И охотница пошла на хитрость. Всю ночь (почти никто не приходит попить – слишком опасно!) она рыла неподатливую мёрзлую землю, унося выбранный грунт подальше вниз по течению, и бросая его прямо в воду, оборудовав сразу три лёжки. Чтобы потом не тратить время, она засыпала листьями две, а в третьей, расположенной у самой воды, устроила засаду.
Хорошо получилось. Подстилка из опавшей листвы сберегала тепло, два углубления под задние лапы позволят сделать мощный толчок, который вынесет её из ямы, и сразу же развить большую скорость.
Лес словно вымер. Установилась необычайно тихая для начала зимы погода. Ветра, словно устав от многодневного труда, перестали терзать обнажённые деревья, тучи ушли в дальние дали, открыв бездонную чашу небес. Лишившиеся постоянной подпитки дождями ручьи уже не ревели пенными потоками, их тихие голоса не терзали более чуткий слух охотниц.
Именно охотниц, Хилья была рядом, и ей предстояло сыграть свою, не менее важную роль. Огромная птица кружила высоко в небе, высматривая добычу на крутых горных тропинках.
Идут. В голове Лесависимы стремительной лентой пронеслась череда образов – семья кабанов спускается к воде, подросшие поросята держатся компактной группой, так подруга с головокружительной высоты видит происходящее. Откуда взялась эта способность, общаться образами, обе сестры даже не задумывались. Они просто умели это, их бессловесные диалоги позволяли прекрасно координировать действия, не оставляя добыче ни единого шанса на спасение.
Несмотря на кажущуюся тучность, кабаны вели себя довольно тихо. Их неспешные шаги стали слышны только тогда, когда группа переправлялась через осыпь, и шум покатившихся камушков выдал их. Лесависима даже сосчитала – шесть. Спрессованная дождями подстилка умерших листьев шуршала под их ногами, ломались мелкие веточки, и охотница прикрыла глаза, ориентируясь, в основном, по звукам.
Проживший не один год мощный вепрь был уверен в себе, но осторожен, и не повёл совою семью сразу к реке. Они дружно остановились перед тропой, маленькие глазки осматривали орешник, прибрежные кусты, пятачки втягивали воздух. Место водопоя, несмотря на обильные дожди, хранило в себе множество запахов, и в считанные секунды вожак многое узнал о том, кто из обитателей леса приходил утолить жажду, и когда. Едва различимый запах промокшей волчьей шкуры его не тревожил – слишком слабый, серые хищники давно ушли. Олени его не волновали в принципе, ведь те сами предпочитали уступать дорогу взрослому кабану, дабы не раздражать опасное в гневе создание. Но присутствовал и ещё один запах, совершенно незнакомый, и хотя мозг животного не ассоциировал его с опасностью, вепрь не спешил с решением, даже поставил на место наиболее нетерпеливого отпрыска – каждый сверчок знай свой шесток!
Он снова внимательно обвёл взглядом местность. На правый глаз, пострадавший в схватке с волками, большой надежды не было, но левый выхватывал мельчайшие детали, а растения, потеряв листву много недель назад, стояли частоколом стволов, не давая никакого укрытия хищникам.
Лесавесима лежала, ни жива, ни мертва. Возможной схватки не боялась – ошибки бесшабашной молодости многому научили, просто хотелось есть, а для этого надо набраться терпения. Кабаны чувствовали её запах, но он едва различим в мешанине флюидов, оставленных другими животными, именно поэтому они с сестрой выбрали это место. Кажущаяся доступность воды в здешних краях была довольно обманчива. Многие ручьи неслись в теснинах с почти отвесными склонами, отбивая дробь на скальных уступах, а обрывистые берега смертоносной в своей силе реки оставляли не так уж и много удобных спусков к водопою. Не знающим преград повелительницам воздушных дорог это было на руку – много мест для охоты, а им самим горные кручи не преграда!
