– И что? Мы прошли столько зря? – спросил Кельвин. – Вонь никуда не делась. Может, это нам чудится? Что-то в воздухе распылили, вот нам и мерещится всякое.
– Да, в конце концов, может, это от нас самих воняет, – согласилась Грейс и тут же бессознательно принюхалась к себе.
Все шестеро оглядывались по сторонам, в поисках предмета, источающего неприятный запах.
– Вероятно, где-то поблизости свалка, вот и все, – предположил Питер.
– Или канализацию прорвало, – сказала Элис.
Вечер все приближался, а солнце и не думало заходить за горизонт.
Лили бросила взгляд на шифер. Она бывала здесь много раз и видела этот шифер раньше. И что-то ее насторожило. При этом, она и сама не могла понять, что именно так ее тревожило. Пока взрослые строили догадки о том, откуда на самом деле исходила тошнотворная вонь – из канализации или бог знает чего еще, Лили присела у водотока, сорвала одуванчик, росший рядом, стала водить им по воде и разглядывать шифер. С каждой минутой этот кусок сланца все больше наводил на нее беспокойство, будто он владел невиданной силой, и через взгляд забирал у людей рассудок.
Питер вскоре устал строить догадки и, заметив тоску на лице Лили, подсел к ней:
– Что увидала, злюка?
– Тот кусок шифера.
– Он уже года два здесь стоит, – заметил он, поразившись невнимательности девочки.
– Да, но с ним что-то не так. Я пока не могу понять, что именно.
– Так пройдись и посмотри.
– Он и с этого расстояния наводит на меня панику. Я лучше поразмышляю здесь, рядом с вами.
Питер нахмурился, пожал плечами:
– Как хочешь. – И оставил девочку наедине с самой собой. Где-то, будто вдалеке, она услышала голос Кельвина:
– Говорю же тебе, это…
Лили внимательно смотрела на шифер, стараясь вспомнить, что же с ним не так. Она всмотрелась в даль: там, дальше, водоток утекал в глубь леса. Обычно, если кто-то бродил по лесу, то возвращался со стороны деревни, а не со стороны церкви, и уж точно не вдоль протоки. Она стала вспоминать, зачем же деревенские мальчишки поставили эту “дамбу”. Скорее всего, для исполнения ее первоначального предназначения. Но ведь это вздор! В этой протоке навряд ли даже воробей утонет. Но шифер никто не убрал, видимо, оставили его в память об одном из тех мальчишек, что ставил его вместе с остальными. Неделю спустя его, к несчастью, сбил автобус. Никто даже не поправил эту дамбу, а она ведь стояла криво, наклонялась вперед, в сторону леса.
– Точно! – вскричала Лили, и все обернулись на нее с вопрошающими лицами. Они медленно подошли к ней, а затем, когда остановились, девочка продолжила: – Этот шифер все два года лежал под наклоном. Вот что с ним не так. Сейчас он прямой.
– И что с того? – спросила Грейс.
– А то. Его, наверное, чем-то подперли с той стороны. – Ее голос поник, стал настороженнее. Она встала. – Наверное, дохлой кошкой. – Она прекрасно знала, что это не дохлая кошка. – Или лошадью. – И не лошадь.
Она медленно зашагала вдоль водотока, приближаясь к шиферу. Вонь стала усиливаться, но на сей раз ей уже было плевать. Лили стало спокойнее, когда она поняла, что остальные поплелись за ней, услышав шарканье ног в траве, сзади себя. Но становясь все ближе и ближе к дамбе, это спокойствие в ней угасало, и нарастало другое чувство – паника.
Лили подошла вплотную. Она увидела кружащих в воздухе мух. Ей снова стало не по себе: от мерзкого жужжания маленьких крылышек, от скверного запаха, бившего прямо в ноздри, от паники, которая вот-вот проглотит ее целиком. Ей не хотелось заглядывать за шифер. Но она заглянула. И пожалела об этом.
– Что там? Что? – спросил Питер.
Она не ответила.
– Ну же, Лили, – попросила Элис.
