– Не опаздывай больше. – И снова уставился в книгу.
– Не буду. – Она дружелюбно улыбнулась ему, но он не ответил ей тем же.
Грейс допила свой кофе и подошла к стеллажу с «особенными» пластинками.
– Не против, если я поставлю какую-нибудь?
– Валяй. Только не Боба Дилана.
Грейс начала работать у Питера недавно, потому что ему стало скучно работать одному. А так, он бы и сам мог справиться. Работы было немного – только поддерживать чистоту, да обслуживать клиентов.
– Почему? Мне он нравится. – Девушка принялась листать их.
– Просто не нравится, вот и все.
– Почему? – со смехом повторила Грейс.
– Не знаю, – не отрываясь от книги, ответил Питер, – некоторым людям, например, не нравится Уитни Хьюстон, но я же не устраиваю им допрос с пристрастием.
– Но он же признанный гений! Ты еще скажи, что тебе не нравится актерская игра Джонни Деппа.
– Мне и не нравится актерская игра Джонни Деппа. У него везде одно и то же амплуа безумца, или грустного мальчика, или наркомана. Он переоценен.
– Да ты поехавший!
– Ты хочешь с этим поспорить? Эдвард руки-ножницы, Шляпник, Джек Воробей, Вилли Вонка, Суини Тодд, Плакса, Рауль Дюк, Джордж Джанг. Мне продолжать?
– У него есть хорошие роли!
– Давай просто остановимся на том, что мне не нравится Боб Дилан.
– Тебе не нравится Боб Дилан, – повторила Грейс. Для нее люди, которым не нравился Боб Дилан были просто плохими слушателями или людьми без вкуса, но она не ожидала узнать такое о Питере, потому что знала, что слушатель он хороший. Да и вкус у него имелся.
– Мне не нравится Боб Дилан, – подтвердил Питер. – О вкусах не спорят. Есть люди, которым даже “Титаник” не нравится. Они странные, но я их видел воочию.
– Тогда зачем ты хранишь у себя его пластинки?
– Он нравился маме, – грустно улыбнувшись, сказал Питер. – Папа тоже не очень любил Дилана, но покупал ей его пластинки. На одной даже стоит его автограф. Подлинный.
– Что? Да ты издеваешься!
– Нет, честно, посмотри на «Desire». – Он указал рукой на верхнюю полку стеллажа.
Грейс пролистала пластинки и вытянув нужную, недоверчиво взглянула на нее. Повертела в руках, увидела автограф. Отодвинула край конверта. В него был вложен сертификат, подтверждающий подлинность.
– Твою же мать! – Воскликнула она, увидев сертификат, и тут же стала донимать его расспросами: – Он был на концерте? Где он его встретил?
– Нет; и нигде.
– Тогда как он достал его автограф?
– О, это весьма странная история. Отец искал подарок маме на Рождество, и один коллекционер из Атланты узнал, что папа как раз готов был выложить деньги за какую-нибудь подписанную пластинку.
– И что было дальше?
– Коллекционер отправил эту пластинку по почте. Папе повезло, тому чуваку нужно было срочно продать пластинку и уехать куда-то. Мама успела послушать этот альбом только два раза. – Питер снова грустно улыбнулся и прикусил губу.
– Ей не понравилось?
– Наоборот, ей очень понравилось. Поэтому она и не хотела, чтобы песни ей быстро надоели. Она тогда только начала увлекаться всеми этими старыми музыкантами, подхватила от папы.
Грейс перевернула пластинку, и прочла надпись, оставленную музыкантом:
– “НАДЕЮСЬ, МЫ КОГДА-НИБУДЬ ВСТРЕТИМСЯ ВНОВЬ. БОБ.” Как мило…
– Да. Но они так и не встретились. А она так мечтала побывать на его концерте.
В магазин вошел покупатель, и Грейс принялась за работу, а Питер поднялся со стула и доброжелательно сказал:
– Добрый день. Могу я вам чем-то помочь?
Перед ним стоял полный мужчина лет тридцати пяти, запыхавшийся и потный, тут же согнувшись над полом, опершись о колени.
– Да, можете, – все еще тяжело дыша и сглатывая, ответил мужчина. – У жены сегодня день рождения, а я совсем забыл про подарок. Можете что-нибудь посоветовать?
