Йонтра

Но, конечно, никто ничего дельного предположить не мог. И после некоторого совещания у стола Скита, все, вполне удовлетворенные полученными разъяснениями, и, даже совсем не обратив внимания на то, что рассуждали о невозможном, стали потихоньку расходиться.

Сам же рассказчик так и остался сидеть за своим столом. Он отчего-то грустно смотрел на свой, теперь уже молчаливо стоявший перед ним диктофон и думал: «Зря я, наверное, рассказал сегодня эту историю. Ведь никого я так и не переубедил, и не заставил даже задуматься. Кому какое дело, что в нашей бесконечной Вселенной есть место для всего и даже для невозможного. Что она принципиально непознаваема и только лишь иногда, причем весьма деликатно, „намекает“ нам на это. Ну а мы, – тут он посмотрел вслед расходившейся публике, – стараемся ничего этого не замечать. И предпочитаем оставаться в своем таком уютном, наукообразном, но страшно ограниченном невежестве, даже и не подозревая о том, что в сущности ничего не можем в этом мире, в котором возможно все».

22. Внутренняя защита

– Сегодня, – обратился Скит Йонтра к аудитории, – я расскажу вам, пожалуй, одну из самых неприятных историй из тех, что когда-либо случались со мной. Поэтому предупреждаю сразу, что если кто обладает повышенной брезгливостью или впечатлительностью, то смотрите сами, нужно ли вам все это выслушивать. Конечно, мне сейчас уже довольно легко рассуждать о столь отдаленном прошлом. Однако в тот день, когда моя жизнь висела буквально на волоске и мне было особенно тяжело, я все же кое-что понял. И это не об умении спасать себя физически при помощи щитов или оружия, а об умении терпеть. О внутренней защите, которая значительно мощнее внешней, отчего и позволяет нам подчас вынести то, что кажется невыносимым.

Произошла же вся эта история очень давно. Я тогда еще лишь только закончил службу в армии и летел по каким-то своим делам на пассажирским звездолете, курсировавшим между мирами Онто и Ралт. Путь тот был не близким, поэтому мы делали несколько промежуточных остановок. На одной из таких остановок ко мне подсел пассажир. Он сначала долго меня разглядывал, а затем достал информационную пленку и некоторое время как будто читал. Потом он отложил пленку в сторону, посидел еще немного, словно размышляя о чем-то, и вновь, причем на этот раз уже совершенно бесцеремонно, на меня уставился. Наконец я тоже не выдержал, и посмотрел на пассажира.

– Скит! – едва не закричал тот, всплеснув длинными мохнатыми лапами. – Ты что, не узнаешь меня? Да это же я, Фитл. Ну?

– А-ах да-а, узнаю, кажется, – протянул я неуверенно. – Ты, вроде, служил в трианском штурмовом подразделении?

– Ну да, конечно, – отозвался тот. – Узнал наконец. А я все сижу и думаю, ты – не ты. Ну, как поживаешь? Все наукой балуешься?

– Может и наукой, – ответил я несколько раздраженно, – а сам-то ты что, все мотаешься по разным мирам в поисках приключений?

– Да ладно тебе, не сердись, я ведь просто так спросил, для поддержания разговора, так сказать. Но на самом-то деле, ты ведь сейчас почти что и угадал. И я действительно направляюсь в одно место, в такое место… что и сказать не могу.

– Куда же это? – я слегка улыбнулся.

– Ну, не знаю, – произнес мой знакомый неуверенно. – А, впрочем, ладно. Тебе по старой памяти скажу. Только ты смотри, никому ни звука, понял?

– Хорошо, хорошо, – я уже сдержался, чтобы не рассмеяться. – Ну, что там у тебя за дело такое, секретное?

– Муск, – прошептал Фитл и тут же словно мелкий воришка, оглянулся по сторонам.

– Му-уск? – протянул я также тихо, – но ведь это же…

– Да-да, наркотик, – мой приятель явно занервничал. – И нечего повторять, а то весь салон скоро знать будет.

