалось, в спасительное мелководье, устремляясь наперегонки прочь от гиганта, и зарываясь в грязь для лучшей маскировки.

Его случайный знакомый уж очень давно не появлялся в лесном селении, и дед уже заволновался: странное создание обычно как по часам появлялось в их магазине, каждый раз покупая то, что для жизни отшельника в дубравах едва ли играет решающую роль. Давненько не появлялся юноша-лис, а ведь с самой первой встречи они стали приятелями…

Долго сопротивляющаяся золотая осень отступила как-то внезапно: за окном дул пронизывающий ветер, огромными хлопьями валил снег, но Николай с сотоварищами-промысловиками только радовались такой пурге. Как только уляжется, они пойдут в леса, выслеживать зверя, а пока приводили оружие и снаряжение в порядок, осматривали собак и лошадей, в общем, готовились самым тщательным образом – у зимнего леса с недотёпами разговор короткий!

За столом магазина, который служил и местом проведения досуга, в тепле и уюте, взрослые мужчины, не спеша, делали важные приготовления, беседовали. Сосед, Прохор, лесничий местных краёв, потешал друзей рассказами о городских пижонах, над которыми, пользуясь их неопытностью в охотничьих премудростях, потешался, насколько только хватало фантазии и не иссякшего с годами озорства.

– Так вот, посадил я этого дурачка вроде как в засаду, – едва сдерживая смех, улыбался в усы Прохор, – но поперёк кабаньей тропы, прямо на неё, и камышом ему весь обзор справа загородило, а сам в кусты. Час, прошёл, два. Смотрю, значит, идут кабаны, и прямо на него – тропинку-то эту они давно облюбовали.

Весело трещал огонь в печи, парил горячий чай, от стен сруба веяло теплом живого дерева, и все четверо промысловиков вежливо слушали рассказчика:

– Ему-то, этому доходяге, холодно, уши закрыл шапкой, и как зверь подошёл, не услышал. Так вот, зашумел камыш, и он поворачивает голову вправо, и видит перед собой морду хряка, а у этого порося пятак больше, чем его голова, и клыки, как сабли.

Товарищи уже покатывались со смеху, понимая, что должно произойти в следующую секунду.

– Этот как заорёт!!! Как подскочит вверх, метра на два, клянусь, вот те крест, на два!!! Кабан тоже, как лебедь, чуть не до верхушек ореха подскочил от испуга, и оба наутёк!!! Охотник в одну сторону, а свинья в другую!!! Этот горе-добытчик и про ружьё-то своё позабыл от испуга!!! Я его потом час по следам искал – как умчался в чащу, только я его и видел!!!

Друзья смеялись от души, но злобы и издёвки в их веселье не было: новичков-охотников часто «посвящали» в братство настоящих мужчин путём розыгрышей. Но не успели они утереть слёзы веселья, ещё ломило бока от хохота, как…

Дверь открылась резко и так же резко захлопнулась, впустив в тепло странного зверя, от одного вида которого все опешили.

На пороге хлопало огромными голубыми глазищами чудо-юдо, одетое по-городскому, а не по погоде, но, судя по всему, не очень донимаемое холодом. Куртка, тёплые штаны и сапоги ладно сидели на человеческом теле, только вот…

Большой пепельный хвост, изрядно припорошенный снегом, несколько раз резко махнул из стороны в сторону, стряхивая белые хлопья, большие уши с явной опаской навострились на вмиг притихшую компанию.

– Доброе утро, – голос существа, красивый и ровный, не выдавал волнения, но взгляд то и дело останавливался на ружьях, два их которых уже были собраны.

– Утро доброе, – Павел Ефимович, самый старший из охотников, первый избавился от оторопи.

Лис-оборотень прошёл к прилавку, у которого вышедшая на голоса девушка, Настя, с интересом рассматривала странного гостя – молодёжь не отходила далеко от благ цивилизации, и юная особа вмиг поняла, кто перед ней.

Кицунэ обвёл немного рассеянным взглядом небогатый ассортимент, выставленный на полках, и полез в карман, достав пару изрядно помятых банкнот:

– Бумагу, формат четвёртый… упаковку, и карандаши, – он на миг задумался, – давайте пять штук сразу…

Николай с товарищами немного опешили: что это он писать собрался в лесу-то? Но, ответа на вопрос они не получили бы, даже если бы захотели: гость, спрятав под куртку сокровище и забрав сдачу, тут же вышел наружу. Из широкого окна было видно, как оборотень зашагал в чащу по уже проложенной в снегу тропинке, задевая пушистым хвостом сугробы, и быстро скрылся из виду.

– Я знаю, кто это, – нарушила почти гробовую тишину Настя. – Это кицунэ, Навигатор, у него семью убили в столице.