– Разумеется. Что она обычно слушает?
– Чего?
– Музыка. Кто ее любимый певец? – уточнил Питер. Он заметил, как капли пота бисером собрались на шее толстяка и чуть не скривился, но, собрался, и продолжил вежливо улыбаться.
– Ну… Она это… Как же ее… Эми Йоханссон или…
– Эми Уайнхаус, – подсказал Питер резковато.
– Да, да! Уайнх… Короче, она. Но понимаете, у жены уже есть оба ее альбома.
– Это не проблема, – улыбнулся Питер, подошел к стеллажу слева от покупателя, несколько секунд оглядывал его, затем пробормотал себе что-то под нос, потянулся на верхнюю полку и достал оттуда пластинку со сборником песен Ареты Франклин под названием «Aretha’s Gold» 1969 года. Протянув ее мужчине, он спросил, нет ли уже у его жены такой. Мужчина ответил, что нет, расплатился и ушел.
Грейс закончила разгребать нижние ящики и снова подошла к стеллажу, начав выбирать пластинку. Она пробежалась рукой по верхней полке и остановилась на альбоме «Solitude» Билли Холидей. Поставив винил на проигрыватель, девушка стала перематывать, пока не заиграла песня «I Only Have Eyes For You».
Питер полил лимонное деревце, и только начал протирать проигрыватели и поправлять ценники на них, как в магазин снова кто-то зашел. Это была девочка лет пятнадцати на вид, с черными волосами, в кожаной куртке со всевозможными нашивками и значками на ней (несмотря на летнюю жару, стоящую на улице). Ее глаза были броско накрашены черными тенями, а на губах красовалась темно-розовая помада. Макияж выглядел немного грузно, взрослил ее, но озорство детских глаз выдавало ее.
– Кто же к нам явился! – прощебетал Питер. – Грейс Слик? Джоан Джетт?
– Он хоть на минуту заткнуться может? – спросила вошедшая. Озорство в ее взгляде сменило презрение.
– Не думаю.
– Брось, я же сделал комплимент. – Питер очаровательно улыбнулся, но на девочку это не подействовало. Она проигнорировала его.
– Отца дома нет, он уехал отвезти лошадей. Я иду на ночевку к Саре. Вот ключи, ты забыла.
– Спасибо, Лили. Я бы пролезла и через забор.
– Не пролезла бы, он утром поставил эту колючую проволоку, чтобы те идиоты, Стив и Говард, снова не стащили у него сидр из амбара.
– Стой, – прервал их Питер, – если ты пришла сюда днем и не знала, что твой отец устанавливал колючую проволоку на заборе, то где ты была до этого?
– Не твое собачье дело, – ответила Грейс.
– Понял.
– Мистер Насмехательство-над-детьми, а сам-то, под кого подростком косил?
– Под Стиви Никс.
– А если без шуток?
– А кто сказал, что я шучу?
– Под Кита Ричардса, – вставила Грейс, не желая терпеть спор длинною в жизнь. – Он косил под Кита Ричардса. Сам говорил.
Лили громко рассмеялась.
– Это продолжалось всего полгода, – оправдался парень. – И под него все тогда косили.
– Ты не настолько старый, Питер. В то время все перестали подражать даже Экслу Роузу.
– Зато выряжались как участники эмо-групп. Уж лучше косить под Кита Ричардса.
Лили прекратила смеяться.
– Есть покурить? – спросила она.
– Даже не думай.
– Мой тебе совет, – сказал Питер, медленно вытягивая сигарету из кармана, и, пока Грейс не видела, протянув ее Лили, – бросай с этим как можно скорее.
Лили нравилась ему, пусть это было и не взаимно. Он считал ее смышленой не по годам, да и часто видел в ней себя в свои подростковые годы.
– А то что? Раньше сдохну? – спросила девочка, кладя сигарету в карман куртки.
– Раньше разоришься.
Тем временем, Элис приехала в бар, навестить своих подчиненных и посмотреть, что там, да как. В полдень в нем обычно собирался народ, пообедать или выпить – каждому свое. За барной стойкой никого не было, значит, пьяницы пока еще не подоспели.
