Странная жизнь и труды Эндрю Борда, тайного агента, врача, монаха, путешественника и писателя

В Великой Шартрезе

Будучи в «служебной командировке» в Европе, Борд попытался разрешить вопрос, мучавший его давно: действительно ли Д. Бэтменсон выполнил свое обещание и получил для него в Великой Шартрезе письменное разрешение отказаться от монашеских обетов и покинуть лондонский Чартерхаус? В противном случае Борда, который формально еще оставался монахом, по возвращению в Лондон могли ждать неприятности (неясно, какие: времена были смутными, и он, видимо, решил подстраховаться).

В конце июля 1535 года он отправился во Францию, надеясь встретиться с главой картезианского Ордена, Преподобным Отцом Жаном Гайяром. На аудиенции у Дома^[35] Гайяра Борд получил подтверждение своей диспенсации и рассказал о событиях, происходящих в Англии. Видимо, этот рассказ был не очень точным, поскольку Гайяр вряд ли бы проникся симпатией к Генриху VIII, узнав о преследовании и казнях своих единоверцев, и не передал бы через Борда братьям из Лондонского Дома пожелание подчиняться королю и любить его. Наверное, Преподобный Отец, вслед за римским папою, продолжал считать короля «Защитником Веры»³⁷ и строго указал собеседнику, что монашеское сообщество не должно создавало Генриху VIII и его правительству трудности. Немалое удивление вызвали у Борда слова Гайяра о том, что он считает отношение Кромвеля к Ордену братским, требует полагаться на его советы и так далее.

В начале августа 1535 года Борд направил следующее письмо в Лондон приору Чартерхауса:

«После [моего] сердечного представления нашему дорогому и возлюбленному Духовному Поводырю и Преподобному Отцу – Настоятелю Великой Шартрезы, он приветствовал и благословил Вас именем Иисуса Христа, будучи уверенным, что Вы любите Бога и во всем повинуетесь нашему владыке Королю. Он был очень огорчен, узнав о преднамеренных и резких высказываниях, допускаемых Вами в былые времена. Он не желает от Вас ничего иного, кроме того, чтобы Вы потрудились во благо своих близких, и если скончается кто-либо из Ваших друзей, или кто-либо из их друзей, то взяли бы на себя труд известить об их смерти, дабы долг милосердия не был забыт и была бы принесена заупокойная молитва, pro defunctis exorare. Преподобный Отец сообщил Вам о поминальной службе в память о своем предшественнике; но другие письма он Вам не направлял и не собирается их писать, дабы не огорчать Его Величество Короля. Что касается меня, то, как Вы знаете, у меня было разрешения покинуть монастырь еще до получения на то письменной лицензии (хотя этот уход, возможно, и был противен моей совести), и я решился посетить нашего Преподобного Отца, чтобы удостовериться, действительно ли Отец Джон Бэтменсон получил для меня лицензию в главном монастыре Ордена.

Искренне признаюсь Вам, что не могу, да никогда и не смог бы, жить в одиночестве, в полном заточении, ибо это противно моему здоровью. Кроме того, я был принят в Орден в нарушение Устава еще до достижения необходимого возраста, и по этой причине могу быть освобожденным от обетов. Я не получил диспенсацию от римского епископа, однако, Вы, будучи приором и распоряжаясь мною во время моего пребывания [в Чартерхаусе], должны снять с меня обеты, поскольку это не противоречит ни закону, ни праву…

Наш Преподобный Отец полагает, что достопочтенный эсквайр Мастер Кромвель и епископ Честерский считают все религии братскими^[36], и умоляет Вас ничего не предпринимать без их советов, ведомых Иисусу – любящему и хранящему Вас во всех Ваших деяниях.

Написано второго дня августа в келье Преподобного Отца незамедлительно после беседы с ним.

Молящийся за Вас,

Эндрю Борд, священник».

Внимательного читателя должен заинтересовать вопрос, какому приору Чартерхауса писал Борд? Ведь Хоутона казнили в начале мая 1535 года, а его приемника назначили примерно через год! Напрашивается невероятное предположение: посылая письмо в Лондон, Борд был уверен, что Хоутон жив, и поэтому именно ему адресовал послание.

Если все же допустить, что такая гипотеза верна, то значит, о казнях картезианцев он узнал позднее, после августа того же года (из приведенного ниже письма Кромвелю, написанного весной 1536 года, следует, что к этому времени Борд считал, что место приора вакантно, поскольку просил адресата «содействовать назначению хорошего приора в лондонский Чартерхаус»).