Вепрь, не видя подтверждения тому, что незнакомый запах принадлежит хищнику, решительно ступил на тропу, следом потянулись остальные. Ничего не подозревающая добыча проследовала к воде, сама себя загнав в ловушку: короткая крутая тропинка была единственной дорогой, а дальше горный поток, который не одолеть даже самому умелому и сильному пловцу. Но и попить им спокойно не дали.
Когда мордочка первой хрюшки коснулась неспокойной поверхности воды, на небольшой высоте, прямо между стенами каменной теснины, пролетела огромная птица, заставив кабанов отпрянуть под защиту кустов. Хилья летела не таясь, демонстрируя совершенство искусства пилотажа. Довольно неуклюжая на земле, она преображалась в воздухе, именно поэтому ей досталась роль объекта, отвлекающего внимание добычи. Та забилась вглубь прибрежной растительности, и оказалась под надёжной защитой – ветки кустов как копья были устремлены вверх, и крылатая хищница не рисковала атаковать, боясь пропороть уязвимую плоть. Да и спустись она, толку не было бы – неприспособленная к схваткам на земле, она безнадёжно проигрывала вепрю.
Настал момент истины. Свиньи, поглощенные зрелищем полёта сестры, совершенно не замечали притаившуюся в нескольких метрах Лесавесиму. Кровь вскипела огнём, время словно растянулось, каждая секунда казалась вечностью, расслабленные до этого мышцы налились силой, звеня от напряжения.
Что произошло, семья кабанов так и не успела понять, когда вихрь красок вздыбился у них за спиной. Казалось, сам дух леса пришёл взять кровавую дань с обитателей. Многоцветная комета, едва касаясь земли, в два стремительных прыжка разорвала спасительные метры. Не было никого драматизма со смертельным поединком матёрого вепря и неведомого создания. Только тоненько взвизгнул один из молодых кабанчиков – Лесавесима в отточенном броске настигла его, в широко раскрытой пасти ножами раскрылись ядовитые зубы. По-змеиному молниеносный укус, и тело охотницы взвилось в олимпийском прыжке, с треском раскрылись полотнища крыльев, унося от греха подальше хозяйку ввысь, в безопасность. Рванувший навстречу агрессору глава семейства опоздал с контратакой на мгновение (храбрый малый!) – смертоносные клыки вспороли пустоту.
Вся группа в панике бросилась наутёк, за пару секунд преодолев и речной обрыв, и тропу, но один кабанчик тут же споткнулся, рухнув на всех парах, пропахал борозду в перегное, попытался подняться, это даже удалось, но тут же упал снова. В испуге он пытался визжать, звать на помощь, но яд уже парализовал его – голос вырывался предсмертным хрипом, отравленное ядом сердце как скверно отрегулированный мотор шло в разнос…
Сёстры наблюдали драматическую сцену свысока. Уцелевшие хрюшки, проявляя недюжую проворность, спасались бегством, бросив на произвол судьбы собрата, но только зря тратили силы – никто их преследовать не собирался, а жертва уже испустила дух.
Не желая больше мучить урчащие желудки, охотницы убрались с поля боя – более крупная Хилья без видимого усилия подхватила ещё тёплое тело, и они улетели на скалы, чтобы в покое насладиться заслуженной победой. Водопой портить безобразной сценой расчленения кабанчика не стали – это всё-таки общее для всех обитателей леса место.
Ольга заполняла очередной отчёт для Учёного Совета, пока пришедшие проведать её старосты с интересом рассматривали и мониторы, и происходящее за стеклом. После успешной охоты Элан и Ханнеле отдыхали. Было довольно забавно видеть, как два человека облизывают друг друга. Прямо пародийная комедия на происходящее в Океанесе – устроившись на выступе скалы, Лесавесима и Хилья языками чистили друг другу окровавленные мордочки, млея от удовольствия, сытые и довольные жизнью.
– Вы поругались? – Диолея, всегда прекрасно улавливала оттенки отношений, и молчаливость Мирры не ускользнула от её внимания.