– Дэнни, это бокал для вина, – сказала она, наклонившись над барной стойкой, и смотря на бармена сквозь стекло бокала.
– Ну да.
– Так какого черта ты налил сюда колу? Виски пьют из стакана для виски. – Она ударила подчиненного по затылку, но слабо, вышло не больно.
Тот почесал ее и сказал:
– Простите.
К стойке подошла усталого вида официантка, поздоровалась с Элис, и поторопила бармена, чтобы он быстрее налил ей кока-колы для посетителей. Он подсуетился, сделал все как надо и поставил стаканы на поднос. Официантка ушла, под провожающий ее взгляд Дэнни.
–Нравится она тебе? – равнодушно спросила Элис, но с некоторым задором в глазах. В ответ на ее вопрос бармен смутился. – Так позови ее куда-нибудь.
– Она не пойдет со мной на свидание никогда в жизни, – расстроенно произнес парень.
Элис закатила глаза, развернулась на стуле, подозвала официантку к себе, та подбежала к ней. Красивая, большеглазая, кожа цветом – словно бронзовая статуя. Неудивительно, что Дэнни на нее запал.
– Саммер, ты пойдешь с Дэнни в ресторан? Он угощает.
Саммер оглядела бармена оценивающим взглядом. Тот стоял как истукан. Затем, немного погодя, произнесла:
– Ну, раз угощает, пойду. – И побежала дальше принимать заказы.
Дэнни подождал до тех пор, пока официантка отойдет и взвинченный, возбужденный полушепотом сказал:
– Но у меня нет денег!
Хозяйка бара порылась в карманах, достала оттуда сто долларов и вложила ему в руку, сказав, что это премия и возвращать не надо. Ей внезапно захотелось выпить, она скривилась, попыталась прочистить горло, голос ее стал гнусавым.
– Налей мне воды, а то в горле пересохло. – Она хотела было сказать “виски”, но сдержала себя и тут же мысленно похвалила.
Рядом с Элис присел небритый мужчина лет сорока, в полицейской форме, и у бармена попросил бутылку пива.
– А, инспектор! – воскликнула Элис, словно позабыв о пересохшем горле и развернулась к пришедшему. – Как настроение?
– Было лучше, пока ты пищать не начала.
Перед инспектором поставили бутылку светлого пива.
– Бедная ваша жена. Была бедная. – Она злобно сделала акцент на этом слове. – Сейчас-то она ушла от вас, да? К кому же?
– К какому-то сладенькому бесхребетному пацану, вроде твоего братишки.
Элис презрительно улыбнулась, опустила взгляд на бутылку, стоявшую на столе, из которой шериф только что сделал глоток. Она задержала взгляд на бутылке. Затем снова посмотрела на инспектора.
– А кем он работает? Не полицейским ли?
– Им самым.
– Было бы очаровательно, если бы он был похож на вас. Пьянчуга, не следящий за собой. Представляю, как бы тогда разрослось ваше эго.
– А знаешь, что было бы еще более очаровательно? Если бы ты заткнула свою пасть.
Элис снова опустила взгляд на бутылку инспектора. На этот раз долго раздумывать она не стала.
– Тварь! – вскочив со стула, завопил мужчина, облитый пивом. Всюду валялись осколки. Все сидящие в зале обратили свои взоры на барную стойку.
– Знаете, может мой брат и бесхребетный, – она ударила его меж ног, инспектор согнулся пополам и еле слышно выругался, – но никто не может говорить так про него кроме меня.
В самом же деле Элис больше разозлилась на приказ замолчать от какого-то жалкого пьяницы, а не на оскорбление брата. Она просто воспользовалась случаем выставить себя благородной девой.
– Тебе повезло, что твой бар – единственный в этой дыре, – прокричал шериф, уже стоя в дверном проеме. – В противном случае, я бы сюда и ногой не ступил.
– Вам повезло, что вы все еще можете ступить сюда ногой, инспектор Уоттс. Понимайте это в любом смысле, они оба верны. – Она впервые угрожала, – пусть и нелепо, безобидно, – сотруднику полиции.
– Погоди, я еще приеду за тобой! Никуда ты не денешься! Просидишь в камере пятнадцать суток!
– Как же!
