25 удивительных браков. Истории из жизни известных христиан

Много лет Нелл удерживала мужа от поездок в большие города. Она вела статистику, которая говорила, что, если население города превышало тридцать тысяч человек, кампания проходила с гораздо меньшим успехом, чем обычно. «Если жителей так много, – говорила она, – то невозможно достучаться до каждого из них». Они стремились к тому, чтобы обратить двадцать процентов населения каждого города, в который приезжали.

За первые десять лет евангелизационной работы Билли девяносто процентов собраний было им проведено в городах с населением, не превышающим десять тысяч человек, но постепенно они стали принимать приглашения и в более крупные города. К 1914 году Билли уже выступал в таких городах, как Денвер, Питтсбург, Филадельфия, Канзас-Сити, Детройт, Бостон, Нью-Йорк, Чикаго, Вашингтон, Атланта и Лос-Анджелес. Наряду с размахом евангелизационных кампаний росла и команда. К 1917 году штат насчитывал множество сотрудников, среди которых был и Гомер Роудхивер, известный музыкант. Кроме жены Билли с ним сотрудничало еще шесть женщин. У него был и личный массажист, бывший боксер-профессионал, который ставил его на ноги после каждого из изматывающих его выступлений.

Хотя их старший сын Джордж в 1917 году и был назначен бизнес-менеджером, все решения принимала Нелл. Без ее одобрения не принималось ни одно серьезное решение. Она определяла маршрут кампании и разрабатывала график. Позже она говорила о муже: «Будучи непревзойденным в деле проповеди, во всем остальном он зависел от меня. Его трясло, если меня не было рядом. Без меня он был совершенно беспомощным».

Накануне начала кампании Билли становился непредсказуем. Иногда он в гневе набрасывался на кого-нибудь. Если он чувствовал хоть тень пренебрежения к себе, то переживал это как тяжелейшее оскорбление, запирался в комнате и дулся, как маленький мальчик. В таких случаях Нелл всегда выступала миротворцем. Как она сама выражалась: «Моя работа – быть буфером». Когда он отдыхал, никому не позволялось тревожить его. Нелл действительно была своего рода посредником между Билли и остальным миром. Биограф Ли Томас пишет, что Нелл «присматривала за ним, как курица за своими цыплятами».

С 1908 года Билли и Нелл отдавали распоряжение местным комитетам арендовать частный дом (или несколько домов) к приезду команды, где все могли бы разместиться вместе. За еду обычно садились как большая семья, и общая атмосфера за столом напоминала совещание. Билли и Нелл сидели во главе стола, слушая доклады присутствующих. Билли все называли «боссом». К Нелл обычно обращались как к миссис Санди, хотя некоторые называли ее, как Билли – «Ма».

Они оба молились очень неформально. Нелл это делала примерно так: «Отец, это Ма. Ты знаешь, что мистер Смит пригласил нас в Питтсбург. Что нам делать?» В ее молитвах, как и в молитвах ее мужа, никогда не появлялось слов вроде «еси» или «аз».

Все в команде обожали Билли. И он искренне наслаждался этим, относясь к сотрудникам примерно так же, как известный спортсмен к своим фанатам. Кроме того, он очень любил розыгрыши. Если иногда он и срывал на ком-нибудь раздражение, испытывая большие психологические нагрузки, то все это быстро забывалось и все друг друга прощали. К Нелл, напротив, относились очень уважительно, но без особенной теплоты. Она хотела, чтобы ей подчинялись, и добилась этого. Будучи очень работоспособной, она требовала того же и от других.

Куда бы Билли ни приезжал, его везде встречали как знаменитость. Когда ему было пятьдесят пять, он отправился на завоевание Нью-Йорка. Он оставался все таким же крепким, стройным и гибким человеком. Его манера проповедовать не претерпела изменений. Ростом в пять футов восемь дюймов, он очень изящно носил безупречный деловой костюм. Едва ли он был похож теперь на деревенского парня из Айовы.