Хотя вопрос был адресован Ольге, но киборг, не рискуя снова попасть впросак, отдала оценку произошедшего на откуп лидеру водников.
– Нет, – та говорила спокойно, – просто высказали разные точки зрения на одну проблему.
Видя нежелания обеих сторон развивать тему, владычица земли ограничилась кивком. Впереди была куда более важная тема для разговора.
– Ну, окно! Пора! – Напомнила Нариола.
Все дружной ватагой двинулись по уже до боли знакомому коридору, застав в зале трёх кураторов – Доброходова как всегда пришла последней.
– Ну что, дорогие коллеги, – Сафирова всегда открывала интеллектуальные посиделки, – завтра решающий день.
– Наши котятки уже отработали программу, – согласилась Борисова.
– Четыре месяца, как один день, – устало выдохнула Захарова.
Люда Доброходова ничего не сказала, обведя взглядом женщин. Привычная картина: синяки под красными от недосыпания глазами, бледные лица, забывшие, что такое солнечный свет, сильная потеря веса.
– ДНК готовы? – спросила Мирра пустоту.
Амма тут же появилась над столом, оказавшись в центре внимания в самом прямом смысле.
– Да, всё готово. Могу запускать процесс хоть сейчас. Искусственные матки в полной готовности.
Куратора Афалии очень беспокоил один вопрос, и она его задала:
– А не произойдёт ли рассогласование? Не получится так, что рождение дитя в Океанесе и тут не совпадут во времени?
Ольга ещё раз всё обдумала, её никто не торопил. Она не понимала до конца природу Великой Реки. Собственно, её не понимал никто: светила науки, выдающие труды для обучения студиозов, как правило, не могли похвастаться личным участием в погружениях, а эволэк не мог описать словами то, что описать словами невозможно по определению. Работа куратора так же не много добавляла: сидишь и смотришь «кино». А Амма, при всех её достоинствах, не могла перевести в машинные коды всё, что давал ей контакт с мозгом эволэка, не могла передать и объяснить даже десятую часть происходящего в зазеркалье. Ведь её создали те же люди!
Ольга столкнулась с аналогичной проблемой. Её интеллектуальная мощь способна творить почти невероятные вещи, но тут она работала в холостую. Как двигатель без трансмиссии – коэффициент полезного действия ровно ноль!
– Вряд ли это будет иметь по-настоящему серьёзные последствия. Главное – наши подопечные вернутся, повинуясь естественному, если так можно выразиться, зову своего дитя. Может немного понервничают, увидев вместо живого существа пустоту, но, они, без сомнения, будут не так сильно травмированы, как обычно, и мы сможем им растолковать, что к чему. Они не неврастеники, всё поймут.
– Выход произойдёт не одновременно, – принцесса цветов не вопрос задала, – первой будет, скорее всего, Афалия.
– Потом Линара, – подхватила мысль Лассава. – Кошки всегда быстро рожают…
Кураторы сдавлено захихикали, постепенно теряя контроль над собственным весельем, и через полминуты четыре взрослые женщины заходились в приступах истерического хохота – расшатанные нервы у всех уже были на пределе, а смех всегда был и будет великолепным средством борьбы с накатывающейся хандрой.
– Потом, видимо синхронно, выйдут Ханнеле и Элан, – развила мысль Мирра, когда наставники чуть успокоились.
– А потом и Надя… получит вместо детёныша говорящее полено, – закончила прогноз Диолея.
Её мрачный юмор уже не вызвал новую вспышку веселья. Никто не видел ничего противоестественного в таком повороте событий. Эволэк, над кем бы ни работал, всё равно одушевляет своё дитя. Будь оно хоть трижды деревом, она всё равно не сможет удержаться от нормальных материнских чувств – будет разговаривать с ним и верить, что её слова услышат и поймут.
Сафирова встала с места, подошла к киборгу и обняла её, поцеловав в щёку:
– Ну, Оля, на тебя вся надежда.
