Рождение ворона

– Мисс Уильямс, вы осознаете, в какое положение вы попали?

– В обычное? Пара ночей отсидки в местном «отеле» для меня не в новинку.

– Вот именно, – сказал Аарон, снова открывая мое досье. – «Вандализм, воровство, уличные драки, угоны, регулярное алкогольное и наркотическое опьянение»… Мне продолжать, мисс Уильямс?

– Слушай, хватит говорить со мной в таком тоне! – я не выдержала и повысила голос, но и Аарон ошарашил меня, когда впервые в жизни я услышала, как он повышает свой.

– А ты прекрати заниматься херней! – от его баса я даже подскочила со своего места, старикан нехило нагнал на меня жути. – Что ты творишь, Рейвен? Куда ты катишься?

– Куда я качусь? – переспросила я, налегая руками на стол и не замечая, как сдавливают их «браслеты». – Куда? Надеюсь, что в чертов ад! А делаю я, что хочу, потому что некому меня остановить! У меня нет никого, способного остановить меня! – я на мгновение замолкла, а затем с моих губ сорвалось: – Нет семьи…

– А я, Рейвен? Разве я не пытался заменить тебе семью? Не пытался быть как твой отец?

– Но ты не мой отец, Аарон! – произнося это, я почувствовала, как с гневом и яростью одновременно подступают и слезы. – Слушай, мне очень жаль, что я тогда сбежала. Сбежала и не могла вернуться. Я боялась, что ты не сможешь в очередной раз простить мою тупость и упрямство, и думала, что ты считаешь меня неблагодарной стервой.

– Я так и считаю, девочка, – спокойно произнес он и, не давая мне открыть рот, перехватил эстафету откровений: – Когда ты ушла, я долго пытался найти тебя, искал везде, куда мог дотянуться. Но ты прочно залегла на дно, пока в один из дней тебя не привели в участок впервые. Знаешь, каково было мое удивление, когда мне сказали, что обкуренная дочка Сэма Уильямса – моего друга, ученика и напарника – сидит в здешней тюрьме за пьяную драку в баре? А потом были и другие, более серьезные нарушения. Мне было стыдно, Рейвен, но не за тебя и не за себя. Мне было стыдно перед твоим отцом. Он был отличным парнем и отличным полицейским. Если ты не знала, его фотография висит в моем отделе на доске памяти погибших. Шесть лет прошло с того дня, когда твои родные погибли, но не было ни дня, чтобы я не вспоминал их.

Аарон замолчал и посмотрел на меня. Тело беспомощно обмякло, силы покинули меня, я плюхнулась обратно на стул. Слезы текли ручьем, и я не могла и не хотела их останавливать. Наблюдая за мной, Аарон продолжил говорить:

– То, что ты до сих пор гуляешь на свободе, изредка ночуя на тюремных шконках, – это не заслуга твоей очаровательной харизмы. Это моя заслуга, и прежде всего заслуга твоего отца. Пусть его нет с нами, но все его до сих пор помнят и уважают.

Аарон достал из кармана плаща носовой платок и кинул его передо мной.

– А теперь вытри сопли и слушай внимательно, Рейвен. То, что я скажу, вовсе не шутка и не попытка воспитать тебя. Все серьезно. Когда-то тебе сказали больше здесь не появляться, и ты провалила эту просьбу, да еще и с нападением и сопротивлением…

– Откуда ты знаешь про то, что я сопротивлялась? – я произнесла это так тихо, себе под нос, что сама едва расслышала.

– Я знаю очень многое, – бросил Аарон, и тон его голоса стал еще серьезнее. – Ты уже совершеннолетняя, а я больше не могу вытаскивать твою задницу из полицейских участков. Тебе светит тюрьма, светит срок с твоим послужным списком, совсем немаленьким. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнула в ответ, но это получилось как-то само собой. Воображение рисовало, как меня увозят куда-нибудь в Оссининг, бреют наголо, одевают в мешковатую оранжевую тюремную робу, а уже в тюрьме я с заточкой в руках дерусь за авторитет и собственную жизнь. Безусловно, веселое времяпрепровождение, но такое веселье я бы предпочла пропустить.