Мужчина злобно всплеснул руками и умчался из заведения. На недолгое время там воцарилась тишина: молчали и работники, и немногочисленные дневные посетители. Затем, тишину прервала сама Элис:
– Дэнни?
– Да, мэм.
– Он реально может упечь меня в обезьянник?
– Если я не ошибаюсь, у него есть все основания это сделать.
– Вот же дрянь.
Спустя несколько часов декорации бара сменились на декорации полицейского участка, откуда Питер приехал забирать свою сестру.
– Поверить не могу, что мне пришлось оторваться от работы и вносить за тебя залог, – сказал он, везя Элис домой на машине. Они проезжали винный магазин, затем – товарный ряд с одеждой.
– На своей работе ты только и делаешь, что сидишь, – заметила девушка. – Он оскорбил тебя. И меня тоже, немного. Что я должна была делать?
– Промолчать, Элис. Промолчать и уйти.
– В тот момент, когда я била его по яйцам, я молчала.
– Ты выпила, да? С утра! – воскликнул он.
– Я не пила, – возразила Элис.
– Дыхни!
Она наклонилась к нему и дыхнула. К своему удивлению, Питер ничего не почувствовал. Они уже подъезжали к дому.
– Ладно. Но я откладывал на новую машину!
– Можешь взять, что потерял, из моей ячейки.
– Ты же не думала, что я не собирался этого сделать? – насмешливо спросил он. Машина остановилась у подъездной дорожки. – Выходи, мы приехали. Глотнешь хоть каплю – будешь спать на улице.
– А воды? – Она нарочито сделала голос утрированно-умоляющим. – О, мастер, не оставите же вы меня, вашу верную слугу, ссыхаться от жажды! Прошу, помилуйте, Господин!
– Не смешно. – Но уголки его губ заулыбались, этого она и добивалась.
Элис открыла дверь и вышла из машины, захлопнула дверь и проследила за удаляющимся братом. Затем, убедившись, что он скрылся из виду, она направилась не в сторону дома, а в сторону ближайшего продуктового магазина.
Встав у стеллажа с пивом, она перебрасывала взгляд с алкогольного на безалкогольное и обратно – с безалкогольного на алкогольное. Элис стояла неподвижно на одном месте так долго, что консультант в магазине поинтересовался, все ли у нее в порядке. Она ответила, что все в порядке. А потом тихо сказала, что пошло оно все к чертовой матери, развернулась к стеллажу с газировкой, схватила банку колы и направилась к кассе. На кассе она взяла шоколадный батончик и сухие салфетки, а потом заскочила в аптеку за аспирином.
Вернувшись домой, Элис тут же уселась на диван, включила телевизор, положила таблетку аспирина в рот, открыла банку с газировкой и запила. Внезапно, что-то на экране привлекло ее внимание. Новости. По ним показывали цензурные фотографии убитых людей: молодого парня и пожилой леди. Элис прибавила звук и услышала голос телеведущей: Из психиатрической лечебницы в Мидленде сбежал пациент с садистскими наклонностями, бывший уголовник и убийца. Рядом с лицом телеведущей всплыла очень некачественная фотография: безобразного вида, бородатого, лохматого мужчины. Трудно было разглядеть его черты лица, но с такой характерной стрижкой трудно было бы спутать его с кем-то. Имя сбежавшего – Роберт Уорнес. В день его побега было совершено два убийства, и по подозрениям полиции, они были совершены Уорнесом. Скорее всего, преступник движется по направлению к Гленни. Будьте бдительны.
– 3 –
ЗЛОВОННЫЙ СИГАРЕТНЫЙ ДЫМ
– Мне трудно, Питер, – заныла Элис. – Меня так и норовит сорваться каждый раз. Ты не представляешь, насколько сильно это походит на пытки.
– Поэтому ты хочешь, чтобы я тебя поддержал? – Этот вопрос звучал, скорее, как утверждение.
– Да.
– Что-ж, – Питер приподнялся с кресла, улыбнулся сестре, – я пойду, пожалуй.
– Лицемер!
– Да неужели. – Парень стоял у раковины, спиной к Элис, и наливал воду в чайник. – Я вот, например, не замечал за собой распития чего-то крепче чая.
– Глупо. Кофе крепче чая.
