Осознав, что нежелательный душ прекратился, она приоткрыла один глаз, потом другой, молча встала и ушла умываться. Но после этого поглядывала благосклонно и даже заинтересованно, а не равнодушно или зло, как на других, пока Егор не выдержал и не подошёл первый. Это было ещё до того, как он подружился с Константином Никифоровичем, а тот, едва познакомившись с Алёнкой, сразу взял ее под свою опеку, и от нее постепенно отстали. Так и ходили они все втроем уже год, крепко держась друг за друга.
– Женюсь! – грозился Константин Никифорович на переменах, когда Букашка притаскивала в школу очередную порцию пирожков с вареньем собственного приготовления.
Егор хмыкал, жуя, и притирался поближе к Алёнке. Мальчишки сидели на пятой парте вместе, Алёнка, одна – сразу за ними, на последней. За последний год она сменила цвет волос с белого на иссиня-черный, полюбила тёмную одежду и устрашающий макияж. Егор с Константином Никифоровичем только изредка незло подшучивали над ней, но в целом относились с равнодушием.
Остановившись в дверях, Егор проверил рюкзак с провизией – палка колбасы, батон и два пакета сока. Весило это всё прилично, но какая работа без еды? Он закинул еще два кусочка плавленого сыру, чтобы колбасе не было скучно в чересчур мягком обществе хлеба, и попробовал поднять ношу. Поднять получилось, но с недосыпа Егора покачнуло. Он опёрся щекой о приятную прохладную стену, впечатался в одну из золотых завитушек на обоях и чуть не закрыл глаза, но вовремя вспомнил о долге перед родиной.
Друзья ждали Егора у подъезда. Константин Никифорович щеголял в старых джинсах и рубашке старшего брата, которую два дня назад нечаянно прожёг сигаретой, после чего в обмен на подзатыльник получил её в постоянное пользование. Алёнка была, как всегда, во всем чёрном, даже повёрнутая козырьком назад кепка была темно-зелёная. Глаза из-за обилия подводки и туши казались совсем огромными.
– Слушай, готы не крестятся, когда ты мимо проходишь?
– На себя посмотри, гопничек.
Егор осмотрел себя и пожал плечами. Ему нравились спортивные штаны – движений не стесняют, ничего не потеет. Как раз то, что нужно в тёплый майский полдень. Он скосил глаз на небо – день обещал быть жарким.
Павел Павлович, их завхоз, всегда подбивал директора на какие-то совершенно сумасбродные идеи. То он коня предложит завести, личного, лицейского, чтобы на переменках катал первоклашек. То ввести сменную обувь, причём тот, у кого её не было, карался неудом по поведению. Кстати, проклятую сменку, к счастью, так и не ввели – побоялись народных волнений. Впереди всех грудью стоял незабвенный Константин Никифорович, выкрикивая лозунги, достойные самого Ленина. Нарушителей сопроводили к директору, но законопроект, касающийся обуви, решили пока отложить.
И теперь вот лицею совершенно срочно понадобилось бывшее колхозное поле. Вообще, дело благое – Шпалыч убедил директора, Анатолия Сергеевича Тостопёрова, седовласого господина с зачатками интеллекта и маразма, что детям в рационе свежие овощи попросту необходимы, а Минобразование на этот год резко урезало финансы. Поэтому лучше бы вместо очередного курорта для директорской семьи потратить часть средств, к примеру, на поле бывшего колхоза «Радужный» на котором, с помощью тех же детей, можно было бы выращивать витамины. Анатолий Сергеевич счёл предложение разумным – а как не счесть, если страшно, что сдать могут с требухой и потрохами и посадить за растрату?
– Ладно, прекратили! – скомандовал Константин Никифорович. – Развели тут детсад, ясельная группа.
Алёнка только фыркнула.
До школы было недалеко – двор, заросший лопухом, двор, где под буйно цветущими кустами сирени притаились выкрашенные в синий лавочки, а возле них – миниатюрный филиал помойки, новостройка – и вот уже виднеется знакомое бледно-жёлтое здание.
Математический лицей номер тридцать восемь задними окнами смотрел на свою гордость – небольшой стадион, оборудованный новейшим спорт-инвентарём, а парадный вход располагался прямо напротив оживлённой трассы, за которой виднелись торговые центры.