Аарон вытащил из плаща сигареты, достал одну и закурил.

– Я думала, ты давно бросил, – произнесла я, вспоминая как он всю жизнь борется с этой привычкой, сколько я себя помню.

– С тобой разве бросишь? – спросил он риторически, с удовольствием затягиваясь и пуская струю дыма в воздух. Я осмотрелась вокруг, взглянула на зеркало и на камеру, висевшую наверху в углу.

– А тут вообще можно курить?

– Иногда разрешают, – ответил Аарон, не спеша докуривать объект своей борьбы. – Например, когда надо надавить на кого-нибудь из подозреваемых.

Я понимающе кивнула и, помолчав, снова спросила:

– А мне можно? – Аарон опять затянулся, а на выдохе кинул мне пачку и ключи от наручников. Я схватила их с таким рвением, будто от них зависела моя жизнь. Сначала избавившись от наручников и растерев затекшие запястья, я прикурила и с удовольствием отпустила дым из легких. О, это была самая чудесная сигарета в моей жизни! В наслаждении я невольно ухмыльнулась, и мой собеседник заметил это.

– Наслаждайся, пока можешь. Считай, что это последние поблажки в твоей вольной разгульной жизни.

Я молча посмотрела на него, понимая, что старый детектив ничуть не шутит. Если Аарон Кэмпбелл говорит о том, каково реальное положение вещей касательно меня, значит, так оно и есть. Сигарета тлела в моих руках, я внимательно смотрела на то, как миниатюрные искорки сжигают табак. Точно также сгорала и моя надежда на более позитивный исход.

– Неужели ничего нельзя сделать, Аарон? – я решила попробовать вымолить очередное отпущение грехов, хотя сознавала, что в этот раз я действительно влипла.

– Докуривай сигарету и надевай обратно наручники, – вот и все, что произнес тот, окончательно выбив почву у меня из-под ног. Дело пахло никотином…

Ничего другого мне не оставалось, и поэтому я растягивала эту вожделенную сигарету так долго, как только могла. Пока я курила, Аарон уже потушил бычок и просто молчаливо ждал меня, все это время не отводя глаз. Я видела, что ему не нравится мое курение, но запретить мне он не мог, к тому же сам бросил мне эту пачку, как кость собаке. Я докурила, потушила сигарету, но наручники надевать не стала. Аарон не сказал ничего против этого.

– У тебя есть всего два выхода, но оба тебе вряд ли понравятся, – снова заговорил Аарон, наблюдая за моей реакцией. Естественно, что я заинтересовалась этим заявлением, но уже не воображала фантастической перспективы хеппи-энда. Детектив продолжил: – Первое: ты отправишься в тюрьму, как я сказал, надолго. Даже не смогу сказать точно, на сколько…

– Ладно, ладно, – остановила его я. Сигарета благотворно сказалась на мне, и сейчас я была намного спокойней, чем в начале нашей встречи. Тоже самое можно было сказать и о старом друге. – А второй вариант?

– Как я и сказал, оба варианта тебе будут не по нраву. Но вот второй… Ты, наверное, предпочтешь отправиться за решетку, к своим дружкам…

– Ну, не тяни же, – мне начинало это не нравиться, и вообще я впервые почувствовала усталость от всего, что происходило в последние несколько часов.

– Ты станешь полицейским, – наконец закончил Аарон. Он смотрел на меня, вероятно, ожидая совершенно любой реакции с моей стороны. И, наверное, он ничуть не удивился, когда я истерически засмеялась.

– Ты, наверное, шутишь? – сквозь смех спросила я, в припадке ложась на стол. – Тебе вроде далеко до маразма…

Но потом я поняла, что Аарон ничуть не шутил. Я смолкла, а он в свою очередь продолжил:

– Хорошо, что ты закончила ржать, я вообще рад, что тебе очень весело. Но вернемся к тому, на чем ты меня перебила, ладно? Итак, ты бросишь свою преступную жизнь, своих дружков-бандитов, бросишь пить и покуривать травку, и бог знает, чем еще ты там занимаешься. Словом, ты возьмешься за ум. Тебя не осудят и не посадят, но при условии, что ты отнесешься к этому серьезно, Рейвен.