– Буду использовать связь через шунт – у неё пропускная способность выше, а беспроводная так, для подстраховки. – Ольга ловила взгляд каждого куратора по очереди, ободряюще улыбаясь. – Бережёного бог бережёт.
Они разошлись по постам. Старосты, не желая пропустить эпохальный момент пуска Якоря «на проектную мощность», разбежались по кабинам вслед за кураторами, причём не в соответствии со своей специализацией. Это было сделано специально, и оговорено заранее – вдруг, более свежий взгляд водника увидит что-то необычное в воздушной стихии, а лидер Клана Флоры у титанов рыбной индустрии?
***
Пина не могла забыть день, когда человек, столь трогательно заботившийся о ней, совершил странный поступок.
Было обычное утро, весна давно отвоевала у холода все окружающие поля и леса. Как докладывали ей неугомонные сойки, даже в самых глухих чащах и самых глубоких оврагах не осталось ни единого островка снега, некогда укрывшего спасительным одеялом всю почву во всей округе, не дав замёрзнуть семенам растений.
Яркое солнце уже подсушило землю, освободило от половодья пойменные луга, и всюду, куда ни глянь, сквозь землю рвались легионы зелёных стеблей, ранние цветы уже распускали бутоны. Природа оживала, звери и птицы, пережив тяжёлую, полную лишений и бескормицы зиму, радовались предстоящему изобилию – их молодняк будет расти в благодатные времена, и успеет окрепнуть до того, как снова придут холода и метели.
Человек приехал (откуда всплыло в памяти столь странное слово?) как всегда прямо перед рассветом, оставил своего верного помощника недалеко от рощи, а тот ярким светом помогал хозяину не оступиться в переплетении корней здорово подросших деревьев – Пина уже гасила свои бледно-голубые огни, и их блики едва развеивали сумрак.
Подойдя к ней, двуногий снял с пояса странный инструмент, и сказал:
– Прости, родная, так надо. Это почти не больно.
Притянув ближе к земле одну из молодых веток, зафиксировав её перевязью, он примерил странный инструмент, и силищей собственных рук, одним быстрым движением отсёк её.
Действительно, почти не больно. Маленькая ранка (осенние ветра, случалось, ранили Пину и посильнее!) тут же стала затягиваться смолой, наполняя и без того пропитанный запахом хвои воздух новой порцией ароматов.
А человек, похлопав ладонью шершавую кору ствола, бережно, как младенца, взял в руки веточку и заторопился к помощнику. Такая поспешность вызвала у Пины гораздо большее удивление – не было обычной неторопливой, размеренной работы, человек не стал возиться с деревьями, взрыхляя грунт, и щедро рассыпать удобрения, вдыхая новую жизнь в истощённую почву. Не было на этот раз задушевных бесед, которых она всегда ждала с особым трепетом, душой чувствуя в голосе человека нечто давно забытое, но бывшее когда-то неотъемлемой частью её самой.
Он просто ушёл, совершив непонятное действо, а Пина ждала, но он не появился ни на следующий день, ни позже…
Людмила Алексеевна смотрела за показаниями со странной миной на лице, и Диолея явственно видела смесь удивление и недоверия, даже не прибегая к эмпатии.
– Чему Вы удивляетесь? – весело спросила староста. – Она действительно скучает по нему.
– Я вижу, – Захарова живо зажестикулировала, тыкая пальцами в мониторы, – но реакция уж через чур бурная!