Неласковая родина

Продолжение следует

После посещения Великой Шартрезы Борд зачем-то направился в Тулузу и откуда вернулся в Англию (может быть, решил на родине восстановить здоровье после болезни, о которой писал Кромвелю в июльском, 1535 года, письме). Он вновь поселился в Чартерхаусе, в котором оставалось все меньше и меньше знакомых ему насельников, и, наблюдая за ужасающими действиями проводников антикатолической политики, пришел к выводу, что дни монастыря сочтены. Поэтому Борд решил еще раз предложить свои услуги Кромвелю, и незадолго до апреля 1536 года обратился с письмом к Государственному секретарю:

«С должным почтением смиренно приветствую Вас. Соответственно моему обещанию, о котором я писал в своих письмах из Бордо и Лондона^[37], направленных Вашей милости в этом месяце, я, Эндрю Борд, некогда монах Чартерхауза в Лондоне, обращаюсь к Вашей милости и полностью вверяю себя власти Бога и Вашей, дабы Вы могли распоряжаться мою так, как пожелаете.

Как я уже сообщал Вашей милости, я посылал Вам некоторые письма из-за моря, и поэтому не мог и не смогу в будущем доставлять их в желательное для Вас время. У меня есть достаточно свидетельств, что последний приор лондонского Чартерхауса по своему собственному побуждению подтвердил мою лицензию, позволяющую отойти (to depart) от служения религии. После этого я отправился за море, чтобы обогатиться новыми медицинскими знаниями, а сейчас нахожусь дома, в монастыре, где во времена приора Бэтменсона, мне была дана диспенсация. Получив ее, я направил Вам письмо, дабы Вы могли распоряжаться мною, как Вам будет угодно, ибо я не хочу ничего утаивать от Вас. Пятнадцать лет тому назад римский епископ своей буллой уже даровал мне право отойти от религии, чтобы я мог занять место суффрагана Чичестера. Но я так и не приступил к выполнению надлежащих обязанностей, предусмотренных этой должностью. Как бы я не поступал в прошлом, сейчас я готов подчиниться Вам, и если Вы пожелаете вернуть меня в лоно этой религии (реформированного католицизма. – Ю.Я.), то покорно склоню голову.

Господь будет милостив к тем, кто способствует поддержанию Вашей милости в добром здравии и почете.

Молящийся за Вас, упомянутый Эндрю».

Итак, страх за собственную жизнь заставляет Борда допустить свой переход в протестантизм (хотя, может быть, это всего лишь мимикрия).

Предложение Борда было принято, и по распоряжению Кромвеля он отправился в Шотландию, для работы с тем же заданием, но, так сказать, на «внутреннем фронте». Последнее и самое обширное донесение Борда датировано 1 апреля 1536 года:

«Со смиренным приветствием и надлежащим почтением уведомляю Вашу милость, что в настоящее время нахожусь в Шотландии (Skotlond), где учусь в маленьком университете, который называется Глазго (Glasco), и одновременно практикую как врач^[38] (что и раньше делал в различных странах и провинциях, чтобы заработать на жизнь). Заверяю Вас, что в тех местностях, где я побывал, мне довелось наблюдать, как королевскую благосклонность ищут самые различные люди, которые ранее были его противниками и говорили ужасные слова (исключение составляют некоторые схоласты). Я посетил дворец шотландских королей, побывал в домах у графа Аррана, именуемого Гамильтоном³⁸, у лорда Эйвондейла, именуемого Стюартом³⁹, и у многих леди и лордов, как духовных, так и мирских. Я знаю их мысли, так как они считали меня сыном шотландца, поскольку, чтобы больше им понравиться, я представлялся им как «Карр» (так звали моего кузина). Скажу в заключение кратко: не доверяйте шотландцам, хотя используют льстивые слова, все их речи лживы. Я искренне полагаю, что у Вас в Англии, помимо десяти тысяч шотландцев, находится неисчислимо много других иностранцев, которые своими дьявольскими словами приносят большой вред королевским подданным (особенно этим отличаются шотландцы). Так, когда я ехал через нашу страну, то повстречался и завел знакомство со многими сельскими жителями, англичанами, которые говорили мне, что не любят нашего доброго Короля. Возблагодарим Иисуса за то, что некоторые из них были наказаны, и что это послужило примером для остальных. И я также молю Господа, чтобы в Вашем королевстве никогда не было чужестранцев, особенно шотландцев, поскольку я не знаю иностранцев, которые бы хорошо относились к Англии, кроме тех случаев, когда они получают какую-либо выгоду, барыши и прочее. Во всех странах христианского мира, которые я объехал, мне не довелось встретить среди жителей этих стран англичан (если не считать учащихся школяров и дельцов).