Грейс посмотрела в глаза сестры. Такой взгляд у Лили она видела только раз в своей жизни, и тут же ринулась к ней. Она прочла в них одновременно и отвращение, и испуг. Взглянув на то, на что смотрела ее сестра, она прижала руки ко рту, сдержав то ли крик, то ли рвотный позыв.
–4–
САМОЕ СТРАШНОЕ
В какой-то момент все решили, что пора звонить в полицию.
Водоток бережно омывал посиневший труп маленькой девочки, лет десяти-одиннадцати на вид. Опарыши уже жадно копошились, доедая ее лицо и медленно, но верно, перебираясь к брюху. Они выползали из черепа сквозь пустые глазницы и ползли по ее рыжим волосам, которые колыхались в воде, словно водоросли. Платье на девочке было продырявлено все теми же опарышами. Только ноги и руки девочки были целы, но и те, синюшные от холодной воды и… смерти. Босоножки были аккуратно застегнуты на маленьких ступнях, крохотные ручки, тоже целые трепались от потока воды, но все остальное тело напоминало сцену из фильма ужасов.
Полиция приехала быстро: в Гленни нечасто случались такие происшествия, а потому, интерес к такому только подогревался. Но неподготовленные полицейские, прежде никогда не видавшие ничего подобного, чуть не попадали без сознания от вида этой мерзости. Некоторые даже пустили слезу. Всех шестерых быстро опросили, затем велели расходиться по домам и успокоить Лили, которая все еще была вне себя от увиденного.
Труп опознали, несмотря на все трудности с исчезнувшим лицом. Оказалось, что эта девочка и вовсе не отсюда, Дебби Николс. Родом она была из другого городка поменьше, неподалеку. Ее искали последние три дня, но безуспешно. И вот, когда ее наконец нашли, родители, сломя головы, примчались на место всей суматохи. Городские жители уже подоспели, вокруг обычно безлюдной и необитаемой дамбы на водотоке собралась целая толпа зевак, желающая своими глазами увидеть то, из-за чего началась вся толкотня.
– Разойдитесь! – закричал шериф Джонсон, увидав тех самых родителей. Мать – дородная рыжая женщина, была окутана в шаль и тряслась от слез, отец – тощий невысокий брюнет, тоже трясся, но в меньшей степени. – Сказано же, назад! Нам нужно опросить вас. – Он обратился к родителям девочки.
Но они не сумели выговорить ни слова, стояли как вкопанные, их будто обдало холодом.
Внезапно, толпа затихла, когда увидела, что из машины, на которой приехали родители погибшей, медленно выходит кто-то еще. Затихли и сами родители. И полицейские тоже. Все направили взгляды в сторону машины. Черная дверь автомобиля тихонько приоткрылась, на траву ступила сперва одна маленькая ножка в чистеньких белых туфельках, потом вторая. Ножки медленно зашагали в направлении толпы. Еще одна девочка, но девочка помладше. Вероятно, сестра. Зачем они ее взяли с собой? Не с кем было оставить? Возможно, но это все еще не повод брать с собой маленькую дочь туда, где ее мертвая сестра лежит в водотоке, поедаемая личинками мясных мух.
Маленькие ножки приблизились к водотоку, и девочка, совсем не похожая на своих родителей, лицом – словно ангелочек, спустившийся с небес, опустила взгляд на воду. Затем она медленно провела его до самой дамбы, где лежала старшая сестра. Толпа все еще молчала, не издавая ни звука, и наблюдая за девочкой. Вдруг, маленькие ножки в чистеньких туфельках снова зашаркали по траве, направляя их хозяйку в сторону родителей. Девочка не сводила потерянных глаз со своей сестры. Все шла и шла, маленькими детскими шажками, пока не труп сестры не оказался прямо у нее под ногами. Она встала на месте, безучастно глядя на него, не проронив ни слезы, а затем развернулась к родителям.
– Мам, – вдруг прервала она гробовую тишину своим звонким голосом. Ее зеленые блестящие глаза устремились прямо в мамины. – Это Дебби там лежит?
– Что, милая? – Женщина усмехнулась и быстро вытерла слезы рукой. – Нет, конечно нет.
