–Нашел что спросить. Вопросы к Джеймсу. Знаю точно, что преподы ее так и называют, сам пару раз в холле слышал. Так что имя вполне официальное, Джеймсом данное. Не вижу причин для подозрений.

–Зря не видишь. Это же не совсем женское имя. Что сподвигло нашего Джейми отойти от ритуала? Она первая, ради кого он изменил мужское имя на женскую форму. Никаких Генриетт у нас раньше не было, равно как и Каролин.

–Ой, да ладно. На свое имя посмотри.

Блин, это не приходило мне в голову. Я же Джон. Обладатель имени, которое никто до меня не носил.

–Ну и все равно, ситуация мне не нравится.

–Что вообще тебе нравится?

–Да ничего!

–Может, ты влюбился?

–Рич, не неси чушь, пожалуйста. Она, конечно, чудо как хороша, но же знаешь, не в моей лиге. Даже пытаться не стану.

Да, вот тут я лукавил. Джи-Джи, манящая и далекая. В свое время я пытался закрутить с ней. Но в своем стиле, не сжигая мостов. Она, как и я, училась на втором курсе, и мы поступали в эти бежевые стены храма науки одновременно. При поступлении у нее возникли проблемы, на вступительном экзамене она шла к провалу. Не потому, что была глупа, а потому что опоздала. Как она мне объяснила позже, чертовы пробки вынудили ее спуститься в метро, там она потерялась, села не на тот поезд, перепутала ветки и в итоге опоздала на 10 минут. Наш экзаменатор, на редкость злобный тип, в то конкретное утро был особенно в ударе, и хотя он не мог формально отказать ей в допуске из-за being late, он не стал объяснять ей одной, что именно нужно делать. Просто отдал бланк с заданиями, насовав туда кучу лишних бумажек. Естественно, нам было запрещено переговариваться, и подсказать ей никто не мог, правда, никто особо и не горел желанием. Острая конкурентная среда, напомню вам. Но меня сразила ее кротость, беспомощность и какая-то решимость, которые все вместе одновременно отражались в ее глазах, и они постепенно наполнялись слезами. Закончив работу раньше всех и проходя мимо ее парты, я сделал вид, что споткнулся и уронил все свои листы. И подсунул ей на парту свой черновик. У всех были разные варианты, поэтому, даже обнаружив у нее лист с чужим решением, никаких санкций последовать не могло. Она, как я и думал, оказалась очень умной. Просмотрев мой черновик, Джорджи быстро разобралась, какие именно задания нужно решить и как правильно все это оформить. С момента экзамена я ее не видел до начала занятий, впервые увидев в учебном корпусе осенью. Она, безусловно, узнала меня и даже не стала делать вид, что моя помощь ей не пригодилась. Так не-по-женски! Она поблагодарила, сказала, что могу рассчитывать на ее помощь, если вдруг возникнет потребность. Через пару дней я позвал ее на прогулку, мотивировав чудесной погодой. Она отказала, мотивировав чудесной библиотекой. Через пару недель я повторил вопрос, она повторила ответ. Я понял, что лучше сохранить возможность общаться, чем услышать решительный отказ, и с тех пор не оспаривал ее право ходить в библиотеку, отвлекаясь на мои ненаучные вопросы.

Естественно, со временем она попала в какую-то команду, куда ее затащила соседка по комнате, стала там лидером и быстро привела свою тиму в число лучших. Она много училась, увлеченно соревновалась, и ни разу не была замечена в отношениях с противоположным полом. В конце учебного года она почему-то разругалась со своими партнерами, и ушла. В этом сентябре она была одна, и совершенно не пыталась найти себе новых камрадов, по крайней мере, слухов никаких не ходило. И вот она может присоединиться к нашей команде. Нужна ли она нам? Нет ли скрытой опасности в этом? Почему она ушла от своих?

–Джоооон! Не затянулась ли пауза? Мой кофе выпит, а твой остыл. Я вижу печаль в твоих глазах, и мечтательную улыбку на губах.