Я молю Иисуса, чтобы иностранцы в Англии больше не наносили вреда нашей стране. Если я смогу сослужить службу Англии, а особенно моему суверену, Королю, а также Вам, то, как и любой другой человек, сделаю все, что будет в моих силах (хотя подобные деяния, возможно, и будут связаны с рисками и опасностью для жизни). Мое сердце принадлежит Вам…, и я никогда не смогу в полной мере отблагодарить Вас: ибо когда я был в непосильном рабстве (thraldom), как телесном, так и духовном, Вы проявили благородство, освободив меня и очистив мою совесть. Я также благодарен Вам за великую доброту, с которой Вы приняли меня в Бишопе Уолтэме и разрешили появляться у Вас один раз в каждые четыре месяца.

Как только я окажусь дома, я решусь вновь приехать к Вам, чтобы полностью подчиниться Вашей милости и выполнять все, что Вы пожелаете. Ибо из-за моего неразумения я, возможно, написал в этом письме нечто, что Вас не удовлетворит; но – и Господь мне судья – я был искренен во всем, что касалось моего суверена Короля и Вас. Когда я содержался в рабстве в Чартерхаусе и ничего не знал о благородных поступках Короля, и когда равным образом мне ничего не было известно о Вас, то поступал так, как и другие насельники монастыря, сводя дурными словами все доброе к ничтожности. Но оказавшись на пути к свободе, я ясно осознал невежество и слепоту своих и их деяний: ибо я никогда не знал что-либо, отличное от того, что они мне внушили, и они вынудили меня обратиться с полном надежд письмом к приору лондонского Дома, когда, в ожидании казни, он содержался в Тауэре. За все это я умоляю Вашу милость извинить меня; ибо, видит Господь…, я был рад обратиться к Вам по их просьбе, но не писал ничего, что, как полагаю, было бы направлено ни против моего Князя (Prince), ни против Вас, ни против каких-то других людей. Я молю Бога, чтобы Вы согласились содействовать назначению хорошего приора в Чартерхаус; ибо, поистине, там есть упрямые и своевольные молодые люди, которые немало делают для удовлетворения своего тщеславия, и ничуть не изменяясь, ведут себя как дети, и поэтому доброму приору должно относиться к ним как к детям. У меня есть новости, которые я собираюсь сообщить Вам, но предпочитаю [в этом письме] быть кратким, поскольку я устал от пребывания в скудных странах, чему свидетель Иисус Христос, да поддержит Он Вас вечно в здравии и благородных поступках.

Из Лита^[39], в миле от Эдинбурга, в первый день апреля, написано бедным школяром и Вашим слугой.

Эндрю Борд, священник».

Заметьте, что Борд действует как профессиональный агент – в «личине» студента и под выдуманной фамилией. Серьезно относясь к своей работе, он не кривил душой и был искренен в донесениях, даже если они не совсем совпадали с мнением и политикой его патрона. Что же касается неприязненного отношения к шотландцам, то мы еще вернемся к этому вопросу, когда речь пойдет о его книге «Введение в Знание».

Прошел год, и Борд переезжает из Шотландии в Англию, где поселяется в небольшом йоркширском городке Куколд; здесь он оказывает медицинскую помощь сыну местного богатого мясника, а затем отправляется в Кембридже. Отсюда 13 августа 1537 Борд вновь пишет Кромвелю:

«Почтительно приветствую Вас с любовью и благоволением, и желаю Вашему лордству оставаться моим добрым повелителем, каким Вы всегда были. Пусть Господь будет мне судьей, но если бы я знал, что необходимо сделать нечто, что было бы в высшей степени желательным для Вас, то сделал бы это. Ибо нет живого существа, которое бы я любил больше и к которому относился столь же почтительно, как к Вам. У меня нет в этом мире другого такого прибежища, чем то, которое я нахожу у Вас. Когда я вернулся в Лондон из Шотландии, и Вам было угодно призвать меня, я, как и Вы, намеревался приехать из Винчестера верхом, но у меня украли две лошади; я могу назвать людей, которые купили их, но не могу вернуть своих лошадей, хотя при покупке эти люди не заплатили пошлину и приобрели их не на рынке, а тайно. Кроме того, некие люди в Лондоне должны мне вернуть деньги и имущество стоимостью пятьдесят восемь фунтов, переданное моими друзьями. Я просил их отдать долг, но они обозвали меня «отступником и полнейшим ничтожеством» и заявили, что не оставят меня в покое и за моей спиной будут позорить меня из-за поступков, которые я, якобы, совершил двадцать лет назад. Но истинно говорю: они не смогут доказать свои обвинения, ибо я никогда не совершал греховных поступков: моя вина состоит лишь в том, что я был хорошо знаком с женщиной; другие проступки не имеют ко мне отношения. Я умоляю Вас быть моим добрым Господином, и обещаю больше никогда не жаловаться на этих людей. Я благодарю Иисуса Христа за то, что в состоянии жить, хотя ранее у меня не было ни на пенс уверенности в этом. Я не могу не сожалеть, что они забрали мое добро…, однако, если бы любой из Ваших слуг захотел заполучить его, я бы отдал ему свое [имущество]. Я сделаю все, что бы Вы не пожелали и что будет полезно Вам; я хотел бы избавить Вас от моей грубой писанины, но, видит Бог, я не мог не написать о Вашей доброте. Да хранит всегда Вас в добром здравии и почете.

Из Кембриджа, в тринадцатый день августа.

Написано молящимся за Вас Вашим слугой, желающим сделать для Вас все, что в его слабых силах.

Эндрю Борд, священник».

Из приведенного текста неясно: то ли автор неявно просит у Кромвеля содействия в возвращении ему «денег и имущества», то ли оправдывается за свой старый «грех».

На этом письме письменное и вербальное общение Борда с высоким патроном прекратилось и, видимо, Кромвель освободил своего агента от выполнения секретных обязанностей (по неизвестной причине, возможно из-за амбивалентности его поведения).

Поэтому в конце 1537 или начале следующего года Борд вновь отправляется на континент в самый длительный свой вояж. После разгона монастырей ему не надо было испрашивать у духовных властей разрешение на поездку, он был свободен, и воспользовался этой свободой в полной мере. На этот раз он не только собирался завершить образование, но и, рассчитывая удовлетворить свою природную любознательность, посетить по возможности больше европейских стран. Впоследствии Борд писал, что «объездил все христианские страны и побывал за их пределами». Если это и преувеличение, то, как мы увидим в дальнейшем, не столь уж значительное! «Путевые записки» об этом путешествии стали основой его «Введения в Знание», к рассказу о которой мы вернемся позднее.

В начале сороковых годов перед возвращением в Англию Борд на несколько лет обосновался во французском Монпелье – городе, который очень любил и в котором (по его словам) «находился самый благородный в мире университет для врачей и хирургов (курсив мой. – Ю.П.)». Именно в этом университете Борд получил столь необходимую ему степень доктора медицины и пополнил ряды славных выпускников местной и знаменитой Медицинской школы.

Завершение учебы

В 985-1349 годах на юге Франции находилось средневековое феодальное владение Монпелье, занимавшая территорию вокруг одноименного города, основанного в 985 году. В 1181 году его сеньор Гийом VIII (1157–1202) издал эдикт, разрешающий практиковать и преподавать медицину в городе людям любого происхождения и вероисповедания. Это позволило обосноваться здесь бежавшим из-за религиозных преследований из Испании евреям и арабам-мусульманам, познания которых в области медицины тогда далеко превосходили европейские. Так как образовательная система в Средневековье контролировалась церковными властями, то для институционального оформления преподавания медицины в Монпелье, потребовалась их специальное разрешение, и лишь в 1220 году кардинал Конрад фон Урах (ок.1180–1227), легат римского папы Гонория III (1148–1227), предоставил врачебному сообществу города необходимые права для организации Медицинской школы, ставшей второй в Европы после знаменитой школы в городке Салерно, расположенном неподалеку от Тирренского моря, к югу от Неаполя.