Когда наступал день открытия кампании, становилось понятно, почему Билли часто бывал накануне нервным и раздражительным. Толпы народа приходили к дверям за восемь-десять часов до начала. Чтобы спокойно пройти внутрь, Билли и Нелл часто приходилось прибегать к помощи полиции. Во время кампании в Филадельфии в первый же день на его проповедь пришли семьдесят тысяч человек. Еще тридцать пять тысяч не смогли попасть в зал.

В больших городах Билли оставался по восемь-десять недель. Обычно пик интереса к его выступлениям приходился на последние дни. В Нью-Йорке, например, в день закрытия пришло на семь тысяч человек больше, чем обычно.

Каждый вечер накануне служения Билли репетировал проповедь, даже если он уже и произносил ее сотни раз в других городах.

А в начале собрания он всегда представлял аудитории свою команду. После представления ассистентов, директора, руководителя хора и солиста он обычно подзывал Нелл. «А это Ма», – говорил он. И говорил он это очень тепло, с явным обожанием.

Спорным моментом в служении Билли были добровольные пожертвования, из которых выплачивалась зарплата персоналу, равно как и самим Билли и Нелл. Суммы собранных пожертвований ими не скрывались. Никогда прежде размеры собранных пожертвований проповедниками не разглашались. Так что пресса получила уникальный шанс. На заре карьеры Санди пожертвований едва хватало на пеленки его детям. Но когда он перенес свою деятельность в крупные города, пожертвования достигли сумм, которые и сегодня кажутся астрономическими.

У Билли было разумное объяснение этому феномену. Он рассуждал так: «Многие деноминации тратят несколько сотен долларов на обращение к Христу одного человека. То, что я получаю за свою работу, составляет около двух долларов за душу, и мои доходы в пропорции на количество обращенных меньше, чем у любого другого из нынешних проповедников».

В начале своего служения, летом, когда не было евангелизационных собраний, Билли отправлялся в поездки по маленьким городкам Среднего Запада. Маклафлин пишет: «Проповедники, подобные Санди, выступали в перерывах между чревовещателями, лекторами, гипнотизерами, оперными певцами, акробатами, виолончелистами, менестрелями, актерами и колдунами. Такие представления организовывались через агентства и обеспечивали постоянную работу на все три летних месяца».

В одной из таких летних поездок Билли написал свою знаменитую «Проповедь о выпивке». Движение за принятие сухого закона тогда как раз начало набирать силу, и эта проповедь стала самой известной. Соответственно, Билли на долгие годы стал одной из значительных фигур этого движения. Трудно сказать, оказал ли он какое-либо влияние на принятие сухого закона и какова роль этой «Проповеди о выпивке» в его служении. Однако несомненно, что многие из тех, кто принял тогда решение бросить пить, не имели никакого интереса к Иисусу Христу как к Господу и Спасителю.

В 1910 году Билли и Нелл купили дом в Вайнона-Лейк (Индиана) и переехали туда жить всей семьей. Они были там в хорошем окружении. Там жил уже вышедший на пенсию проповедник Дж. Уилбур Чепмен, там же каждое лето собиралась на конференции Международная ассоциация проповедников.

Дом в Вайнона-Лейк был десятикомнатной виллой на берегу озера. Это было большое, но не вычурное здание. Билли говорил, что его постройка обошлась ему в 3800 долларов. Внутри на стенах висели портреты членов семьи Санди и картины, которые Нелл писала в молодости. Билли старался проводить как можно больше времени на воздухе, работая в саду. Кроме того, семейству Санди принадлежала плодовая ферма в Худ-Ривьер (Орегон), где они тоже часто бывали летом.

Репортер из «Трибьюн» как-то брал интервью у супругов Санди в их доме в Вайнона-Лейк. Он записл также и неформальную часть разговора между супругами. Посреди интервью Нелл повернулась к Билли и сказала:

– Папа, нам бы надо заняться рассадой, как раз дождь собирается.

– Да, пожалуй.

– Ты ее не пересаживал? (Билли молчит). Там стоит ведро. Может, стоит использовать его?

