Воровато прошмыгнувшая в приоткрытое окно кошка привлекла его внимание. Стоило бы и далее идти по маршруту, навязанному волей других, но отчего-то сегодня любознательность решила пробудиться и показать Симоне то, что он видеть не желал.
В лавке Порека на выскобленном прилавке, в окружении благодарной публики – колбас и вяленых деликатесов, исполнял нерешительное танго одинокий огонёк. Сначала Симоне подумал, что кто-то прикуривает, или, чёрт возьми, просто держит зажигалку над деревянной поверхностью. Однако глаза его не обманывали: там никого не было. Странно было и то, что крохотный язычок пламени, вопреки всем законам природы и здравого смысла, не спешил становиться несущим смерть исполином и сожрать всё мясное изобилие в один присест. Гибкий стан был тонким как перышко, он сладострастно изгибался, раздваивался языком дьявола и снова сливался в единую яркую, весьма легкомысленную сущность. Симоне в изумлении прилип к стеклу, огонёк моргнул, словно подмигивая, и снова заплясал.
– Пресвятая матерь божья!
Симоне попятился, споткнулся о негодующе мяукнувшую кошку и уселся прямо на мокрый асфальт. В голове возник светлый образ Девы Марии, сложенные вместе дрожащие пальцы коснулись лба, а затем и сердца. Он нескоро нашел в себе силы вновь заглянуть в окно, однако огненный смутьян исчез. Погруженная в темноту лавка безмятежно спала.
Его окликнул полисмен, и Симоне юркнул в проем между домами и выскочил уже на другой улице. Несмотря на довольно грузное телосложение, двигался он быстро и бесшумно, ещё одно полезная особенность, за которую его ценили. Он знал множество тайных местечек по всему городу, знал, как за несколько минут добраться до нужного места.
Бар, намертво зажатый между почтой и мрачного вида столовой, мигал подслеповатой вывеской. Внутри было малолюдно. Полуночные пьяницы картинно вздыхали над своими напитками, не понимая, как их занесло в эту дыру. Едва слышно играл тягучий блюз. Хранил настороженное молчание новый, незнакомый бармен. Но Симоне пришёл не ради них и даже не ради хорошей порции чёрного рома, который, как он надеялся, поможет ему забыть странное происшествие с малышом огоньком.
Ром дарил блаженство, хоть и был младшим братом огня. По крайней мере, обжигал горло не хуже. Симоне сглотнул вязкую, наполненную алкоголем слюну и сделал ещё один глоток. Рэнди подождёт.
– Давай-ка ещё один, – сказал он бармену. – И мяты положи.
За столом в дальнем углу бара было много незнакомых лиц. Компания лениво перебрасывалась в кости и курила, подошедшему Симоне уделили внимание не больше чем сигаретному дыму в воздухе. Только человек, сидящий напротив Рэнди, повернул своё узкое рябое лицо. Лучше бы он не смотрел: слишком мало эмоций в коротком взгляде. Сам Рэнди сегодня был малоузнаваем: серый костюм с иголочки и влажные от бурбона глаза. Церемонно предложенную записку он брал уже под пристальным вниманием, такой жест не мог быть проигнорирован. Можно было даже не гадать: за столом собрались важные шишки с разных районов города. Настолько разных, что собрать их за одним столом – как пауков в банку натолкать. Рэнди не только удалось свести паучков друг с другом, но и заставить их держать лапки при себе. Назревали перемены. И дело было не только в смерти Курта.
Прочитав записку, Рэнди важно кивнул и протянул руку. Хватка оказалась такой же невыразительной, как и он сам.
– Теперь ты с нами целиком и полностью. Не разочаруешь папочку?
У папочки был препоганый смех, гнусавый, с истеричными всхлипами. Однако рожи паучков были куда хуже.
Все эти телодвижения означали одно: Симоне повысили за счёт неудачника Курта. Ирландский придурок был излишне деятельным и не в том направлении, в котором разрешено, а уж тем более новичкам.
Ощущая на своей ладони пот Рэнди, Симоне огляделся. Несмотря на смерть Курта, это место продолжало жить и спаивать всех желающих. На своём привычном месте, сбоку барной стойки, сидела Сэнди, уже не такая изящная и аппетитная, как шесть лет назад. Она в одиночестве курила за стойкой свои любимые тонкие сигареты. Всё здесь было привычным, и даже огонь в камине выглядел мирным: укрощённый хищник, куда больше того нахального детёныша в лавке мясника и такой послушный. Симоне усмехнулся, вспоминая охвативший его иррациональный ужас при созерцании необъяснимого поведения огня. Здесь, в окружении людей, он посмеялся над своими суеверными страхами.
Быть может, в рай он не попадёт, но вполне может на него заработать здесь, в этой жизни. Особенно если будет покладистым малым с быстрыми ногами, внимательными ушами и ртом на замке. И не будет отвлекаться на глупости вроде игр испуганно разума.
Симоне тряхнул головой, и с чёрных волос брызнули капли дождя. Курт постоянно носил идиотскую шапку, даже на дно залива в ней отправился. И как только она не сползала с его лысой головы? Впрочем, Сэнди нравилось. Сэнди нравилось всё, лишь бы платили.
У Симоне денег было достаточно. Он заказал кофейный шот, выпил уверенно и направился к Сэнди. Раз уж он взрослый – пора и вести себя по-взрослому.
Проблем с деньгами Симоне никогда не знал: родители, держащие цветочный магазин, давали единственному отпрыску всё необходимое и даже сверх того. Так что связь с преступным миром была для него сродни связи любовной: бесполезной, грязной и потому ужасно притягательной, долгосрочное вложение с хорошими процентами. Симоне брал выше, нежели незамысловатый парень Курт из неблагополучной семьи, он метил в самое средоточие организма, нередко именуемого на тонкой газетной бумаге преступной организацией. Сила и власть влекли его, как влекли любого мужчину, однако то грубое, почти животное могущество, которое олицетворял Ганс, было ему чуждо. Симоне ценил утончённого лорда или дона, чинно сидящего за столом и решающего проблемы посредством переговоров. Так он видел в кино, голову их банды видеть не доводилось.
Пример хорошего руководителя, не гнушающегося работы руками, был у него перед глазами всю жизнь. Это сейчас старческие суставы Винсенто уже не выдерживали многочасовой возни с цветами и вёдрами. Он подолгу отдыхал в подсобном помещении и всё равно выходил к покупателям с хрупкой улыбкой на потемневшем лице, пусть она и норовила треснуть и явить миру искривлённый судорогой рот.
Глубокое уважение к отцу, к семье текло в крови каждого выходца с итальянской земли. Так что помимо делишек с Рэнди Симоне ежедневно помогал Винсенто в магазине, осторожно подводя его к тому, что следовало бы подумать о помощнике, молодом и сильном.
То же самое твердила и мать, Роза-Луиза. Всю жизнь они с Винсенто уважали друг друга, и вдруг на старости лет начали ссориться по любому, даже смехотворному поводу. А уж магазин, источник дохода и семейное дело на протяжении пятидесяти безоблачных лет стал просто золотоносной жилой разногласий и скандалов.
– Ты не так поставил треклятый букет! Ты не добавил мирты к лилиям! – горячилась Роза-Луиза. – Ты не поздоровался с покупателем!