– Но с чего такая поблажка? – я была искренне удивлена такому повороту событий, и скрывать это было невозможно, да и незачем. – Еще десять минут назад ты говорил, что дела мои настолько плохи, что и не придумаешь.

– Говорил, да, – без лукавства согласился папин бывший напарник. – Но все это для того, чтобы ты осознала всю серьезность твоего положения.

– Ну, хорошо. Допустим, я действительно осознаю эту проблему. Но почему я не могу в очередной раз пообещать, что начну новую жизнь?

– Потому что твое слово сейчас ничего не стоит. Ты ведь «пообещаешь» это в очередной раз.

– Хорошо, подловил. Но как мне стать копом? Мой отец был копом, но это же не передается по наследству. Это же как джедайская Сила, наверно.

– Ты поступишь в полицейскую академию, и там ты пройдешь усиленные курсы по подготовке кадетов, а заодно наконец закончишь старшие классы. Получишь образование, а по выпуску тебя устроят на работу.

– Но в академию-то я как попаду? – не унималась я, стена задач, которую возводил передо мной Аарон, уже начинала казаться действительно не хуже настоящей тюремной стены.

– Не волнуйся, попадешь. Я попросил об этой услуге самого мэра, потому как он когда-то сам задолжал мне. И твоему отцу, кстати.

– Да, что-то такое я помню, – задумалась я, действительно пытаясь вызвать те воспоминания в голове. – Тогда папа был награжден какой-то медалью или вроде того.

– Точно, – согласился со мной Аарон, не отвлекаясь от основной темы нашего разговора. – Я понимаю, что тебе кажется, будто ты меняешь шило на мыло, но поверь: так будет лучше для всех, и для тебя в первую очередь. Ты умна, находчива, настырная и упрямая. Ты никогда не пасуешь перед трудностями. Благодаря работе отца ты знакома с элементарными правилами полицейского сыска. Ты мотивирована, и ты сама это знаешь. Тебе суждено быть копом, Рейвен, и это твой шанс исправить все свои ошибки прошлого. Ты способна стать достойным человеком только в том случае, если действительно хочешь им стать, а не продолжать прозябать среди отбросов общества.

– И ты действительно веришь в то, что у меня получится? – задавая этот вопрос, я ощущала, как замирает мое сердце. Слова, что произносил Аарон, казались мне настолько убедительными, что я сама начинала в них верить.

– Подумай о том, что случилось с твоей семьей, – с тяжестью произнес старый детектив. – Сколько таких же людей, как ты, тоже потеряли свои семьи? Кого-то уже не вернуть, но ты ведь можешь предотвратить новые потери. И, кроме того, отвечая на твой вопрос: я никогда не переставал в тебя верить.

Слова старика повисли в воздухе, и комната снова наполнилась молчанием. Я думала об услышанном, в груди колыхались противоречивые чувства. Я не знала, что и сказать в ответ.

– У меня есть время переварить все это? – спросила я, хватаясь за голову. Она гудела буром от переизбытка информации и эмоциональных переживаний. И впервые за весь наш разговор, за всю нашу встречу Аарон хитро улыбнулся во весь рот.

– Можешь. У тебя есть два дня, – произнес он, довольная ухмылка не сходила с лица. – Но только за решеткой.

Я тихо выругалась, но выхода не было, и я ничего не могла с этим поделать. Аарон опять приказал мне надеть наручники, и те снова защелкнулись на моих запястьях. Вставая из-за стола, старый друг добродушно обнял меня. Это было так приятно, что на самом деле я и забыла, насколько давно меня по-настоящему обнимали.

– Пойдем, я слышал, у тебя здесь есть собственная «комната», – произнес он, провожая меня из допросной.

Я не спала всю ночь. Не потому, что злилась очередной ночевке за решеткой, к этому-то мне не привыкать. И на самом деле сегодня я впервые испугалась этого. Испугалась, что это место стало для меня привычным.