Бурной реакцию можно было назвать, имея в виду чувства и эмоции эволэка – Надя Верховская за стеклом не проявляла особой активности, что было вполне естественно, учитывая специфику её работы. С Кланом Флоры всегда было непросто иметь дело – за долгие месяцы почти полного пассива мышцы сильно атрофировались, несмотря на постоянную стимуляцию. Вся загвоздка заключалась в неподвижности растений: эволэка в погружении можно, даже против его воли, заставить выполнять практически любой комплекс физических упражнений, в конце концов, сокращения мышц подчиняются электрическим сигналам мозга, не более того, и полностью перехватить управление над телом не составляло особого труда. Но…
И без того опасный способ поддержания физического состояния тела, при полностью открывшемся канале связи в цепочке ОЧК, стал опасен вдвойне – между жизнью человеческого тела и его ментальной проекции не будет ничего общего. И сознание девушки Нади, уснувшее где-то на недосягаемой глубине, может повести себя совершенно непредсказуемо, когда уловит несоответствие с жизнью себя-Пины в Океанесе. Как правило, за этим осознанием следовало резкое пробуждение человеческого «Я», что почти всегда оборачивалось трагедией – часть души эволэка навсегда оставалась в Великой Реке, а полупустая человекоподобная кукла была обречена мучиться всю оставшуюся жизнь, как правило, недолгую.
Люда не желала такого финала своей подопечной, и приняла непростое решение: лучше пассив. Когда в ЭМ случались ветра, а случались они постоянно, она тонко, на грани дозволенного, управляла мышцами девушки, поддерживая необходимый минимум их активности. День или ночь, не имело значения – как только в её мире начиналось движение атмосферных фронтов, и Пина гнулась под напором воздуха, она бралась за тяжёлую работу. Долгие часы, не отрываясь ни на секунду, она мнемонически манипулировала системой жизнеобеспечения, потихоньку разрабатывая группы мышц, не давая застояться крови в жилах.
Потом она, не жалея себя, будет выхаживать Надю, пусть даже долгие месяцы придётся возить её в инвалидной коляске, укладывать спать, дежурить по ночам у постели, носить на руках в туалет и ванную, подмывать её интимные места – что угодно, любая каторга, только не очередной портрет на Аллее Памяти!
– Ты молодец, – прочитав её тревоги, Диолея нежно обняла куратора. – Ты всё делаешь правильно… Она вернётся, обязательно вернётся…
От теплоты слов у Люды перед глазами всё поплыло, слёзы ручьями хлынули из глаз, а лидер Клана не разжимала объятий, шепча на ухо куратору: всё будет хорошо, всё не напрасно…
Эфа не очень хорошо помнила, как оказалась привязанной к пойменному лугу. Просто однажды обнаружила прекрасную тихую заводь с чистой родниковой водой, очень мелкую, но зато богатую кислородом и креветками. Махнув плавником на свою кочевую жизнь, странница осталась тут – из головы не выходила предсмертная агония от чудовищного жара, что едва не убил её летом, и рыбка с удовольствием поменяла сомнительное счастье нового путешествия на освежающую прохладу.
Но было ещё кое-что, более важное, что заставило её остаться. Кладка. Пять огромных, с куриное яйцо, кожистых коконов. Она пристроила их в самом надёжном месте – под корягой, там не достанут птицы. С раками, способными уничтожить её сокровище, она быстро разбиралась: те, привлечённые запахом вкусной добычи, на свою беду подходили слишком близко. Но, мать не теряла бдительности ни днём, ни ночью, и горе-охотники каждый раз отступали, лишившись клешней, лапок, а то и оставаясь в вотчине Эфы навсегда, но только пустым панцирем, разорванным в клочья. А что? Тоже креветка, только большая!
А других врагов у неё в воде не было – двухметровая рыба сама могла надавать чертей кому угодно, да и слишком мелко тут было. Двоякодышащей данное неудобство было нипочём, и она спокойно коротала дни, обвив своих зреющих детей длинным телом, выходя только чтобы поохотиться.
Дурманящий запах, исходящий от отложенных яиц, будил странные чувства. Эфе всё время чудились пять голосов, они звали её, просили не уходить, и сердце скиталицы растаяло – она осталась.
