Мой друг Перси, Буффало Билл и я

Пия устроилась на краю мыса и закинула удочку, а мы, вооружившись банкой-морилкой и сачком, принялись обшаривать остров в поисках новых жуков. И нам повезло. Мы набрели на лужу, полную затхлой желтой воды, там кишмя кишело насекомыми – как раз то, что нужно!

Классе указал на черного жука с длинными тоненькими ножками, танцевавшего на воде:

– Это водомерка. Она может ходить по воде.

– Прямо как Иисус Христос, – сказал я. – Давай сачок.

Мы поймали ее с первой же попытки и сунули в банку. Капнули несколько капель эфира на тряпочку на крышке, закрыли морилку и стали наблюдать. Водомерка всё медленнее дергала своими длинными тонюсенькими ножками. А вскоре и совсем затихла.

– Умерла, – констатировал Классе.

Мне стало не по себе.

– Какого лешего мы занимаемся этим душегубством? – спросил я.

– Это всё папа виноват, – ответил Классе. – Может, искупнемся?

Но Пия отказалась купаться. Ей хотелось еще поудить. А мы тем временем заметили в луже парочку жуков-вертячек. Они кружили по воде, словно пропеллеры. Мы как раз поймали одного, когда услышали радостный вопль Пии.

– Полюбуйтесь! – кричала она.

Я протянул Классе сачок:

– Сам занимайся своим жуком.

Мне хотелось всё внимание уделить Пии. Она стояла на мысу, широко расставив ноги. Спиннинг торчал вверх и согнулся так сильно, что, казалось, вот-вот сломается. Я видел только, как Пия разматывает катушку – еще и еще, а потом сматывает немного и снова выпускает. Я ничегошеньки не смыслил в рыбной ловле. Никогда.

Но мне нравилось наблюдать за Пией.

– Приготовься, Уффе, – велела она.

– К чему?

– Схватить рыбину, когда та подплывет поближе.

Я видел, как она бьется. Хвост молотил по воде, рыба на секунду выскакивала на поверхность, а потом снова погружалась на глубину. Но с каждым разом она выныривала всё ближе к берегу.

– Кто это? Синий кит? – пошутил я.

– Не мели чепухи, – осадила меня Пия. – Хватай же ее!

Я увидел зеленую тень на дне. И, как водится, ринулся в воду – во всей одежде. Я все-таки сумел схватить рыбину. Она билась и извивалась у меня в руках, открывая рот так, что видны были ее острые зубы. Я старался не смотреть в ее злющие глаза.

– Поймал! – крикнул я.

И сделал пару шагов к берегу. Я уже вылезал из воды, но тут проклятая щука шлепнула меня по колену. Потеряв равновесие, я споткнулся о поросшую зелеными водорослями скользкую скалу, упал и ударился лбом над правым глазом. В голове замелькали злобные синие звездочки. Я ободрал локти, но добычу не выпустил. Щука затрепыхалась, когда я на нее навалился, но потом присмирела. Каким-то чудом мне удалось все же выбраться на берег и положить рыбу, словно жертву, к ногам Пии:

– Вот, пожалуйста.

– Да у тебя кровь!

Сильным ударом Пия оглушила полуживую щуку. А потом занялась мной.

– Ляг на спину, – велела она.

Звезды перед глазами постепенно потухли, и я увидел легкие летние облачка, бежавшие по небу. И скопу, которая кружила надо мной, словно гриф над павшим героем.

– Как ты? – спросила Пия.

– Да ничего страшного, – сказал я.

Но потом придумал ответ получше:

– Только вот в голове всё шумит, словно в чертовом улье. И ноги как ватные.

Пия склонилась надо мной. Я смотрел в ее карие глаза и не мог оторвать взгляд: казалось, он заблудился там в глубине и пропал. Пия нахмурилась и дотронулась прохладной рукой до моей рассеченной брови. Словно восточная целительница. Пальцы ее пахли рыбой.

– Швы, по крайней мере, накладывать не придется, – заключила она.

Тут подоспел Классе с бутылкой лимонада и кексом. Он водрузил их мне на живот.

– Вот, это всё – тебе, – сказал он, словно это было последнее причастие.