Всю эту ночь я думала. Думала о прошлом, о том, что было, когда мои родные были живы и все мы были счастливы. Думала о том, каково мне было, когда они погибли, о том, как меня приютил напарник отца, Аарон Кэмпбелл, и о том, как он хотел, чтобы я была счастлива, а я вместо человеческой благодарности бросила его одного, сбежав и ничего ему не объяснив. Я, подобно жуку-навознику, наскребла себе кучу дерьма в виде пьянок и увлечения наркотиками, не говоря уже о криминальной жизни. Теперь, когда ничего не опьяняло мой разум, а впереди маячил неизвестный лучик надежды, я впервые по-настоящему задумалась обо всем этом.

После смерти семьи реальный мир перестал для меня быть моим настоящим миром. Стараясь перебороть себя и боль утраты, я попыталась выживать в суровой и враждебной среде, но настолько проникла в нее, что теперь это стало моей реальностью. Я понимала, что начала употреблять, только чтобы сгладить чувство утраты, но в остальном-то что? Зачем я хулиганила все это время? Зачем пила и дралась? Зачем связалась со всеми этими молодыми гангстерами из «41-ой банды»? Неужели только за компанию? Я не знаю верного ответа.

А еще все эти опасности, к чему они? Я столько раз видела, как ребята уходят на «дело», но назад их уже возвращали мертвыми. Только сейчас, сидя здесь, я понимаю, что смотрела на них как на кукол, в то время как у этих ребят и девчонок тоже есть семьи, которые теперь тоскуют по ним. Точно так же, как я тоскую по своей семье.

После встречи с Аароном я уже не видела никакой так называемой романтики в том, как я жила. На самом деле все это было пустышкой, мусором. Игра, которую я себе вообразила. Пожалуй, я могу честно сказать себе: «Рейвен Уильямс, ты заигралась, подруга».

Но как мне быть с условием, которое выдвинул Аарон? Эта академия не для неженок и слабаков. Продержусь ли я там все это время, а если вылечу, не посадят ли меня тогда в тюрягу? После того как погиб папа, после стольких лет службы и моей текущей жизни смогу ли я вообще иметь право быть копом? По силам ли мне перечеркнуть все, что у меня сейчас есть, чтобы начать с нового листа? С другой стороны, а что у меня сейчас есть? Верно – ничего. Ни работы, ни образования, ни опять же семьи. Когда-то я была подающим надежды ребенком, которого ждало беззаботное и стабильное будущее. А теперь что? Перебежки со вписки на вписку, постоянные кумары и жизнь впроголодь. Удивляюсь, как я вообще еще не подохла. Ха, но, возможно, это хоть одно мое достижение. Маленькое достижение для Вселенной, но огромное для Рейвен Уильямс.

Аарон сказал, что у меня есть шанс вырваться из этой грязи. Возможно ли, что он прав? Думаю, да. Старик Кэмпбелл всегда был довольно мудрым чуваком, наставником моего отца. Возможно, доверься я ему до конца, он бы и меня смог направить в нужное русло. По крайней мере, пытался все прошлые годы до моего побега, и, возможно, он наконец достучался до меня.

* * *

После всех этих мыслей и глубоких дум мне снова приснились родители. На этот раз, к счастью, это не было воспоминание об их смерти. Это был совсем другой осколок моего прошлого.

Первой мне приснилась мама. Приснилось, как она впервые дает мне в руки свои кисточки для рисования. Кажется, мне тогда было лет пять. Следующий момент: я вспомнила, как она учила меня рисовать. Я всегда хотела уметь рисовать также красиво, как мама, но, к сожалению, не все таланты родителей передаются детям. Потом мне приснилось, как я читаю какую-то книгу, а она пытается это изобразить на холсте. Наверное, странно, что эти воспоминания связаны именно с ее хобби и работой. Наверное, я запомнила ее именно такой – вечно что-то набрасывающей в свой альбом. Однажды она даже пыталась зарисовать мои нелепые уроки игры на гитаре. Тогда я сильно психанула, маме удалось меня развеселить. Она нежно взяла у меня гитару и, немного перебрав струны, напела мне короткую мелодию, которую сочинила сама. Мама была талантлива не только в рисовании, но много в чем. Еще я запомнила ее почти всегда улыбающейся или смеющейся. У мамы была очень красивая улыбка. Наверное, это все отпечаталось в воспоминаниях, потому что мама почти всегда работала в моем присутствии, не важно, была ли я маленькой или чуть постарше.