В дверь постучали. Мы переглянулись. Наш пятый этаж не был популярным местом назначения. Зайти в гости к старосте школы вообще считалось не очень приличным. А те товарищи, которые чуждались всяких моральных ограничений, вроде Генри, ни за что бы не пошли так высоко. Даже ради еды. Лифта у нас не было, как вы понимаете.

Я открыл. Это была она. Джи-Джи.

Одетая очень просто, без макияжа абсолютно, естественная в своем желании поговорить. Пучок волос стянут вверх, так что копна волос, тщетно желая упасть на плечи своими кончиками, смотрела в потолок. Белая блузка, без вычурных украшений. Черные джинсы, хоть и по фигуре, но не обтягивающие. Последнее, что я успел заметить в тишине, пока она ее не нарушила, были ярко-зеленые ногти. Что ж, ничто девичье ей не чуждо.

–Впустишь?

–Эммм.

На самом деле, не знаю даже, как бы сложился наш разговор, если бы не Рич. Он сделал максимально много, чтобы мы нормально поговорили – он ушел. Правда, насколько я понял, его помощь не была преднамеренной – он просто реально собирался уходить, к тому же его сильно подталкивало чувство долга – а именно, музыкальная мелодия из какого-то старого кинофильма, с хриплым джазовым прононсом. Эта мелодия вывела меня из ступора, в который я впал, увидев ее рыжеватые волосы, волосы Джи-Джи, хотя опять же – главной целью мелодии было сообщить всем студентам о том, что скоро начинается занятие. Перед каждой парой по всему блоку разносилось радио, сопровождаемое голосом Джейми, который убедительно вещал о том, что нет смысла такой чудесный день портить на сон и праздный досуг. Объявление шло на разных языках, и было забавно слушать попытки Джейми говорить на испанском, французском, даже латинском. Inter anna silent Musae. Язык зависел от дня недели. Хорошо хоть, что он не пел сам.

Рич подошел к двери ровно в ту секунду, когда Джи-Джи задала свой вопрос. Наверное, она все подстроила заранее. Она откуда-то знала его и мое расписание, и знала, что Ричу нужно уходить раньше, чем мне.

–Хай, Джорджина. Жаль, что я ухожу. Удачи в переговорах. Если что, я голосовал против тебя, но меня заставили.

И был таков. Конечно, я впустил ее, мы пошли на кухню и заварили кофе. При всем желании я бы не повел ее в свою комнату – опочивальня холостяка таит в себе немало секретов, в том числе грязные носки и компьютерные журналы, которые следует прятать от женщин.

–Сарра сказала мне, что от твоего голоса зависит мое попадание в вашу команду, и что ты захотел провести собеседование. Что ты хочешь узнать?

К тому моменту я отошел от шока и вполне был готов к разговору. Говорила она, замечу, будничным и спокойным тоном, уверенная в своем успехе. Или безразличная, я не совсем понимал в тот момент. Плеснув кипятка в 2 чашки, я потянулся к холодильнику.

–Ок, начнем. Самый важный вопрос – нужен ли лед?

Она рассмеялась.

–Ты не меняешься. Все так же мастерски тянешь время, делаешь вид, что ничего важного не происходит. Иногда мне кажется, что ты реально так думаешь. 2 кусочка, больше не надо.

Это звучало, как будто мы были женаты 20 лет. Разделив лед и сделав первые глотки завораживающего напитка, мы уставились друг на друга. Потом я перевел взгляд на окно, точнее – на пейзаж за окном. Невероятно, но я реально перестал думать о Джорджине, я совершенно забыл про нее секунд на 30, настолько интересно было смотреть на заметенную улицу и узоры на стекле. Потом я вернулся в реальность.

–Я не понимаю, зачем ты хочешь в нашу команду. Ты успешна и без нас. Все прекрасно у тебя. Кто ты, милая?

Она достала из кармана смятый листок, развернула и отдала мне. Ксерокопия, не очень хорошего качества. Точней, распечатанная фотка. Но текст читался, и почерк угадывался. Джейми, наш толстячок, наш рулевой, наш капитан, о, капитан.

Записка была отрывком из ежедневника Джейми.

Джон – единственный и первый. Вся жизнь в войне, бессмысленной и беспощадной. Будет предан, причем не однажды. Английский.