– Здорово, – ответил я слабым голосом.

– Лежи и не шевелись, – велела Пия. – Может, у тебя легкое сотрясение мозга. Я пока остановлю кровь.

Она взяла розовое махровое полотенце, смочила его в морской воде и приложила к ране. Полотенце закрыло мне лицо. Этим самым полотенцем она вытирала свое тело, подумал я. От этой мысли у меня снова закружилась голова. Я вдыхал ее запах. Сладковато-кислый, как чай с молоком, медом и лимоном. Я постарался затаить дыхание, чтобы получше запомнить его.

– Держи-ка сам полотенце, а я пойду выпотрошу щуку, – сказала Пия, когда я наконец выдохнул. – Спасибо, что не упустил ее. Она, наверное, килограммов шесть весит.

– Не меньше.

Немного погодя я приподнял полотенце и отыскал взглядом Пию. Она сидела на корточках и потрошила рыбу. Вспорола брюхо, вынула внутренности и разложила всё на земле.

– Это селезенка, это желудок… это желчный пузырь, а это плавательный – чтобы рыба могла оставаться на определенной глубине. А вот и сердце…

– Ловко у тебя получается, – похвалил я.

– Когда вырасту, стану операционной медсестрой, – улыбнулась Пия.

Я лежал и восхищался ее хирургическими способностями. Указательным пальцем Пия вытащила из брюха все оставшиеся пленки, а затем промыла его морской водой. Ей помогали одетые в белое ассистенты – чайки и крачки. Они кружили над ее головой и ждали, когда можно будет поживиться потрохами. Я посмотрел на рыбье сердце, оно лежало на земле передо мной и все еще билось, хоть и умерло.

Мое сердце тоже билось.

– Я тебе нравлюсь? – спросила Пия между делом.

На всякий случай я приподнял голову. Вдруг ей захочется меня поцеловать? Но она сменила тему:

– У тебя наверняка сотрясение мозга.

И швырнула щуку в лодку. Я с невозмутимым видом отпил глоток лимонада, а потом протянул ей бутылку.

– Посмейся чуть-чуть, а? – попросил я.

– С чего это мне смеяться? – удивилась она.

– Ну, просто так, пожалуйста.

– Не над чем тут смеяться, – отрезала Пия.

После этого мы недолго оставались на острове. Пия поймала свою гигантскую рыбину и была довольна уловом. Классе нашел двух новых жуков и тоже был доволен. А я отделался сердцебиением и рассеченной бровью. Но радовался больше всех.

Глава 5
Мне напоминают то, о чем я забыл

Прошло несколько дней. Я лежал на тахте в кормовом салоне, где спали ночью мама и папа, и смотрел, как танцуют пылинки в луче света, проникавшем в окно. Я представлял себе, что это луна и планеты кружатся в космосе.

Над одним глазом у меня был наклеен пластырь, что придавало мне вид человека бывалого, мужественного и повидавшего мир. Так мне, по крайней мере, казалось.

– Мальчик мой, что с тобой стряслось? – всполошилась мама, когда я явился домой с рассеченной бровью.

– Ты что, подрался? – заинтересовался дедушка.

– Да, – ответил я.

– С рыбой, – вставил Классе – он провожал меня до дома.

Моего брата это страшно развеселило. Классе иногда такое может ляпнуть! Папа нехотя поднялся с шезлонга, отложил журнал и промыл мне рану 96-процентным медицинским спиртом, а потом заклеил пластырем. После этого он снова уселся в шезлонг и погрузился в разгадывание кроссворда. Он грыз кончик карандаша и чесал за ухом. Это он называл отдыхом.

– То, что можно получить на большой высоте, четырнадцать букв, – пробормотал он.

– Сколько букв? – спросила мама.

– Четырнадцать.

– Тогда я знаю, – сказала мама.

– И я, – вставил мой брат.

– Ничего вы не знаете. И помолчите оба, бога ради! – рассердился папа.

Я пошел в кормовой салон и стал рассматривать себя в зеркало, размышляя, чем бы рассмешить Пию. На следующий день я отправился в подвал и взял двадцать старых номеров «Лучшего». Это такой журнал, где печатают разные рассказы, статьи о природе, страшные истории о войне и веселые анекдоты под рубрикой «Юмор в форме».