– Да ладно, ладно, я молчу, но зачем тебе?

– Как это зачем, – он даже не понял вопроса, – а деньги?

– Деньги? И это все? Ну, знаешь ли, Фитл, такого я даже от тебя не ожидал. Так рисковать из-за каких-то там…

– Каких-то, каких-то, – Фитл опять перешел на шепот, – но только должен я, понимаешь, много должен. И это мой единственный шанс расквитаться с долгами и обрести свободу. А иначе я всю жизнь буду работать на… ну в общем, тебе лучше не знать, на кого.

– Понятно, – произнес я уже более серьезным тоном, – доигрался, значит. А ведь тебя предупреждали, разве нет? Если память мне не изменяет, еще в армии тебе говорили многие, что доиграешься ты.

– Знаю, все знаю, Скит. Но что же делать? Придется рискнуть. Да и риска там особого нет. Нужно всего лишь пробраться через паучьи поля, взять немного муска и все.

– Все? Да что ты говоришь?! А Миссы, да ты хоть вообще знаешь, кто это?

– Пауки, что ли? – Фитл даже хмыкнул. – Да это все ерунда. У меня и мазер с собой есть. Так что они нам ничего не сделают.

– Нам? – переспросил я, начиная уже догадываться, к чему он клонит.

– Скит, ну пожалуйста, помоги мне, – едва не взмолился мой приятель. – Ведь про работу на тех, как бы их поприличнее назвать, – «кредиторов», я ведь только так сказал, чтобы не слишком пугать тебя. На самом же деле все значительно хуже. Меня просто пристрелят и все. Понимаешь ты, убьют.

Я промолчал. Действительно, похоже было, что мой приятель и вправду на этот раз вляпался по-крупному. Во всяком случае, глаза его не лгали. Ну, что мне оставалось? Бросить его? Пускай выбирается, как хочет? Не привык я как-то вот так обходиться со своими армейскими товарищами. Да и совестно было бы вообще оставить кого бы то ни было в таком отчаянном положении. К тому же, само предприятие, на которое Фитл решился, представлялось мне тогда не очень-то и опасным. Ну Миссы, ну что они нам сделают, ведь мы же не безоружными к ним заявимся. А может и вообще сумеем пройти те поля незамеченными.

– Ладно, Горт с тобой, – решился я наконец, пока мой приятель изучающе глядел на меня, – полетели за твоим муском. Но только учти, – тут я, насколько мог, сделал строгое лицо, – что теперь ты должен будешь уже непосредственно мне. А я своих долгов не прощаю.

– Понял, все понял, приятель, – засмеялся Фитл. – И, – он еще помолчал немного, подумав о чем-то, но добавил, – спасибо тебе большое.

– Да не за что пока.

Мы вышли на следующей остановке. И, как было Фитлом заранее предусмотрено, пересели на легкий межпланетный челнок. Его, как уверил меня мой приятель, нельзя было просто так засечь с боевых пограничных радаров, а значит, мы могли спокойно добраться на нем до той, кстати, строго запрещенной для посещений планеты.

Наш совместный, но вовсе не комфортный полет, поскольку тот челнок был рассчитан только на одного пассажира, действительно прошел вполне себе спокойно. Поэтому примерно через сутки с небольшим мы уже высадились с ним на Верне. Как раз той самой планете, где и водились Миссы со своим муском. Сам-то я никогда там прежде не был и поэтому судил о том мире лишь понаслышке. На самом же деле Верна оказалась куда более неприглядным местом, чем я ожидал. Низкие багровые облака, сильный завывающий ветер. Судя по сухости почвы – практически полное отсутствие воды и какой бы то ни было растительности. Все это, а также еще нечто неуловимое, что присутствовало, как казалось, в самой атмосфере того мира, производило поистине гнетущее впечатление.