Джорджина – прекрасный пример того, как бывшая заика повела нацию за собой. Стараниями Джона, разумеется. Математика, физика.

Ричард – властный, ужасный, не гнушающийся предательством, готов на все ради успеха. Не Львиное сердце, а Горбун-братоубийца. Или я ошибаюсь, и все дело в его старшем брате? Обществознание.

Генри – нет-нет, вовсе не VIII. Его номер 6. Его жизнь бессмысленна, правление коротко, миссия – передать власть и уйти в небытие, на задворки истории. Которую он и не знает, кстати. История.

Бетти – умная, расчетливая, но не звезда новостных лент. Скромная? Не верю. Еще одну Вирджинию в ее честь точно не назовут. Французский.

Сарра – змея, жалящая, безжалостная, беспощадная. Мечтает о своей империи, которую она зальет кровью и чужими слезами. Настоящее имя – Мэри, которое она захотела скрыть. Экономика.

Какая же пара в итоге победит? Стоит ли рисковать и поддерживать кого-то явно и открыто? Что хочет от меня министр?

Пока я читал содержимое листика, Джорджи смотрела на выражение моего лица, которое менялось помимо моей воли.

–Что это? И где ты взяла это?

–Ответ очевиден, Джон. Это – исписанный почерком Джеймса листик, который я сфоткала из еженедельника Джеймса, который лежал на столе Джеймся – угадай где – в кабинете Джеймса.

–О, ты умеешь чудесно все объяснять. Теперь мне все понятно. Попробую перефразировать вопрос – что это все означает? Почему мы записаны попарно?

–Хм, на этот вопрос у меня нет ответа. Но я хочу его узнать.

–Как давно ты читаешь записи Джеймса? У тебя абонемент в его кабинет? А в сейф, где он хранит виски?

–Вовсе нет. Мне нужно было по случаю зайти к нему, подписать документы. В смысле, мне нужна была его подпись, а не ему – моя. Пришлось ждать. Я подошла к окну полюбоваться на снегопад и его плоды, как ты сегодня, и увидела раскрытый на столе томик, с закладкой, открывающей текст. Вчиталась. Испугалась. Сфотографировала. А через несколько дней Сарра предложила вступить в вашу команду.

–Ты ей все рассказала?

–Конечно, нет. Если содержимое дневника правдиво, я никому не могу доверять. Тем более Сарре. И тебе не советую. Нас втягивают в игру. Опасную, как мне кажется. Но я предпочитаю сыграть в нее, чем получить другую игру – ту, где вводные данные будут неизвестны. Здесь, по крайней мере, я знаю игроков. Ты – джентльмен, Сарра – сучка, Рич – предатель, Генри – ноль, пешка.

– Отличный расклад. Просто живые шахматы. Уточни, сучка – это ферзь-королева в твоей терминологии?

– Очень смешно. Не знаю. В общем, теперь ты знаешь мои причины. Если ты надеялся, что я пришла признаться тебе в своих чувствах – прости, что разочаровала.

Я посмотрел ей в глаза, и ее озабоченный взгляд сказал мне о многом. Мой романтический порыв схлынул, а розовые очки разбились о скалы ее тревоги. Мне стало понятно, что все ее действия – никакая ни попытка стать ближе ко мне, классному и интересному, а просто продиктована необходимостью выживать. И, строго говоря, мне тоже теперь следовало задуматься об этом.

Можно ли ей доверять? Не подстроено ли все это, не являемся ли мы частью какой-то глобальной интриги?

Происходившее в нашей школе не всегда – и не все – было нормальным. Хм, сам факт интеллектуального противостояния за право жить в лучшем обществе уже навевал тоску – соперники не были глупыми, а многие имели серьезный запас коварства. Но что самое страшное – никто не знал, что происходит с проигравшими. С победителями все было ясно, они занимали серьезные должности, получали социальные бонусы и плюшки – и как-то жили дальше, возможно, иногда мучаясь угрызениями совести. А что же лузеры? Неизвестно. Ноль информации. Официальная версия – ребята просто возвращались домой, но эта версия, если и была когда-то правдивой, явно устарела. Вот уже лет как десять, целая декада, никто не знает, куда пропадают неудачники наших игрищ. Из моего родного Бирмингема я знавал как минимум несколько ребят, которые просто не вернулись домой. Их родные не знают – или не хотят говорить, – где находятся их чада. И к слову сказать, наша школа – вовсе не единственная в Лондоне. Их десятки, этих фабрик лучших умов, кузниц кадров, которые отправляют лучших из нас в новую жизнь, а всех остальных – в архив истории.