Очень смешные.

Сначала я лежал и посмеивался про себя. Потом заучил одну историю наизусть, встал перед овальным зеркалом, что висело над комодом, и попробовал ее рассказать.

– Один солдат нашел как-то раз в лесу камень… – начал я.

Тут в коридоре зазвонил телефон. А вскоре в комнату без стука вошла мама.

– Веселишься, значит, – сказал она.

– Да вот, разучиваю всякие смешные истории, – объяснил я. – Хочешь послушать?

– В другой раз. Сейчас мне не до шуток. Мне надо с тобой поговорить. Знаешь, кто это звонил?

– Нет.

– Мама Перси. Она была в прекрасном настроении.

– О нет! – простонал я.

– Да, – подтвердила мама. – Она так радовалась: ведь раз Перси приедет к нам погостить, они с мужем смогут пойти в поход, совсем как в молодости – с палаткой и все такое. Она спрашивала, что Перси взять с собой, когда он завтра отправится к нам.

– Завтра?

– Именно так, – сказала мама. – Ну почему ты не предупредил нас заранее, сынок?

– Я об этом совсем забыл, – признался я. – У меня тут и без того забот невпроворот.

И это была чистая правда.

Любовь заставляет вас запоминать всякие мелочи, которые обычно быстро исчезают из памяти: взгляд, прыжок в воду, смех, движение руки, запах полотенца. Но всё прочее совершенно забывается, например то, что ты пригласил лучшего друга погостить на острове, в доме своего дедушки, злющего и сердитого на весь мир.

Я уже и не рад был, что пригласил Перси. А вдруг он только всему помешает – собиранию жуков, любви?

Мама покачала головой.

– Нельзя забывать такие вещи! Но у нее был такой радостный голос, мне не хотелось огорчать ее.

– Угу, – кивнул я.

– Ну что я должна была ей сказать? У меня просто слов нет! Что теперь делать – ума не приложу. Да к тому же завтра твой день рождения.

– Правда? – спросил я.

– Не прикидывайся дурачком. Ладно, поговорим об этом за обедом.

И она вышла из комнаты. А я выудил из кармана вставную челюсть и сунул в рот. Посмотрел на себя в зеркало, и мне показалось, что зубы улыбаются сами по себе. Просто смех! Ха-ха!

Я попробовал посмеяться хриплым смехом. Чтобы чуть-чуть себя подбодрить. Никогда прежде не забывал я про свой день рождения!

Что я делал потом?

Пошел на двор, собрал в пакет двенадцать личинок капустницы и отдал их дедушке. Даром. Принес два ведра воды из колодца. А потом сбегал в магазин и купил пачку сигарет для бабушки. Даже предложил помочь папе с кроссвордом, но он отказался.

Но, несмотря на все мои усилия, настроение за столом царило мрачное. В школе, что была по соседству, учитель разучивал похоронный псалом. Дедушка жевал котлеты. Все остальные ели треску в белом соусе. Кто хотел, мог положить себе хрен. Бабушка ела рыбью голову, ловко выуживая вилкой мозги.

– Что? Еще и Перси сюда заявится? – возмущался мой брат. – И где этот придурок будет жить? Разве мало того, что мне приходится делить комнату с этим жиртрестом?

И он указал на меня ножом.

– Ну-ну, Ян, – вступился папа. – Ульф совсем не толстый. Просто крепкого телосложения. Хотя нельзя не признать, что он не больно-то удачно всё устроил. Ульф, ты не можешь своевольно решать такие вопросы. Понимаешь?

– Угу, – кивнул я, хотя и не понял, что значит «своевольно». Но догадывался, что ничего хорошего.

– Я не ослышался? Сюда еще кто-то нагрянет? – крикнул дедушка. Он плохо слышал, особенно за едой.

– Да, школьный товарищ Ульфа! – громко ответила мама. – Очень милый мальчик. Его зовут Перси. Он приплывет двенадцатичасовым пароходом.