– Тогда, почему на ней платье Дебби? И босоножки Дебби.
– Не врите ей, – строго сказал шериф.
– Джулия, дорогая, – обратился отец к дочери и присел перед ней на корточки. – Иди, посиди пока в машине, пожалуйста. Мы потом тебе все расскажем.
– И если это не Дебби, – растерянно продолжила девочка, не глядя на отца, – почему тогда мы здесь? Это же Дебби там лежит. Мама, она умерла?
Женщина глубоко вздохнула, утерла слезы и произнесла:
– Да, Джулия. Она умерла. Так бывает.
Кто-то в толпе не выдержал и зарыдал во весь голос. Кто-то ахнул. Остальные же, продолжали наблюдать, затаив дыхание.
– Ты говорила, что Бог будет нас охранять. Но Дебби умерла. Выходит, Бог нас не охраняет? Богу на нас наплевать, да?
– Бог всегда нас охраняет, Джулия, – сказал ей тощий отец, который, побледнев, стал казаться еще более усохшим.
– Тогда, почему Дебби умерла?
– Возможно, Бог таким образом хотел уберечь ее от чего-то более страшного, быть может даже, самого страшного.
– А меня Бог уберечь не хотел?
– От чего он должен был тебя уберечь, милая?
– От самого страшного. Дебби же умерла.
ЧАСТЬ 2. НОВОЕ ЛИЦО
–1–
РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
Спустя несколько дней Лили все же оправилась от пережитого, и даже была способна положить хоть что-то в рот. Она на удивление легко забыла про тот ужасный случай. Когда, встав с кровати в очередной день, она спустилась и попросила отца приготовить ей что-нибудь, тот тут же ожил и с радостью сделал ей омлет с грибами, собранными им собственноручно в лесу на прошлых выходных. Обычно, завтрак все в доме готовили сами себе, но это не тот случай, когда стоило возражать маленьким просьбам.
– Как ты себя чувствуешь, Лилиан? – спросил ее отец Майкл за завтраком. Он никогда не называл ее “Лили”, потому что считал, что “Лилиан” звучит величественнее.
– Уже лучше, – бодро ответила Лили, проглотив кусок омлета. – Кошмары уже не снятся. Я просто подумала о том, что в мире куча таких мертвых детей, которых сейчас где-то поедают черви. Чего мне печься об одной?
Майкл на некоторое время перестал жевать, и устремил изумленный взгляд на дочь, но потом снова принялся за еду. По правде, ему было все равно на всех остальных детей, его волновало только то, как себя чувствуют его собственные. А так как Лили уже чувствовала себя хорошо, то и ему было спокойно.
– А что там с твоими друзьями? – спросил он. – Вы после этого не виделись.
– Они мне не друзья. Они друзья Грейс. – Она доела, сложила вилку и нож крестиком, как в ресторане. – Кстати, где она?
Грейс уже час как была на работе, протирала запылившиеся за столько дней полки и поливая лимонное деревце. Питер сидел (ничего не читая), глядя в потолок и вслушиваясь в новый альбом какого-то мелкого попсового певца, “взорвавшего чарты”, как сказали бы на ТВ. Конечно он ничего не читал, он не мог читать, когда на фоне играло нечто подобное. Обычно Питер не обратил бы свой взор на похожую музыку, но курьер, который отвечал за новые завозы каждый месяц, сказал, что эти пластинки разберут как горячие пирожки, грех отказываться от такой прибыли. Питер слушал только из любопытства. В самом деле, так ли они хороши?
– О, это тот слащавенький канадский парниша, которого недавно крутили по телеку? – поинтересовалась Грейс. – Видела его клип на “MTV”.
Питер ничего не ответил, только продолжил кривить лицо и через силу дослушивать альбом, в надежде услышать хоть одну достойную композицию.
– Что, не можешь оставить недослушанным даже это? – усмехнулась девушка.
Питер кивнул. Как и плохую книгу, как и бездарный фильм, он не мог оставить незаконченной даже работу, которая ему не нравилась. Врожденное любопытство это, или компульсии, никто не знал.
