Блистательное величие. Истории из жизни великих мастеров медитации старого Тибета

Эти самые погонщики с бойни были настоящий сброд, нищие и грязные. Они умели только одно – гнать животных к колоде для рубки. Через некоторое время пятьдесят или шестьдесят из них уже стояли во дворе. При этом ученики Цеванга Норбу сидели за большим обеденным столом.

Цеванг Норбу вышел и велел всем сесть на землю рядами, как сидят монахи в храме. Сначала им щедро раздали еду, причём Цеванг Норбу сидел среди всех как глава ряда. Потом он попросил принести текст и, когда все присутствующие ели, сидя рядами, стал петь слова ритуала из терма „Воплощение Реализации“^[79].

Эти погонщики, мягко говоря, не привыкли сидеть организованно, как группа монахов. Они беспокойно ёрзали, но тем не менее с удовольствием ели.

Наконец, когда гости ушли, я спросил:

– Что вы делаете, Ринпоче? Во всей Лхасе нет людей хуже, чем эти молодчики, – они гонят животных к мяснику, потом толкают их прямо в его руки, а потом помогают разрубать туши этих несчастных. Почему вы тратите столько денег на таких людей?

– Э-э! Не говори так, – ответил Цеванг Норбу. – Сегодня я выполнил пиршественное подношение в обществе нескольких совершенных бодхисаттв. Кто, кроме меня, обладает заслугами, чтобы сделать такое в наше время? У меня нет ни тени сомнения в этом. Сегодня был благословенный день».

Таков один из примеров странных поступков, которые совершал Цеванг Норбу.

* * *

Ещё у Цеванга Норбу было удивительное ясновидение – такой силы, что это пугало людей. Омдзе Тринлэ рассказал мне такую историю.

Однажды Цеванг Норбу пошёл выполнять большой ритуал подношения дыма благовоний для долголетия одной семьи в Лхасе. Отец семейства питал глубокую веру в Цеванга Норбу; в конце ритуала он подошёл и спросил:

– Я хотел бы знать, будут ли у нас удача и здоровье в следующем году?

– А, да! Удача и здоровье! – воскликнул Цеванг Норбу. – На следующий год ты умрёшь, а твоя жена переживёт тебя на один месяц.

– А как наш сын? Что будет с ним? – с трудом выговорил хозяин.

– Без вас он не станет здесь жить: обезумев от горя, он уйдёт. На будущий год ваш дом опустеет, – заявил Цеванг Норбу.

– Ох, опять он за своё! – подумал Тринлэ. – Зачем он это делает?

Это такой дурной знак!

На следующий год Тринлэ услышал, что тот человек умер, примерно через месяц умерла и его жена, а их сын ушёл, оставив пустой дом.

* * *

Хотя я никогда не встречался с Цевангом Норбу, я видел его фотографию, которая была снята в Бутане. Она висела в личной комнате Самтена Гьяцо в Крепостной Вершине. Цеванг Норбу был высок и дороден, как Дилго Кхьенце, и удивительно красив. В монастыре Цикей Цеванг Норбу имел обыкновение прогуливаться по окрестностям в одиночестве. Днём можно было увидеть, как он подолгу сидит на берегу реки Кечу^[80]. Ещё мальчиком мой отец с друзьями однажды видел внушительную фигуру человека, одиноко сидящего у реки в очень прямой позе. Мой отец, предводитель этой компании маленьких монахов, предложил:

– Этот большой дядька приходит сюда каждый день убивать бедных рыб. Давайте дадим ему камнем по голове, чтобы знал. Теперь тихо…

Они подкрались поближе, но, когда замахнулись камнем, Цеванг Норбу громко кашлянул, будто предостерегая. Они сразу же узнали, кто это, и разбежались.

«Если бы он не кашлянул, я бы наверняка попал ему прямо в шею, – позднее говорил отец. – Вот такой я был необузданный. Только благодаря ясновидению Цеванга Норбу я не ударил его камнем! Как бы я жил с такой виной?»

