25 удивительных браков. Истории из жизни известных христиан

Ожидая окончания ремонта корабля, Джон получил второе письмо от отца. Капитан Ньютон, назначенный губернатором Форт-Йорка в Хадсон-Бей, должен был вскоре отплыть из Лондона, чтобы вступить в новую должность. Зная, что не вернется в Англию ранее чем через три года, он решил помочь сыну. И потому он заехал к Кэтлеттам, чтобы поговорить о возможном союзе между его сыном и их дочерью. Он поспешил обрадовать Джона, сообщив, что с их стороны возражений нет.

Конечно же, Джон был рад узнать об этом. Ведь в последний раз, когда он виделся с семьей Кэтлетт, ему запретили даже переписку.

Это действительно была хорошая новость. Тем не менее Джон пишет в своей автобиографии: «Тогда я понял, что мне осталось получить согласие лишь одного человека. И относительно этого согласия я пребывал в такой же неуверенности, как и в первый день, когда я увидел ее».

Он ожидал новостей от тетушки Полли, но ответа все не было. Согласие родителей мало что значило, если сама Полли оказалась бы против. Молчание тетушки он мог истолковать только как отсутствие малейшего интереса к нему со стороны Полли. Он старался отвлечь свои мысли от нее настолько, насколько это было возможным. Джон пишет тетушке: «Поскольку я прекрасно понимаю, что никогда не добьюсь внимания со стороны предмета моего обожания, я приложу все усилия… к тому, чтобы никогда более не беспокоить ни вас, ни ее».

Позже он написал: «Я полагал, что разрыв – это лучший выход для нас обоих».

Но вскоре он получил ответ. Семья Кэтлетт некоторое время будет находиться в Лондоне, и Полли будет рада увидеть его там, если он сам этого хочет.

Корабль Джона отплывал в свой родной порт – Ливерпуль, поэтому Джон без колебаний принял приглашение.

Встреча в Лондоне была удивительной во многих отношениях. Полли почти не изменилась за те четыре года, которые он не виделся с ней. Как пишет Поллок, она была все такой же «очаровательной, доброй и уравновешенной молодой женщиной, такой же непринужденной, как и тогда, когда она овладела его сердцем». Внешне Джон тоже очень мало изменился. Он все так же краснел и терял дар речи при ней, как и прежде.

Безусловно, он очень многое повидал в Африке. Он перенес очень тяжелую болезнь, голодал и предавался разврату. Смерть там была обычным явлением, а жизнь ценилась крайне дешево – жестокость, зверство и насилие случались ежедневно. И он прошел от глубины отчаяния и мыслей о самоубийстве к возрождению в Боге через Иисуса Христа.

Но при Полли он терялся. Джон не просто был молчалив, но – несмотря на все его приключения – довольно-таки скучен. Ему даже как-то сказали: «Полли всегда веселая и оживленная, а ты так зануден и мрачен».

Несмотря на свою веселость и оживленность, Полли была довольно-таки сдержанна, и Джону очень трудно было понять, что она на самом деле думает. Она была в хорошем расположении духа, но было ли это обусловлено его присутствием? Он просто не знал, как понимать ее настроение. «Я был крайне неуклюж, пытаясь добиться ее расположения», – писал он. Когда срок его малоутешительного визита пришел к концу, он спросил ее, не будет ли она против, если он продолжит писать ей.

Она дала согласие, но и ничего более.

Несколько дней спустя он написал ей трогательное письмо. Он напомнил, как часто писал ей, будучи на флоте и в Африке, а она никогда ему не отвечала. Он просил прислать хоть какие-нибудь «крохи». Он умолял дать ему «хотя бы немного милости, хоть чуть-чуть, ради Бога, пока я совсем не погиб от голода».

Не имея ни гроша в кармане, Джон не мог позволить себе ехать в экипаже и прошел пешком сто пятьдесят миль, размышляя о том, любит его Полли или нет.