– Я пью без кофеина.
– Еще ты пьешь колу.
– И ее тоже без кофеина.
– Питер!
– Что? – Он поставил чайник на плиту, подошел к креслу и уселся снова. – Элис, мне нечем тебе помочь. Могу только чай с сахаром предложить. Или без сахара – как тебе угодно.
– Ты куришь.
– Канье Уэст отстойный.
– Что?
– Я думал, мы перечисляем очевидные факты.
Элис с враждой посмотрела на него. Он вздохнул, сел обратно в свое кресло, откинулся и предположил:
– Ты хочешь, чтобы я бросил курить.
– Знаешь, ты вроде говоришь правильную вещь, но с таким лицом, будто она неправильная.
– Этого не будет.
– Ты заставил меня бросить пить, а сам не можешь сделать то же самое с сигаретами. Ну и кто ты после этого?
– Сигареты – не то же самое. Скажи, тебе из-за того, что я курю, приходилось когда-нибудь ехать в соседний город, чтобы забрать меня и отвезти домой?
– Нет.
– А вот мне – да.
– Здесь дело не в том, что это не причиняет мне неудобств. Разве тебе не хотелось хоть что-нибудь в своей жизни поменять с тех пор?
Не было нужды объяснять, с каких именно пор. Насколько память их не подводила, ко всем скверным вещам они как раз и пристрастились с тех самых пор. И оба много чего они хотели поменять с тех пор.
– Да, – задумчиво сказал Питер и заметил, как чайник начал посвистывать. – Но все, что я хотел поменять в своей жизни сводилось либо к тому, чтобы прикончить себя, либо к тому, чтобы прикончить кого-то другого. Моим единственным желанием первые лет пять после этого было повеситься. Сейчас оно немного поутихло, правда, признаю, время от времени соблазн это сделать нарастает с большей силой. – Он увидел, как лицо сестры стало меняться. Ее поразило то, с какой легкостью он об этом говорил, будто шутил, но она знала, что его слова были абсолютно правдивы. – Не беспокойся, я отгоняю от себя эту мысль, как только подумаю о том, что люди на виселице опорожняются себе в штаны после того, как откинут коньки. Премерзко.
Пока Питер возился с чаем, над кухней нависла гробовая тишина, прерываемая, разве что, стуком чайной ложки о стенки кружек. Этот стук отдавался эхом по всему дому, и тут же бил обратно, вызывая звон в ушах. Элис думала о том, что ее алкоголизму положила начало смерть родителей. Видимо, у вредных привычек все же есть одно полезное свойство: они неплохо заглушают боль. Но вдобавок к этому доставляют еще и массу неприятностей.
Питер снова присел на кресло, молча протянул сестре кружку с чаем, какое-то время просто пил его, сидя в тишине. И наконец, заговорил:
– Знаешь, почему именно я закурил?
Элис покачала головой, настороженно глядя на брата. Она догадывалась, что это началось из-за сдающих нервов, но что-то в лице брата подсказывало ей, что дело совсем не в этом.
– Ты помнишь то время, где-то спустя месяц? Когда нас уже опекала бабушка. Я приходил со школы, не говорил вам ни слова, запирался в комнате и включал музыку на полную. – На самом деле, эта картина повторялась изо дня в день еще до смерти Уильяма и Аманды Кайзер. Разве что, музыка играла куда тише. – Вас я уверял потом, это было для того, чтобы вы не слышали моих рыданий. Помнишь?
– Да. Ты еще сбросил килограмм десять, потому что почти не ел и…
– Я похудел не из-за этого, – перебил ее Питер и сделал глоток. – Вообще-то, я ел нормально, как обычно, просто не ужинал. Я и до сих пор не ужинаю, привычка. А ты помнишь, как у меня начали портиться зубы тогда?
– Честно сказать, тебя бы и сейчас в рекламу зубной пасты не взяли.
– И как я просил покупать мне одежду с закрытыми рукавами, хотя было жарко.
– Да, это я помню. Ты мерз, ты говорил.
– Я не мерз. И сейчас не мерзну.
– Тогда, к чему это?
– Я был героинщиком, Элис, – сказал он.
– Что?