* * *

Многое из того, что ныне известно как терма Чокгьюра Лингпы, на самом деле было плодом объединённых усилий Кхьенце, Конгтрула и самого тертона. Они дали друг другу много передач, но все эти линии объединились в Цеванге Норбу.

Однажды в монастыре Ривоче, что в провинции Чамдо, между Лхасой и Кхамом, Кхьенце и Конгтрула попросили даровать посвящение «Сокровищницы драгоценных терма». Ривоче был крупным центром Дхармы, так что событие предстояло немаловажное.

«„Сокровищница“ заключает в себе сущность всех открытых терма сотни видных тертонов, мы должны получить эту передачу», – неоднократно настаивали ламы в Ривоче.

Когда им сообщили, что Кхьенце не может приехать, они попросили об этом Конгтрула. Но к тому времени и Кхьенце, и Конгтрул были уже слишком стары. Поэтому, посовещавшись, они решили послать вместо себя Цеванга Норбу^[81].

Цеванг Норбу прибыл в Ривоче и передал всю «Сокровищницу драгоценных терма». В заключение он дал ещё и передачу всех «Новых сокровищ». При этом присутствовали два перерожденца Чокгьюра Лингпы – Цикей Чоклинг и Нэтен Чоклинг, а также Самтен Гьяцо и дядя Терсэй.

Одними из последних посвящений были «Три раздела дзогчен». Прежде чем даровать их, Цеванг Норбу сказал: «Три раздела нельзя давать прилюдно, даже небольшим группам людей. Необходимо строго соблюдать тайну, а её нарушение повлечёт за собой тяжкие последствия – это столь же опасно, как совать палец в пасть ядовитой змее. Я могу давать это посвящение только одному человеку за один раз».

Затем он велел всем дать клятву, взявшись за его накидку, и сказал:

«Это священное учение вы можете передавать только одному человеку за один раз!»

Также Цеванг Норбу сказал ламам: «После моей смерти станут искать моё перерождение. Может случиться, что кто-то попытается назвать моим именем какого-нибудь несчастного духа бардо, который блуждал там, и ему только-только удалось войти в человеческое тело, впервые за долгое время. Если вы это сделаете, он обязательно родится в низших мирах без какой-либо возможности оттуда выбраться. Так что не ищите моего тулку! Если моё будущее перерождение станет по-настоящему служить учениям Чокгьюра Лингпы, то будет делать это или прямо, или косвенно. Ни за что не пытайтесь искать его! Возьмитесь за мою накидку и обещайте мне это, все четверо!»

Он категорически запретил как-либо искать его тулку, а потому этим четверым ламам ничего не оставалось, как поклясться не искать его тулку после его смерти.

Никто из его главных учеников не отважился пытаться его найти. Я слышал, что позднее были предприняты кое-какие попытки найти нынешнее перерождение, но сам я, памятуя о той клятве, не осмелился бы спрашивать какого-либо учителя о местонахождении перерождения Цеванга Норбу.

* * *

Цеванг Норбу умер в местности Ньемо в области Цанг, к западу от Лхасы. Думаю, ему было за шестьдесят. Незадолго до смерти он сказал своим слугам: «Главным местом пребывания моего брата и меня был монастырь Цикей. Отошлите туда всё моё имущество и вот эту записку. И, если хотите, можете взять ещё и какие-нибудь кости от моего сожжённого тела.

Мне удалось составить полное собрание „Новых сокровищ“, так что не позволяйте никому воровать оттуда. В монастыре Цикей сейчас живут и перерождение моего отца, и перерождение моего брата, а потому вы должны вручить это собрание лично им в руки. Эта записка – моё завещание. Нет ни единого слова, которое я хотел бы добавить к тому, что здесь написано. Разве что можете сказать такие слова: „Цеванг Норбу умер, как старый пёс, в деревне Ньемо“. Обещайте, что именно так вы будете отвечать каждому, если кто-то обо мне спросит. Сообщите это всем ламам в Кхаме».

Принадлежавшие Цевангу Норбу книги «Новых сокровищ», его иконы и ритуальные принадлежности для посвящений хранились в монастыре Цикей вплоть до «культурной революции».