– Ну что, детвора, как настрой? – Их встретила Настасья Васильевна, учительница истории и по совместительству их классная руководительница.
– Превосходно, – буркнул Егор и зевнул.
Настасья Васильевна на всю школу славилась своими причудами. Если у Шпалыча идеи были почти что всегда полезные, то причуды Настасьи были чаще всего декоративно-сумасбродными. Ну вот зачем, к примеру, в коридоре нужны латы, сработанные её друзьями-толкиенистами? Или копии средневекового оружия в историческом классе? Говоря по чести, возражал исключительно директор, Егор сильно подозревал, что мальчишки очень сильно бы обрадовались такому новшеству. Да он бы первый ухватил какой-нибудь бердыш и с гиканьем помчался бы строить коммунизм.
Возле лицея уже стоял автобус, вокруг которого толпились два восьмых класса, все тридцать девять человек. Все было как всегда: самыми горластыми были прихвостни Мишки Жабина, самыми тихими и высокомерными – девчонки из элитного кружка Светки Добронравовой, в который допускались только самые красивые и наглые.
Ехать было скучно. Егор смотрел в окно, пока знакомый урбанистический пейзаж не сменился унылыми весенними полями. Они устроились в самом конце автобуса, на длинном ряде из пяти сидений, рядом с Варварой Никитичной и Настасьей Васильевной. Алёнка уже успела задремать на плече Константина Никифоровича, проснуться на ухабе и задремать снова. Егор смотрел на неё с завистью – сам он не мог спать, когда на уши давил гул мотора, а каждые несколько минут сиденье под ним подбрасывало.
Спустя полчаса из автобуса Егор выходил, пошатываясь и проклиная головную боль. Алёнка зевала, Константин Никифорович комкал в руках Алёнкину кепку и шипел на толкнувшего его прыщавого Котлету. Жирный, с одышкой Котлета был добродушным и не отвечал, только молча пёр дальше, туда, куда сказал выйти Шпалыч. В чисто поле.
Поле оказалось самым что ни на есть русским – широкое и бескрайнее, с черной-пречёрной землёй. Его только-только вспахали, может, вчера вечером, и запах сырой земли щекотал ноздри. Егор с тоской посмотрел вдаль – работы непочатый край.
– Итак, друзья. Перед нами стоит ответственная задача, – вещал Шпалыч. – Мы все с вами прекрасно понимаем, что у нас не так много времени, чтобы отлынивать от работы. Вы же не хотите приехать сюда еще и завтра?
– Я жажду служить, – замогильным голосом провыл Егор, и все засмеялись.
– Похвальное рвение. – Шпалыч, конечно же, не знал происхождения фразы. – Сделаем всё до вечера, и домой!
Егор уныло поплёлся на отведенную ему часть грядки. Рядом с таким же энтузиазмом шли Алёнка и Константин Никифорович.
– Эх, а я так хотела сегодня весь день провести дома, – вздохнула Алёнка. – А нас заставили пилить к черту на рога и батрачить на благо родимой школы, чтоб они там обосрались все!
Первый час был самым трудным. Егор машинально грёб, втыкал в землю картошку и думал, что если бы не перчатки – было бы совсем печально.
Второй час прошел под эгидой лени. Егор убедил себя, что очень устал. Сначала жалел почти до слёз, потом рассердился. Как они посмели, крепостное право отменили, а детский труд запрещён! За эту мысль уцепиться не получилось – подлые поработители трудились наравне со своими маленькими рабами, поэтому пришлось срочно придумывать что-то другое. Он был не против, чтобы их атаковали гигантские помидоры-убийцы. Чтобы на поле высадились инопланетяне. Чтобы случилось Второе пришествие.
Пришествие случилось. Мишки Жабина. На его территорию. Егор был бы рад уступить эту территорию кому-нибудь другому, а сам отлежаться в теньке, но тут имел место принцип – Мишке уступать ничего нельзя. Перебьётся.
– Хорошо сидишь.
Егор пригрозил здоровым клубнем, неизвестно откуда взявшимся в мелкой семенной картошке, и сказал:
– Мишка, а не пошел бы ты… на свою половину поля, например? А то при виде тебя я вместо того, чтобы работать, пускаюсь в пространные размышления – то ли в башку тебе эту картофелину запустить, то ли просто заткнуть ей тебе рот.