Он уже принял предложение стать первым помощником капитана на работорговом судне (поскольку полагал, что не был пригоден ни для какой иной работы) и решил, что, если до его отплытия от Полли не будет никаких вестей, он постарается забыть ее.

Но вести от нее пришли. «Ее ответ, хоть и очень осторожный, был для меня достаточным». Вообще говоря, что касается Полли, то она вовсе не хотела, чтобы этот ответ оказался достаточным для Джона. Это были именно «крохи». Но чем больше Джон перечитывал эту короткую, сдержанную записку, тем больше эти крохи превращались для него в целый хлеб.

Несколько недель спустя, когда его корабль отплыл из Ливерпуля, Джон почувствовал, что жизнь налаживается. Он определенно был всем доволен. Он чувствовал себя близким Богу. Был первым помощником капитана судна, занимавшегося работорговлей, и ему было обещано, что в следующее плавание он пойдет уже капитаном своего корабля. О чем еще мог мечтать юноша, которому было едва за двадцать? Он не чувствовал ни малейшего отвращения к такому явлению, как рабство, и будущее казалось ему чарующе счастливым.

Однако он пробыл в таком умиротворенном, благодушном состоянии всего несколько недель. К тому времени, когда корабль прибыл к западному побережью Африки, он, по его словам, «был почти так же скверен, как и прежде». Джон перестал читать Библию, мало внимания уделял молитве и практически не общался с христианами. «Враг приготовил для меня целый ряд соблазнов, и я легко стал его добычей. В течение месяца он так убаюкал мою совесть, что я оказался втянут в такие дела, о которых еще несколько месяцев назад и подумать не мог».

В трюме корабля везли обнаженных девушек-рабынь. Для офицеров доступ к ним был открыт. Какое-то время Джон боролся с соблазном, но затем вновь оказался в его цепях. У него не было никаких сил сопротивляться. И он спустился в трюм и изнасиловал одну из девушек.

Вне корабля к его услугам всегда были «темнокожие девушки для удовольствий». Его образ жизни быстро стал прежним. «Если я и пытался бороться, то безрезультатно».

И вновь его свалила болезнь. Он вспомнил о своей прежней болезни в Сьерра-Леоне и о пороках, в которых он тогда погряз. Не повторялось ли прошлое?

Сперва он отчаялся получить у Бога прощение; «дверь надежды», казалось, была закрыта. Потом он напишет, что тогда, почти в бреду, испытывая страшную слабость, он не рассуждал более, а положился на Господа и предоставил Ему себя, чтобы Он свершил с ним все, что пожелает. И прощение пришло. Возвратился и мир. «Хоть я и часто огорчал Его Дух и в безумии отрекался от Него (увы, когда же я буду мудр?), Его благодать отвратила меня от мерзких наклонностей, которым я предавался».

Это был еще один поворотный момент в жизни Джона Ньютона.

Отплыв из Африки и доставив рабов на невольничий рынок в Чарлстон (Южная Каролина), Джон вернулся в Англию, к Полли, после чуть более чем годичного отсутствия.

Он был хорошим первым помощником, и потому владелец корабля подтвердил свое предложение Джону занять должность капитана, как только тот будет снова готов выйти в море. Хоть Джон и начинал осознавать жестокость, сопровождавшую торговлю рабами, он все еще не видел, что зло – в самой ее сути. Он видел только работу, которая могла гарантировать доход, достаточный для того, чтобы они с Полли могли пожениться и вести такой образ жизни, который был для Полли привычным.

Теперь ему было двадцать четыре. Ей двадцать. Во время второй половины последнего путешествия он регулярно писал ей. В разлуке любовь его стала еще сильнее. Поллок так пишет об этом: «В Полли он видел невинность и мягкость. В мире, который для него, как работорговца, был полон жестокости и лжи, она была чиста. Только ради Полли он был в состоянии побороть в себе похоть. Ее любовь была для него той тихой гаванью, в которой могла бросить якорь его беспокойная, бездомная душа».

Во время этой встречи с Полли он наконец сумел, пересиливая в себе робость, с огромным трудом, но все же сделать ей предложение. Он намекал на это в своих письмах, но все еще не знал, что она ответит.