– Я сидел на хмуром. Недолго, я вовремя завязал с этим. А чтобы было легче, искал менее ущербную альтернативу. Вот и начал курить. Да, было тяжко, даже очень. Героиновые ломки – это дерьмово, Элис. Это когда ты потеешь как свинья, испытываешь весь спектр негативных эмоций, возведенных в четвертую степень, и жуткую боль во всем теле, чувствуешь себя беззащитным и иногда блюешь. И я справился с этим без посторонней помощи. – Питер поставил пустую кружку на стол, поднялся с кресла, и его голос стал на два тона выше: – А ты, мать твою, не можешь потерпеть ебаную головную боль несколько дней!
Она вздрогнула. Его нервозность, на фоне обычно присущего ему спокойствию, немного озадачила ее. Затем, она наблюдала за тем, как брат судорожно расстегивает рубашку. Спустив рукав, и показав свое плечо, он снова спросил:
– Видишь это? – На его плечо был налеплен никотиновый пластырь. Затем Питер достал из кармана пачку сигарет, и швырнул ее прямо в сестру. – Читай.
С подозрением взглянув на брата, Элис опустила голову и прочла: «Травяные. Без никотина.».
– Я уже недели три пытаюсь бросить. Постоянно срываюсь.
– Я не знала, Пит…
– Конечно не знала! Никто не знал. Помнишь, чем увенчались мои прошлые попытки бросить курить? Ничем. Я очень плох в борьбе с зависимостями. – Он перевел дух, немного остыл. – Не хочу, чтобы все снова разглядели во мне безвольного жирного пацаненка, который не может перестать пожирать пончики каждую свободную минуту. Помнишь, что они говорили обо мне?
Она помнила, но говорить не хотела. Тогда он надавил на нее взглядом, и она произнесла:
– “Питер Кайзер съел хот-дог, мало оказалось,
Повернулся он на бок – что-то упиралось,
Упирался там ремень, Питер Кайзер съел…”
– Хватит. – Он вскинул правую ладонь. Так обычно делал пастор, когда не выносил чего-то. Питер перенял эту привычку у него. – Видишь? Даже ты до сих пор это помнишь. Они повторяли это изо дня в день.
– Их уже здесь нет, – улыбнувшись, сказала Элис.
– Они есть. Не здесь, но у меня в голове. И они будут петь это каждый раз, когда я срываюсь.
Питер принялся надевать рубашку обратно.
– Так. – Он прочистил горло, прокашлялся. – Мы, вроде, собирались к Саймону сегодня? – Он старался звучать непринужденно, но выходило едва ли.
– Да, – коротко подтвердила сестра.
– Ну и чего ты сидишь?
В скором времени они уже были на месте. Пару дней назад Саймон попросил ребят навестить его не вечером, как обычно, а днем. Он не сказал почему, но и остальные не стали допытывать его расспросами. К тому моменту, как двойняшки подъехали к церкви, Питер уже чувствовал себя намного лучше. Они увидели, что Лили и Кельвин раскачивались на качелях, а Грейс сидела прямо на траве и распивала лимонад. Впрочем, это было не столь удивительно, потому что трава там росла такая, словно на альпийских лугах. Саймон сидел недалеко от девушки, и не как обычно, в церковном одеянии (по четвергам к нему обычно никто не ходил, и он объявил этот день своим выходным), а в рубашке и брюках. И сидел он окруженный холстами, красками и кистями, перед мольбертом, уже успев начать что-то рисовать.
– И чем вы тут занимаетесь? – Элис попыталась посмотреть, что именно рисовал пастор, заглянуть за мольберт, но он быстро среагировал и наклонил его вниз, всем своим видом показывая, что смотреть на него пока что запрещено. – Почему?
– Творец не должен показывать свою работу, пока не закончит ее. Это негласный закон любого творчества.
– Ну пожалуйста, только глазком, – присоединился умолять Питер.
– Не пытайтесь, – крикнул Кельвин, который, увидав друзей, тут же соскочил с качелей. – Он, скорее, убьет кого-нибудь, чем покажет.