Затем воспоминания о матери резко оборвались, и на смену им пришел сон о папе. Он был высоким и очень красивым, с точеным подбородком, который часто называют волевым. Папы часто не было дома, ведь работа полицейского подразумевала многочасовые расследования и бесконечные сверхурочные. Но когда у него выпадал выходной, я была счастлива, потому что тогда весь день он посвящал играм со мной. Пару раз в начальной школе я просыпалась поздно ночью и тайком видела, как он делает за меня уроки, если тема оказывалась мне не по зубам. В основном это была математика. Часто он так делал даже после того, как приходил уставший с работы. Если он вдруг и сам забывал школьную программу, мама обязательно ему подсказывала. А наутро я просто переписывала то, что он решал, и все ответы были правильными.

Последней мне приснилась Кэти. Точнее, сначала мне приснилось, как родители сообщают мне, что скоро в нашей семье будет прибавление. Потом я увидела, как родители приносят ее домой из роддома и впервые показывают ее мне. Она была такой крохотной и беззащитной, что в тот день я сказала маме, что буду всегда ее оберегать. Какой же это было глупостью, сказанной маленькой девочкой! Первые полгода я даже близко к ней боялась подходить, потому что думала, что сделаю что-нибудь неправильно и она заплачет. А плакала маленькая Кэти очень много. Затем, словно конвейер, передо мной промотались многочисленные воспоминания о сестренке, где она носится по дому, что-то разбивает и получает нагоняй; падает с велосипеда и, не подавая вида, что ей больно, бредет домой; случайно рвет одну из моих плюшевых игрушек, и мы с ней громко ругаемся, а потом я защищаю ее от соседнего хулигана из ее детсадовской группы.

Последним видением стало то, как мы все вместе купаемся в нашем бассейне. Мама сидит на краю, лишь окунув ноги. Я прыгаю с разбега бомбочкой в воду, обрызгав всех вокруг. Папа учит Кэти плавать, но это было без толку – вода отказывалась держать сестренку, и в итоге она так и не успела научиться этому. Сон начал растворяться словно в черном тумане, и последнее, что я услышала, было эхо отцовского голоса: «Девочки, не важно, на земле вы или в воде, – всегда держитесь на плаву».

Наутро я проснулась вся зареванная.

Прошло два дня с тех пор, как я провожу свое время за решеткой, плюя в потолок и думая о всех возможностях. Поразмыслив обо всем как следует, я задалась другими вопросами, которые стали волновать больше, чем возможность схлопотать срок, и теперь я лишь ждала появления Кэмпбелла. Когда Аарон наконец зашел в мои скромные пенаты, я уже была готова ко всему. Он ждал моего ответа, но, прежде чем его получить, я спросила, могу ли я получить ответ на интересующие меня вопросы. Аарон без промедлений согласился.

– Когда машина перевернулась, перед тем как погиб отец, я уверена, что слышала, как раздался выстрел. Когда меня вытащили из покореженной машины, мне не дали посмотреть на его тело. Скажи, Аарон, это ведь не случайная автомобильная авария? Она была подстроена из-за отца? На самом деле его застрелили, и только я, мама и Кэти были случайными жертвами?

Аарон стоял молча, обдумывая в голове, что ему ответить мне. Но вместо любых разглагольствований он вымолвил лишь искреннее «Да». Тогда я задала следующий вопрос:

– Раз это правда, то что за сволочь это сделала?

– Я не знаю, кто это был, Рейвен. Правда не знаю, – он был предельно честен, но меня такой ответ не устраивал. Я почувствовала, как впервые в жизни во мне закипает праведная ярость.

– Тогда почему ты не искал этого убийцу? Почему он еще не гниет в тюрьме или вообще не сдох?

– А кто тебе сказал, что я не искал? Откуда тебе известно, что я не ищу его до сих пор?