Те, кто присутствовал на его кремации, с удивлением видели, как от погребального костра далеко в небо уходили радужные лучи. Я не помню, были ли в оставшемся пепле какие-либо священные реликвии, но слышал, что некоторые из его костей были наполнены порошком синдхуры. Не думаю, чтобы это можно было назвать «собачьей смертью».

9
Моя драгоценная бабушка

Моя бабушка Кончог Палдрон была необычайно одарённым человеком, очень талантливым и мудрым. В наших краях женщины редко получали такое хорошее образование, какое получила она. Трудно было найти другого человека, который достиг бы такого же разностороннего совершенства.

Бабушка знала все слова и мелодии песнопений, а также умела правильно использовать ритуальные принадлежности – и всему этому она научилась у самого тертона, который часто получал эти мелодии в своих видениях. Если бы не она, подлинные мелодии и порядок ритуалов нашей линии были бы утрачены. Она даже знала особые способы игры на ритуальных трубах гьялинг. Бабушка чрезвычайно искусно владела гьялингом, и в Цикее все, кто учился на нём играть, спрашивали её мнение.

Она также передала всю совокупность мудр для каждого из ста мирных и гневных божеств и все связанные с ними ритуалы – всё то наследие с тысячелетней традицией, с которым она познакомилась в монастыре Миндроллинг. До сих пор её понимание ритуальных мелодий и использования музыкальных инструментов остаётся основой «Новых сокровищ».

Ещё бабушка была признанным врачом традиционной тибетской медицины и каждый день давала лекарства своим пациентам. Также она была астрологом и знатоком нескольких стилей тибетской живописи^[82]. Она была необыкновенным человеком.

Бабушка преодолела все препятствия, которые встают перед женщиной в традиционном для Кхама обществе, управляемом мужчинами. Она была такой яркой личностью, что там, где я рос, среди женщин ей не было равных.

* * *

Моё первое яркое воспоминание о бабушке относится к тому времени, когда мне было лет семь и она жила в нашем семейном гнезде, во дворце Цангсар. В течение этих трёх лет я почти каждый день ходил проведать её. Наверное, тогда у меня было более смуглое лицо с синеватым оттенком, потому что она прозвала меня Синелицый. Моего старшего единокровного брата Пэнджика она называла Бледнолицым, потому что он был светлый.

Потом бабушка на один год переехала в небольшую обитель, расположенную поблизости, а потом – подальше, на высокогорную Крепостную Вершину, где она провела со своим сыном Самтеном Гьяцо три года. Всё это время у меня было мало возможности видеть её, потому что я уехал с отцом и жил в Деченлинге, в его доме для затворничества, который находился в двух днях пути верхом. Бабушка была очень щедрой и всегда награждала меня подарками: сушёными абрикосами, сумочками и другими вещами. Ещё она учила меня, как вести себя за столом и держаться в компании других людей.

Внуки у неё были только от моего отца, и, кажется, я был её любимчиком – она окружала меня заботой. Она всё время оставляла меня поболтать с ней и часто делилась со мной своей цампой – давала мне вкусные кусочки, которые я ждал и с удовольствием съедал. Она любила меня как собственного сына.

* * *

Никто не умел так искусно делать торма, как бабушка. На самом деле именно она научила меня делать торма для «Новых сокровищ». Благодаря ей у меня было так много опыта в ритуалах, что позднее я много лет служил для своего отца мастером ритуалов. Хотя я был ещё подростком, он назначил меня ответственным за подготовку всего необходимого для ритуалов.

Моей особой заботой были торма. Я не могу сосчитать, сколько изготовил их подростком. Я начал изучать искусство приготовления торма вместе с Пэнджиком, у которого были довольно проворные руки. Однако в этом искусстве неизбежно наступает момент, когда необходимы более тонкие приёмы и усовершенствования, поэтому я обычно обращался к своему дяде Санг-Нгаку, который научил меня многим тонкостям. Но, когда Самтен Гьяцо взял меня с собой в Цикей, он сказал: «Высший судья, который может оценить торма в стиле Чокгьюра Лингпы, – это твоя бабушка».