– Никому не нужно незаконченное произведение, – сказал пастор. – Работодатели не платят своим сотрудникам за наполовину сделанную задачу. Вы – мои работодатели, я – сотрудник, а ваше восхищение – моя зарплата. Так что не смейте заходить за эту сторону творчества, – руками по воздуху он очертил зону, где картину было бы видно, – потому что, когда я рисую – я, в первую очередь, художник, а потом уже священнослужитель. И еще у меня острые кисти. – Он продолжил что-то малевать, и сосредоточенно, но добродушно добавил: – На столе есть лимонад, если вы вдруг захотите пить.
Ребятам не очень хотелось докучать Саймону, поэтому они оставили его в покое, налили себе домашний лимонад из большой чаши для пунша (в которой никогда не было пунша, потому что Саймон не пил алкоголь) и присоединились к остальным, разделившись на два лагеря: Питер сел с Кельвином, а Элис подсела к сестрам.
Питер, по привычке, вытащил сигарету и закурил.
– Твоя дрянь стала пахнуть как-то по-другому, – заметил Кельвин.
– Что? А, да. Это новые, не такие тяжелые. Решил поменять.
– Ты ведь, не думаешь, что если на них пишут «легкие», то они и вправду менее вредные?
– А что здесь такого?
– Надо же, я живу в этой стране меньше твоего, но на удочку маркетологов попался ты. – Кельвин и в самом деле родился в Британии, но его высказывание было утрированным. Он с родителями переехал в Америку, когда ему было семь лет. Он добавил: – Да и пахнут они намного хуже. Словно кто-то лет триста не чистил зубов.
– Не думаю, что это от сигарет.
Кельвин наклонился над дымом и, втянув его через ноздри, закашлял.
– Нет уж… кхм… это точно сигареты.
Питер втянул в себя дым. Он тоже учуял скверный запах.
– Нет. Должно быть, что-то сгнило поблизости. – Сигареты пахли обычно даже приятно, и запах не мог исходить от них. – Просто нужно отойти подальше, и чувствоваться не будет.
С этими словами они поднялись с земли и стали бродить по двору, проверяя, откуда исходит тошнотворный запах и пытаясь от него скрыться.
– Позавчера Сара повела себя как самая настоящая сука, – вздохнув, произнесла Лили, разглядывая свои обкусанные ногти и потрескавшийся черный лак на них. Она подумала про себя, что надо бы их обновить.
– Лили! – Грейс не очень любила, когда ее сестра разбрасывалась такими фразами в сторону близких людей. Не из-за того, что слово “сука”, якобы, взрослое. Она и сама не брезговала такими выражениями в ее возрасте. Просто, она понимала, что позже Лили будет жалеть о своих словах.
– Что она сделала? – поинтересовалась Элис.
– Где-то неделю назад мы договорились, что съездим в торговый центр: мне нужно было купить чехол для гитары, а ей – какую-то книжонку. В общем, я собралась, надушилась, стою уже при параде, собираюсь выходить, и тут она звонит мне и говорит: “Прости, Лили, сегодня не выйдет.” – Девочка неприятно исказила свой голос, выделяя речь подруги. – Я спрашиваю ее, мол, почему сегодня не выйдет? Она говорила, что планов у нее никаких нет, да и родители у нее не из строгих, запретить погулять вот так внезапно не могут, а она мне: “Понимаешь, Джеймс позвал меня к себе.” Джеймс позвал! Вы можете поверить? Она променяла свою лучшую подругу на какого-то прыщавого реперка. Немыслимо просто!
– Говорю же, это от твоих сигарет! – послышался голос Кельвина.
– Ну или где-то поблизости сдохла кошка, – спокойно возразил Питер.
– Готово! – радостно воскликнул Саймон, взмахнув кистью в последний раз. – Теперь вы можете на это посмотреть.
Впятером ребята окружили пастора со всех сторон, желая увидеть картину. Они думали, что он изображал деревья и холм, возвышавшийся над городком, но оказывается, все это время он изображал их, и, между прочим, по памяти, потому что никто из них не сидел неподвижно.
Восхищенные возгласы тут же посыпались на Саймона, словно лепестки со старой розы под порывом ветра.
– Я пойду, положу ее на чердак, к остальным картинам.