Оглядевшись вокруг и прихватив снаряжение, мы неспешно двинулись в путь. Идти там, впрочем, было совсем недалеко. Поэтому примерно через час с небольшим мы уже увидели те широкие поля. Затянутые от края до края бледной паутиной, которая едва заметно колыхалась, явно не совпадая почему-то с порывами ветра, они мне сразу ужасно не понравились. Да и вряд ли могло быть иначе. Нечто чужеродное чувствовалось в них. Мерзкое и смертельно опасное. Да еще этот сладковато-тошнотворный запах, который доносился до нас оттуда. Однако отказываться и поворачивать назад было уже как-то глупо, и я, скрепя сердце, двинулся вслед моему приятелю. Он же, судя по всему, и вовсе не был удручен окружавшим нас унылым пейзажем и бодро шагал навстречу своей, как потом выяснилось, неминуемой гибели. Впрочем, его не Миссы убили и он не запутался в паутине. С ним все случилось иначе, но, – Скит посмотрел на слушателей, – об этом чуть позже.

Так вот, приблизившись к тем полям, мы осторожно, чтобы не задеть паутины, стали пробираться к одному из их центров. Центры – это такие большие полупрозрачные кристаллы, от которых в разные стороны и расходились нити тех паутин. Миссы их вроде там как специально устанавливали, чтобы привлекать свою добычу. С кристаллов же, а точнее, с их граней, и стекал тот самый муск, за которым мы пришли. Он скапливался в небольших студенистых лужицах под ними. Будучи сначала абсолютно прозрачным подобно слезе, он, по мере отвердевания, становился сперва мутновато-серым, потом светло-коричневым, а затем и буро-красным. И вот именно этот-то как раз темно-красный муск и скупали барыги, о которых мой приятель рассказал мне во время нашего с ним совместного полета.

Поначалу наше путешествие к кристаллам шло вполне себе спокойно. Паутина была с очень крупными ячейками, в которые мы и наступали. Правда, сами эти ячейки постепенно сужались по мере нашего продвижения к цели, но все же не настолько, чтобы мы не могли в них попасть. И вот, спустя всего каких-нибудь пятнадцать минут, мы уже у первого кристалла. А под ним, как мы и надеялись, был муск. Много. Мы отламывали его крупными кусками как затвердевшую смолу и складывали друг другу в рюкзаки, что висели за нашими спинами. Потом мы направились ко второму кристаллу.

– Слушай, Фитл, – обратился я к приятелю шепотом, – а нам уже не хватит того, что есть?

– Да хватит, конечно. Вот только…

– Что только? – я остановился. – Ты же сказал, что тебе надо с долгами рассчитаться или нет?

– Да надо, надо, чего встал? Но ведь на жизнь-то тоже нужно немножко прихватить, ну хоть самую малость.

– Нет, дорогой, – парировал я твердо. – Я тут только затем, чтобы помочь тебе. А богатство уже зарабатывай сам как хочешь. Так что здесь мое участие в этом твоем «предприятии» заканчивается, и я поворачиваю назад.

Фитл был явно не готов к столь жесткому ответу с моей стороны, отчего и буквально застыл на месте. Но вскоре, чуть поразмыслив, все-таки решил последовать за мной, побоявшись, видимо, лазить по паутине в одиночку. И, в общем-то, это решение спасло тогда ему жизнь. Поскольку едва лишь он двинулся в мою сторону, как буквально в полуорре от его головы просвистела белая паучья нить.

Это было так неожиданно, что в первый момент мы даже растерялись. Но армейский опыт все же взял свое, и мы, быстро спохватившись, изо всех сил пустились бежать. Не обращая уже внимания на то, что наступаем на паутину, мы неслись так, словно бы за нами гнался сам Горт. Да если по совести и сказать, то неизвестно еще, что было бы хуже. Оборачиваться мы не смели и только лишь изредка успевали поглядывать вниз, чтобы, не дай бог, не споткнуться. Но, как мы ни старались, жуткое шуршание и постукивание когтистых лапок о камни поля все приближалось. Их было явно много. И вот, когда зловещее поцокивание было уже совсем рядом и казалось, что нам не спастись, Фитл вдруг крикнул: «Ложись!» Повинуясь все той же армейской привычке к безоговорочному подчинению, я упал, а приятель мой упал рядом. После чего что-то звякнуло, скрипнуло и… нас накрыло бронированным защитным куполом. Это был обыкновенный складной армейский купол. И Фитл его явно где-то стащил. Он и раньше-то не отличался особой щепетильностью в подобных делах, но я еще никогда не был так рад этой его дурной привычке, как в тот момент.