И все же он был ошеломлен, когда она сказала: «Нет, и никогда более не просите меня об этом».

Сохранилось мало писем Полли. Поэтому трудно сказать, что творилось в ее душе, но, вероятно, очень многое повлияло на ее решение.

Он очень нравился ей, но быть женой капитана… это была вовсе не та жизнь, о которой можно мечтать. Жизнь Джона была полна опасностей. Полли очень переживала за него, когда он уходил в море. Знала она и о том, какая жизнь была у матери Джона.

Друзья советовали ей порвать с ним отношения. Все видели, что Джон был ее противоположностью, и, хотя они могли испытывать друг к другу влечение, их брак не мог быть счастливым.

Но было и другое. Она понимала, что Джон наделен блестящим умом. Он читал взахлеб. Хотя его образование было и недостаточным, он самостоятельно выучил древние языки. Джон не просто читал – он находил огромное удовольствие в чтении греческих и римских философов. Полли не писала ему часто потому, что чувствовала его превосходство в интеллектуальном плане. Она могла прекрасно вести поверхностную беседу, но написать серьезное письмо было для нее довольно сложным делом.

Хотя Джон и был ошеломлен отказом, он, странным образом, вовсе не чувствовал отчаяния. Отступив, он перестроился и решил попробовать вновь. Джон посоветовался со своим ближайшим союзником – тетушкой Полли. Затем поговорил с матерью Полли. И заручился поддержкой обеих.

И тогда он еще раз попытался добиться победы.

Она опять отказала, но Джон почувствовал, что Полли уже не была столь непреклонной.

И он взялся за дело в третий раз. Она выслушала его, затем стала спорить, а потом заговорила спокойнее. Она сказала, что привыкла к счастливой жизни в семье, что друзья называют ее «счастливой Полли Кэтлетт». Не будет ли союз с моряком означать конец ее счастью?

Джон постарался уверить ее, что они смогут быть счастливы вместе. Они говорили и говорили. Наконец она позволила ему взять себя за руку. Для него это было ответом. Позже он так вспоминал этот момент: «Я сидел ошеломленный и безмолвный несколько минут, и, думаю, моя неуклюжесть поставила тебя в неловкое положение. Мое сердце было так переполнено, что я просто не находил слов».

Вскоре после помолвки они поженились, накануне двадцать первого дня рождения Полли.

Медовый месяц не был наполнен романтикой. «Жили они в доме ее родителей, – пишет Поллок, – и Полли была так осторожна и сдержанна, что едва ли походила на ту возлюбленную, о которой он мечтал». Что же касается Джона, то он также не ощущал большого эмоционального подъема. Но любовь их все же крепла. И когда Полли начала проявлять свои нежные чувства к нему, Джон тоже перестал быть неуклюжим в выражении своих чувств.

Но в их взаимоотношениях было одно затруднение, с которым Джон едва ли предполагал столкнуться. Иисус Христос и общение с Ним стало для него жизненной необходимостью, а вера Полли была довольно-таки формальной. Хотя Джон и понимал, что в духовном смысле он был еще младенцем, он сомневался – достигла ли Полли хотя бы даже и этого.

Джон тревожился. Он не знал, как это скажется на их будущем. Он боялся полюбить ее более, чем самого Бога. «Я наслаждался обретенным даром и забывал Того, Кто дал мне этот дар».

Джон хотел бы найти иную возможность содержать семью, нежели работа капитаном работоргового судна. Но у него не было никакой другой профессии. Сначала он рассчитывал получить наследство от какого-нибудь родственника, но из этого ничего не вышло. Затем у него появились долги, поскольку он занимал деньги, чтобы купить билеты национальной лотереи. Он надеялся на то, что в случае выигрыша ему не придется разлучаться с Полли. Он пишет: «Мысль о расставании была страшна для меня, как смерть».

Но другого пути не было. Джону пришлось возвращаться в Ливерпуль и принимать командование предложенным ему работорговым судном.