Конечно, то, о чем я говорю сейчас, расходится с официальной точкой зрения. Если послушать Джейми, то все лузеры просто уезжают на стажировки, покоряют горы Южной Америки, плавают на каноэ в Австралии, некоторые, сгорая от стыда, меняют имя и документы. Кто-то даже паркет в доме на всех этажах. Но на самом деле понятно было одно – лучше не проигрывать. И если для этого нужно было просто принять в команду Джорджину – я не против. Не имею возражений. Пусть будет так. Хм, как выяснилось позже, мое мнение мало кого интересовало. Этот шаг был предопределен, и Джи-Джи – не самое худшее, что могло случиться.

CHAPTER 4.

Мы сидели втроем, и пили горячий глинтвейн. Безалкогольный, естественно. Виноградный сок алого цвета, золото апельсиновых корок, немного кипятка – и ааааах, корица с гвоздикой. Я чувствовал себя алхимиком.

Генри выглядел встревоженным, Рич – серьезным. Я понимал их обеспокоенность и всецело разделял. Но их тоска не была связана с запиской Джеймса. Мне хватило благоразумия ничего никому не говорить. Их вселенская тревога была связана с истощением наших запасов. По всему выходило, что это наш последний глинтвейн в этом году, а декабрь между тем только начался. И ничто не давало повода думать, что мы как-то сможем пополнить наши ресурсы.

–Немыслимо! Последняя чаша этого года. Как мы будем жить дальше? Как мы встретим Рождество? Что скажут граждане этой гордой республики, когда я стану известным как Черчилль, и напишу мемуары? О том, что в юные годы я был вынужден отказывать себе во всем, даже в апельсиновых корках.

Тон Генри был пафосен, но тоску навевал с упрямой постоянностью.

–По крайней мере, мы не лишены хлебных корок.

Голос Рича был островком благоразумия в этом безумном хаосе, который случался всякий раз, когда Генри никто не ограничивал в количестве времени на выступление. На самом деле, глинтвейн был совсем неплох, и если уж ему суждено стать последней каплей нашего терпения лишений, не было смысла отказывать себе в удовольствии выпить эту чашу до дна.

–До дна!

Генри зашкаливал. Если бы я не собственноручно смешивал напиток, я мог бы подумать что-то завистливое о рецепте Генри, но нет. Чтобы прочувствовать счастье и поделиться им с другими, ему не нужны были внешние стимуляторы. Морозное воскресное утро не создавало проблем, несмотря на то, что мы находились в общей комнате, нам никто не мешал, а радиантное солнце спряталось за шторами, и лишь отдельные яркие лучики пробивались сквозь дырки в плотной ткани, но они не раздражали, а напротив, привносили искорку веселья в наш разговор.

Безусловно, на Рича даже солнце не могло повлиять, поэтому закончив со своей чашкой, он торжественно открыл серьезную дискуссию.

–Итак, Джон, что в итоге мы будем делать с Джорджиной? Берем ли мы ее в команду? Если да, то зачем? Если нет, то почему?

Я мог ответить на первый вопрос и кусочек второго, но никак на все остальные. Но как оказалось, это было и не нужно. Высказался Генри.

–Конечно, берем. Точней, берете. Я ухожу, парни. Сорян. Сами понимаете, 4 курс, выпускные экзамены, и все игрушки уже не для меня.

Упс. Вот это поворот. Генри нас покидает? Невероятно. Но, даже услышав эту безумную новость, я не удивился. Я был готов ко всему, кроме одной вещи – реакции Рича. Он тоже НЕ удивился. Вообще! Но он сделал вид, что впервые слышит об этом. Он притворился, что взволнован.

