Тишина наступила мгновенно, зазвенела тугой струной, повисла в воздухе. Даже Рич не ожидал такого эффекта, и внезапно завладев аудиторией, резко побледнел и задрожал. Вряд ли от страха, скорей от торжественности момента.

–Вы все знаете, что грядут изменения. С этого года стать гражданином может каждый студент, независимо от возраста и курса. Нужно просто победить в квесте. Задания легкие и приятные, все выживут. Наверное.

Мда, шутить он не умел, и лучше бы и не брался. Но возникало ощущение, что прямо в эту секунду Рич и не шутил – по крайней мере, насчет процента выживаемости и степени неуверенности в этой мысли.

–В общем, наша школа, как и другие избранные 9 школ города, принимают участие в эксперименте. Мы одни из первых, это огромная честь для нас всех. От каждой школы может принять участие сколько угодно пар, главный принцип – команда состоит из 2 человек, по одному мужского и женского пола. Предмет, курс, наличие наград и поощрений в день святого Патрика – все это не важно. Заявки принимаю в электронном виде на мою почту, завтра до 12 пополудни. Если вы не знаете электронку старосты школы, то есть меня, спросите у тех, кто знает. Объявление также висит в холле, там есть все детали. Кто не успеет подать заявку на игру – приходите через год, в этот же день. Хорошего всем вечера!

Хотелось сказать спасибо за пожелание, и тут же добавить, что были другие планы, и вечер хорошим уже не получится, и что вообще эта фраза принадлежит телефонным работникам, когда ты заказываешь пиццу, которую должны привезти в течение часа на скутере – но меня перебила Джорджина. Она решительно взяла меня под руку и увела в тенистую аллею знаний, то есть в библиотеку.

–Надо поговорить.

Это все, что она сказала, пока мы шли петлистыми лабиринтами школьной библиотеки, этого храма знаний и хранилища книг. Наверное, не хотела тратить слова на коридорное эхо, или опасалась конкурентов, которые могли подслушать мои мысли, или просто понимала, что мне нужно время, чтобы перестать тупить. Когда мы в итоге уселись в тесном чуланчике без окон и дверей, путь в который шел через многочисленные складские помещения и книжные шкафы, я смог оценить уютность этого места. Совсем небольшая, максимум с десяток квадратных метров, это комната была похожа на кабинет древнегреческого поэта. Портреты Посейдона с трезубцом и Одиссея с веслом, фреска с Байроном на его личном корабле и стены оливкового цвета, залитые тусклым светом от лампады не вызывали у меня никаких других ассоциаций.

Джи-Джи налила мне зеленого чая, изрядно остывшего, в глиняную чашку. Уселась рядом. Включила патефон с пластинками. Я не знал, что сказать – от онемения. Бог ты мой, Синатра со своим снежным поцелуем. Вот уж не ожидал от нее такого романтизма в душе. Или романтики в ванне? Впрочем, она села достаточно далеко от меня.

–Джон, давай немного посидим в тишине, помолчим о своем. Мне надо привести мысли в порядок. Извини.

Если она считает снежно-джазовые ритмы Синатры за тишину, мне некуда спешить. Мне и говорить нечего. А тишину я всегда любил, тем более за окном, которого не было в этой комнате, шел снег. Let it snow, let it snow, let it be. Mother Dji-Dji, come to me, come with me…

CHAPTER 6.