Это был тяжелый отъезд. Джон не хотел уезжать, а Полли не хотела, чтобы он уезжал. Оба боялись, что он уже не вернется. «Трудно, очень трудно было уезжать, особенно сознавая, насколько я заслуживал того, чтобы мы снова увиделись».

Неделю спустя в письме он просил ее описать свой день. «Когда будешь отвечать, напиши, в котором часу ты обычно встаешь, завтракаешь, обедаешь, ужинаешь, ложишься спать, чтобы я мог согласовывать мой день с твоим, по крайней мере мысленно».

В письме она заверила его в своей любви, и он признался ей: «Теперь я столь же уверен в том, что ты любишь меня, как и в том, что я люблю тебя».

В этой поездке Джон не развратничал, как это бывало с ним раньше. «Когда-то я стремился к подобным удовольствиям ничуть не меньше, чем они (его товарищи по команде), – писал он Полли, – но теперь, благодаря тебе, мой вкус стал настолько утонченным, что никто, кроме тебя, не может доставить мне удовольствия». Хотя у него и была возможность вступать в связи с рабынями, мысль о Полли удерживала его от этого.

Он писал ей два-три письма в неделю. В основном он писал о том, как любит ее и какое это счастье для него – быть любимым ею. После четырнадцати месяцев в море он вернулся к Полли, в дом Кэтлеттов, на шесть месяцев, которые у него оставались до следующей поездки.

В ее день рождения он писал ей: «Я встал до рассвета, чтобы молиться и благодарить Бога, который даровал мне тебя».

Характерным замечанием в другом письме было следующее: «Я нашел новую причину любить тебя еще сильнее».

У него был с собой карандаш, который она ему подарила: «Я часто смотрю на него и разговариваю с ним».

Джон продолжал надеяться на то, что его следующее путешествие станет последним, но ни одна из его поездок не обеспечила финансового успеха. Он писал Полли: «Возможно, мы не будем богаты – ну и пусть. Мы богаты нашей любовью. Мы действительно богаты, если обещания Бога и Его провидение – наше наследие».

Джону было двадцать девять, Полли – двадцать четыре, когда он вернулся из своего третьего путешествия. Каждая новая разлука с Полли казалась еще более тяжелой, чем предыдущая; и каждый раз, когда рабов загоняли в трюм его корабля, Джон впадал во все большее уныние. «Меня угнетала работа, связанная с цепями, засовами и кандалами». И он молился о том, чтобы Господь, когда это будет Ему угодно, дал ему более человечное занятие.

Джон был готов отплыть в новое путешествие. По крайней мере, внешне он казался готовым. Команда набрана, груз находился на борту. Корабль должен был отплыть через два дня.

Джон и Полли беседовали за чаем. Все было как будто в порядке. И вдруг Джон, потеряв сознание, упал к ногам Полли. Она закричала, призывая на помощь. Вбежала хозяйка комнат; вызвали врача.

Джон находился без сознания около часа. Затем он открыл глаза и очнулся.

Его мучили продолжительные головные боли. Иногда без видимой причины начинало шатать. Врачи не рекомендовали отплывать в море до полного исчезновения этих симптомов, и Джону пришлось распустить команду. (Кстати, следующее путешествие этого корабля оказалось трагическим. Человек, заместивший Джона, большинство офицеров и многие набранные Джоном люди погибли в море.)

Причина этого приступа так никогда и не выяснилась. Некоторые из его биографов предполагают, что это было результатом накопившихся переживаний.

На время болезни Джона супруги Ньютон поселились в доме родителей Полли. Но вскоре после приезда заболела и Полли. Врачи не понимали, в чем дело. Джон думал, что, вероятнее всего, это было реакцией на шок. Беспокойство, которое мучило ее во время поездок Джона, достигло пика, когда ее муж потерял сознание у нее на глазах. Она держалась, пока не привезла его под надежный кров родительского дома. Но тогда силы и оставили ее. «Она слабела буквально на глазах. Она была настолько слаба, что едва могла вынести чье-либо присутствие в своей комнате». Полли была прикована к постели одиннадцать месяцев.