Щедрые небеса пролились дождём, и в обширный водоём потекли ручейки со всех окрестных возвышенностей. Течение усилилось, но намертво приклеенные к коряге яйца почти не шевелились под напором воды, и Эфа упивалась тихим счастье. Она не одна. Небеса смилостивились над ней, послав и детей, и воду. Совсем немного осталось…
Сафирова с немым восторгом следила за Афалией. Та лежала на белоснежных матах «аквариума», с блаженной улыбкой на лице, обняв надутый мяч – никакого другого заменителя настоящей кладки придумать с ходу не удалось, да и выдумывать особо было нечего. Самое главное было в другом. Ольга уже генерировала зов, и это было не привычное грубое вдёргивание души эволэка назад в этот мир. Пока тонко и ненавязчиво, но с каждым днём всё сильнее, псевдосознание дитя, в данном случае не одного, а пяти, звало девушку, несмело протоптав тропинку к ушедшей в безбрежную даль Океанеса душе. И она отзывалась. Пару дней назад, когда Марина Евгеньевна попросила Ольгу, интереса ради усилить зов, подопечная отозвалась в самом прямом смысле – с её губ сорвались звуки, которые все старосты, независимо друг от друга, на слух восприняли не иначе как: «Я здесь!» Куратор специально позвала лидеров Кланов, просто не поверила собственным ушам, но те, прослушав запись, подтвердили, что это не глюк уставшего рассудка.
Но был и минус. Процедура выхода сильно растягивалась, а куратор – не железный дровосек, и женщина уже явственно ощущала жуткий упадок моральных сил и полную опустошённость.
Хорошо ещё, что Нариола всё чаще и чаще подключалась к дежурствам, каким-то чудом выкраивая время между дневными заботами, которые ей подкидывал самый многочисленный Клан, и сном. Все ибисовцы, не переставая, поражались невероятной силе, заключённой в миниатюрной девушке. Вот и сейчас, сама на взгляд чуть не падает с ног от усталости, а пришла на пост.
– Добрый вечер, Марина Евгеньевна, – староста подошла неслышно, но куратор обернулась, увидев отражение. Операторская – как мир зеркал.
Миловидное личико, взъерошенные короткие волосы, та же загадочная улыбка, не сходящая, казалось, весь день. Но устала. Это было видно по глазам.
– Дитя, ты бы шла спать сама, а, – женщина укоризненно посмотрела на девушку. – А я как-нибудь справлюсь.
– Не-а, – та помотала головой, и куратор почувствовала, едва ощутимый укол в плечо.
Сафирова было собралась сказать что-то протестующее, но сознание уже уплывало…
– Сама, сама. – Нариола укрыла отключившегося куратора одеялом (та захрапела прямо в кресле), спрятала в аптечку инъектор, которым и вколола лошадиную дозу успокоительного. – Теперь мой черёд.
Она уселась за второй терминал, во многом дублирующий возможности первого, и принялась за кофе:
– Так-с, посмотрим, посмотрим…
Марина проснулась как-то вдруг, и сразу ошалело обвела операторскую ещё мутным взглядом. Ощущение было такое, словно с момента укола прошла всего минута, а посмотрев на часы ужаснулась – десять с половиной часов в полной отключке!
– Доброе утро! – не отрывая глаз от монитора, сказала Нариола.
– Зачем ты это сделала? – голос куратора хрипел, и, вдобавок, в нём чувствовался испуг.
Девушка, как ни в чём не бывало, подала ей воды.
– Вы уже были на пределе, – пожала плечами Нариола, бесцеремонно, как опытный врач, рассмотрев Сафирову, и начала распекать её словно маленького ребёнка. – Взрослая девочка корчит из себя героя скандинавских саг – выход только начался, а вы едва в обморок не падаете. Надо было вас заставить поспать, вот я и вколола лекарство.
Погрозила пальчиком:
– Будете плохо себя вести, вколю ещё!
Жизнь Фелиды круто изменилась – судьба матери-одиночки не легка. Котят ещё не было, но она сердцем чувствовала их присутствие. Теперь она в ответе сразу за три судьбы, свою собственную, и двух ещё не родившихся беспомощных комочков шерсти.