– А-а-а, – протянул Николай, – Навигатор!

Конечно же, он был наслышан про удивительных существ, силой разума победивших бескрайний космос, но никогда не встречался с ними нос к носу. В глухомани, где небольшая деревушка жила душа в душу с природой, не так много чудес техники, даже простого спутникового вещания нет, но внуки учились в городах, а летом навещали деда с бабкой, привозя много интересных историй.

– Как же так, убили?! – возмутился Павел. – За что?!

– А ни за что, – печально вздохнула девушка, присаживаясь поближе к огню. – Перепились идиоты какие-то и убили. Жене живот вспороли, а детей…

Она даже пустила слезу:

– … детей к дереву гвоздями прибили, – она утирала глаза платком. – Ну и что, что они на лисят похожи, но ведь дети же…

Николай и сам не понял, зачем кинулся следом за незнакомцем в пургу, не помнил даже, как догнал. Помнил только, как кицунэ резко обернулся, услышав торопливые шаги за спиной. Трещал мороз застуженными ветвями над головой, сыпал снег. Они стояли друг напротив друга, и дед только и сумел, прочистив горло, выдавить:

– Ты это… Заходи, если что…

В глубинке народ другой, спокойный, более открытый, и Лис грустно улыбнулся, кивнув в ответ, и уже было повернулся, собравшись уходить, но Николай его окликнул снова:

– Ты не серчай на людей, – от этих слов кицунэ напрягся. – Знаю, что беда у тебя случилась большая, но не все же плохие.

Лис положил руку ему на плечо и крепко сжал ладонь:

– Да, я знаю…

С того памятного дня уже много месяцев прошло: растаяли снега, зазеленело всё вокруг, а они уже встречались раз пять. Каждые несколько недель Элан заходил в деревушку, в знакомую лавку к Насте. Каждый раз доставал из кармана мятые деньги и уносил к берегу реки Двины коробку с бумагами и карандаши. Зачем? Никто не знал. Никогда он не рассказывал, а спросить никто не осмеливался. А потом пропал…

Николай знал, где искать нелюдимого кицунэ – несколько раз соседи видели с противоположного берега огонь в лесу, но обходили «лисьи» угодья стороной, уж через чур было диковинным создание для здешних мест. Вот и сегодня, продираясь сквозь зелёный частокол, охотник просто шёл на запах костра.

В низине, прямо у ручья, что сбегал по склону оврага к реке, он и нашёл стоянку. Настоящая лисья нора, только очень большая, вырытая в земле лишь отчасти, с выложенными камнем стенами и массивной крышей из соснового лапника, опорой для которого служили валуны. Где-то в глубине жилища горел небольшой костёр, выпуская над крышей почти невидимую струйку дыма.

Хозяин леса сидел на пеньке, задумчиво теребя пальцами сорванную травинку, не обращая внимания на целое семейство грибов, пробившихся к свету сквозь опавшую листву прямо под ногами. Он не замечал ни утренней прохлады, ни солнечного зайчика, пригревающего макушку, только взгляд неторопливо переходил от строки к строке, а на коленях лежало несколько бумаг. У измазанных грязью сапог стояла коробка, куда и перекочевал очередной листок, оставив на лице творца объёмистого труда глубокое удовлетворение.

Николай, не таясь, подошёл поближе и опёрся спиной о ствол граба, переводя дух – не молод уже!

– Ну, что, Лис? Дописал?

Кицунэ, не отрывая взгляд от текста, кивнул:

– Да, батя, дописал.

Он часто называл так пожилых людей, и не только его, проявляя уважение к сединам. Вообще, Элан оказался хорошо воспитан, а странная внешность была обманчива. Было дело, даже откликнулся на призыв деревни – потерялся в лесах мальчонка семи лет, так Лис наравне со всеми, бросив дом, бродил по чащобам два дня и ночь, пока не нашли парнишку.

– И что там, если не секрет, конечно.

В ответ весёлая улыбка:

– Не секрет. Планы на жизнь.

Помня его серое лицо, потухший взгляд, Николай радовался переменам – друг ожил за эти месяцы, будто стужа зарубцевала сердечные раны. Перед ним сидел, весело виляя хвостом, лис-разбойник, весёлый плут, с огоньком в глазах.

– Если на Жизнь – это хорошо, – философски заметил охотник. – Стало быть, уходишь?