Как-то раз бабушка высказала мне своё одобрение. Когда мой приятель Дудул и я показали свои торма, она сказала мне: «Стиль Дудула больше напоминает традицию Миндроллинга, а ты чисто следуешь „Новым сокровищам“. В будущем ты будешь опорой нашей традиции ритуала».

Когда мне было девятнадцать лет, я отправился в Цикей навестить бабушку. Ей тогда было лет семьдесят, и она слегка хворала. Я пробыл с ней два месяца и получил от неё заключительные наставления о том, как приготовлять торма. В конце этого срока я стал большим знатоком в деле приготовления различных торма, используемых в ритуалах для «Новых сокровищ», и получил от Кончог Палдрон личное благословение. Она сказала мне: «Ты и вправду лучший мастер приготовления торма в этой традиции терма». Сейчас у меня вовсе нет никаких особых достоинств, если не считать, что я действительно умею делать эти торма.

* * *

Бабушке было свойственно не воздействовать на провинившихся бранью и укорами, а дать совет о том, «что бы в таком случае сделал хороший человек». Так что каждый мог сделать для себя соответствующий вывод.

Я никогда не видел и не слышал, чтобы она кого-то ударила. Помню, как она говорила нам, детям: «Нет ничего хорошего в том, чтобы шутки ради дразнить кого-то своим мелким враньем, – это низко и подло. Не дразнитесь, чтобы друг друга обидеть. Не вздорьте между собой».

Она бывало давала небольшие советы: «Не говори с набитым ртом. Ешь спокойно и бесшумно. Когда разговариваешь, не зевай и не производи никаких ненужных звуков. Не повышай голос без причины; незачем кричать, когда разговариваешь с тем, кто рядом. Говори как воспитанный человек: не спеши, а подбирай нужные слова. Если будешь тараторить, станешь похож на безумного».

Вот какие советы она давала мне, когда я был ребёнком. Каждый раз, когда я приходил к ней в гости, получал такие наставления.

* * *

Несмотря на благородное происхождение, бабушка – или Драгоценная Мать, как мы к ней обращались, – была невероятно скромна и всегда садилась пониже. Разные ламы и важные ученики её отца навещали её, чтобы выразить ей почтение. Она неизменно отвечала: «Зачем вам было беспокоиться, чтобы навестить старуху? Что это на вас нашло, ламы?»

Если кто-то хотел поклониться ей, то мог сделать это исключительно снаружи, перед тем как войти. Она всегда вставала, когда её приветствовали со сложенными ладонями. Если ей низко кланялись, она покидала своё место и уходила со словами: «Да что вы за ламы – кланяетесь какой-то старухе!»

Когда бабушка жила в Крепостной Вершине, ламы из Гебчага, впечатляющего женского монастыря, расположенного поблизости, приходили засвидетельствовать своё почтение дочери великого тертона. Самтен Гьяцо входил в её комнату, чтобы объявить о прибытии того или иного ламы, и она обычно отвечала: «Что им тут делать? От меня нечего получить. Не приводи их больше сюда! Им незачем со мной встречаться».

Конечно же, Самтен Гьяцо не мог говорить видным ламам, чтобы они просто ушли, поэтому он устраивал для них сиденья на травке перед домом, а потом предлагал бабушке подышать свежим воздухом. После этого он подсказывал ламе, чтобы тот потихоньку приблизился с другой стороны, как будто просто идёт мимо. Затем между ними мог начаться разговор. Иначе не было никакой возможности встретиться с ней, и только потому, что она была слишком скромна.

Возможно, именно из-за её неподдельной скромности Чоклинг из Цикея, который составил биографию Чокгьюра Лингпы, никак не мог подобраться к бабушке, не говоря уж о том, чтобы услышать её истории. Как бы то ни было, он не смог прибегнуть к кладезю её памяти, когда писал эту официальную биографию.