–Генри, ты серьезно? Да ладно. Не бросай нас, король, ты нужен команде.

Но нет, не убедил. Это не настоящий Рич. Настоящий Рич максимум что сделал бы – так это пожал плечами и сказал бы, что будет скучать. По вторникам особенно сильно.

Что происходит? Почему Генри уходит, почему Рич об этом знает, и почему Рич специально делает вид, что его тревожит эта новость? По сути, от Генри было мало пользы, и его значимый вклад был только в организацию посиделок и агрегацию новых смешных шуток и мемов. Как все это связано с Джейми и Джорджиной?

На секунду я задумался о ней. Боже, я же ничего о ней не знаю. Совсем. Кроме того факта, что походу мы скоро начнем работать вместе над спасением нашего гражданства, точней, его иллюзорного фантома.

Генри допил остатки божественного напитка и попрощался.

–Эта комната больше не принадлежит мне, братья во гражданстве. Удачи вам на пути ошибок и страданий. Пусть шансы будут на вашей стороне, ответы всегда правильными, а рандом – воистину святым.

И ушел в рассвет. Солнечные лучи все еще палили исподтишка, но Рич открыл шторы, и атмосфера затененного восторга угасла. Чтобы выветрить щекочущие ароматы, Рич на короткое мгновение распахнул створки окна, но этого мига хватило – морозный воздух взбодрил, и вместо праздника пришли будни. Вот так, в дуновение ветерка все изменилось.

Мы немного помолчали, и Рич взял слово.

–Я знаю, почему он ушел. Дело не в нем, а в команде. В командах. Их больше не будет. Теперь будут пары. Мальчик плюс девочка. Boys and girls.

–Что?!

–Да. Генри уже нашел себе пару. Какая-то Бетти с 4 курса. Теперь он нам конкурент. И мы друг другу тоже, кстати.

–Рич, я не пойму, о чем ты. Что происходит в школе?

–Все меняется, Джон. В министерстве решили, что слишком много паспортов выдается каждый год. Теперь выпускники должны не просто набрать определенный процент правильных ответов, а опередить конкурентов. Быть впереди – вот что нужно теперь. Мы наконец-то прониклись американской мечтой, мы скоро станем конкурентоспособным обществом.

Я слышал тоску в его голосе. Я подумал о текущей системе дел. Сейчас все просто – мы учимся в школе 4 года, набираем баллы и сдаем зачеты и экзамены, соревнуемся в квестах – но все это опционально, больше для развлечения. Главное – сдать выпускной экзамен по одному предмету, который ты выбираешь сам. Цель – набрать 90% от максимума, традиционно в экзамене 100 баллов, значит – 90 баллов вполне достаточно, чтобы получить паспорт и спокойно жить дальше. Играть в монополию, ходить в антикафе, строить карьеру.

–Рич, ты хочешь сказать, что 90 баллов больше не цель?

–Экзамены вообще отменяются.

–ЧТО?!!

–Говорю же, все изменилось. Может быть, временно, может быть, навсегда. Никто не знает. Теперь нужно победить в квесте, только тогда дается паспорт.

–Отлично, просто отлично. И с какого курса начинается борьба?

– С первого. С самого начала. Ты можешь победить хоть на 1 курсе, и сразу уйти в лето гражданином. Как ты понимаешь, дается 4 года, то есть 4 попытки.

– Стоп. А если кто-то уже сейчас на 4 курсе, как Генри, и у него всего одна попытка?

– Кого это волнует. Закон обратной силы не имеет. Мы теперь курсанты, бойцы невидимого фронта, солдаты умственного труда. Воюй, иначе проиграешь. Мир есть война, война есть мы. Книжки – наши орудия, знания – наши пули, правильные ответы – наша ядерная мощь.

–Ок. Но давай все же уточним. Мы теперь конкуренты навсегда, враги?

–Да брось ты. Как приличные люди, мы вполне можем обойтись без взаимной ненависти. И вообще, в проекте была идея использовать двойные пары, то есть команды из 4 человек.

–Рич, я туплю. В каком проекте?