Всё-таки, есть в простых людях какая-то особая мудрость, умение видеть глубину, и Николай уже понял, что тихий уют «лисьего» прибежища обманчив, а душа кицунэ уже далеко отсюда, рванулась к новым свершениям. И он не ошибся. Элан как-то грустно улыбнулся, подставляя лицо лучам восходящего солнца:

– Да, пора… Пора двигаться дальше…

* * *

Буря восторга, захлестнувшая ИБиС подобно гигантской волне, к вечеру спала: хоть и неожиданно вернулся Элан, но его возвращения ждали, а Диолея вообще довольно точно предсказала дату, ошиблась немного, но всего на пару дней. Так что, когда на дорожке, ведущей от контрольно-пропускного пункта к горе-институту, показался усталый кицуэ, отмахавший пешком невесть сколько километров, все, конечно же, очень обрадовались, но удивились не сильно: чтобы Лис сломался? Чтобы бросил дело всей своей жизни? Да ни за что!!!

Обняв и расцеловав всех подруг и друзей, Элан посетил комнату в башне Клана Воды, где когда-то жила Афалия, поблагодарил новых обитателей за сохранение тёплой памяти. Девочки не поленились и сделали целый небольшой алтарь с фотографиями и не гаснущими круглые сутки свечами, и он оставил всё, как есть, не желая вмешиваться в жизнь молодых эволэков. Не хотел он, чтобы ушедшая навсегда из этого мира его пламневласая любовь оставалась застывшим символом, даже каким-то немым укором новым обитателям комнаты: новички явно смущались всего сделанного, не зная, как отреагирует кицунэ на перемены в бывшем жилище своей супруги. Но… Дети старались и потрудились от души, и хоть уже сменились цвета занавесок и ковров, покрывал и салфеток, но остался уголок светлой памяти: фото в траурных рамках, три плюшевые лисички, одна большая, две поменьше, и негаснущие свечи…

А так, ему все были рады. Оля и Саша, Мирра и Ханнеле, Диолея и захворавшая Нариола (примчалась от медиков быстрее ветра!), Лесавесима и Хилья, никто не скрывал слёз радости, и военному лидеру эволэков чуть не переломали рёбра, так жали в горячих объятиях.

Амма, в обоих своих телесных обличиях, также не осталась в стороне от торжества, и Элан перецеловался с обеими, и с несносной нахалкой в откровенном, на грани фола, наряде, и со степенной старшей сестрой, прелестной голубоглазой куколкой, одетой немного на старинный манер.

Дальше посыпался град телефонных звонков: все родственники, и Доронины тоже, радовались возвращению блудного сына, и тут же засобирались в дальнюю дорогу, в ИБиС, повидать своего пропадавшего в лесах на столько месяцев «лисёнка».

Непростой разговор с Нечаевым. Сергей тет-а-тет чуть ли не на коленях просил прощения за оплошность, приведшую к трагедии, но Элан и не думал держать зла на мужа своего бывшего куратора: себя самого он винил больше, чем кого бы то ни было…

Уснул институт. Даже самый многочисленный Клан Флоры угомонился удивительно быстро – видимо, девчонки и мальчишки сговорились не доставлять лишних хлопот своей приболевшей наставнице. На улице, в ветрах, напоённых пробудившейся весной, кружились, под присмотром Хильи, шесть молодых сирин, набираясь опыта продолжительных полётов, да несколько патрулей, не спеша, ходили по погрузившимся в полумрак дорожкам. Тишина и покой снова вернулись в родные стены.

В гостином зале Клана Воздуха как всегда разгорался огонь в камине, недовольно треща на сырые поленца, что люди отдали ему на угощение. Ряды свечей вырывали из темноты полукруг старост, Лесавесиму и Амму, точнее младшую сестру, не преминувшую устроится прямо на коленях Элана. Плотная пачка бумаги, плод труда долгих зимних ночей, бессчётное множество раз переписанная, исправленная, дополненная, все мысли о будущем, что кицунэ вынашивал все эти месяцы, ходили по кругу.

Никто не нарушал молчания, не задавал вопросов, только впитывал в свой разум и душу изложенное, стройный ряд аргументов и контр-аргументов, спорящих друг с другом, потоки цифр и данных, простые для понимания, но ёмкие графики. Кое-то перечитывал написанное по нескольку раз, возвращался к истокам труда, чтобы потом продолжить путь, пока теоретический, что уже готов был проложить Элан.

Уже было далеко за полночь, когда Амма, получив в свои руки последнюю страницу и вмиг прочитав её содержимое, нарушила молчание:

– Идея прекрасная, но график сложноват, – честно призналась электронная бестия, – не мне тебе рассказывать, что все планы с самого первого дня идут наперекосяк.

Она довольно бесцеремонно обняла кицунэ за шею:

– Но если ты ответишь на мои чувства, то я пойду на эту жертву!