Мой гнев тут же угас, не успев разгореться, на его место пришло нечто другое. Что-то, что наконец помогло мне по-настоящему увидеть Аарона Кэмпбелла. Я схватилась руками за решетку и произнесла:

– Выпускай меня отсюда, старик. Я хочу доказать, что достойна быть дочерью своего отца.

Часть вторая

Сразу после освобождения Аарон отвез меня домой. Я бы предпочла не показывать путь к своей берлоге, но сейчас я была раздавлена, не хотелось ни лишний раз спорить, ни долгой дороги своим ходом. Короче, мне захотелось поскорее добраться до горячего душа, и я согласилась показать Аарону дорогу.

Все это время мы ехали в тишине, которая изредка прерывалась моими указаниями касательно нужного поворота. Я повернулась спиной к водителю и притворилась спящей. События последних нескольких дней тяжело сказывались на мне, спать хотелось ужасно, но глаза категорически отказывались поддаваться закрытию. Аарон, знавший, что я не сплю, не лез ко мне с расспросами о моем самочувствии, и за это я ему была тысячекратно благодарна. Все это время моим немым собеседником был лишь дождь, идущий за окном. Вскоре Аарон подкатил свой черный седан к нужному дому. Он взглянул на место, где обитала Рейвен Уильямс, и я почувствовала, как его пробирает недовольство от увиденного.

Дом, где я жила, был старым, ветхим, шатающимся даже от самого слабого дуновения ветерка, словно это был домик из соломы. Здесь почти не осталось жильцов, а те благоразумные, что были, додумались поскорее сбежать отсюда, оставив лишь множество заколоченных окон. Из всех, кто согласился бы на жизнь в таком доме, жили трое бездомных, два наркомана (не считая меня, потому что те угорали «по-черному») и бисексуальная проститутка. Мы не были близкими друзьями, не были дружны, как братья по несчастью или семья в потаенном и сокровенном смысле этого слова, но я всегда знала, что в случае беды каждый из них придет на помощь другому. Как по отдельности, так и все вместе. Может быть, это и было моей странной семьей из отбросов общества?

– Могло быть и хуже, – произнес Аарон, глядя, как с угла дома сыплется кирпичная крошка. – Например, ты могла бы жить под мостом, забирать у людей еду и загадывать им загадки, прежде чем разрешать пройти.

Я усмехнулась себе под нос, оценив шутку. Я не торопилась покидать седан, отчасти из-за дождя, отчасти из-за того, что все ближе и ближе становлюсь на край своей обыденной жизни.

– Ну, спасибо, что подбросил, – произнесла я, открывая наружу дверцу. – Заезжай чуть позже, мне нужно время на сборы и все такое.

– У тебя пятнадцать минут, – Аарон схватил меня за рукав, не успела я и шагу ступить из машины.

– Чего? – опешила я. – Мне нужно больше времени! Ты посмотри на меня, я пахну как помойка! Дай хотя бы душ принять.

– У тебя будет возможность принять его в академии, не переживай. А у меня вот времени нет тебя долго ждать. Рейвен, нам ехать половину дня, а потом мне еще нужно вернуться обратно в город. Сделай мне одолжение: бери, что тебе надо, и бегом назад, – закончив речь, старик Кэмпбелл отпустил мою руку и уставился перед собой. Я ничего не сказала ему, лишь, недовольно хмыкнув, вышла из машины. Ледяной ливень тут же обрушился на меня, и, совершив два прыжка через лужи, мне пришлось бежать до крыльца. Впрочем, и минуты не понадобилось, чтобы я промокла насквозь.

Поднимаясь на четвертый этаж, где жила, я прислушивалась к соседям. Как у нас негласно было заведено, в доме стояла тишина, и лишь в комнате Тедди, героинового нарика, едва слышно разговаривал телевизор. Я, как и любой из здешних, знала: если у Тедди включен зомбоящик, значит, Тедди ширнулся. Он всегда так делал, объясняя это тем, что ловит при работающем телике особые кайфы. Я никогда не пробовала геру, не собиралась начинать, даже чтобы лично проверить его слова, и оставалось просто верить ему.