–О, Господи. Я сам еще ничего не знаю толком. Информация никем не подтверждена официально, Джейми молчит. Вроде как через несколько дней будет официальное собрание всех учеников школы, и там все скажут. Эдвард должен выступить.

Я взял паузу. Наполнив чайник водой, я тянул время. Но Рича это мало волновало, как будто он понимал, о чем я думаю. Хотя он мог догадываться, ведь откуда-то же знал Генри. Значит, и я мог знать. Хм.

–Рич, а ты давно знаешь?

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом.

–С неделю.

Думаю, он не врал. Максимум, на 2-3 дня. Слухи ползли по школе всегда с неумолимой быстротой, и дольше сдерживать такую информацию, которая обладала неслабой силой поражения, никто бы не смог. Тем более что, повторюсь, мы не единственная школа в городе. Другие ребята тоже могли запустить инфу в массы.

–Мог бы и сказать.

–Не мог. Я был не уверен. Смысл говорить то, что может оказаться фейком.

На самом деле, Рич врал в эту секунду. Для него было типично обсуждать все командные дела, как только появлялись любые новости. Мы всегда пытались подготовиться к любым неожиданностям, заранее просчитать все варианты, спрогнозировать различные сюжеты развития событий. Если он не обсудил с нами эту ситуацию, это означало только одно – он больше не видел меня частью своей команды. Что ж, справедливо, я явно не укладывался в концепт команды «мальчик+девочка».

– Кого берешь в команду? Кто она, твоя избранница. Только не говори, что еще даже не думал.

Рич и не думал отнекиваться. Плохой знак, он больше не пытался быть вежливым. Значит, все-таки враги.

–Сарра.

–Да ладно! Она не согласится, 100%.

На самом деле, я понимал, что она согласится. Да любая согласится, здесь уже не до романтики, Рич – староста всей школы, и претендент номер 1 на победу в любом квесте.

–Уже согласилась.

Вот это поворот. Они уже все обсудили. Отлично. Генри в курсе, и у него есть загадочная Бетти. Рич в паре с Саррой, и я – а что мне остается? Точней, кто?

Ответ был настолько очевиден, что было неприятно осознавать его. Джорджина. Нет, я не имел ничего против нее – по крайней мере, на неосознанном уровне, но мне не нравилась сама ситуация – у меня абсолютно не было выбора. За меня все решили. Загнали в угол. Поймали в капкан. Оставалось только выяснить, насколько острые в нем зубцы, и есть ли шансы выбраться из ловушки с паспортом.

Я буркнул дежурные прощания и собрался выйти из комнаты. Но Рич внезапно вцепился мне в руку, оттащил к окну, и паническим шепотом засвистел прямо в ухо.

–Джон, ты в опасности.

–Удивил. Мы все глубоко в ней.

–Нет. ТЫ в опасности, гораздо большей. Ты, Джон.

–Почему я?

–Имя. Твое имя – ДЖОН. В нем скрыта тайна, и я сам не знаю, какая. Но тебе отводится главная роль.

Пока он говорил, вся его поза была напряженной. Закончив, он выглядел так, как будто из него выпустили воздух. Как сдутая кукла, этакий Кенни. Он отвернулся к окну, показывая, что ему нечего больше добавить, разговор окончен. Так и было. Его Барби в виде Сарры не вдохновляла его больше на откровения, и слава Богу.

CHAPTER 5.

Прошла неделя, относительно спокойная. Я ни с кем ничего не обсуждал, ходил на занятия, читал книги – в общем, жил обычной жизнью. Я понимал, что скоро случится гром и появится молния, и мне не хотелось лишать себе последних мгновений счастья. Пару раз на перемене я видел Джи-Джи, но она лишь приветливо кивала, не пытаясь ничего спросить. По школе уже ползли слухи о смене системы команд на пары, и во всех школьных углах слышались бурные обсуждения новости. Команды, которые состояли из любовных парочек, спокойно ждали официальной реакции школьной администрации. Одиночки или настойчиво и быстро искали себе пару, или флегматично предпочитали верить, что это фейк, и ничто не сможет заставить их выйти из своего уютного лампового одиночества. Наверно, у них были печеньки.