* * *

Хотя на своём жизненном пути Кончог Палдрон не раз встречалась с великими учителями, её коренным учителем был собственный сын, Самтен Гьяцо. Именно он дал ей глубинные наставления по медитации. Конечно, она и раньше получала передачи от других учителей, в том числе и от своего брата Вангчока Дордже, который рано умер. Но только Самтен Гьяцо показал ей сущность ума, благодаря чему она безошибочно её узнала, а именно это отличает коренного гуру.

Если подумать, это поразительно: коренной гуру – собственный сын! Самтен Гьяцо говорил мне, что был удивлён уровнем медитации своей матери. Когда её жизнь близилась к концу, она достигла уровня, который называется «крушением заблуждения», когда человек уже не видит снов – состояние сновидений полностью очищено. Действительно, в тантрийских текстах упоминается, что в определённый момент поток сновидений прекращается, в результате чего непрерывность ясной пробуждённости уже ничем не нарушается.

18. Тара – будда сострадания

Кончог Палдрон была поистине удивительна! Люди часто говорили, что, едва они входили в её комнату, у них улетучивались все житейские мысли и заботы. Человек испытывал лишь покой и ясность. Это ощущалось совершенно явно.

Дочь Чокгьюра Лингпы была необычной во многих отношениях. Например, у неё было три видения, в которых она встречалась с Тарой, как если бы та была во плоти, словно они просто вели между собой беседу. Этого никто не знал, потому что бабушка никогда не рассказывала об этом никому, кроме моего дяди Самтена Гьяцо. Даже мне она этого не говорила, и я услышал об этом от него.

Местные жители глубоко верили в неё. Они часто просили дать им освящённые ею зёрна ячменя, чтобы носить их на теле в маленьком мешочке для амулетов. Они также вешали защитные амулеты, которые она давала, на шею своих коз и овец. Некоторые даже проверяли, насколько хорошо действует её защита, стреляя из ружья в своих коз.

«Каждый раз, когда я попадал в козу, – рассказывал один из жителей, – хотя после удара коза блеяла от боли, я не находил у неё никакой раны от пули. Амулет сделал мою козу неуязвимой для пуль – я не вру!» Возможно, такая проверка была не так уж безнравственна: она укрепляла в людях веру.

* * *

У бабушки сохранились воспоминания о том, как она вместе со своей матерью отправилась в Дерге, в главную резиденцию Кхьенце Старшего, когда Кхьенце, Конгтрул и Чоклинг были ещё живы.

Эти три учителя совместно проводили сложную практику друбчен – которая продолжается непрерывно девять дней и ночей, – вероятно, используя терма Воплощение Реализации^[83]. Бабушка и её брат Вангчог Дордже сидели внутри. Когда пришло время для пиршественного подношения, великий Кхьенце сказал: «Для достижения благоприятной взаимосвязи вы, брат и сестра, должны надеть тантрийские украшения и держать блюда с пиршественными подношениями».

Бабушка помнила, как они вдвоём стояли с блюдами в руках перед тремя учителями, когда те пели медленный и мелодичный гимн подношения. «Брат был похож на юного бога, – вспоминала бабушка, – у него было немыслимо прекрасное лицо!»

Под конец Кхьенце Старший сложил ладони и сказал: «Эти дети, бесспорно, отпрыски рода видьядхар».

* * *

Бабушка также помнила встречу с великим Патрулом.

Патрул и её отец, тертон, встретились в монастыре дзогчен в соседнем королевстве Дерге. В то время слугой тертона был Йонге Мингьюр Дордже, который подавал ему чай и готовил еду.

На рассвете Чокгьюр Лингпа сказал ему: «Этим утром сюда пожалует великий учитель Патрул Ринпоче. Сделай, пожалуйста, необходимые приготовления».

Затем, когда Йонге, налив учителю чаю, вышел из его комнаты, он увидел у дверей какого-то старика. Одет он был не как лама, а как обычный житель Голока – в овчинную одежду, крытую красной тканью. Он был крупного телосложения и с большим носом.

– Мне нужно видеть Чокгьюра Лингпу! – сказал он и двинулся внутрь.