Через два пролета я оказалась перед дверью своего убежища. Внутри меня встретил готический мрак, такой плотный, что сам Дракула с радостью облюбовал бы это местечко. Я огляделась вокруг: по углам валяются коробки из-под пиццы, пустые пивные банки, окурки и прочее барахло, непонятно каким образом сюда попавшее. Возле моего надувного матраса, заменявшего мне кровать, валялась груда книг. В детстве я могла зачитываться несколькими книгами одновременно, а теперь к книгам я прикасалась только когда надо было вырвать страницу для закрутки косячка. А после хорошего затяга можно и почитать, это да. Несколько использованных шприцов моей соседки были разбросаны по полу. В общем-то, все на своих местах.

Дом, милый дом.

Кстати о соседке: где Джессика? В темноте я и так едва могла что-то разглядеть, пришлось идти до спального угла, где обжилась Джессика. Она была второй героиновой наркоманкой в доме, можно было даже сказать, что у них с Тедди были какие-никакие отношения, но потрахушки за дозу я никогда не назову отношениями. Я не осуждаю Джесс, или Тедди, или еще кого из ребят, ведь и моих грехов за плечами вагон и маленькая тележка. Кто-кто, а я точно не имею права тыкать кого-либо из них в их же дерьмо. На самом деле они все неплохие ребята, а я вправе считать так, как считаю нужным. Подойдя ближе, я увидела, что Джессика распласталась на матрасе, рядом с ее рукой лежали влажная ложка, жгут и открытый шприц. Все было ясно как день. Я присматривалась к Джесс, пытаясь увидеть, дышит она или нет. Понять было сложно, и мне пришлось спокойно наклониться к ней и проверить пульс. Нащупав его, я облегченно вздохнула.

Оставив Джессику пребывать в Стране Чудес, я отыскала какую-то походную сумку, сначала удивившись, что у нас вообще есть что-то похожее, и начала сборы. Сначала, скинув с себя пропахшее несколькими слоями пота грязное шмотье, я переоделась, а затем как попало покидала одежду и самые необходимые вещи в сумку. Уже через минуту я стояла в проходе, оглядывая комнату и прощаясь с прежней жизнью. Еще через две минуты мы с Аароном уже направлялись писать жизнь новую.

Аарон не врал. Ехали мы действительно очень долго. Ехали снова в молчании. Мы молчали не потому, что нам не о чем было рассказать, а потому, что никто из нас не знал, как и с чего начать разговор. Мы не виделись много лет, стали другими людьми (ну, я-то точно) и просто боялись быть не услышанными и непонятыми друг другом.

В конце концов, чтобы хоть как-то смягчить напряжение, витавшее в воздухе, Аарон включил радио. Из приемника тут же заиграли AC/DC, и дорога в ад тут же стала проходить легче и веселее. После сменили несколько волн и успели прослушать Руперта Холмса, Depeche Mode, Jungles и Paramore, Metallica и The Rapture. Мы тянули одеяло каждый на себя, и, наткнувшись (о, чудо!) на Suicide Silence, я сделала погромче. Аарон не смог долго слушать и поскорее приказал радио долго жить, после этого еще долго причитая о том, что это была не песня, а какой-то истеричный рев гепарда, который неделю не может нормально посрать. Я долго хохотала над таким сравнением, и уже после этого мы смогли пробить стену нашей неловкости. Аарон принялся расспрашивать меня обо всем, что творилось в моей жизни после побега из его дома. Решив, что все равно начинаю жизнь с нуля, я рассказывала все без утайки. Поведала о своих гулянках, выходках, о том, как жила, о своих ночевках в полицейских участках и ночных тусовках с ребятами из бандитских группировок. Единственный раз, когда я заткнулась, был вопрос Аарона, почему я стала курить дурь. Долго думая и взвешивая каждое слово, я честно ответила, что это началось из-за ночных кошмаров, связанных с гибелью родителей и Кэти. Я сказала, что это помогало мне забыться, отдалиться от воспоминаний об этом, но умолчала о том, что это мне давно уже не помогает и я курю травку только потому, что привыкла к этому. Аарон понимающе кивнул, и больше мы к этому вопросу не возвращались.