В темноте мы начали ощупывать друг друга, пытаясь определить, кто где лежит. Потом включили фонарики, а затем услышали и зловещее шипение. Это были Миссы.

– К-кажется, я понял, почему их так называют, – проговорил мой приятель сбивающимся от страха и волнения голосом.

– Д-да уж, – ответил я, – шипят. А еще цокают так… жутко.

И действительно, по нашему куполу, который был, к счастью, очень надежным, кто-то легонечко так постукивал. С разных сторон. Словно бы старался отыскать в нем хоть какую-нибудь лазейку, чтобы добраться до его содержимого.

– Горт вам с лао! – крикнул Фитл, нервно усмехнувшись. А потом посмотрел на меня и почти уже нормальным тоном добавил, – ты чего ж это не стрелял-то, Скит?

– А ты чего? – нашелся я быстро с ответом. – А-а, молчишь? Вот и я про то же. Ты их, сколько там было-то, видел?

– Не-а, но не меньше сотни.

– Вот-вот. Много бы мы там с тобой успели настрелять. А они видел как… плюются.

И тут мы с Фитлом едва ли не всем своим существом почувствовали нечто отвратительное, отчего и разом посмотрели друг на друга. Вонь, там была жутчайшая вонь под нашим куполом. Что это было такое, мы сначала даже и не поняли. А когда посмотрели вниз… – Скит нервно выдохнул, – уж лучше бы мы этого и не делали. Я не буду вам, конечно, сейчас описывать все то, что мы тогда с ним увидели. Могу лишь только сказать, что лежали мы вовсе не на земле, и что кости были, пожалуй, наименее мерзким элементом того месива, что находилось под нами. Еще же там что-то медленно шевелилось, чавкало и ползало. В общем, такого кошмара и отвращения, как в тот день, я никогда еще в своей жизни не испытывал. Посмотрел я и на своего приятеля. Он, похоже, тоже все понял, потому что был бледен как полотно и дрожал всем телом так, что это было заметно даже при свете наших фонариков.

Так мы и сидели с ним под тем куполом в течение нескольких часов, не произнося уже ни единого слова и кое-как, урывками дыша от нестерпимого смрада. Тем временем Миссы, по всей видимости, окончательно убедившись, что добыча для них недоступна, один за другим вернулись по своим норам. Дожидаться того, что мы когда-нибудь все же выберемся из-под своего укрытия от нехватки пищи или воды, они, естественно, не догадались. Мы же, соблюдая все возможные меры предосторожности, открыли наш купол, после чего, и безо всяких дополнительных приключений, добрались до своего челнока.

Впрочем, тот муск не слишком-то помог Фитлу. Он, конечно, его продал тогда и расплатился с долгами. Но, как это выяснилось уже намного позже, продал он его не весь и сам решил немножко попробовать. Бог знает, зачем ему это было нужно. Может и вправду его внутренняя защита дала в тот день небольшую трещину. Подобные же эксперименты с наркотическими веществами редко когда заканчиваются благополучно. Вот и Фитл, «просидев» на том муске примерно с полгода, заработал сильнейшее нервное расстройство, отчего впоследствии и покончил с собой. Получалось, что Миссы, пусть возможно и косвенно, но все же до него добрались.