Лично я склонен винить в произошедшем жасмин, который был в чае. А что еще? Или кого? Винить снег глупо, Синатру – бесперспективно, Джейми и Эдди – опасно. Поэтому, проснувшись среди ночи на полу этой каморки, заботливо прикрытый пледом и замурованный книгами, я даже не понял, стоит ли мне испугаться, и если да, то до какой степени. Джорджи не было в комнате, но на столе горела толстая свеча, что могло быть знаком того, что я не покинут навсегда. Конечно, если не бояться наделать шума, я бы нашел дорогу в цивилизацию, но часы на экране телефона показывали глубокую ночь, и я решил не привлекать к себе внимание. Впасть в немилость нового директора школы в первый же день – даже ночь – его правления – сомнительная идея. Меня больше устраивала перспектива жить в тени книг – чем умереть при свете гнева Джейми. Я решил осмотреться. Да, это был кабинет, но не Софокла или Перикла, а моей ненаглядной спутницы, Джорджины. Похоже, что именно тут она проводила свои вечера, дни и ночи. Именно местным теням она была обязана манящей бледности, отсутствию личной жизни – и перспективой быстро поумнеть, так как отвлекающего от знаний внешнего света софитов здесь явно не наблюдалось. Обстановка вполне себе спартанская, стол да стулья, шкаф с книгами, кушетка. Интересно, почему я оказался на полу, если было подобие кровати? Наверно, делить со мной ложе – даже так метафорически – Джорджи не спешила. Ну да и ладно. Я подошел к столу, свеча уже догорала, и я не хотел оставаться в темноте. Я открыл ящик стола в поисках источника света, фитиля и воска – но нашел источник внутреннего прозрения. Дневник Джорджины. Ненавижу читать чужие записи, по крайней мере, в спешке, поэтому я решил зафоткать все, что успею. Доносящийся пока что издалека глухой шорох как бы намекал, что пользоваться этой комнатой единолично я буду не очень долго, и буквально через несколько минут Джи-Джи вернулась. К этому моменту я уже невинно и целомудренно сидел в углу каморки, наслаждаясь темнотой и наличием фотографий в телефоне. Я не успел особо вчитаться в ее аккуратные завитки, но могу с разочарованием сказать – меня миновала участь быть ее творческим вдохновением. На одной лишь странице было немного обо мне, очень странное математическое уравнение:

Тедди + Эбби > Джонни + Джорджи.

Что за чушь? Ни слова о романтике и белой лилии в 14 строках, только рассуждения о будущем школы, о новом квесте – и том, следует ли мне доверять и можно ли на меня рассчитывать. Вполне понимаю ее сомнения, я испытывал аналогичные в обратном направлении, и пролить свет на ситуацию могла только доверительная беседа – и лампа, которая, как оказалось, легко включалась нажатием кнопки на стене. Значит, свеча на столе все-таки символизировала ее душевный настрой.

–Выспался?

Это было сказано нейтральным тоном, без тени агрессии или дружелюбия. Она просто проверяла, насколько я трудоспособен и готов здраво рассуждать на пользу нашего союза.

–Да, все нормально. Спасибо за плед. Уютное у тебя местечко, только темно очень.

–Я оставляла тебе свечу, она должна была долго гореть.

–Возможно, но я не застал ее в деле.

На столе был огарок, и никаких следов моего присутствия около ее вещей. Конечно, на всякий случай я соврал, что проспал дольше, чем на самом деле, но в такой ситуации доверять кому-либо я не мог.

–Зачем ты открывал ящик моего стола? Это неэтично и глупо, так как электронный замок сразу присылает сообщение с предупреждением. Хорошо, что я не храню там сахар или капкан с острыми зубцами, напитанными ядом Сарры.

Oops. Ее просвещенность вместе с безразличием удивляли. Теперь понятно, почему она так быстро пришла.

–Впрочем, я тебя прощаю, и даже рада, что ты становишься осторожным. Доверять можно только книгам, да и то не всем. Например, латинские книги следует читать осторожно, а то еще спутаешь аккузатив и датив. Или вызовешь духов эпохи Возрождения.

Такие тонкие шутки я понимал с трудом, и потому поспешил перевести тему.

–Джорджи, у меня созрел вопрос – что я здесь делаю? Я, конечно, люблю жасмин, Синатру и рассуждения о смысле жизни, но хотелось бы конкретики. И еды. Я голоден, знаешь ли.