Затем наступила моя очередь слушать истории из жизни своего спутника. Это оказалось скучнее, чем я думала, но я все равно интересовалась и слушала, потому что не хотела задеть его. Из слов старикана я выяснила, что ничего сверхнового в жизни Аарона Кэмпбелла не произошло. Он все так же жил работой. Детей у него никогда не было, а жена бросила Аарона, еще когда был жив мой папа. На второй брак старый детектив так и не решился. Я подбодрила его, сказав, что, будь он на 300 лет моложе, я бы, возможно, влюбилась в него. Аарон рассмеялся и ответил, что он и сейчас очень даже ничего и что многие дамочки заглядываются на него. Я издевательски засунула два пальца в рот, будто меня тошнит, и мы снова засмеялись.

Однако, когда я переключилась на разговор о деле гибели моей семьи, все веселье мгновенно испарилось. Аарон помрачнел и очень не хотел говорить со мной об этом.

– Пойми, Рейвен, дело закрыто за неимением каких-либо улик. Врезавшаяся в вас машина была чистая, а водитель умер после столкновения с вами. Нет ни свидетелей происшествия, ни отпечатков. Нет даже гильзы, доказывающей, что описываемый тобой выстрел вообще существовал. Тогда медики списали твой рассказ на сильнейшее эмоциональное потрясение, а расследование закончилось, не успев начаться.

– Но так не бывает! – воскликнула я. – Я не помню всего, что тогда произошло, но выстрел слышала отчетливо. Он был, Аарон. Был. Точно также, как должен быть хоть один свидетель, который что-то слышал или видел.

– В том-то и дело, – сказал Аарон, не отрывая глаз от дороги, – мы не смогли найти никого такого, сколько бы людей ни опрашивали. Я сам пытался вести это расследование, и если бы что-то всплыло, хотя бы маленькая соломинка, я бы ухватился за нее. Ты это знаешь, девочка. В участке тогда говорили, будто эта авария – чистая случайность, но я не верил в это тогда, не хочу верить и сейчас. Я считаю, что если имело место покушение на твою семью, то выполнено оно профессионалом, умеющим заметать следы.

Я сидела молча, обдумывая слова старого детектива. Они звучали убедительно, и я осознавала, что Аарон говорит это не просто так. В то время он действительно вел расследование, хотя, насколько мне известно, лично заинтересованному детективу это запрещалось. И все же так просто сдаваться мне не хотелось.

– Ну, а самое элементарное? Как мэдэксперты не смогли распознать пулевое отверстие на теле отца?

– В официальных документах по делу нет никакого упоминания об этом. Не сомневаюсь, что кто-то из руководящих должностей повыше просто-напросто сделал так, чтобы никто не мог ничего доказать. Шесть лет прошло с тех пор, как погибли Сэм, Кассандра и Кэти, но ни одна зацепка так и не всплыла наружу.

– Дерьмо собачье, – озлобленно ругнулась я.

– Давай не будем больше об этом? Я знаю, что ты вознамерилась стать копом, не только чтобы избежать срока или доказать, что ты, цитирую, «дочь своего отца». Ты хочешь найти убийцу своих родных. Это абсолютно нормально, Рейвен, и я тебя прекрасно понимаю и не виню в этом. Но тебе не стоит забегать вперед и строить планы, основанные на мести. Ты должна понимать, что работа офицера полиции – это не только перестрелки с врагами общества. Это нечто большее и…

– Вкладывай в речь поменьше пафоса, – процедила я сквозь зубы, покусывая ногти.

– Я знаю, как это звучит, не перебивай, – спокойно осадил меня Аарон. – Я хочу сказать, что многие копы, особенно те, что подолгу работают, забывают о том, что они должны представлять собой символ справедливости, а не только быть властью, данной жетоном и пистолетом. Твой отец говорил: «Бляшка и пушка – лишь инструменты, а острый ум и сострадание жертвам – вот настоящее оружие полицейского». Ты должна помнить об этом, Рейвен. Ты можешь со мной сейчас не соглашаться, но, учась в академии, ты многое узнаешь, осмыслишь и, возможно, поменяешь свое мнение.