23. Свободный день

Погода на Тэе стояла пасмурная. Дождь начался еще затемно, а ближе к утру, когда стало светать, ветер пригнал с Великого океана еще и туман. Да такой густой, что казалось, весь мир вокруг обернули плотной белой тканью, которая хотя и ограничивала видимость, но при этом и резко усиливала даже самые слабые звуки. Однако Скит Йонтра вовсе не переживал по поводу происходящего на улице. Наоборот, он был даже рад сделать пусть хотя и небольшой, но все же перерыв и попросту отдохнуть ото всех этих историй. Да и против пасмурной погоды он также ничего не имел. В такие дни ему как-то по-особому легко думалось и мечталось. Когда он, словно растворяясь во влажном воздухе, уже не столько видел, сколько чувствовал окружавшее его туманное пространство, а лишенная реальных преград фантазия лишь дорисовывала самые причудливые картины. Но вообще, конечно, земноводные не слишком-то любили прохладную погоду. Когда их движения становились какими-то медленными и тяжеловесными, хотя и более плавными.

Наступил полдень, и Скит, как с самого утра еще запланировал, плотно перекусил, после чего накинул на себя легкий плащ и с каким-то особым удовольствием выполз из дома. Дождь на улице, подгоняемый порывами ветра, все так же хлестал. Отскакивая барабанной дробью от керамической крыши и глухим шуршанием от травы и листьев, он теперь как будто несколько ослабевал, хотя и оставался все еще довольно сильным. Скит поежился и шагнул вперед. Его приятно окатило освежающей прохладой, которая за несколько секунд начисто смыла с него все остатки домашней расслабленности и послеобеденной дремы. «Ух, как сильно льет», – пробормотал он невольно вслух. После чего вдруг оглянулся, как будто его кто-то мог здесь услышать. Но никого, конечно, рядом не было и он, вполне удовлетворенный этим обстоятельством, уже спокойно и уверенно пополз по направлению к побережью.

Под его щупальцами скрипел мокрый песок, а журчавшие ручьи, стекавшие с лесной возвышенности, наталкивались на него как на преграду. Они обдавали Скита едва ли не до пояса грязной и по-летнему теплой дождевой водой. Брызги разлетались от него в разные стороны, создавая впечатление, что по песчаной полосе двигался какой-то странной конфигурации корабль. «Да-а, это я так весь тут перемажусь, – снова пробормотал Скит, – ну да ничего, если грозы не будет, то окунусь в океан и все». Он также еще подумал и про свой длинный плащ, который теперь был уже совсем грязным. Заляпанный песком и частичками черной почвы вперемешку с былинками травы, он натолкнул Скита на мысль, что купаться ему теперь придется, по всей видимости, прямо так, одетым. Наконец, по прошествии примерно получаса, он добрался до того места, где находилась его так называемая «дикая кафедра».

Устроившись в своем плетенном из морских лиан кресле, он облокотился на свой, почти знаменитый уже мраморный стол, который сейчас оказался неожиданно теплым. Да так там и замер, вглядываясь в туманную хмарь, что повисла над океаном. Эта серо-белая пелена простиралась над водой насколько хватало глаз. От горизонта до горизонта. Впрочем, сегодня даже само понятие «горизонт» несколько размывалось и не могло быть уже в точности применено к тому, что он видел. Ведь всего в нескольких сотнях орров от берега волны и туман совершенно сливались в единую воздушно-водяную взвесь, в которой почти ничего нельзя было разобрать. Скит посмотрел прямо перед собой. По мраморной поверхности стола скользили то в одну, то в другую сторону подгоняемые ветром крупные дождевые капли. А ветер задувал их порывами прямо на него, обдавая незадачливого йонтру мелкими, прохладными брызгами. «Ух, как дует», – на этот раз уже просто подумал Скит. После чего стал водить кончиком щупальца по поверхности стола, собирая эти капли. Занятие это оказалось неожиданно увлекательным, и он сам того не заметил, как погрузился в воспоминания.

Но дождь не утихал. Налетая сильными порывами, он в конце концов все же вывел совсем было застывшего словно каменное изваяние йонтру из состояния легкого оцепенения и буквально заставил того подняться с насиженного и пригретого уже места. «Странное чувство, – подумал Скит, – вот вроде бы и не холодно совсем, и дождь вполне себе по-летнему теплый, а долго засидишься, и все, мерзнуть начинаешь. Правду говорят, что в такую погоду легче всего простудиться. Уж больно коварная она».