На этом наш разговор и завершился, толком не начавшись. Рассмеявшись, она дала мне бутерброд с сыром, налила еще чашку холодного чая, а потом заявила, что переговоры переносятся на утро. И вывела меня из ее лабиринта снов наружу. Холодный воздух охладил мой пыл к знаниям, поэзии – но не к еде – и, на ходу уничтожая сыр и медленно пробираясь сквозь бежевые стены холлов, я добрался до своей комнаты, которую пока все еще делил с Риччи. Как ни странно, но его не было внутри. Неужто он так поднялся по социальной лестнице, что гуляет на пирушке вместе с Эдди? Но ответа на этот вопрос не было. Взгрустнув от своей королевской доли, я расстелил кровать и лег прямо в одежде, ибо позднее время не располагало к водным ухищрениям. Да и мне не хотелось смывать с себя ту чудесную ауру древнегреческого пантеона теней.

Наутро я проснулся от яркого солнца. Его лучи бессовестно светили прямо в глаза – результат моего поспешного бегства в царство Морфея, когда от избытка беспечности бытия я не закрыл шторы. Пришлось расплачиваться за ночные грезы ранним пробуждением, хотя в этом были и свои плюсы. Например, я мог первым пойти на кухню и выбрать себе чистую чашку, из которой я мог пить кофе этим утром. Не так чтобы я стремился к исключительному первенству в этом аспекте, но других плюсов от раннего бодрствования я не находил. Выпив кофе, я обнаружил, что сегодня выходной день, и отсутствие Риччи. Решив, что новостей и так слишком много за одно утро, я направил стопы обратно в теплые узы пледа. Я быстро заснул, никакие кошмары не мучили меня, а задернутые шторы воссоздали атмосферу затененного склепа, где царствовала снежная королева Джорджина под музыку Синатры. Наверно, каждую зиму. Но это не точно.

Конечно, долго спать мне не пришлось. С какого-то важного собрания – на другие Рич теперь не ходил – вернулся господин староста. По крайней мере, его можно было так теперь называть, ввиду его экстремально важного вида. Конечно, он не стал меня будить каким-либо физическим воздействием, и даже не сильно шумел, но аромат напитка вместе с тем фактом, что сон мой был неспокоен, заставили меня оторвать голову от подушки и пойти на запах. Мне не пришлось далеко идти, и я застал Рича на месте преступления – он сыпал сахар в свою чашку.

–Рич, а ты знаешь, кто такой Достоевский?

–Конечно! А почему ты спрашиваешь?

–Не знаю. А почему ты пьешь кофе с сахаром?

Абсурдный вопрос про русского классика, который знал толк в преступлениях, сбил Риччи с толку. Я ловко взял его чашку, вдохнул аромат и поставил на место, удовлетворенный своей правотой.

–Ух ты, тростниковый. Где взял?

Наверное, Рич проникся всеобщей атмосферой напряжения, подозрения всех и вся в различных грехах, смертных и просто наносящих вред здоровью – сахар, the белая смерть – и потому засуетился, убирая следы своего пиршества. Кофе он выпил одним глотком, хотя чашка, которую я успел подержать всего несколько секунд, весьма согрела мне пальцы, если не сказать прямо – обожгла. Естественно, его организм не был в восторге от мгновенной смены температурного режима внутри гортани, и потому Рич закашлялся. Я похлопал его по спине, затем спокойно уселся за стол, и успокоил его.

–Господи, Рич, ты чего весь такой нервный? Не все так плохо, как думаешь.

Кашель прошел, но настроение Рича не улучшилось. Он помрачнел, и даже яркие блики солнца не могли сделать его образ менее зловещим. Пробивающаяся щетина добавила брутальности. Странно, раньше он всегда брился по утрам.

–Все гораздо хуже, чем мы все думаем. Отъезд завтра в полдень.

–Какой отъезд?

–На квест. Все уже закрутилось, Джонни. С сумасшедшей, пугающей скоростью. Вашу заявку я зарегистрировал, так что можешь собирать вещички.

–Какую заявку?

–Что значит какую? Джорджина подала заявку, на вас двоих. Джонни и Джорджи, сладкая парочка джазовых героев.

–Ой все, куда уж слаще вашей с Саррой.

А Джи-Джи не теряла времени даром. Конечно, я бы не стал возражать, но меня она так и не спросила. И это не вызывало восторга.

–А куда мы едем?

–Шотландия. Далекая, манящая, полная загадок, холмов, замков – и волынок.