– Хорошо.

Спустя минуту умиротворенный Билли Санди пересекает газон с огромным ведром рассады. Жена показывает ему, где сажать, а сама подзывает маленького Билли (их младшего десятилетнего сына) и отправляет его на урок музыки.

Один из сыновей написал ей в письме: «Дорогая Мама, Главный Менеджер, Главный специалист по решению проблем, Главный целитель скорбей мира…» Так относились к ней близкие.

Билли любил Нелл. В этом нет сомнений. Его частные письма полны теплых фраз: «Любимая, я едва могу дождаться встречи с тобой».

Пиком карьеры Билли и Нелл стали годы с 1914-го по 1918-й. Когда окончилась Первая мировая война, успех Билли пошел на спад. Он провел евангелизационные кампании практически во всех крупных городах Америки. А теперь он снова сосредоточился на небольших городках. Пришли и печали. Лучший друг Билли, Уилбур Чепмен («Почти член моей семьи, – вспоминал Билли, – я очень любил его»), умер в 1918 году.

Потом начались проблемы и в семье. Проблемы, которые «Ма», хотя ее и считали главным специалистом по их решению, решить все же не смогла.

Старший сын, Джордж, менеджер нью-йоркской компании, в 1923 году совершил попытку самоубийства. В 1923 году его арестовали, затем выпустили на поруки, потом снова арестовали за неявку в суд и кражу автомобиля. В 1930 году он развелся с женой, а в 1933-м – выпрыгнул из окна шестого этажа, остался калекой и спустя несколько лет умер от полученных тогда травм.

Второй их сын, Билли-младший, в 1927 году развелся с женой, в 1928-м – женился вновь, а в 1929-м опять развелся. Причиной было его крайне жестокое обращение с женщинами. В возрасте тридцати семи лет он погиб в автомобильной катастрофе недалеко от Палли Спрингз (Калифорния).

Самый младший из сыновей, Пол, бежал в Европу от преследовавших его кредиторов (с которыми впоследствии расплатились его родители) и в возрасте тридцати трех лет погиб в авиакатастрофе.

Но смерть их единственной дочери Хелен стала, пожалуй, самой большой трагедией. Хелен всю жизнь отличалась слабым здоровьем. И вот, в возрасте сорока двух лет, она заболела пневмонией и умерла. Нелл говорила, что Билли был «просто раздавлен».

В тот год у Билли на нервной почве случился сердечный приступ. Он проповедовал в небольшой церкви в штате Айова. Внезапно он покачнулся, и руководитель хора бросился к нему, чтобы не дать ему упасть. Но Билли отказался остановить службу. Он попросил руководителя хора вместо него призвать людей к покаянию, а сам оперся на кафедру, чтобы не потерять равновесия. Он сказал: «Я лучше умру прямо здесь, чем уйду отсюда». Многие из присутствующих покаялись и открыто исповедовали Христа как Спасителя.

Билли оправился от этого приступа, но через два года скончался. Ему было тогда семьдесят три. Он отдал «Ма» распоряжения о своих похоронах: «В моем присутствии ни о каком трауре и речи быть не может».

Билли писал незадолго до смерти: «Мне безразлично, что обо мне пишут… Я есть и всегда был просто Билли Санди, который старался и старается исполнить волю Божью, проповедуя Иисуса распятого и воскресшего ради наших грехов».

За свою жизнь Билли проповедовал более чем ста миллионам людей и около миллиона обратил к вере. Нелл прожила почти на двадцать лет дольше мужа, почти не покидая своего дома в Вайнона-Лейк, Индиана. Брюс Локерби в своей книге о Билли Санди пишет: «Пожалуй, ни одна другая женщина в истории христианства в Америке не сыграла такой громадной роли в жизни мужа… Он зависел от нее».

Билли был звездой сцены, и его имя сияло огнями рампы. Но режиссером и продюсером была «Ма».

Библиография

Ellis, William T. Billy Sundаy: The Man and His Message. Philadelphia: John C. Winston, 1936.