Для Джона это по многим причинам было страшное время. Он был не только обеспокоен здоровьем жены, но и не знал, как сможет содержать ее. Он не имел ни малейшего представления о том, что предначертал ему Бог в будущем, но не терял надежды и молился, чтобы Господь не разлучил его с Полли. Чтобы быть готовым к чему бы то ни было, он изучал латинский, французский, математику и погрузился в Библию.

Особенно загадочным в состоянии здоровья было то, что временами Полли казалась почти совершенно здоровой, и он был уже почти уверен в ее выздоровлении. Но через несколько дней ей вновь становилось очень плохо, и казалось, что она вот-вот умрет.

Джон чувствовал себя достаточно выздоровевшим для того, чтобы снова отправиться в море. Но он не знал, как ему поступить. Он молился о разрешении своих колебаний и наконец получил письмо от ливерпульского судовладельца, на которого раньше работал. Тот сообщал, что вскоре освобождается должность инспектора таможенного департамента в Ливерпуле. Судовладелец рекомендовал Джону как можно скорее туда прибыть.

Он получил эту работу. В качестве таможенного инспектора Джон контролировал торговлю. Он принимал прибывавшие в Ливерпуль корабли, искал спрятанные товары, устанавливал размер акциза. На время болезни Полли ему пришлось оставить ее дома, с родителями, но теперь он был всего лишь на другом конце Англии, а не на другом конце света.

Едва появлялись время и деньги, как Джон отправлялся к ней через всю страну. «Я выехал из Лондона в субботу около десяти, – писал он Полли, – но вскоре обнаружил, что моей лошади все безразлично. И хотя я объяснил ей, с каким нетерпением стремлюсь к моей милой, она и не подумала передвигать ноги быстрее».

В Ливерпуле на Джона огромное впечатление произвели проповеди Джорджа Уайтфилда. В одном из писем он делится с Полли своим воодушевлением. Вскоре Джон получил ответ. Полли писала не только о том, что чувствует себя намного лучше, но также и о том, что впервые в жизни молилась от всего сердца и почувствовала, что Бог услышал ее молитву.

Для Джона не могло быть новости лучше этой.

Растущую веру Полли, несмотря на ее сомнения, можно проследить по ее письмам. Когда она пишет, что боится обнаружить в себе лицемерие, Джон отвечает: «Это лучший признак отсутствия лицемерия». А она отвечает ему: «Я наслаждаюсь и восхищаюсь каждым словом и каждым делом моего возлюбленного Джона, но как же я холодна к Тому, Кто так много сделал для нас и Которому мы обязаны друг другом».

Наконец Полли почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы отправиться к Джону в Ливерпуль. Впервые за шесть лет брака у них был свой дом, где они жили вместе. Тем не менее ее многое беспокоило. Привычной для нее была состоятельная жизнь, и она боялась, что в Ливерпуле ей придется общаться с посудомойками. Мало того что Ливерпуль не славился ни культурой, ни людьми высокого социального статуса, прошел слух, будто Джон сдружился с методистами, а тетушка Полли методистов презирала.

И все же Полли была готова ехать в Ливерпуль даже под угрозой встречи с кем-нибудь из методистов. А вот посудомойки ее решительно пугали.

Джону было уже за тридцать, а он до сих пор все не мог определиться с карьерой. Ничего отталкивающего в работе таможенного инспектора не было. В округе это была вполне уважаемая должность. Но он чувствовал, что Бог не хочет, чтобы он всю жизнь был таможенным инспектором. Джон помнил, что его мать видела в нем будущего священника. Но он ни разу в жизни не читал проповеди, хотя однажды и попробовал свидетельствовать. После этой единственной попытки он пришел к выводу, что, вероятнее всего, Бог не хочет, чтобы из него вышел проповедник.

Но однажды, когда они с Полли путешествовали по деревушкам Йоркшира и люди просили его рассказать им историю своей жизни, он не смог отказать. И чем чаще он рассказывал, тем больше чувствовал, что может проповедовать.