По легенде эту школу (Scuola Medica Salernitana) основали в XI веке четыре врача разных национальностей – латинянин, грек, араб и еврей, и такой состав учредителей соответствовал источникам медицинских знаний того времени: греческой медицине (ее носителями были латинянин и грек) и арабской медицине (носители – араб и еврей). Школа хранила традиции античной медицины, и поэтому иногда ее называли civitas Hippocratica (Гиппократова община). В отличие от подавляющего большинства средневековых университетов обучение в Салерно носило как теоретический, так и практический характер: студенты сопровождали преподавателей во время обходов в госпитале и участвовали в осмотрах больных. Кроме того, в 1238 году салернским медиком разрешили публичные вскрытия человеческих трупов (правда, один раз пятилетие, то есть один раз в течение всего курса обучения). В Средние века широкую известность получили труды школы, пропагандирующие здоровый образ жизни, и особенно – написанная гекзаметром дидактическая поэма, содержащая 364 строчки и называвшаяся «Салернский кодекс здоровья» (Regimen Sanitatis Salernitanum)^[40]. По мнению некоторых исследователей, она была написана в начале XII века руководителем школы Салерно Иоанном Миланским. Ее преподнесли сыну Вильгельма Завоевателя герцогу Нормандии Роберту III, по прозвищу Куртгёз – «Короткие штаны» (ок. 1054–1134), который возвращаясь из первого Крестового похода, обратился за врачебной помощью в Салернский монастырь. По другим данным ее авторство приписывают Арнальдо де Вилланова (ок. 1235–1311), знаменитому врачу и алхимику; наконец, существует версия, в соответствии с которой последний лишь написал комментарии к поэме. Она впервые была напечатана в 1480 году в Венеции, затем переведена на большинство европейских языков и переиздавалась вплоть до нашего времени.

Медицинская школа Монпелье стала одним из факультетов университета после того, как 26 октября 1289 года папа Николай IV (1227–1292) буллой Quia Sapientia (Ради Мудрости) благословил его основание. На протяжении Средних веков и Возрождения этот факультет шел «впереди планеты всей»: в 1340 году здесь начали читать курс анатомии, в 1376 году получили разрешение вскрывать трупы казненных преступников, а позднее создали первый зал (или, как говорили в Средневековье, «лекционный театр») для публичного анатомирования. К этому следует добавить, что в Медицинской школе была богатейшая библиотека манускриптов, которую пополняли осевшие в городе переводчики с арабского и древнееврейского на латынь.

Широкую известность Медицинской школе принесли ее самые знаменитые студенты – Франсуа Рабле (ок. 1494–1553) и Мишель де Нотрдам (1503–1566), более известный как Нострдамус (как известно, их последующая всемирная слава не была связана с врачеванием)⁴⁰.

Рабле поступил в школу уже немолодым человеком (ему было 45 лет), и в 1530 году начал читать курс лекций о великих медиков античности – Гиппократе и Галене. В следующем году он получил степень бакалавра медицины, а затем уехал в Лион, где, сочетая врачебную практику с литературным творчеством, выпустил первую книгу о Гаргантюа и Пантагрюэле. В 1537 году Рабле вернулся в Монпелье, получил степень доктора медицины, и в дальнейшем время от времени преподавал в родных стенах (Борд, возможно, встречался с ним в университете).

Мишель де Нотрдам, решив продолжить семейную традицию (дед был известным врачом) получил в 1529 году степень бакалавра медицины и занимался врачебной практикой в нескольких французских городах; затем вернулся в alma mater, где в 1534 году удостоился степени доктора медицины.

Среди других известных студентов и (или) преподавателей Медицинской школы можно назвать французов Жиля де Корбейля (ок. 1140 – первая четверть XIII века), Ги де Шолиака (ок. 1298–1368), Анри де Мондевиля (ок. 1260–1316), Гийома Ронделе (1507–1566)⁴¹; англичан Гильберта Английского (ум. 1250) и Джона Гадсдена (1280–1361); шотландца Бернара де Гордона (ок. 1270–1330); португальца Валескона де Таранте (1382–1417)⁴², испанца Арнальдо де Вилланова и… несть им числа.

Недаром Джон из Солсбери (ок. 1120–1180), епископ Шартра, дипломат и писатель, заявлял, что тот, кто решил посвятить себя медицине, должен получить медицинские знания в Салерно или Монпелье. Интересно, что даже через много лет, в 1659 году, этому совету последовал самый знаменитый английский врач XVII века Томас Синденхэм (1624–1689), который после получения оксфордского диплома отправился «доучиваться» в любимый город Борда.