Магазин наполняла пресловутая и примитивная мелодия, тоненький раздражающий голос мальчишки, еще не претерпевший половое созревание. Было ощущение, что это очень коммерческая музыка, сделанная с одной лишь целью – нажиться на маленьких детях, фанатеющим по таким же детям. Это было уже проверенной схемой. Проверенной на конвейерных сериалах от детских каналов с детьми в главных ролях, которые играли шпионов, музыкантов, волшебников, танцоров, черт знает, кого еще. Отчего же не проделать такое и с музыкой?
Включился четвертый трек в альбоме, и Питер искривил свое лицо гримасой еще большего страдания:
– Это кошмарно! Почему это кому-то нравится? – Он и не догадывался, на какую аудиторию были нацелены эти песни. В его школьные годы все слушали “Спайс Герлс” и даже они не вызывали у него такого раздражения.
– У него милый детский голосок.
– У Майкла Джексона тоже.
– Майкл Джексон умер в позапрошлом году. – Грейс принялась протирать проигрыватель. – Скажем, миру нужен новый поп-феномен.
Питер хотел было возразить, сказать, что не стоит ставить коммерческих бездарей в один ряд с Майклом Джексоном, но промолчал. Последняя песня прокрутилась до конца и проигрыватель остановился.
– Слава Богу! – воскликнул Питер. – Хотя, если бы он существовал, не создал бы нечто подобное.
– Только не говори это при Саймоне.
– К слову о Саймоне, – ухватился Питер. – Вас он тоже к себе позвал? Интригующим таким тоном, весь на взводе.
– Он сказал, что хочет познакомить нас кое с кем, но не сказал, с кем именно.
В магазин вбежали несколько девочек пубертатного возраста, перешептываясь, смеясь и толкаясь, и направились к стопке пластинок “новое”. Пролистав, они взяли тот самый альбом, только что прослушиваемый Питером, каждая по экземпляру, и направились к кассе.
Питер пробил все и сказал:
– С вас по пятнадцать долларов.
Пластинки и правда отлично продавались. Питер наконец понял, в чем дело.
– Дэнни, здесь пятно, – пробормотала Элис. – Протри.
– Хорошо, мисс Кайзер.
– Дэнни, – сев за стойку, и сняв очки, которые стащила у Питера (свои она разбила, но без очков обходиться не могла, когда у нее болела голова, особенно по утрам), сказала Элис, – ты знаешь, зачем придумали замужних женщин называть “миссис”, а незамужних “мисс”?
– Нет, мисс.
– Чтобы показать принадлежность женщины мужчине. А знаешь, почему у слова “мистер” только одна вариация?
– Нет, мисс.
– Потому что был патриархат, когда придумали эти наименования, и мужчинам свою принадлежность кому-то показывать было не нужно. А знаешь, почему эти слова до сих пор употребляют?
– Нет, мисс.
– Потому что до сих пор патриархат, Дэнни. Перестань ко мне так обращаться.
– Да ми… мэм. – Бармен опустил взгляд и принялся протирать стаканы. Он всегда поражался дотошности начальницы в таких вещах. Казалось, для нее имела смысл абсолютно каждая мелочь.
Дэнни работал здесь еще с того момента, как все документы о владении баром перешли к Элис. Он стал настолько ей родным и ценным работником (всегда приходил вовремя и умел обрубать канаты конфликтов между пьяными посетителями еще на корню), что Элис почти никогда не повышала на него голоса, даже не злилась, только слегка отчитывала. К тому же, он был от нее в ужасе и без этого.
– Я отойду, – сказала Элис и удалилась. – Не разбей ничего. – Они оба знали, что он ничего не разобьет, но эта фраза уже стала традицией.
Как только замок на двери в кабинке туалета щелкнул, открылась другая дверь, входная, и в свой выходной инспектор Уоттс уже был тут как тут. Удостоверившись, что хозяйки бара нигде поблизости нет, он выдохнул, присел за стойку, и попросил у Дэнни бутылку светлого. Дэнни ему нравился. Навязчивой болтливостью он не отличался, но, если таковая нужда была, он с радостью мог поболтать на любую тему, вплоть до «красного» террора.