Слева от него простирался дикий лес, который по мере сужения песчаной полосы подступал к воде почти вплотную. Плавно-шевелящиеся лианы стали доставать до Скита своими длинными протокорнями. Но едва дотронувшись до его щупалец, отчего-то вздрагивали и, шурша мокрым песком, потихоньку уползали назад в темноту. Зверей видно совсем не было. Они не были такими романтиками, как Скит, и «размышляя» более прагматично, предпочли сегодня остаться в своих норах, дуплах и гнездах. В дикой природе все было куда более сурово, чем в жизни разумных существ. Одна малейшая ошибка или неосмотрительность могла стоить тебе не только здоровья, но и самой жизни. Там не было места для праздной сентиментальности.

«И все же хорошо, что мы, йонтры, разумные, – начал размышлять Скит. – Мы можем себе позволить, и именно из-за этого, кстати, вот так просто мечтать, гулять под дождем, да и вообще вести себя, как нам заблагорассудится. Всегда мы можем рассчитывать на экстренную помощь, если с нами вдруг что-то произойдет. Больницы у нас есть, службы спасения, школы, научные лаборатории, суды…» Тут Скит осекся, да так резко, что аж остановился. «Мдам-льк, суды. Но ведь если у нас есть суды, то есть и тяжбы, и преступления, и обвинительные приговоры. И тюрьмы». Тут он снова посмотрел в сторону леса. Там дождь не так бушевал, как на открытом пространстве. Скапливаясь на листьях и ветвях деревьев, стекая затем по ним вниз, он уже не представлял из себя ту неудержимую стихию, которая иногда даже Скита – а он был вовсе не слабым – сбивала с намеченного пути. «А ведь действительно, там-то у них, пожалуй, и потише будет, – продолжил он размышлять, – и, кстати, не только во время дождя. Звери хотя и случается, что ранят или даже убивают друг друга, но все же и не доходят при этом до такого, как мы, разумные. Ведь таких кровопролитных войн в этой, так называемой, дикой природе, вообще не бывает. У нас же все наоборот. Мелких конфликтов мало, на что у нас суды и есть, но зато потом, „когда можно“, мы уже не мелочимся».

Далее по пути его продвижения песчаная полоса совсем сужалась, и лес подходил вплотную к воде. Скит остановился. «Ползти или не ползти», – крутилось у него в голове. Но повинуясь давно приобретенной привычке к решительным действиям, он упрямо, слегка выставив вперед два щупальца, двинулся дальше. Ему даже пришлось залезть по пояс в воду, поскольку пробраться меж сплетенных в невообразимые узлы лиан было решительно невозможно. «Вот она, вода, – на этот раз уже не то чтобы подумал, а как-то почувствовал Скит, – родная стихия. Что может быть лучше и приятнее тебя». И действительно, вода, как это, наверное, бывает лишь при дожде, была на удивление теплой. Она согревала щупальца Скита и успокаивала его. А он, вдруг поддавшись какому-то резкому и неудержимому порыву, взял и плюхнулся со всего размаху в шумный и бурлящий океан. И это был конец. Той, прибрежной жизни. Там, на берегу, он был совсем другим Скитом. Немного неповоротливым, иногда ворчливым и весьма требовательным к своим студентам. Здесь же он был по-настоящему дома. Сильный и ловкий, могущий проплыть до ста тысяч орр всего за один день. Не обращавший внимания на всякие житейские мелочи, целеустремленный и лишенный каких бы то ни было сомнений. И пусть тот дом, в котором он постоянно жил, ел и спал, находился на берегу, все же древние инстинкты давали о себе знать. Иногда необоримо. В такие дни Скит, сославшись то на недомогание, то на какие-нибудь искусственно выдуманные дела, сбегал с университетской кафедры и тихонько, чтобы никто не видел, заныривал под воду. Сейчас же он явно наслаждался. Плавать в дождь, когда на поверхности бушует стихия и дует пронизывающе-холодный ветер, было невообразимо приятно.

