Без лишних слов Константин Никифорович послушно опустился на обочину. Егор тяжело бухнулся рядом. Задремал, а когда проснулся, уже рассвело. Но солнца видно не было – как будто на небо надели непроницаемый чехол. Он протер глаза и растолкал Костю, дремавшего сидя.

– Что?

– Пора идти.

– Что это ещё за Сайлент Хилл?!

Егор вытянул руку и не увидел кончиков пальцев, потом с недоверием то же самое проделал Константин Никифорович. А потом повернулся к Егору. Он раскрывал рот, но не издавал ни звука. И дело было не в вязкой белесой мгле, которая скрадывала слова. Константин Никифорович исчезал. Как привидение бледнел на глазах. Когда Егор попытался схватить его, чтобы удержать в нелепой попытке, его рука прошла сквозь прозрачное тело. Егор не выдержал и закричал. Он звал друга и даже начал всхлипывать, но тот не отзывался – бесследно растаял в воздухе. И Егор остался один.

Он долго сидел, вглядываясь в седой туман и боясь пошевелиться. Перед глазами проносились жуткие картины, Егор дрожал, жмурился и жалко скулил. Что будет с ним дальше?

Наконец он устал бояться. Им овладело глубокое безразличие, такое же мутное, как и мгла, в которой он находился. Егор встал и, шатаясь, побрёл вперед. Сколько он так шёл? Час или день? Или несколько дней? Не было голода, только усталость тупой болью отзывалась в конечностях, но душевно он был измотан куда сильнее.

В окружающем воздухе не было сырости – он был сухой, как в летний день, но без единого дуновения ветра, без движения. Мёртвый. Егор протягивал руки в надежде понять, что такое его окружает, но как будто сам воздух из прозрачного сделался вдруг белым. Однако дышать было на удивление легко.

Егор шёл, а окружающий пейзаж и не думал меняться – все было сокрыто непроницаемой белой марью. И тишина – в этом неестественном тумане тонул даже звук шагов. Или просто дело было в том, что дорога ушла, исчезла из-под ног, и Егор находился в невесомости. Он пробовал говорить, чтобы было не так страшно и одиноко, но слова, жалкое исторжение воздуха из лёгких, разбивались о плотную стену тумана, едва успев родиться, а истошные, полные страха крики окружающее пространство попросту всасывало в себя. Безмолвие. Полное и непроницаемое. Непобедимое.

Егор выбился из сил и решил, что ничего уже не случится, если он на минутку закроет глаза… Но ошибся.

Едва сомкнулись веки, Егору стало жарко, но бороться он больше не хотел. Даже когда тело стало нестерпимо горячим, он безвольно висел на месте. Его сознание потускнело и растворилось в окружающем пространстве, влилось в него. Егор перестал существовать.

Кто сказал, что вечность темна, а пустота – черна? Пустота девственно-бела, невинна, ведь она рождает жизнь.

Константин Никифорович замялся перед входом в палату. Но он дал себе слово – каждую неделю. И, собравшись с духом, толкнул аккуратную белую дверь. Все-таки больница – одна из лучших в городе. Есть шансы.

В болезненно-белой палате уже были гости.

– Как он?

– Так же. – Алёнка, помешкав, осторожно дотронулась до исхудавшей руки Егора, безжизненно покоящейся на еще более белых простынях. – Пульс, дыхание. И деревянный дом, из которого он так и не выбрался. – Постой. Он не дышит!