– Что нового, сэр? – весело поинтересовался бармен.
– Все хреново. Помнишь ту мертвую девочку?
– Не уверен, что такое можно забыть.
– Они наняли какого-то вшивого детективчика из столицы, потому что Кингсли, видите-ли, недостаточно квалифицирован. Нам придется работать с ним. Наверняка это какой-нибудь заносчивый хрен в костюмчике от “Бриони”.
– Не знал, что вы разбираетесь в брендах, сэр.
Лицо Уоттса приняло чуть злобное выражение:
– По радио услышал, я же не педик какой-нибудь.
Элис вскоре вернулась из уборной и присела рядом с инспектором, не сказав ни слова, но тот завел по старинке:
– Опять ты…
– Не волнуйтесь, Уоттс, последнее, чего мне сейчас хочется – так это докучать вам.
– Ну слава Богу, – выдохнул он и отпил из бутылки. Хотя внутри почувствовал досаду.
Элис тихо застонала, схватилась за голову и наклонилась над стойкой. Инспектор понимающе посмотрел на нее и поинтересовался:
– Пост-запойный период?
– Три недели уже прошло, а я все еще борюсь с желанием высосать весь свой бар, который мой братишка уже обратил в… деньги! И ради чего? Вы, вон, пьете каждый день, и ничего, из полиции еще не выперли.
– Однажды чуть не выперли, – хмыкнул инспектор.
– Мой брат пытается бросить курить с тремя, – она подняла ладонь и показала “3” жестом, – никотиновыми пластырями на руке и травяными сигаретами, а я пытаюсь бросить пить, потягивая колу и представляя, что на заводе в банку каким-то чудесным образом, совершенно случайно подлили немного “Джека”. Сразу видно отношение к алкоголикам и курильщикам. Нам будто говорят в лицо: “Вы начали пить? Нам глубоко насрать. Мы не собираемся делать вашу жизнь легче. Вы – отребье, не достойное нашего времени и сил, даже если вас дохрена по всему миру.” В то время, как курильщиков чуть ли не облизывают. Их воспринимают как должное, а о нас вытирают ноги. – Она немного поразмышляла, а затем подчеркнула: – Иногда и в буквальном смысле.
– Но алкоголики могут закодироваться, – влез Дэнни.
– Дэнни, клянусь, если бы не работал тут так долго, я бы уволила тебя вот прям сейчас, – она стукнула по столу ладонью, но тихо, дабы не привлекать лишнего внимания (снова).
– Но…
Он хотел было продолжить после своего “но”, однако увидел укоризну в глазах Элис и тут же умолк. Она все еще видела его вопрошающие глаза, сжалилась над ним и аккуратно начала:
– Позволь мне объяснить. – Девушка придвинулась ближе. – Ты читал “Заводной апельсин”?
– Смотрел фильм.
– Я фильм не смотрела, но полагаю, они не сильно отличаются. Короче, к сути. Алекс был зависим от насилия, это удовлетворяло его извращенную моральную потребность. И когда он попался, его сперва засадили в тюрьму, а потом отправили на лечение. В фильме было так?
– Да.
– На лечении пытались сделать так, чтобы у Алекса возникло физическое отвращение к его тяге к насилию, да?
– Да.
Дэнни и Уоттс слушали очень внимательно.
– Это сработало, но после лечения его все еще морально к этому тянуло. У него была своеобразная ломка. Ему все еще хотелось издеваться над людьми. Он не делал этого только потому, что ему не хотелось блевануть. И кодировка работает ровно так же: ты не напиваешься, потому что не хочешь блевануть, но в глубине души пить хочешь. А теперь налей мне чего-нибудь. Если я опрокину пару стаканчиков, никто от этого не пострадает.
– Но Питер сказал…
Элис потерла у висков:
– Чье имя на бумагах?
– Ваше.
– Питер здесь работает?
– Нет.
– Тогда я не понимаю, почему апельсиновый сок с водкой все еще не стоит передо мной.