В школе наступила зима. Настоящая, снежная, суровая. Уже не находилось смельчаков, которые ходили бы без шапки и перчаток. Только смелые феминистки, но и они держали руки в карманах, а их цветные пережженные волосы не боялись уже ничего, к тому же, их согревал пирсинг в носу. Даже короткими перебежками, от корпуса к корпусу, народ бегал утеплившись. Ничто не могло растопить лед на улице, и в наших сердцах. Атмосфера уныния и отчуждения царила по всей школе, от первого этажа школьного здания до последнего чердака в жилом корпусе. Хуже всего была неизвестность, которая ввергала в нас чувство страха и информационного голода. И однажды и эта страница была перевернута.

Через 2 дня в школьных холлах появилось объявление об общем сборе. Огромный актовый зал вместил всех студентов и преподавателей. Очевидно, что неловко было даже последним, так как общий сбор предвосхитило совещание преподавателей, и они уже были в курсе свежих новостей. Слово взял директор, которого звали Эдвард. Высокий, уже в возрасте, с залысинами и круглыми очками, он не внушал доверия. Но в конкретно данной ситуации не доверять его словам не имело практического смысла – он был тем самым человеком, который знал что-то из первоисточника, а именно – из министерства знаний. Сбор был в 6 вечера, зал был ярко залит люстрами, а за окном было уже по-зимнему темно. Это не смущало Эдварда, впрочем, что вообще могло его смутить – он правил школой дольше, чем его тезка Англией.

–Что ж, война есть мир. Хорошее начало для моей речи, не находите ли?

Нет, мы не находили, и Эдди – как его все звали в темных коридорах – взял театральную паузу. Он вдруг всмотрелся в этикетку бутылки с водой, которая стояла перед стойкой с микрофоном, и, как будто не замечая толпу ждущих избавления от невежества студиозов, высказал прямо в зал свое возмущение.

–Что, даже в этот, особенный день, для меня и для вас всех, нельзя было не перепутать воду? Кто-нибудь в зале понимает разницу между газированной и still – водами?

Я понимал. Да все понимали. Мы знали, что Эдди пьет только какую-то особенную воду из какого-то особенного родника, конечно, без газа. Также все знали, что он никогда не пьет воду во время выступления, потому что жует какие-то свои особенные леденцы для горла со вкусом тыквы и ментола, которые позволяли ему безнаказанно кричать во все горло больше часа.

Зачем он решил навести порядок – не очень ясно. Эдвард решил продолжить.

–Дети, Англия пала.

Нам всем было от 16 до 20, но были детьми для него.

–Англии, старой, доброй, на лужайках которой окормлялся парламент Родины, больше нет. Кто виноват? Конечно, вы. Не персонально, но вы все несете коллективную ответственность. Какую и за что? Разгильдяйство – вот ваш бич. Леность – вот ваш порок. Вера в авось – откуда эта религия у нас в Лондоне? – ваша слабая пята. Когда наши отцы боролись за Лексит, когда мы бежали от буржуйского Запада и загнившей Европы, думали ли мы о последствиях? Конечно, но мы думали о светлом будущем. Мы не думали, что наши политики будут жевать свой галстук, а наши спикеры выращивать рыбу в Ниагарском водопаде. Мы не гадали и не представляли, что вы все просто остановитесь в развитии, сядете на своей зеленой лужайке, полученной по наследству, которую наши деды и прадеды подстригали до вас 300 лет подряд ежедневно, и начнете торговать словарями, книжками, интернетами – и другим воздухом. Где она, наша демократия? Кем и почему забыт наш Норманн? Почему предан изгнанию великий Черчилль? Слава Богу, пали и Штаты.

Конечно, старину Эдди заносило. Лично я не всегда даже понимал, куда и к чему он клонит.

–А читаем ли мы Шекспира на его языке? Понимаем ли мы рифму поэта, или мы доверились модным переводчикам барда, которые перекладывают классику на современный лад? Так ли немощен Гамлет, так ли невинна Офелия, так ли глуп Макбет? Зачем Яго убил Джульетту, которая и считать не умела до 13, не то чтобы грешить по-мавритански?