Lockerbie, D. Bruce. Billy Sundаy. Waco, Tex.: Word, 1965.

McLaughlin, W. G., Jr. Billy Sundаy Was His Real Name. Chicago: University of Chicago Press, 1955.

6. Я не променяла бы тебя ни на что на свете
Уильям и Мэри Брайен

На обручальном кольце своей жены он сделал надпись: «Убедил – 1880 / Победил – 1884». Первая дата – год их помолвки, вторая – год их свадьбы.

Но сегодня Уильям Дженнингс Брайен не известен какими-либо победами. Трижды он участвовал в президентских выборах от демократической партии и трижды проиграл. При президенте Уилсоне он был Государственным секретарем и вышел в отставку перед самым началом Первой мировой войны. Он участвовал в «Обезьяньем процессе» на стороне Скоупса против Клэренса Дэрроу, и, хотя суд признал его победу, он несомненно проиграл, ибо таков вердикт общества.

Брайена-оратора высмеивают как напыщенного пустозвона, самодовольного и ограниченного. Его язвительный современник Г. Л. Менкен назвал Брайена «шарлатаном, фигляром, шутом без малейшего чувства собственного достоинства, человеком от сохи». Очевидно, что Уилл не был всеобщим любимцем. Но почитатели называли его величайшим из нерукоположенных проповедников в американской истории.

А его жена Мэри? Каково это – быть женой политика, который проигрывал гораздо чаще, чем побеждал, и которого освистала его собственная партия?

Мэри всегда «была в его углу», как тренер боксера-профессионала, ободряла его, давала советы, как действовать в следующем раунде, и «обрабатывала его раны».

Мэри принимала его таким, каким он был: прогрессивным в политике и консервативным в религии. Большинству людей было трудно постигнуть этого человека. Но Мэри, конечно, не была в составе этого большинства. Она не только прекрасно его понимала. Она помогла ему стать тем, кем он стал. И они вместе старались сохранить романтическую любовь, которая возникла между ними еще в те времена, когда они учились в колледже.

Познакомились они еще студентами. Это было в 1879 году, в день открытых дверей женской Джексонвиллской академии, которую парни из Иллинойского колледжа (ныне это Иллинойский государственный университет), располагавшегося по соседству, называли не иначе как «жуткая дыра для ангелов».

На одной стороне зала собрались девушки с высокими прическами, в кринолинах. На другой стороне – юноши. Они пожирали глазами друг друга. Между ними стоял огромный стол, на котором красовалось множество видов выпечки и огромный спиртовой чайник. Когда молодежь стала постепенно подтягиваться к центру зала, Уилл Брайен обратил внимание на красивую сероглазую девушку. Между ними оказался большой поднос с домашним печеньем (а Уилл очень любил печенье), и так завязалась беседа. Он сразу же оценил ее чувство юмора. И оценил ее внешность. Короче говоря, ему понравилось в ней абсолютно все. Уилл почувствовал, что влюблен.

Однако этого нельзя было сказать о Мэри. Об Уилле она отозвалась как о «симпатичном, высоком, широкоплечем парне». Но у него был слишком большой нос, а волосы уложены с пробором, «наводящим тоску своей безупречностью». Однако такой широкой улыбки, как у него, она никогда раньше не встречала. Кто-то заметил: «Этот парень в состоянии сам себе что-нибудь прошептать на ухо».

Но что не понравилось Мэри больше всего, так это то, что Уилл был «слишком правильным». Один биограф написал, что он «буквально светился честностью». Мэри тоже так показалось. Но потом она решила, что лучше встречаться с излишне честным парнем, нежели с таким, у которого явные сложности по этой части.

Уилл снимал комнату в доме местного врача, чья жена полагала, что ее главное жизненное призвание – быть свахой. Решив, что Мэри Бэйрд и Уилл Брайен – идеальная пара, она заочно расхвалила их друг другу и устроила им свидание в доме преподавателя, обучавшего Уилла латыни.