– Но Питер сказал, – с нажимом решил закончить Дэнни, – что если я позволю вам выпить, он, цитирую: “выльет на меня абсент и подожжет как “хиросиму”. И суть я уловил.
– Так лови следующую: у меня дома есть ружье, и я умею из него стрелять. Уловил?
– Вы же полицейский, – сказал Дэнни, глядя на Уоттса. – Разве угрозы не преследуются законом?
– Честно сказать, – инспектор сделал лицо, выражающее негодование, – я бы ввел закон, оправдывающий угрозы в таких случаях. И у меня сегодня выходной. Но я не на ее стороне. – Он повертел бутылку.
– Прошу прощения? – сказала Элис.
– Я не очень силен в наставлениях, Элис. – Он впервые обратился к ней по имени, она тут же это подметила про себя. – Но ты еще не увязла в этом насовсем. С каждым днем тебя будет всасывать все глубже и глубже, как это обычно бывает с вредными привычками.
– Не люблю словосочетание “вредные привычки”. Вредная привычка – это ковыряться в носу.
– Хорошо. Как это обычно бывает с зависимостями. С каждым днем шанс отлипнуть от бутылки идет на спад. Это портит жизнь тебе, это портит жизнь окружающим, портит жизнь твоим близким. Сейчас ты молодая, смешная и красивая, и твоя инфантильность сходит тебе с рук. Но ты повзрослеешь, так и оставшись алкоголичкой. Алкоголичкой, которой будет нужна помощь, и которая не сможет о ней попросить, потому что никто не поймет, что ты в ней нуждаешься. Будут считать, будто тебя все устраивает. – Он усмехнулся, сам с трудом веря в свою последнюю фразу.
Элис была неглупой. Да, тогда она сразу поняла: то был отчаянный вопль души, прикрытый жизненным наставлением. Насколько же отчаянным, что он решил излить душу ей, своей неприятельнице. Хотя, она подозревала, что была не единственной его неприятельницей. Редко, когда она прислушивалась к советам людей которых презирала, но внезапно, словила себя на мысли, что и вовсе более не испытывала презрения к инспектору. Ей и в голову не могло прийти, что один разговор мог перевернуть отношения двух людей навек, хоть они потом и не подавали виду, что это было так.
Впрочем, рассуждать об этом Элис было некогда, ведь вот-вот за ней должен был заехать Питер, чтобы они смогли приехать к Саймону и в очередной раз забыться, и речь идет совсем не об алкоголе, нет. Этот холм, эта церковь, сам пастор, все это обладало некой опьяняющей силой, что-то в том месте всегда заставляло ребят чувствовать себя защищенными, испытывать сумасшедшее умиротворение. Когда их нога ступала на церковную землю, к ним тут же приливала жизненная энергия, а земля словно вбирала в себя их заботы и переживания, высасывала из них все скверное, как губка впитывает грязную воду, так и эта изумрудная трава, эти полевые цветы вбирали в себя всю грязь, что таилась у них в душе.
Правда, совсем скоро эта грязь снова возвращалась к ним, вместе с обыденной рутиной и угнетающими мыслями. Церковь, скорее, была двухнедельным отпуском в Швейцарии раз в год, в то время как в остальное время они вкалывали на работе в шумной столице. После отпуска они снова попадали в негодную среду: где воздух в городской суете загрязняли выхлопные газы, где по разным закоулкам улиц таился мусор, кем-то безбожно выброшенный, где каждый второй подвергает свое здоровье риску, позволяя своим легким вдыхать отвратительный дым от дешевого табака, который едва ли можно назвать табаком, где всюду царят разруха и бедность, так очевидно контрастирующая с фоном из богатых особняков. Конечно, это лишь аллегория, ведь во всем Гленни с трудом наберется и десяток машин, а самым роскошным из всех домов считалось жилье самих двойняшек, но ощущения, по правде говоря, отличались мало чем.