Последнее было сказано прямо-таки театральным голосом, а ответить, хоть «да», хоть «нет», Элану оказалось не так просто: чертовка с силой вжала его лицо себе в полуобнажённую грудь, и Лис забился, стараясь вырваться, но без особого успеха.

– Амма, прекрати! – немного резко осадила её Лесавесима.

Летунья находила такие вольности совершенно несвоевременными: Афалию и детей похоронили меньше полугода назад. Но, с таким же успехом можно было призывать к послушаю избалованную царскую дочку. Девчонка торжественно улыбнулась и бессовестно заявила:

– Он же мужчина! И сколько он был лишён ласки и внимания?

Обделённый, тем временем, изо всех сил старался отвязаться от назойливого внимания, но девчонка была гораздо крепче, чем казалась. Возню на диване, уже грозящую перейти черту дозволенного в приличном обществе, прервала вошедшая Амидел:

– А ну-ка, сестрёнка, оставь его в покое. – Настоящая леди королевой прошлась по залу и грациозно опустилась на свободное место, рядом с Лидером Водников. – Сейчас же.

Тон спокойный, даже немного уставший, но, поразительно, тут же возымевший действие: Амма не только вмиг оставила попытки разбудить страсть и огонь Лиса, пусть даже и на виду, при свидетелях, но и слезла с его колен.

С недавних пор по институту стали ходить сразу два телесных воплощения ИР, крайне не похожих друг на друга характерами, что вызвало немалый переполох в столице и министерствах. А у эволэков и кураторов случился приступ веселья: работники ИБиСа прекрасно знали, что в недрах искусственного разума обитали две сестры, просто Амидел практически с самого первого «вдоха» Аммы оставалась вещью в себе, почти не проявляя себя, как личность, предоставив шалить младшей сестрёнке. Теперь же всё встало на свои места.

– План ты составил действительно прекрасный, – русоволосая куколка мило улыбнулась. – Он позволит не только восстановить потенциал Навигаторов, но и многократно его приумножит. Ты готов пахать двадцать четыре часа в сутки?

Головы всех собравшихся повернулись к кицунэ, и Лис воздушной стихии с энтузиазмом ответил:

– Да! Готов!

Но через миг он заметно сник, и добавил:

– Не думаю, что дети и Афи гордились бы мной, уйди я от трудностей в скорлупу тесного мирка. Едва ли бы им понравился такой я…

* * *

Лис сумел разлепить глаза, когда Аврора уже на половину показалась из-за гряды невысоких гор, и в гостевой зал Клана Воздуха, пусть и обращённый панорамным окном к северу, во всю силу бил свет.

Амидел, на коленях которой, как оказалось, его голова и провела всю ночь, в то же миг открыла веки и убрала ладошку, подпирающую подбородок – она так и просидела много часов без движения, боясь потревожить чуткий сон кицунэ.

– Доброе утро, соня, – голубоглазая куколка нежно взъерошила короткий седой ёжик мужчины. – Давно мы так не отдыхали!

Между ними с самых первых дней установились тёплые отношения, и Элан с Амидел часто проводили время вместе, секретничая о чём-то или просто наслаждаясь жизнью, благо Институт предоставлял друзьям массу возможностей для общения не только в совместной работе, но и отдыхе.

Кицунэ сладко потянулся, но расставаться с такой удобной подушкой не спешил, только повернулся на другой бок, уткнувшись носом женщине в упругий живот:

– Первый раз я вот так спал у тебя на коленях двенадцать лет назад.

Подруга негромко рассмеялась, заулыбавшись:

– Почти тринадцать, – уточнила. – Весной, в апреле, когда ты вернулся из отшельничества в родные стены.

– Да, почти тринадцать, – протянул Элан, уже не пытаясь заснуть, но стараясь оттянуть подъём на пару минут. – Мы тогда обсудили мои рукописи, все разошлись спать, даже Манитсу удалось выпроводить, а сами ещё говорили и говорили, чуть ли не до утра.

Он снова прикрыл глаза и улыбнулся собственным мыслям:

– Столько времени прошло, а, кажется, только вчера всё это было. Уже не правят своими кланами Лассава и Диолея, уехав строить семейную жизнь далеко на юг, уже только по праздникам появляется Мирра, лишь неутомимая Нариола никак не может отпустить своих воспитанниц и воспитанников в свободное плавание.

Он сел, растирая заспанное лицо руками, а Амидел, наконец, получила возможность размять конечности: биоробот, то оно понятно, но живая же!

– Наша принцесса цветов не тщеславна, просто сильно переживает за будущее института. – Повинуясь её неслышному зову в зал въехал железный, точнее больше пластиковый, слуга, и голубоглазая прелестница принялась расставлять на столике всяческие принадлежности. – Я, честно говоря, тоже.