Она вела себя теперь гораздо осторожней, и почти престала появляться на сельскохозяйственных полях, благо в реке было полно рыбы – шла весенняя миграция. Молодая трава так же показалась из под земли как никогда кстати, помогая кошке поддерживать правильный баланс очень нужных витаминов. Так что Фелида не очень волновалась, хорошо ела, с каждой неделей всё больше времени уделяла отдыху, и чувствовала…
Они росли. Даже не видя их, мать знала об их присутствии, знала даже тогда, когда её собственные бока и живот ещё не раздулись, выдавая положение. Их голоса стали звучать в голове, и Фелида отвечала им, успокаивая, интересуясь, не беспокоит ли их что-то, не болит ли чего…
– Ну вот, совсем другое дело, – обращаясь к старосте, сказала Борисова, довольная как никогда, хлопнула себя по бедру, – а то, как вспомню прошлое её «всплытие», так аж жить не хочется.
Лассава приобняла её:
– Интересно, человеческая составляющая исчезла из ЭМ, а подхватившие эстафету дети держат канал связи открытым. Хуже не стало!
Всю пятёрку контактёров, естественно с их согласия, разбили по категориям, если так можно выразиться, чтобы проверить работу Якоря при разных условия, и стартовых, и меняющихся во времени.
Наде предстоял постоянный контакт с человеком на протяжении всей жизни в Океанесе, плюс, на финальной стадии, в поддержку давалось сознание единственного дитя.
У Афалии контакт с людьми обрывался раньше всех, зато детёнышей, долженствующих вытащить душу девушки в привычный мир, было целых пять. Четвёртый номер без страха взвалила на себя рисковый вариант!
Элан и Ханнеле так же получат по единственному дитю, но их контакт с человеческой составляющей ЭМ не прервётся до самого конца выхода из погружения. Но главное в другом. Тут было интересно посмотреть, как они повлияют друг на друга, каким будет взаимное влияние разумов эволэков, работающих в едином Эфирном мире. Да и способ, каким Лесавесима и Хилья получат детей, предполагался более чем необычный, и ничего общего с естественным размножением иметь не будет. Смелый эксперимент, ничего не скажешь, прямо на грани безумного гения…
А Линару впереди ждала двойня, но взаимодействие с людьми она прекратила гораздо позже Афалии, и, как и в случае с благородной леди, присутствие двуногих на «всплытии» не предусматривалось совсем.
Всё это было сделано специально, чтобы просмотреть итоги пяти Контактов при столь различных условиях, и выработать оптимальное сочетание факторов, которое позволит легче переносить погружение. Конечно, эволэк – не машина, и многое зависит от индивидуальных особенностей и способностей, но на риск пошли, чтобы с единственного захода получить максимум информации, ведь второго попросту не будет! Потом сразу будет Еноселиза – Федерация не станет откладывать столь важную для всего Человечества программу развития. И без того проблемы с консолидацией Флота заставили перенести дату снова и снова…
Инна с нарастающим страхом в душе ждала момента, когда её кошечка-Линара останется одна, без Знаков цивилизации, напоминающих эволэку о прошлой жизни. Эту связь заменит новая – псевдосознания детей, генерируемые Ольгой.
За день до пугающего события она даже выкроила пару часов и сходила в церковь института, чем немало переполошила весь ИБиС (чем они там занимаются?!?!), попросить Небеса о помощи. Помогло…
Хилья и Лесавесима, не торопясь, шли, подминая лапами густую траву альпийского луга. Они часто останавливались, любуясь не приевшимся до сих пор видом, открывающимся со склона горы, нюхали то и дело попадающиеся на пути цветы, дурманящий аромат которых кружил головы, подолгу отдыхали у быстрых ручьев, ведь путь всё время шёл вверх.
Неспешная прогулка имела под собой весьма прозаическую подоплёку – Хилья повредила о камни крыло в неосторожной попытке угнаться за шустрой сестрой, и несколько дней не могла летать вообще. Сейчас она уже быстро шла на поправку, но долго держаться в воздухе не могла, и путь в пещеру, раньше занимающий немного времени, растянулся почти на весь день.