–2–
ЗНАКОМСТВО
В без четверти пять часов вечера Элис, Питер, Кельвин и Грейс встретились с пастором, и увидели, как его лицо прямо-таки светилось от счастья, что было весьма странно, учитывая свет последних событий. Как оказалось, к нему просто приехала племянница, та самая Рози, про которую он говорил несколькими неделями ранее. И приехала она не только за тем, чтобы навестить дядюшку.
За холодным чаем Элис попыталась разговорить новую собеседницу, и та согласилась позже распространиться кое о чем, отговорилась тем, что сейчас, после дороги у нее совсем не осталось сил говорить о работе. О том, что ей было позволено говорить, конечно, она не собиралась посвящать их во все подробности целиком. В целом она производила впечатление не самого дружелюбного человека, но чрезмерной закрытостью и неприязнью не выделялась. Она была элегантной, но в то же время и очень простой, одетой под стать маленькой деревеньке, несмотря на столичную жизнь. Макияжа на ней не было вовсе, духами от нее не несло и пахла она приятной свежестью.
Кельвин обратил внимание на то, что “белыми” чертами девушка не обладала. Было в ней что-то южное, пусть разговаривала она безо всякого акцента.
– Моя мама родом из Тулума, это такой город в Мексике, – объяснила Розетта. – Отсюда и мое имя.
Грейс заметила у Розетты на руке обручальное кольцо, и ей показалось, что девушка слишком молода для замужества. Ей представлялось, что заключать себя узами брака до тридцати лет – чистое варварство по отношению к себе, и не могла себе вообразить, как кто-то на такое может решиться. Если бы она озвучила свои мысли вслух, остальные бы подумали, что она живет в своем собственном мирке.
– Рози надолго у нас точно не задержится, она просто блестящий детектив, – сказал Саймон горячо. – Она посадила за решетку великое множество преступников, и убийц ей ловить не впервой.
– Ну перестань, – улыбаясь, сказала Розетта, смущенная внезапным порывом лести. Она и в самом деле хотела, чтобы он перестал. Не желала, чтобы другие думали, будто она очередная столичная дама, высокого мнения о себе, напыщенная и высокомерная.
– Жаль, что вы у нас не задержитесь, – сказал Питер без особой сердечности, попыхивая сигаретой без никотина, – хотелось бы понаблюдать за работой толковой полицейской.
– Можем сразу перейти “на ты”, – любезно предложила Розетта.
– Вот и то, о чем я говорю. Уоттс бы никогда не снизошел со своей царской позиции инспектора до того, чтобы с простыми смертными общаться “на ты”. Да, он инспектор, старше по званию, но если сравнивать тебя, как детектива, и его, как инспектора, то вы будете кем-то вроде Джеймса Бьюкенена и, скажем, Мартина Лютера Кинга.
Когда все разошлись, Розетта распрощалась с Саймоном и отправилась в свою гостиницу, так как у дяди ночевать она не могла, в силу некоторых обстоятельств (у него было попросту негде расположить гостью).
Ей пришлось снять номер аж в соседнем городе, иначе бы она вынуждена была спать среди тараканов и крыс в убогой гостинице. Самая приличная из тех, что ей удалось найти, не стоила и гроша в ее глазах, но делать было нечего. По крайней мере, там не было тараканов. И крыс.
Взяв ключи у портье, она поднялась к себе в номер и набрала горячую ванну. Лампа в ванной комнате светила тускло. Она притащила туда телефон (не мобильник, потому что связь там не ловила), и уже лежа в ванной, набрала номер своего босса, дабы сообщить о том, что она на месте.
– Ты как? Сняла номер? – спросил голос с другого конца трубки.
– Да, все в порядке.
– Не слишком далеко? А то будет утомительно ездить туда-сюда.
– Джон, за меня не переживай, я сама о себе позабочусь.
– Хорошо, что-нибудь удалось выяснить?
– Да, но немного. Втиралась в доверие, ничего толкового.
– Выкладывай, ай! – Послышалось шипение.
– Что случилось?
– Дэвид укусил меня за палец. Наверное, потому что я не даю ему поговорить с тобой.
– Скажи ему, что мама скоро приедет и привезет с собой целую кучу конфет, – улыбнувшись, сказала Розетта. – А сейчас дай ему кашу с льняными семенами и уложи в кровать, он сам заснет.