Когда мать Мэри заболела и отправилась в джексонвиллский санаторий, у Уилла появился достойный предлог для встреч с Мэри. Они вместе ездили навещать ее маму. И все же это обернулось неприятностями. Хотя разрешение матери у Мэри на это было, в школе, где она училась, отнеслись к этим совместным прогулкам крайне неодобрительно. Мэри временно исключили из школы.

После этого директор, считавший своим долгом лично убедиться, что никаких тайных рандеву с Уиллом Брайеном больше нет, проводил Мэри на поезд и не уходил с вокзала до тех пор, пока поезд не скрылся из виду. Чего он никак не мог предположить, так это того, что Уилл прячется в багажном вагоне. Когда поезд тронулся, юноша сразу же отправился на поиски Мэри.

Поездка эта стала для Мэри решающей в ее отношениях с Уиллом. Он любил шутить, но никогда не был к ней невнимателен. Он чрезвычайно серьезно относился к жизни. Был крайне целеустремленным. И он задавал ей очень серьезные вопросы. Спрашивал, кем она хочет стать в будущем, насколько важен для нее Христос и часто ли она молится. Никогда раньше ей не задавали таких вопросов. Сначала это казалось ей бесцеремонным вмешательством в ее частную жизнь. Но вскоре она оценила интерес Уильяма к вещам, которые действительно были важны в жизни, и его интерес к ней лично. В поезде Мэри поняла, что у них с Уильямом одна дорога.

Следующей осенью, когда Мэри позволили вернуться в школу, Уилл не терял времени понапрасну. На пятьдесят долларов, выплаченных ему в качестве премии на конкурсе ораторов, он купил кольцо и в День благодарения отправился в дом Бэйрдов просить у отца Мэри ее руки.

Ее отец, как говорила Мэри, «был джентльменом старой школы. Высоким, сдержанным и величественным». Он легко мог сбить спесь с любого двадцатилетнего юноши.

«Надеюсь, что он тебя не испугает, – пишет Мэри Уиллу накануне его похода, – хотя мне кажется, что говорить с ним будет очень тяжело». Отец ее – человек упрямый, предупреждает она, но даже если он откажет, то есть вероятность, что он еще изменит свое решение. «Есть партия, которая может его переубедить и, безусловно, займется этим», – сообщает она по секрету.

Уилл подумал, что лучше всего обосновать свои доводы каким-нибудь отрывком из Писания. «Мистер Бэйрд, – обратился он к своему будущему тестю, – последнее время я много читал Притчи, и вот что говорит Соломон: „Кто нашел добрую жену, тот нашел благо и получил благодать от Господа“».

Бэйрд знал, к чему клонит этот молодой человек, и после некоторого раздумья медленно проговорил: «Да. Соломон так говорил. Но Павел считает, что тот, кто вступает в брак, делает хорошо, а тот, кто остается безбрачен, делает лучше».

Брайен не напрасно учился в колледже ораторскому искусству. Дебаты вести он умел. Он прокашлялся и возразил: «Да. Павел так говорил. Но если имеется разногласие, касающееся какого-либо вопроса, то должно отдавать предпочтение мнению более сведущего человека. И мне кажется, сэр, что в данном случае более авторитетным следует признать мнение Соломона. Ведь Павел не был женат, а у Соломона было несколько жен».

Уилл покорил мистера Бэйрда. Но пройдет еще четыре года, прежде чем они с Мэри поженятся.

В период ухаживания общались они в основном через почту. Мэри совсем не была в восторге от эпистолярного стиля Уилла. Его тон часто звучал поучительно, слишком величаво и был далеким от обыденных проблем. Часто создавалось впечатление, что пишет священник или адвокат, но уж никак не ее жених. Мэри писала ему с гораздо большей прямотой. Если она злилась на него, то так и говорила. Если считала, что он слишком холоден с ней, – не стеснялась заявить ему об этом. К счастью, Уилл был способен принимать такой стиль общения и умел посмеяться над собой.