Проведя свой тридцать третий день рождения в молитве и посте, он принял решение стать священником. Решение это было трудным. Оно было связано с выбором между диссентерами (к которым принадлежала его мать) и официальной англиканской церковью (с которой была тесно связана семья Кэтлетт).

Джон склонялся к диссентерам. На него произвели большое впечатление те независимые церкви, в которых он побывал, и, как ему казалось, получить там рукоположение было бы для него много проще. Но, с другой стороны, если он хотел оказывать влияние на большие массы людей, то гораздо лучшим путем была бы англиканская церковь. И вот, после длительной внутренней борьбы, он подал прошение о рукоположении архиепископу Йоркширскому. Ему отказали, поскольку у него не было ни оксфордского, ни кембриджского диплома.

Независимая церковь в Йоркшире пригласила его стать пастором. Джон отказался. Джон Уэсли хотел, чтобы Ньютон стал проповедником в методистской церкви, но у него и к этому не было склонности. И когда друзья стали советовать Джону основать в Ливерпуле собственную независимую церковь, тот был близок к тому, чтобы пойти на это.

Джон и Полли уже проводили дома воскресные вечерние службы. Реорганизовать такое служение в независимую церковь не представляло большого труда. Джону нравилась эта идея, а Полли – нет. А поскольку Полли она не нравилась, он и не воплощал эту идею в жизнь. Позже он писал: «Я думаю, никто, кроме Полли, не смог бы в течение двух лет удерживать меня от шага, в котором я, вероятнее всего, вскоре бы раскаялся». Он писал также: «Она сдерживала меня, пока не пришло назначенное Господом время дать волю стремлению сердца. Время Господа – это как прилив, ни один человек не может ни ускорить, ни задержать его. Пока оно не пришло, его нужно терпеливо ждать».

И он ждал. Ждал до 1764 года, более пяти лет после того, как принял решение стать священником, пока англиканская церковь не согласилась наконец на его рукоположение. Ему было около тридцати девяти лет, когда его направили в церковь маленького торгового городка Олни.

Возможно, другие священники и вовсе не сочли бы такое назначение почетным. Прихожане в Олни были бедны. Многие из них страдали легочными заболеваниями. Расположенный на полпути из Ливерпуля в Лондон, этот городок выделялся лишь тем, что служил удобным остановочным пунктом.

Но Джон и Полли были счастливы.

Для Джона это было началом нового поприща. И в течение последующих шестнадцати лет, возможно лучших лет их совместной жизни, Ньютоны служили в этом приходе. Джон приходил к больным и старым и разделял с ними все их горести. Священническое одеяние он надевал только по воскресеньям. В другие же дни Джон носил свой старый капитанский китель, который и стал для него чем-то вроде отличительной «марки».

Во времена, когда, в общем-то, никто не занимался молодежным служением, Джон учредил еженедельные детские собрания. Он говорил, что все, чего он хотел, это «проповедовать, рассуждать, беседовать с ними и объяснять Писание на доступном им языке».

Примерно тогда, когда он принял это служение, его убедили изложить на бумаге историю его молодости. Когда книгу под заголовком «Из глубин» опубликовали, Джон стал знаменит. «Люди с изумлением смотрят на меня, и, наверное, не зря. Я и сам себя изумляю; и больше всего меня изумляет то, что во мне ничего не осталось от того прежнего человека».

На его книгу приходили отклики со всей страны, но самым примечательным стало письмо тридцатидвухлетнего поэта Уильяма Купера, пережившего последствия двух сильнейших нервных расстройств и трижды пытавшегося покончить с собой. Пребывая в глубочайшей депрессии, он убедил себя, что спасение, обещанное Богом, никогда не будет ему даровано. Однако, читая свидетельство Джона, он обрел надежду. Джон и Полли пригласили его в Олни, и он жил у них пять месяцев. Затем он купил собственный дом неподалеку от них.