– Еще один сопливый щенок! – заорал дедушка так, что соус брызнул у него изо рта. – За что вы принимаете этот дом? За приют для всяких маленьких паршивцев? Пусть только попробует действовать мне на нервы, живенько отправится восвояси – следующим же катером! Ясно?

– Ну почему ты вечно так? – вступилась бабушка.

– Потому, – буркнул дед и зажевал пустым ртом. – Потому, потому… что я хочу, чтобы меня оставили в покое!

И он ушел из-за стола, прихватив котлеты.

Бабушка откинула красивую прядь седых волос, упавшую на лоб. Потом высосала вареный рыбий глаз. Она считала, что это самое лакомое у трески. Картинка пострашнее, чем любой фильм ужасов. Но в этот раз мне было не до нее. Я думал о Перси.

Он еще даже не приехал, а уже всех против себя настроил.

– Завтра, между прочим, мой день рождения, – проговорил я тихо.

– Ага, но не рассчитывай на гору подарков, – предупредил брат.

– Я и не рассчитываю.

Да, хуже нет, если у тебя день рождения в июле. Выбор подарков в местных магазинах невелик. Обычно всё заканчивалось альбомом для рисования, коробкой восковых мелков, куском деревенского сыра и шоколадным кексом. Сыру я всегда был рад. Я люблю сыр. Иногда, впрочем, мама с папой привозили мне что-нибудь из города.

– Я тебе подарю «лошадиный укус», – прошептал брат.

«Лошадиный укус» – это когда тебя ущипнут за ногу, больно-больно.

– Спасибо, – сказал я.

– Спасибо за обед. Очень вкусно, – громко поблагодарил папа, хотя оставил половину порции на тарелке.

Мама мыла на кухне посуду. Папа снова занялся своим вечным разгадыванием кроссвордов. Бабушка уселась в любимое кресло у окна. Она сидела, смотрела на деревья и море и курила сигарету в длинном мундштуке.

Дым колечками поднимался к потолку, такому же голубовато-белому, как ее волнистые волосы, подколотые валиком, который мама называла «поросячьей спинкой». Но мне всё равно эта прическа казалась очень красивой.

Бабушка держала спину прямо и была похожа на актрису из французского фильма.

– Сделай колечко, – попросил я.

Бабушка молча пустила еще одно кольцо дыма. Я встал у нее за спиной и тоже поглядел в окно. Дедушка в старой перепачканной шляпе выкапывал из земли очередной камень. Это было его постоянное занятие. Он выкорчевывал камни, чтобы освободить землю для посадок.

Дедушка отбрасывал землю резкими сердитыми движениями.

– Бабушка, – проговорил я.

– Чего тебе?

– А почему дедушка всё время такой сердитый?

– Уж каков есть, – отвечала она.

– Он что, всегда таким был?

– Ну, поначалу-то нет, – сказала бабушка, помолчав немного. – В самом начале, когда мы познакомились… тогда он был веселый. Надеялся, что я полюблю его так же сильно, как он меня.

– А ты не полюбила?

На это она ничего не ответила. Только послала еще один дымовой сигнал.

– Почему же тогда ты вышла за него замуж?

– Ну, ты же знаешь, какой он.

– Какой?

– Упрямый, – сказала бабушка. – Как вобьет себе что в голову, так не отступится. Вот я и думала… Что я, интересно, думала? Надеялась, наверное, что раз он моряк, то мы будем редко видеться.

– А он?

– Он действительно много плавал. Это так… А возвращаясь домой, каждый раз привозил мне подарки, сам их делал. Смотрел на меня и ждал, что я обрадуюсь. Но как показать, что радуешься, когда на душе кошки скребут?

– Не знаю.

– Ну еще бы! Надеюсь, с твоим приятелем всё обойдется, – вздохнула бабушка.

– Я тоже.

В тот вечер я лег спать пораньше. Закрыл глаза и попытался представить, как рассказываю Пии анекдот, а она смеется-заливается и в конце концов падает от смеха прямо мне в объятья. Но у меня ничего не вышло. Вместо этого мне приснился Перси. Он стоял на носу парохода, махал мне и кричал:

– А вот и я, Уффе!

«О господи», – подумал я.