–О, Боже. Зачем нам Шотландия?

–Не знаю. Наверно, для атмосферности. Типа, если вы проиграете, тут и останетесь навсегда. М – мотивация.

–О, ты прав, отлично бодрит. Пойду куплю клетчатую юбку потеплее. И твидовый пиджак.

–Не переживай, тебе все выдадут. Вместе с билетом на дно к лохнесскому монстру, будете вместе пугать туристов за еду.

–Отличная перспектива. Все лучше, чем жить с тобой. Надеюсь, Несси будет делиться своей долей добычи.

Наши обычно мирные перепалки на этот раз звучали не очень по-дружески. Наверно, Рич тоже это почувствовал, и поспешил завершить разговор.

–Ладно, у меня куча бумажной работы. Мне надо идти. Хорошего дня.

Я впервые слышал от Ричча эту фразу, адресованную мне, и стало понятно, что я больше ему не друг, а просто человек, с обществом которого он вынужден иногда мириться, и для которого существует протокол вежливости. «Хорошего дня, я Вас услышал, спасибо, что нашли время вывалить на меня все Ваши никому не нужные проблемы, за которые мне мало платят, но 10 баксов – это 10 баксов!» – вот что скрывается за датской улыбкой сгнившего королевства. Было от чего впасть Гамлету в депрессию, если уже тогда шуты натянуто улыбались во все 32 отбеленных зуба, а его родной дядя исправно им платил за это деньгами из казны короля-призрака.

Рич ушел к себе в комнату, и закрыл за собой дверь. Впервые за все время нашего общего проживания. Наверно, у него остался еще сахар, и он хотел спокойно его употребить, без лишних глаз. Генри VIII ему судья.

CHAPTER 7.

Действительно, отъезд был запланирован на завтра. Об этом было а) написано в школьных коридорах, б) сказала Джорджина. Я даже не стал пытаться делать обиженное лицо, когда встретил ее.

–Я записала нас двоих. Надеюсь, ты не против.

–Я тоже надеюсь. В любом случае, что сделано, то сделано. Полцарства за свежие новости!

–Ты как будто несчастлив, что мы вместе.

–Ну что ты. Очень счастлив. Счастливы вместе – это лучший посыл для квеста на озере. Если мы выиграем, и получим гражданство, и сможем остаться в Лондоне, тогда я однажды разбогатею, куплю себе апартаменты в центре кольца, где растут сады, заведу кошку – и сделаю тебе предложение.

–Ой, как мило. Какое предложение?

–Ну, очевидно же. Мне нужна будет экономка, чтобы готовить. И экономистка, потому что купить квартиру в центре республики – недешевое удовольствие.

Наш бессмысленный треп прервала Сарра. Она шла мимо нас по коридору, и не поленилась остановить свой решительный шаг, увидев нашу светскую беседу.

–Монин, гайс.

–Монин. Салют потенциальным победителям.

Сарру не смутить просто так. Она понимала, что роль девушки-товарища-одноклубника Риччи, старосты на минутку, поможет ей в игре, но ухудшит ее отношения с друзьями. Которых, тем не менее, у нее и так не было. Нет друзей – нет угрызений совести по поводу твоего социально бесполезного поведения. Нет друзей – нет упреков и фальши. Нет друзей – и ты пьешь свой кофе один, с улыбкой в душе и грустью на лице. У Сарры не было друзей, ей чужды были сомнения.

–Завидуем молча, мальчишки и девчонки. А также их друзья, если они у вас еще остались в этой токсичной атмосфере.

Не помню, говорил ли я о том, что Сарра была рыжей. Ее волосы были цвета огня, который полыхал на фоне ее молочной кожи, а веснушки выглядели как букет маленьких ожогов, которые были получены во время ее собственной атаки, которая потенциально могла случиться в любое время, с любым адресатом. Натуральная Афина, прямиком из Греции, которая, кстати, так и не погасила свой внешний долг. Вот у Сарры, очевидно, долгов не было, академических точно, и потому она могла позволить себе съездить в другую страну, в Шотландию. Напомню, Лондон был республикой, а чудесный Эдинбург – заграницей.