Иногда его письма свидетельствуют о чувстве юмора. Он пишет: «Как, ты думаешь, я выгляжу без усов? Я так долго холил и лелеял это внешнее проявление мужественности, а тут вдруг взял и сбрил. На меня произвела огромное впечатление страшная истина, гласящая: „Ломать – не строить, душа не болит“. Неделями я наблюдал за их ростом, напрягая зрение. И вот в минуту уничтожен итог всех моих усилий».

Но у Уилла были и более важные заботы, чем усы. Помолвка стала одним из трех важнейших моментов в его студенческой жизни. Двумя другими были деноминация и профессия. Поскольку отец его был баптистом, а мать – верным членом методистской церкви, Уилл, будучи еще ребенком, решил для себя, что по воскресеньям с утра будет ходить в баптистскую церковь, а вечером – к методистам. Но когда в городе проводилась евангелизационная кампания пресвитерианской церкви, он стал ходить к пресвитерианам, где и произошло его обращение. Хотя он и расценивал это событие как принятие на себя обязательств перед Иисусом Христом, оно не внесло существенных изменений в его образ жизни. «Я вырос в христианской семье. Поэтому мое обращение не изменило ни моих привычек, ни течения моих мыслей. Вряд ли я мог стать добродетельнее… Мои родители воспитывали во мне добродетель с детства».

Однако в колледже Уилл столкнулся с некоторыми трудными вопросами, касавшимися веры: с теорией эволюции, с мнением ученых о рассказе о потопе, об исторической достоверности событий, излагаемых в Библии, и прочее. Однажды он даже написал Роберту Ингерсоллу, известному философу-агностику, стремясь добиться от него ответов на эти вопросы. Но внутренняя борьба продолжалась недолго, и Уилл, веря, что «раз есть Творение, то есть и Творец», положился на авторитет Библии.

В том, что касается его призвания, Уилл тоже некоторое время колебался. Когда ему было восемь лет, он хотел стать баптистским проповедником. Но он передумал, когда осознал, что сначала ему нужно будет принять крещение погружением. Когда ему исполнилось десять, он решил, что станет фермером, но сельское хозяйство тоже вскоре перестало его привлекать. А когда ему исполнилось двенадцать, его отец принял участие в выборах в Палату представителей и недобрал всего двести сорок голосов. Захватывающая выборная кампания произвела на Уилла такое сильное впечатление, что он решил стать политиком. Предав свою жизнь Иисусу Христу в возрасте четырнадцати лет, он не оставил и своей преданности политике. Просто теперь он твердо решил стать христианским политиком.

В колледже Уилл зарекомендовал себя тем, что прыгал в длину лучше всех в округе. И тем, что произнес от своего класса прощальную речь на выпускном вечере. Уилл становился хорошим оратором.

После колледжа он поступил в юридическую школу в Чикаго, разлучившись с Мэри на два года. Он много писал ей и просил набраться терпения в ожидании их брака. До свадьбы он хотел окончить школу и устроиться на адвокатскую работу. Уилл писал, что сможет жениться не раньше, чем начнет зарабатывать пятьсот долларов в год.

Еще учась в юридической школе, он стал нотариусом. На обороте своего первого официального документа он написал: «Я, У. Дж. Брайен, нотариус округа Кук, штат Иллинойс, сим удостоверяю, что этого дня сего года, должным образом принеся присягу, торжественно заявил, что я действительно люблю Мэри Э. Бэйрд больше, чем кого-либо другого на этом свете и что я всегда буду любить ее, буду добр к ней и приложу все усилия к тому, чтобы сделать ее счастливой». Надпись, конечно, шуточная, но Уилл вкладывал в нее свои истинные чувства.

Окончив школу, Уильям вернулся в Джексонвилл и поступил на работу в юридическую фирму. 4 июля 1883 года он прикрепил на входе в офис соответствующую вывеску. Уилл всегда предпочитал совершать значительные вещи в особые, памятные дни.