Как и Джон, Купер обожал поэзию, длительные прогулки и веселые шутки. Как и Полли, он обожал цветы. Сад Купера почти примыкал к участку Полли, и они довольно часто делились своими садоводческими находками.

Джон полагал, что лучшим душевным лекарством для его друга будет написание гимнов. Давно уже они подталкивали к этому друг друга, хотя Джон никогда и не предполагал, что его поэтические пробы могут хоть в чем-то сравниться со стихами Купера.

Вскоре Олни стал знаменит гимнами, которые писали друзья, и, конечно же, прихожане были счастливы от того, что у них есть возможность спеть эти гимны первыми.

Уильям Купер написал такие гимны, как «Источник крови Твоей святой», «О, ради хождения в Боге моем», «Иисус, где бы народ Твой ни встречался» и «Бог движет всем неведомо для нас», а Джон – «Как сладко имя Христа звучит», «Душа моя, ходатайствуй», «Как утомительны, скучны часы», «Еще одна неделя прожита», «Твое величие все славят, о Господь» и, конечно, «Удивительная милость Бога». Позже, опубликовав сборник песен, озаглавленный «Гимны Олни», Джон говорил, что этот сборник стал «памятником, увековечившим крепкую и теплую дружбу».

Однако, несмотря на все усилия Джона, нервные расстройства Купера вновь дали о себе знать. Джон и Полли подолгу бывали у него, опасаясь новых попыток самоубийства. Затем он переехал в дом Джона, и тот всячески старался приободрить его шутливыми стихами, но ничего не помогало.

Это было тяжким бременем для Джона и Полли. Джон не мог писать, когда его друг был в таком состоянии. «Моя скорбь была очень велика. Я повесил мою арфу на ветви ивы и долгое время полагал, что без него я не стану ничего сочинять». Спустя примерно год тяжелейшей депрессии Купер улыбнулся одной из шуток Джона; и вскоре он почувствовал себя значительно лучше.

Хоть годы и шли, взаимная любовь Джона и Полли не убывала. Иногда Полли нужно было ездить к стареющему больному отцу, и в это время Джон очень часто писал ей.

В его письмах было много мыслей о Библии, юмора, новостей, преданной любви и теплого участия. Вот несколько выдержек из разных писем:

«Любовь – это ребенок, который крепнет с возрастом».

«Я ощущаю на расстоянии твою головную боль».

«Дом пуст без тебя, в каждой комнате я скучаю по тебе».

«Без тебя я всегда немного неуклюж. И это говорит не смиренный раб, а муж. И говорит он это не в медовый месяц, а на двадцать третьем году брака».

«Я вовсе не хочу, чтобы ты меньше меня любила, но мне часто хочется, чтобы ты меньше за меня переживала».

«Ты всегда была для меня божеством, и, боюсь, это и сейчас так. Как трудно избежать недооценки и переоценки даров Божьих».

«Благословение Господне обратило за тридцать пять лет пылкость любви в надежную и очень нежную дружбу. Я никогда не смогу выразить, до какой степени я тебе обязан, как сильно я люблю тебя, даже половины того, о чем трепещет мое сердце, когда я ставлю здесь мою подпись.

Твой преданный и нежно привязанный к тебе муж».

Здоровье Полли – как физическое, так и эмоциональное – всегда было непрочным. С того самого времени, когда она слегла после обморока Джона, она часто чувствовала себя нездоровой. Много раз она «была прикована к постели по пять-шесть месяцев», и порой казалось, что Полли вот-вот умрет. Джон говорил, что примерно четверть всего времени она была больна, но когда она чувствовала себя хорошо, то вела вполне естественный образ жизни.

Джон и Полли думали, что до конца дней своих будут жить в Олни. Он отказывался от предложений других церквей и даже не захотел возглавить колледж в Саванне (Джорджия).