– Как скажете, миледи, – с натугой произнес Джек, поднимая сына на руки. В трубке послышалось недолгое шуршание, затем – скрип прикрывающейся двери. – Больше он нас не потревожит, так что можешь говорить.
– В общем, я приехала к своему дядьке. Это тот, который священник, я про него говорила. С ним было еще несколько ребят, и я постепенно буду изучать всех живущих в этом мутном городке, благо их немного. Кто угодно мог воспользоваться предлогом психа, сбежавшего из лечебницы, чтобы обернуть ситуацию в свою пользу и начать убивать.
– Правильно, что ты не исключаешь этого варианта. Какого возраста те ребята, с которыми ты говорила?
– Все совершеннолетние. Два парня, две девушки, и мне удалось кое-что о них узнать. Один из парней и одна из девушек – двойня, брат и сестра; я поймала Интернет по пути домой и узнала, что они лишились родителей, когда были подростками, пока что не выяснила, как именно, но совсем скоро выясню. Второй парень – просто гитлеровская мечта, голубоглазый, светловолосый, светлокожий. Отец был наркоманом, вот и умер от передоза, мать еще жива, англичанка. Другая девушка, рыженькая – совершенно обычная, переехала сюда несколько лет назад, работает в магазине одного из двойняшек, есть сестра и отец, мать умерла при родах младшенькой. Ах да, девочка-двойняшка, судя по всему – алкоголичка, я заметила, что руки у нее тряслись, а брат – заядлый курильщик “в отставке”, через рубашку просвечивались никотиновые пластыри и курил он травяные сигареты, по запаху учуяла, я курила такие же, когда бросала. Они самые обеспеченные из всех жителей городка, предки оставили им неплохое состояние. У девчули даже свой бар есть.
– Да уж… – устало сказал Джон и потер глаза. – Одни сироты.
– Везунчики, – вздохнула женщина, повертев в руках телефонный провод.
– Брось, Рози.
– Ты даже не представляешь себе, сколько раз на Рождество я желала, чтобы мои родители поскорее сдохли.
– Ты говоришь мне это примерно каждый второй четверг месяца, но я сам на это напросился, подписав брачный договор.
– Когда я вижу какое-нибудь убитое изуродованное мужское тело, – продолжала она, словно не слыша его, – то представляю, будто это мой отец.
– Ну перестань. – Его нисколько не тревожила его жестокость по отношению к собственным родителям, он был наслышан о ее детстве.
– Хорошо, хорошо. – Она ненадолго замолкла. Потом со всей нежностью, которую смогла наскрести у себя, произнесла: – Я скучаю.
– Я тоже скучаю.
Они вскоре распрощались и легли спать, а на утро Рози предстояло увидеться со своими новыми коллегами и приняться за работу. И ее ждал неприятный сюрприз.
– Убили еще одного, прямо рядом с церковью, – со злостью сказал шериф, хлопнув папкой об стол. Розетта старалась разговаривать только с ним, потому что остальные ее раздражали. – Уже четвертый за этот месяц. Мысли?
Все – почти что скорбно – покачали головой.
– Мыслей нет, – задумчиво сказал шериф. – Нас всех уволят отсюда к чертям собачьим!
– Дайте мне пару недель, – выдерживая спокойный тон, сказала Рози, – и я его найду.
Он взглянул на ее руки, зацепился взглядом за обручальное кольцо:
– Много на себя берете, миссис…
– Беннет, – подсказала Рози. – Мне не впервой.
– Хорошо, – выдохнул шериф, сложив валяющиеся на столе бумаги, – в вашем распоряжении Оскар Кингсли, наш детектив. С этого дня он ваш помощник.
Кингсли оскорбленно взглянул на начальника, а затем на Розетту.
– Мы вам доверяем. Эксперты, полицейские в форме – все они ваши подчиненные, если можно так сказать. Инспектор Шон Уоттс тоже с радостью вам поможет, – продолжил шериф. Он знал, что тот терпеть не мог женщин-полицейских, поэтому произнес это с издевкой.