За первый месяц практики он заработал девять долларов шестьдесят центов. Позже он вспоминал об этом времени так: «С каким чувством тревоги и надежды я приколачивал свою скромную табличку „У. Дж. Брайен, адвокат“ у главного входа! Я ожидал наплыва клиентов… Дни шли, и я прислушивался к шагам людей, спешивших по лестнице на второй этаж. Услыхав, как поворачивается ручка двери, я весь напрягался лишь для того, чтобы узнать, что посетитель направлялся к мистеру Брауну, мистеру Керби или мистеру Расселу».

Уилл начинал уже подумывать о том, чтобы переехать в Канзас или Нью-Мехико, где было меньше юристов и больше шансов зарабатывать достаточно для содержания семьи. Но Мэри была терпелива и полна уверенности в успехе, «как и во все последующие черные дни», – пишет биограф. «Не отчаивайся, – пишет она ему на исходе третьего года их помолвки, – ведь сейчас ты идешь по самой теснине».

Следующий, 1884 год принес несколько большие доходы, и они стали строить планы на свадьбу. «Я репетирую „И наделю тебя всеми дарами земными, которые имею“, – так, чтобы это звучало внушительно, пишет Уилл. – И только попробуй засмеяться, когда я это произнесу. В решающий момент я просто откажусь тебя поцеловать».

1 октября 1884 года, спустя четыре года после помолвки, они поженились. На обручальном кольце Мэри Уилл написал: «Убедил – 1880 / Победил – 1884».

Уилл начал строить дом в Джексонвилле для своей невесты, но закончить строительство к свадьбе он не успел, хотя с момента помолвки и прошло четыре года. И вот, после медового месяца жить им было негде. Решение Уилла? Ему следовало вернуться к своей практике в Джексонвилле, а Мэри пожила бы пока в доме родителей, в ста сорока милях к югу от города. Поскольку оба они гордились своей практичностью, то твердо решили именно это и осуществить.

Как бы не так.

Мэри выдержала четыре года разлуки с человеком, с которым была обручена, но после свадьбы – это уже было для нее слишком. Через пару недель она просто-напросто упаковала свои вещи и отправилась в Джексонвилл, к мужу. Дом все еще не был достроен, и до окончания работ они жили у друзей. Мэри была самостоятельным человеком. Курс прокладывал Уилл, но, если корабль шел на рифы, она брала управление на себя, как опытный штурман. Уилл не возражал. У его матери был очень похожий характер. Мэри не просто ассистировала, она была полноправным партнером. Планы вырабатывались совместно. Кстати, одна из первых тем, которую они всерьез обсуждали, касалась свободного времени. Друзья звали их в теннисный клуб. Но Уильям и Мэри решили учиться. Уилл посвятил себя книгам по экономике. Романтическим подарком от Мэри на день его рождения стала книга «Управление железными дорогами». Мэри начала ходить на курсы немецкого, всерьез изучала древнеанглийский, а потом взялась и за книги мужа.

По словам одного из биографов, «домашним хозяйством Мэри заниматься не любила». Зато она любила учиться и дискутировать с мужем. Но обстановка в доме Брайенов не походила на клуб интеллектуалов. По крайней мере после рождения их первого ребенка, который появился на свет за день до первой годовщины свадьбы. Вскоре к ним переехали и родители Мэри. Они нуждались в ее помощи. Мать была хронически больна, а отцу грозила слепота.

Со стороны казалось, что Уилл и Мэри Брайен обосновались в Джексонвилле всерьез и надолго. Ничуть не бывало. Уилл был неутомим. Он чувствовал, что способен на нечто большее, нежели частная юридическая практика и тихая семейная жизнь в маленьком городке на Среднем Западе. Хотя он был президентом местного отделения АМХ и преподавал в воскресной школе, ему было здесь тесно. Он рвался в политику. А боссы штата Иллинойс не ждали таких, как Брайен, с распростертыми объятиями.