Он поднялся, отряхнулся от земли и побрел в церковь с набитыми художественными принадлежностями руками. Питер и Кельвин предложили ему помощь, но он ответил, что еще не настолько стар, и в силах справиться сам. На чердаке Саймона расположились все его лучшие работы со времен колледжа. Там были и немногочисленные портреты, и пейзажи, и так ненавистные им натюрморты. Он никогда не видел смысла в натюрмортах: зачем изображать бездушные предметы, композиции, нарочно сотворенные человеческими руками, когда можно рисовать людей и природу? Эти натюрморты остались у него с колледжа и лежали в самом низу ящиков.
– Вы не чувствуете неприятный запах? – внезапно спросил Питер у девушек.
– Да, от Питера, например? – добавил Кельвин.
– Заткнись, –сказал Питер в ответ на язвительное замечание.
– Вообще-то, я учуяла, – сказала Грейс, принюхиваясь.
Лили и Элис последовали ее примеру и тоже напрягли ноздри.
– Ну и вонища, – подтвердила Лили, кривясь от отвращения. – Если это от Питера, то я не удивлена.
– И ты тоже заткнись, – сказал парень, наставив на нее палец, и снова принюхался. – Мои сигареты так не пахнут. Это запах тухлятины. Где-то что-то сгнило, и нужно найти и выбросить это, если мы не хотим вдыхать эти благовония до вечера.
У подножия холма, на котором стояла церковь, протекал чистейший водоток, шириной не больше метра. Конечно, из этого водотока никто не пил, кроме животных, но у него часто собирались поплескаться соседские детишки, и родители отпускали их со спокойной душой, зная, что в водотоке было неглубоко, и детишки смогут там утонуть только в том случае, если им кто-то с этим поможет. Да, немного цинично, но в то же время и странным образом оптимистично.
Саймон, наконец, спустился обратно к друзьям, и усевшись за столик, стал потягивать еще прохладный лимонад.
– Знаете, я думаю, не нарисовать ли мне еще что-нибудь. Все-таки, вдруг на следующей неделе не будет времени, и я буду жалеть о том, что не использовал эту возможность…
– Ты чувствуешь запах? – спросила Грейс, не нарочно прервав его.
Пастор насупился и попытался принюхаться:
– Нет, я не чувствую.
– Да как же это? – спросил Кельвин. – Разве ты не чуешь эту вонь?
По правде говоря, запах стоял в воздухе столбом. Было странно, что все заметили только сейчас.
– Честно признаться, я последние два дня вообще ничего не чувствую. Врач прописал мне таблетки от рассеянного склероза. Спазмы-то прошли, но пришлось ради этого пожертвовать обонянием. А что за вонь?
– С гнильцой, – сказал Питер.
– Знаете, кошка Блэквудов в последнее время поплохела, и стала ко мне частенько захаживать. Старая уже была. – Он усмехнулся. – Наверное, хотела попасть в кошачий рай. Может быть, это она где-то поблизости издохла? – Он увидал искривленные физиономии ребят. – Что, и правда, такая уж жуткая вонь? – Все закивали, и он поднялся. – Пойдемте, поищем вдоль берега.
И они стали спускаться вниз, по зеленому холмику, усеянному луговыми цветами: синими васильками, белоснежными бубенчиками, ромашками, лютиками и алыми маками. Но больше всего на том холме росло одуванчиков. Они были будто нарисованы на полотне, настолько красочно и нереалистично выглядели.
– Разве запах гниения малюсенькой кошки можно учуять издалека? – спросила Лили. – Мне кажется, сдох кто-то побольше. Конь, например. Боже, это невыносимо! – Она закрылась воротником футболки от неприятного запаха.
– Страшно представить, что с тобой случилось бы, побывай ты в комнате Элис во время ее очередного запоя, – сказал Питер.
Никто не посмеялся.
– Или в комнате Питера, если он наестся бобов, – сказала Элис.
Все рассмеялись.
– Я их не ем, – с каменным лицом возразил Питер, и это было правдой. Привередой он был теперь не только в одежде, но и в еде.
– Запои у меня не очередные, а с большими интервалами. Все мы врем ради красного словца.
Они спустились с холма и стали идти вдоль протоки, пока не набрели место, недалеко от импровизированной дамбы из куска бурого шифера. Здесь запах и впрямь невозможно было терпеть. Кошек нигде не было. Да и других животных тоже. Мертвых – тем более.