–Джорджи, надеюсь, что в квесте я могу на тебя рассчитывать. Мы же подружки.

–Конечно. Если ты не воткнешь в нас меч знаний первой, мы пригодимся тебе, валькирия.

–Я начну свой крестовый поход с других соперников. Львиное сердце со мной.

Как же смешно, Боже. Я не удержался, и засмеялся в полный голос. Прошло всего несколько дней с момента отмены команд, а мы уже соперники. Типичная Сарра, не будем печалиться. Можно, конечно, воспользоваться формулой Блейка из Отравленного Древа, и метафорично ее отравить, но как мне казалось, пока что в этом не было острой необходимости. Да и подходящего яда ученые еще не придумали, только если свинец ей в горло залить.

–Удачи тебе, о великая Афина, молю лишь, пощади нас, всуе не поминающих твое имя. Ameno.

Больше разговаривать смысла не имело, я повернулся и ушел. Джи-Джи последовала за мной, по пути мы обсудили какие вещи стоит взять, и сошлись на мнении, что все нужное нам выдадут, а все лишнее – все равно отберут, поэтому основная цель – уложить все важное в небольшой рюкзак. Мало ли, заставят по горам в турпоход идти.

Всё обсудив, мы распрощались. У меня было несколько важных дел, первое из которых –зайти к Арчи.

Я еще не рассказывал об этом персонаже, и вот настало время. Арчи, официально Арчибальд, был нашим учителем английского. Какой к черту английский, скажете вы, что можно учить, находясь в Англии. Грамматики много не бывает, увы. Спросите у парня в красной кепке по имени Холден, он вам все объяснит про отчисления. Это вам не Мерфи в синей обложке конспектировать. К слову сказать, всех учителей мы называли просто по имени, естественно, используя полную версию. Но вернемся к Арчи. Его все любили, и ходили к нему на занятия с одной лишь целью – послушать его стендапы. Манера преподавания у Арчи слабо напоминала преподавательскую. Он не прекращая пил кофе с молоком, чашка дымилась прямо на столе, распространяя ароматы знаний, и как бы намекая – чтобы делать его домашку в полном объеме, нужно пить кофе, иначе по ночам есть опасность заснуть. Задавая много, Арчи никогда не проверял заданное, и только те, кто хотел паспорт всей душей, показывал ему объемы выполненного. Впрочем, напомню, конец 21 века, все обучение было электронным, все задания – на планшетах, под собственным аккаунтом. Бумажные книги – редкость, которые можно было найти только в подвальной библиотеке Джорджины и у Арчи в кабинете.

Так что ему лишь нужно было зайти в электронный журнал, чтобы увидеть там отсутствие посещенных страниц домашних тестов. Действительно, мы все были носителями языка, но тонкости грамматики и лексики давались не каждому, а уж когда Арчи начинал давать задания на культуру, традиции и литературу – шансов решить было не очень много. Но было интересно. Лингвистические задачки тоже сводили с ума. Английский был моим профильным предметом, так что мне приходилось решать все сумасшедшие задания от Арчи.

К нему я и направил свои стопы. Он нашелся в своем кабинете, где он любовно поливал цветы в книжном шкафу. Оазис кислородного запаса был выставлен на полках с ценными экземплярами полезных знаний, впрочем, включая и бесполезные, но от того не менее обожаемые томики Шекспира и Уальда. В оригинальном издании, прекрасно сохранившиеся фолианты. Где Арчи взял эти редкие экземпляры – оставалось загадкой, на которую он не спешил давать ответы. Также на полке стояла общая фотография с Дэвидом Кристалом, где Арчи был совсем ребенком. Загадка, где они могли пересечься?