И вот в 1887 году, вернувшись из деловой поездки в Линкольн (Небраска), Уилл спросил Мэри, не будет ли она возражать против переезда туда. «Ты знаешь Джексонвилл, – ответила она, – ты видел Линкольн. Если ты думаешь, что такая перемена будет к лучшему, то я с удовольствием поеду». То же сказали и ее родители. Их одобрение было очень важно, поскольку Уиллу и Мэри нужны были деньги на постройку нового дома в Линкольне, а отец Мэри мог дать взаймы без процентов.

1 октября, в очередную годовщину их свадьбы, Уилл отправился в Линкольн, оставив на время Мэри, двухлетнюю дочь и тестя с тещей. Он пообещал прислать за ними сразу же, как построит дом. Со временем такие разлуки с женой стали привычной вещью, поскольку переездов им еще предстояло очень много. В Линкольне он ночевал в офисе, на кушетке для посетителей, а питался в основном яблоками.

Вновь собравшись все вместе в Линкольне, они восстановили свои джексонвиллские занятия. Он снова стал преподавать в воскресной школе и возглавил отделение АМХ. Мэри была недовольна его активным участием в деятельности этой организации. Собрания АМХ проводились каждое воскресенье в 16 часов, а Мэри считала, что муж должен быть в это время дома, с семьей. «Эти собрания ломают весь выходной, – жаловалась Мэри, – мы, конечно, кладем эту жертву на алтарь, но с такой неохотой, что ангел, ведущий учет, вряд ли ставит галочку в своем списке». Тем не менее Уилл всегда находил время и на семейные молитвы, чтение Писания и пение гимнов.

Мэри и Уильям, которым еще не было тридцати, образовали женский и мужской дискуссионные клубы и скоро стали заметными фигурами в городе. Через несколько месяцев Уилл стал председателем местного комитета демократической партии. Его публичные политические речи делали Уилла все более и более популярным в обществе.

Он порой удивлял сам себя. Как-то утром, после произнесенной накануне речи, он сказал жене: «Ты знаешь, я очень странно себя чувствую. Вчера вечером я обнаружил, что обладаю властью над аудиторией. Я могу вести этих людей туда, куда захочу. Я знаю это. Дай-то Бог, чтобы я сумел этим воспользоваться мудро». И, стоя на коленях, они вместе молились, благодаря Бога за этот талант.

Мэри продолжала внимательно изучать книги мужа по юриспруденции. Поступив в юридическую школу, она оказалась единственной женщиной в группе из семнадцати человек. И на экзамене ее результат стал третьим.

Зачем ей понадобилось изучать право? Она хотела как можно больше принимать участие в том, чем занимался ее муж. «Если жена не проявляет ни малейшего интереса к работе мужа и не следует за ним, когда он зовет ее, вполне может случиться, что он перестанет ее звать». Изучая право, она старалась разделять интересы мужа.

В 1890 году, когда Уиллу было тридцать, он принял решение участвовать в выборах в Конгресс Соединенных Штатов. Поскольку большинство местных жителей были за республиканцев, Мэри решила, что баллотироваться от демократической партии – пустая трата времени. Кроме того, оппоненты высмеивали Уилла, утверждая, что он «кипуч, как бутылка с содовой», и «пророчит все мыслимые беды». И тем не менее он развернул очень эффективную выборную кампанию, и легко выиграл.

Но победа была лишь самым первым этапом этого пути. Иногда Мэри очень огорчалась, слыша о нападках на Уилла. Но она знала его гораздо лучше, чем критики, и понимала, что девяносто девять процентов из того, что о нем говорили, было ложью. Его прозвали «широкоротым красноречивым мальчиком». Кто-то поддакнул: «Да, в этом рту шесть миль ширины, да вот глубины на шесть дюймов». Поначалу Мэри это задевало, но по опыту нескольких политических кампаний она поняла, что принимать всерьез эти злобные нападки просто не стоит.

Их следующий переезд опять на время разлучил Мэри с Уиллом, который отправился подыскивать дом. Переезжали они в Вашингтон, округ Колумбия. И вот Уилл, Мэри, трое их детей и отец Мэри (ее мать умерла незадолго до выборов) отправились на восток на два срока, в течение которых Уилл занимал должность конгрессмена.