После этих слов я отключился. Мое сознание поплыло по воздуху, как будто одно полушарие слушало Эдди, но тут же фильтровало поток информации как бесполезный бред, и заглушало его. Второе же полушарие искало развлечений, и внимание переносилось на толпу страждущих. Я слышал шепот, смех, я видел головы, склонившиеся над экранами гаджетов – и я заснул. Я уже потом понял, что я заснул, потому что мне приснилось странное видение – как будто подходит ко мне старина Рич и говорит громко, на весь зал, заглушая монотонный ритм микрофона.

–Джон, ты в опасности. Все потому, что ты Джон. Тебя так назвали в честь Джона, короля Англии. Тебя предадут, Джон, предадут не единожды.

–Предадут! Предадут не однажды, и не единожды. Где они, наши идеалы, наши львы и драконы?

Это уже копирайт Эдди. Я проснулся так же неожиданно, как и заснул, а Эдди уже заканчивал свой монолог, свой солилоквий свободы, депрессии – и жизни на пенсии.

–Как вы все знаете, правила изменились. Ваша учеба теперь – лишь поход за знаниями, а квесты – борьба за паспорт. Почему так? Это особенный день для нас всех. Запомните его, сегодня мы возродим нашу страну! Почему так? Потому, что теперь главное – быть не умным, а быстрым, не сильным, а ловким, не порядочным, а…

Эдди закашлялся. Это первый раз за 2 года – я не видел его раньше, когда он закашлялся во время речи. Он потянулся за бутылкой воды, что низвергло нас в пучины ужаса. Было очевидно, что он просто понял, что сказал слишком много лишнего юным умам, и нарушая собственную же традицию, он создавал прецедент – и он выпил свою чашу до дна. С водой. С газированными пузырьками грусти.

– Я ухожу. Пора. Это особенный день для меня, потому что я был автором этой идеи, и особенный вдвойне, потому что я войду в историю. Но творить вы ее будете без меня. Директором школы назначается Джеймс. Господи, какая все-таки гадость ваша газированная вода!

Под аплодисменты – скорей по привычке, чем от радости мы захлопали – он спустился с трибуны и занял свое место. Следом вышел Джейми и взял микрофон.

–Добро пожаловать в новую эпоху, потомки королей. Эдвард долго и счастливо правил нами, а теперь пора перевернуть страницу, начать новую главу.

От обилия метафор мой мозг начал сомневаться, в чем счастье правления Эдди – и вообще, счастье было для нас или для него? Разве это счастье, когда бетон окрашен в оранжевый цвет, а коврами даже и не пахнет? Разве это счастье, когда в столовой очереди за овсянкой, а чай без сахара? Но сказать это все вслух я не осмелился, хотя можно было, в таком шуме меня все равно никто бы не услышал. Обожаю демократию без риска для жизни. В эту секунду актовый зал был похож на улей пчел, в котором королева отказалась править, и передала бразды правления самому ленивому трутню, а все остальные пчелы стали предвкушать плюшки парламентаризма. Конечно, мы не очень любили Эдди, но мы его и не замечали толком – что может служить лучшей характеристикой для директора школы? Все дурацкие инициативы – типа запрета сахара – исходили от Джеймса, и теперь, получив в руки власть – страшно было представить, какой мед мы все вместе приготовим.

Внезапно выяснилось, что пчелиные ассоциации посетили и мозг Джейми. Наверно, магнитные бури сблизили наши разумы.

–Только кропотливый труд, только пчелиная неуемная энергия поможет вам возродиться из пепла, и соткать бесчисленные соты успеха. Я верю в вас, я верю в нашу школу, я верю в Англию и Лондон! Да здравствует республика!

Надо полагать, Эдди ждал прощальный фуршет, и новый директор решил не затягивать, так как ананасы были уже порезаны дольками, а рябчики стремительно остывали. Мы оказались предоставленными сами себе, но ненадолго. К микрофону решительным шагом подошел Риччи и взял себе слово. Джеймс еще был в актовом зале, видел эту инициативу, и не возражал, из чего выходило, что поступок старосты был вовсе и не инициативой, а продуманным ходом, поручением нового руководства. Быстро они, нечего сказать.