Он вообще любил загадки, которые он часто задавал нам на уроках. Я заметил интересную особенность – была, существовала зависимость и прямая корреляция между цветом его галстука и темой заданий. Будучи в красном, Арчи спрашивал про литературу, в зеленом – про грамматику, в фиолетовом – про политику королей, и так далее. Это похоже на бесполезное знание, но я даже вел учет его галстуков и их цветовой гаммы. Это иногда помогало на уроках. Например, если Арчи говорил, что будет контрольная и приходил в черном галстуке, я знал на 100% – в тесте будет абсолютное большинство вопросов, где все утверждения – неверные. А если в зеленом – верные. А вот его белый галстук – ох, в двух словах и не сказать. Его белый галстук заслуживает отдельного внимания, целой поэмы. Если кратко – когда Арчи в белом галстуке, значит, задание будет абсурдным, ответ нелогичным, и решить можно только если а) ты знаешь ответы заранее, б) ты не боишься выбирать самые нелогичные варианты, которые только можно представить.

–Oh, мон ами Джон, наследник демократии, которую мы получили благодаря Магна Карте, и благополучно преобразовали в магнитную карту, которой можно расплатиться за все, что угодно. Даже за паспорт и любовь сограждан. Рад видеть. Чем-то обязан, или просто приступ ностальгии?

–Арчибальд, я уезжаю завтра.

–Я в курсе. Могу посоветовать перечитать Бернса, возможно, старые друзья действительно лучше новых. Могу дать волынку, если надо.

–Спасибо, не надо. Пожелай мне удачи.

–Джон, тебе нужна не удача, а внимательность, и отсутствие дальтонизма, конечно. Следи за цветами, друг мой, и делай выводы. Шотландские озера прелестны, смотри, не утони в омуте их глаз и манящих холмов. Или холмиков.

Арчи был в своем репертуаре. Возможно, он на что-то намекает, но мне ни за что не догадаться, о чем речь, а прямо он все равно не скажет.

–Спасибо, учитель. Надеюсь, вы не разольете воду на Киплинга, и рука ваша будет тверда, как слог Байрона.

–Ценю твою заботу. До встречи, мон ами, не такой далекой, как ты думаешь.

Молвив последнюю фразу, Арчи вернулся к своим полкам с цветами и книгами, как будто меня не существовало в этой иллюзии. Я посмотрел на его небритое лицо, и мне стало грустно. Арчи брился примерно раз в 2 недели, и обычно его состояние зависело от настроения, как будто он проходил сквозь какой-то цикл. Свежо выбрит, слегка пьян поэзией Милтона – значит, начало цикла. Замкнут, сурово небрит, – вот вам декадентский Уальд и 66 сонет Шекспира. Тоска. Тлен. Сплин. Выхода нет. Я понимал, что шансов выиграть квест не так много, а что будет с проигравшими – не совсем ясно. Возможно, нам разрешат продолжить учиться в школе, а может быть – сразу наступит изгнание. Может быть, это наша последняя встреча.

–Кстати, пока ты не ушел, Джон. Что бы ни случилось, ты можешь верить Джорджине. Это так, дружеский совет. Да пребудет с тобой сила джедая и мудрость белого галстука.

Я не ослышался? Впрочем, это уже был мой внутренний диалог, потому что после этих слов Арчи сразу вышел из кабинета, наверное, во избежание расспросов. Что за бред насчет белого галстука и магистра Йоды? Почему я должен верить Джорджине вопреки обстоятельствам? И главное – что может и должно случиться?

На этой оптимистичной ноте я покинул класс. Возможно, навсегда. Сбор вещей не занял много времени. Накидав всякой ерунды в рюкзак и оставив его в своей комнате, я пошел прогуляться. Наша школа находилась в живописном месте, и небольшой парк прекрасно подходил для моей грусти. Иногда его называли Центральным парком, просто потому, что других не было. Я прошелся неспешным шагом, созерцая окрестности повлажневшим взглядом. Дойдя до небольшого пруда, вокруг которого находились лавочки и наглые утки, я уселся на деревянную скамью, на которой кто-то уже сидел. В широкополой шляпе, надежно скрывающей лицо. Я бы не стал тревожить незнакомца, но остальные лавки были оккупированы утками. Вальяжные птицы гуляли по территории парка с чувством собственной важности и превосходства над остальными живыми существами, а пруд считали элитным обеденным клубом, роль людей в котором примитивна и проста – принести еду. Отдать им должное, утки были всеядны, как будто понимая, что со студентов много не возьмешь. Человек в шляпе кормил птиц батоном, активно разбрасывая вокруг крошки, за которые тут же начиналась острая внутривидовая борьба.