Поскольку посетители никогда не входили в резиденцию тертона без доклада, Йонге загородил дверь со словами:

– Погоди-погоди! Это не так просто. Сначала мне нужно доложить о тебе ламе.

– Уйди с дороги! – сказал старик и стал отталкивать Йонге. Йонге схватил посетителя за рукав и настойчиво продолжал:

– Так нельзя врываться.

Старик сопротивлялся, и они начали бороться. Тут Йонге подумал:

– А вдруг это не обычный старик из Голока. Наверное, мне нужно войти и спросить.

И до него дошло, что ему было сказано о предстоящем визите, но он предполагал увидеть перед собой гостя с внешним видом, более подобающим великому учителю.

Обернувшись, он увидел, что Чокгьюр Лингпа простёрся на полу, приветствуя старика. Тот в ответ тоже склонился в поклоне. Позднее Йонге говорил, что, поклонившись друг другу, они коснулись друг друга лбами, как два яка.

* * *

Из монастыря Дзогчен Чокгьюру Лингпе пришло приглашение прибыть в качестве почётного гостя и принять подношения. Поскольку Патрул тогда состоял при этом монастыре, его попросили написать официальную речь, предваряющую подношение.

Вы можете найти запись этой беседы в жизнеописании Чокгьюра Лингпы. В этой чрезвычайно изысканной речи Патрул осыпал его похвалами, называя посланцем Падмасабхавы.

Со времени этого посещения тертон стал называть Патрула «Дзогчен Патрул» – и это имя за ним закрепилось, а также дал ему посвящение на своё терма с учением дзогчен под названием «Сердечная сущность Самантабхадры». Эта передача происходила в ретритном центре, расположенном намного выше линии вечных снегов и выходящем на принадлежащую монастырю школу Шри Сингхи.

В ответ Чокгьюр Лингпа усадил Патрула на высокий трон и попросил передать ему «Путь бодхисаттвы». Так эти два учителя установили нерушимую связь.

Бабушка помнила, что Цеванга Норбу там не было, но зато присутствовали Вангчог Дордже и супруга Чокгьюра Лингпы.

Патрул практиковал это особое учение дзогчен и позднее сказал:

«Я такой человек, что, как правило, не получаю ни видений, ни знаков, ни каких-либо других указаний на продвижение в практике, но даже со мной действительно что-то произошло, когда я практиковал это терма. Это учение поистине сильное!»

Бабушка умела подражать сильному голокскому акценту Патрула, когда повторяла то, что он говорил, давая учения ума одному старику из тех краёв:

«Если не держишься за прошлое и не предвкушаешь будущего, тебе ничего не остаётся, как сохранять безыскусное, раскрепощённое и свободное состояние своего нынешнего обычного ума».

В этой краткой фразе он выразил всю суть учения дзогчен. Но старик из Голока стал просить:

– Дайте мне благословение, чтобы я точно уж никогда не оказался в аду!

Но Патрул просто ответил:

– Сам о себе не позаботишься – никто не забросит тебя в чистые земли, как камень.

* * *

Бабушка обрела совершенную реализацию, перед тем как умерла в свои восемьдесят лет, а это в наших краях считается довольно преклонным возрастом. Одно из моих последних воспоминаний о ней – обращённые ко мне слова: «Скоро я умру. Хочу оставить своё тело в Цикее, где лежат останки моего отца и братьев».

Через несколько лет бабушка умерла в Цикее.

Я не слишком часто навещал её, пока она там жила, но время от времени получал от неё подарки – маленькие разноцветные ящички тонкой работы и другие вещи, которые нравятся подросткам.

Бабушка покинула своё тело, сидя очень прямо. Помню её кремацию, которая происходила на некотором расстоянии от самого монастыря Цикей. Согласно традиции устроили большой погребальный костёр в форме ступы. Руководил Дзигар Конгтрул, знаменитый в тех краях лама. Во время кремации пять отдельных групп выполняли сложные садханы, каждая из которых основывалась на своей мандале. Потом мы обнаружили в пепле большое количество синдхуры.