Однако, как отмечает живший неподалеку священник, «он был слишком близок к людям, чтобы они уважали его». Церковь раздирали противоречия нескольких соперничавших групп, и Джон был бессилен остановить их. После страшного пожара, уничтожившего несколько кварталов Олни, Джон предложил городским властям отменить праздничные фейерверки. Хотя отцы города и одобрили это решение, толпа пьяных гуляк решила, что Ньютоны испортили им праздники. С шумом прокатившись по Мейн-стрит, они повалили к дому Джона. Один из его друзей, увидев происходящее, бросился к нему, чтобы предупредить, – там было около сорока-пятидесяти человек, «одурманенных злобой и винными парами». Если бы они ворвались в дом, это могло окончиться очень плохо.

Полли была в ужасе. Джон не хотел уступать толпе, но еще менее хотел подвергать Полли опасности. Тогда он вышел навстречу заводиле и дал ему денег, чтобы тот увел дебоширов. Позже Джон говорил: «Мне стыдно за то, что там произошло».

Вскоре после этого церковь Св. Марии в Лондоне пригласила его к себе, и он согласился. «Лондон – это то место, куда я менее всего хотел бы отправиться, если бы мог выбирать», – заметил он. Но он понимал, что его служению в Олни пришел конец. В Лондоне, как и в Олни, дом Ньютонов превратился в пасторский центр. «Мое время делится на то, чтобы ходить смотреть на других, – писал он своему другу Куперу, – и на то, чтобы другие приходили и смотрели на меня, как на ручного слона».

В 1788 году, когда Полли исполнилось пятьдесят девять лет, ее стали мучить странные боли. Без ведома Джона она обратилась к врачу, который поставил диагноз: рак груди. Это не стало для нее неожиданностью. Главной ее заботой был Джон. Такая новость стала бы для него катастрофой. Поэтому Полли решила прооперироваться втайне, когда Джон будет в отъезде. Но врач отказался. Раковая опухоль уже дала метастазы. Правда была такова, что Полли оставалось жить менее двух лет.

Поначалу Джон воспринимал происходящее гораздо тяжелее, чем Полли. Стараясь смириться с волей Бога, он «метался как бешеный бык, на которого набросили сеть», как сам он признался позже. Некоторое время Полли, напротив, переносила все стоически.

Но только некоторое время.

Когда болезнь стала прогрессировать и боли усилились, Джон мог только в бессилии наблюдать. А Полли, всякий раз, почувствовав себя немного лучше, старательно изучала Библию. Позднее Джон писал: «Ее Библия всегда со мной (я не обменял бы ее и на половину ватиканского собрания манускриптов), и в ней практически все важные места, от начала и до конца книги, отмечены ее собственноручными карандашными пометками на полях». Джон гордился Полли.

Но потом «рассудок Полли затуманился, мысли стали путаться; и постепенно она потеряла всякий интерес не только к поискам истин, заключенных в Библии, но и к самой Истине. И, кроме того, она испытывала невероятное отвращение к смерти… Видеть это было очень и очень тяжело».

Вместе с тем и ее привязанность к Джону утратила свою силу. «Она, разговаривая со мной, была полна безразличия».

Хотя Джон и переносил эти перемены с огромным трудом, он все же не усомнился ни в ее любви к Богу, ни в любви к нему самому. «Утверждать, будто Полли утратила веру, – значит утверждать, что она не любила мужа все последние сорок лет».

Пробыв в таком «страхе и смятении» примерно две недели, Полли вновь обрела свое прежнее душевное состояние. Но ее здоровье быстро ухудшалось.

Незадолго до рождества 1790 года Полли умерла. Ей был шестьдесят один год.

Джон писал: «Когда моя жена умерла, весь мир умер вместе с ней». Но еще до ее смерти Джон начал бороться с отчаянием и психологической агонией. Он рассказывает об этом так: «За два или три месяца до ее кончины, когда я ходил взад и вперед по комнате, произнося обрывки молитв, а сердце мое разрывалось от тоски, меня неожиданно поразила одна мысль: „Вне всякого сомнения Господь поможет мне, если только я сам захочу принять эту помощь“». Он не хотел погрузиться в длительные, «не имеющие смысла переживания».