–Чудесно, просто чудесно. Посмотри на эти схватки за еду, любезный юноша.

Любезным юношей я стал считаться сразу после того, как вежливо пробормотал приветствие этому незнакомцу. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что мой со-скамеец был немолод, имел седые виски и горделивый вид. Впрочем, какой еще вид можно было ожидать от человека, который находился на территории школы и явно имел отношение к администрации школы? Почему я так решил? Все просто. На студента он не тянул по возрастным характеристикам, по ним же не мог быть преподавателем. Согласно неписаному правилу, в школе не работали пожилые учителя. Только молодежь. Считалось, что истинный преподаватель должен быть ближе к ученику, хотя бы по возрасту. Что забавно, обратные возрастные лимиты существовали и для администрации. Все руководство школы были сплошные седые старики, никакой золотой середины. Как это работало? Насколько я знал, по достижении 45 лет каждый преподаватель обязан был уйти из школы на пенсию. Ему разрешалось или вообще ничего не делать и быть на заслуженном отдыхе, или уйти в чиновники, в правящий аппарат. Обратно вернуться можно было только на руководящие должности, по достижении 60 лет. Большинство сегодняшних директоров школ и их ассистентов застали времена Майской Терезы, времена Брексита, когда все только зарождалось. Некоторые, особо дряхлые, утверждали, что даже голосовали за нее, но проверить это было невозможно. Теоретически, они могли это сделать, но как узнать, за какого кандидата они отдали свой голос?

–Посмотри на этих уток, посмотри, как они отважно дерутся за пищу. Ты, кажется, Джон. Что ж, скоро и тебя ожидает подобная судьба. Готов ловить мальцов во ржи? Готов к шотландским забегам, уже выучил пару песен Битлз на волынке?

–Сэр, не владею музыкальными инструментами. Но к борьбе готов.

Конечно, я был поражен, и ни сколько музыкальными или литературными вкусами деда, столько его знанием моего имени. Впрочем, он сам все тут же объяснил.

–Я имею отношение к этой школе, сынок. Дольше, чем ты здесь проучился. И список утвержденных участников квеста я знаю отлично. Ну а не знать тебя – кто же не знает Джона? Все знают. Борись, Джон, борись. Magna Carta уже подписана, но еще можно отказаться от своих слов, еще можно все изменить. Проклятые бароны, верно? Не переживай, я еще не спятил. Я верю в тебя. Вот, покорми птиц. Дающему до воздастся. Главное – правильная спутница жизни и квеста, а не уровень твоего шотландского.

Я взял из его рук пакет, где лежали крошки белого хлеба. Также в пакете тоскливо томилась книга, биография Абрахама Линкольна. С обложки на меня смотрел Эбби, с улыбкой, а в ухе у него была серьга. Очень необычная интерпретация истинного отца свободных людей of colour. Я поднял глаза, чтобы отыскать старика, и отдать ему книгу, но он пропал. Не ушел, а именно пропал. Просто сгинул. Как это было возможно – я не понимал. Куда он мог деться? Зачем он отдал мне пакет? Он не мог не понимать, что в нем лежит книга. Может быть, он хотел, чтобы эта книга попала ко мне в руки? Тогда кто он? Боже, сплошные интриги. Мне стало не по себе. Я решил проинспектировать пакет внимательнее. Ничего, кроме крошек. Обычные хлебные крошки. «Дающему да воздастся», – о чем это он? О крошках или книжке? Ох, как легко сломать ноги и голову в этом омуте. К хлебу уже проявляли законный интерес утки, и я воздал должное их наглости, отдав им еду. Пакет я выкинул, а книгу спрятал под куртку. Надо почитать на досуге, или в дороге.

CHAPTER 8.