Они покинули долину гейзеров рано утром, лапы ещё помнили удивительный контраст, когда, переправившись через горячий поток, бьющий из-под земли, через несколько метров приходилось мочить их в ледяном ручье, бегущем с головокружительной высоты.
В ином случае они нашли бы путешествие раздражающе медленным, но сёстры не утратили со временем теплоты чувств, ценя каждую минуту, проведённую вместе. Лесавесима на отдыхе бережно расчёсывала пальцами оперение на захворавшем крыле своей сестры, и словно передавала целительную силу – Хилья каждый раз чувствовала, как боль, ещё не позволяющая подняться высоко в небо, отступала. В порыве благодарности она забывала о трудности пешего марша по коварным кручам, столь непривычного для неё, и они всю дорогу весело общались.
Лесавесима рассказывала одну из бесчисленных охотничьих историй, жуткую, но уморительно смешную, про то, как крала мясо убитого волками оленя прямо из-под носа серых хищников. Хитрюга постоянно меняла раскраску, подходя к пирующим, то маскируясь под их же собрата, то вдруг принимая образ безумного вепря. Сбитая с толку происходящим стая, то драпала от туши во весь опор, не желая связываться с четверть тонным «кабаном», то пыталась прогнать незваную гостью. А та, играючи, растворялась в зарослях, заставляя хищников бесцельно кружиться между кустов, а сама снова появлялась у чужой добычи, отхватывала кусок посочнее и давала с ним дёру уже по воздуху, оставляя серых наедине с уже полным недоумением – что за странное существо так играючи меняет облики?
Им было хорошо вдвоем.
Тропа всё круче забирала вверх, пока не оборвалась в пропасть. На высоте многих сотен метров два удивительных создания замерли на небольшой площадке, серая птица с сомнением во взгляде смерила расстояние до далёкой земли.
Ты точно справишься?
Вопрос в голове Хильи пронёсся ставшей уже привычной чередой сменяющих друг друга картин: сестра за один миг показала ей опасность убийственного падения, и альтернативный маршрут, проходящий по отвесный скалам. Но она не разделяла опасений, чувствовала себя уже гораздо лучше, и короткий полёт ей был по силам, кроме того…
Её тревожили идущие с юга чёрные тучи – скоро начнётся ливень, поднимется ветер, а уверенности в том, что они успеют вернуться в укрытие до удара стихии, не было. Будь Лесавесима одна – успела бы. Но большая сестра, настоящая королева полёта, чувствовала себя на земле не намного лучше крокодила – вроде может ходить, но не то, на высоте в десять раз комфортней!
Я справлюсь. Всё получится.
Её здоровое крыло расправилось, трогательно обняв серую подругу, и прижало к своему тёплому боку. Та даже не успела ответить на нежность…
Хилья рванулась вперёд, и сила тяжести тут же понесла её вниз. Она пару секунд держала крылья сложенными – надо было набрать скорость, и только потом расправила их. Ветер привычно подхватил тело, зашумел в перьях, и огромная птица воспарила вверх. Сестра тут же оказалась рядом, но не суетясь, давая простор для осторожного маневра (резких движений лучше было не делать, боль сразу обострялась), и Хилья заложила широкий вираж, делая скупые махи, целясь на большую площадку, над которой виднелся чёрный зев пещеры. Она не торопилась, всё надо было сделать с первого захода, иначе придётся стремительно уходить вниз, и снова садиться в долине – на большее повреждённое крыло пока не способно.
Но всё обошлось. Плюхнувшись на гладкий камень, Хилья переводила дух, пока Лесавесима крутила бочки и петли, радуясь благополучному окончанию непростого пути, а, подурачившись, опустилась рядом.
Они уже предвкушали пир в тихой, домашней, обстановке – в пещере текла небольшая река, а Лесавесима давно сделала интересное открытие. Если мясо положить в ледяную проточную воду, то оно не портится месяцами! Приходи и ешь до отвала, главное не забыть местоположение тайников.