В 11 утра был сбор. На квест собралась почти вся школа, нас погрузили в автобусы и повезли в главное здание главной мечты каждого школьника – в министерство знаний. В его стенах всегда принимаются самые важные для нас решения, от меню школьной столовой до отмены выпускных экзаменов. Его шпили видны из любой точки Лондона, квартиры с лучшим видом стоят дороже, а квартиры в соседнем районе – гораздо дешевле, потому что вокруг территории министерства постоянно происходил какой-то хаос. Машины, вертолеты, автобусы, туристы, школьники – хаос самое удачное слово. Сегодня мы были частью этого процесса. Но не только мы, автобусы прибывали с каждой минутой, каждая из допущенных школ выставила своих сборников. В итоге, нас привели в величественное монументальное здание, в 30 этажей, со шпилями на крыше. Продержав несколько часов на регистрации, нас наконец-то запустили в актовый зал, где и должно было проходить собрание уезжающих. Около тысячи человек, учитывая многочисленных директоров всех школ республики-города, и их заместителей. Мне показалось, что где-то в толпе мелькнуло лицо Арчи. Но лишь на секунду, потому что постоянное броуновское движение не оставляло надежды что-то рассмотреть. А потом погас свет, и могучие прожекторы направили всю свою министерскую мощь на освещение просвещающих. На сцене было несколько столов, за которыми собрались самые важные люди, от министра до толпы его замов. Впрочем, за передними столами, которые были хорошо видны, и на которых стояли таблички с именами и должностями, было всего с десяток людей. Я сидел на 3 ряду, и мне прекрасно покорились буквы на табличках, также без труда я смог рассмотреть лица фронтменов. Сказать, что я был поражен – ничего не сказать. Я был просто ударен молнией удивления, прямо в сердце во рту. Нервы, нервы. Меня можно понять – зрелище было удивляюще-потрясающим. За столом сидел министр просвещения, Вильям, как гласила табличка. Что в этом удивительного? Ничего, конечно, ничего, если не считать небольшой детали малозначительного факта – у Вилли было лицо человека в шляпе, который кормил уток в парке у пруда с книгой в обложке с лицом Линкольна. Дальнейшие лица, которые мне удалось лицезреть, тоже не оставили меня равнодушным. Джейми сидел важно и прямо, поминутно улыбался и слал воздушные жесты одобрения в зал. Что он там забыл, казалось, было загадкой даже для него, но шанс был done, и потому наш новый директор делал все возможное, вкладывая каждое усилие, чтобы засветиться на публике. Его лицо было одновременно важным, старательным – и жалким. Важным, потому что он осознавал важность происходящего события, старательным – потому что он старался выглядеть как часть этого бомонда, жалким – потому что у него это катастрофически не получилась. Чего не скажешь о других 9 директорах избранных школ, которые гармонично вписывались в пейзаж. Наверное, сказывался опыт или обычное равнодушие к публике. Крайним к помосту с микрофоном сидел человек, который выглядел не просто равнодушным, а брезгливо-презирающим ситуацию, который явно терялся от вопроса – кого больше стоит ненавидеть – всех тех, кто своими молекулами, словами, выдыхаемым воздухом создал атмосферу этого зала, или себя – за то, что пришел в эту компанию. На этом человеке удивительно гармонично смотрелись красный костюм ярко-кровавого цвета, красная рубашка – и белый галстук. Белый как снег. Абсурдно белоснежный. Испепеляюще-яркий. Арчибальд, собственной персоной. Я не знал, что он там делал, но почему-то мне стало спокойней. Внезапно я выхватил его взгляд, и мне показалось, что он подмигнул мне. Возможно, лишь показалось. Наверно, я настолько нервничал, что любая соломинка в виде простого подмигивания знакомого мне человека вселяла в меня капли оптимизма. Я глубоко вздохнул. И встал. Не только я, весь зал. Причина проста – заиграл гимн Лондона. О, сколько копий было сломано об этот простой атрибут политического устройства. Брать вечные мелодии прославленных коллективов из Ливерпуля и Манчестера было не комильфо, а не менее легендарные катящиеся камни были слишком бунтарскими для гимна. Зато из Лондона.