Но нужно было двигаться дальше. Сегодня, и сам даже не зная зачем, он наметил себе цель – добраться до узкого каменистого перешейка, что соединял побережье с небольшим необитаемым островом, который находился примерно в пятистах оррах от берега. Его и сейчас было хорошо видно. Весь покрытый густым лесом и напрочь лишенный прибрежной полосы, он нависал над водой сумрачной туманной тенью. О его берег, значительно более крутой, чем тот, рядом с котором сейчас плавал Скит, разбивались набегавшие океанские волны. А ветер, закручиваясь в вихрь от столкновения с кронами деревьев, срывал и уносил с них пену, разбрасывая ее по поверхности воды то шлепками, то распыляя веером. Это была настоящая стихия, отчего Скит, некоторое время наблюдавший за всем этим, невольно поежился. Но как же все это было прекрасно! У него даже появилась мысль, а не доплыть ли до этого острова, вот прямо так, напрямик? Однако он все же отказался от этой затеи, памятуя о том, какие мощные водовороты иногда таятся в этих внешне совершенно безобидных заливчиках.

Наконец лес стал отступать. И песчаная полоса, еще несколько орр назад совершенно пропавшая, появилась снова. Далее она только расширялась. Скит выбрался на берег. Уже из действительно полусонного состояния теплой расслабленности и покоя он попал на территорию, где властвовали ветер, дождь и холод. Впрочем, дождь сейчас уже совсем заканчивался. Вот только от этого было ни капельки не легче. Сильнейший ветер обдувал его вместе с одеждой, целиком, не оставляя мокрому йонтре ни малейшего шанса на то, чтобы согреться. Скит начал злиться. На себя. «Вот чего это мне взбрело в голову ползти куда-то в такую погоду, – ворчал он. – Ведь все уважающие себя йонтры сидят сейчас дома. Или, на худой конец гуляют, но только так, совсем чуть-чуть. Всего лишь для того, чтобы немного подышать свежим воздухом или размяться. И уж одежда у них точно сухая. И плащи они носят до самой земли, и накидки. А я что? Романтика – романтикой, но ведь голову-то терять, наверное, тоже все-таки не стоит. А ведь мне еще, – тут он посмотрел туда, где предположительно находился его дом, – и обратно нужно как-то доползти».

Но все было не так уж и плохо. Ветер хотя и дул очень сильно, но все-таки и не был настолько холодным, как Скиту показалось вначале. Дождь же к тому времени уже совсем прекратился, отчего его плащ, теперь абсолютно чистый после импровизированного купания, быстро сох. «Вот она, природа, какая, – Скит вдруг заулыбался. – Она и обидит тебя, и промочит всего, и даже заморозит, но затем и согреет, и пробудит невесть откуда взявшиеся силы». И действительно, постепенно обсыхая и согреваясь от быстрого движения, Скит теперь как будто бы обрел второе дыхание. Он уже едва лишь только не бежал, если такое вообще можно было сказать о земноводных. Наконец он остановился и, вновь поддавшись какому-то первобытному, но опять-таки неудержимому порыву, закричал. Крик его был громким. Как и все йонтры, Скит умел кричать по-настоящему. Будто скрип падающего, не до конца подпиленного старого дерева, он пробирал буквально до мурашек. Гулкое эхо, птицы, взмывшие над лесом едва ли не до смерти напуганные неожиданным и резким звуком, шум ветра и плеск прибрежных волн разом и со всех сторон окружили Скита. У него даже появилось ощущение, что он вот только что вышел из своего дома и, неожиданно очутившись на этом вот самом месте, резко и всем своим существом почувствовал все очарование и притягательную силу окружавшей его дикой природы.

Однако, спустя несколько мгновений, наш путешественник снова весь ссутулился и, едва ли не воровато озираясь по сторонам, пополз дальше. Нет, Скит мог не беспокоиться, его никто не слышал. Быть может, лишь некоторые лесные обитатели, да редкие морские рыбы, неосмотрительно подплывшие в такой сильный шторм слишком близко к берегу. «Чего это я так испугался? – подумал он про себя. – Ну крикнул разок, с кем не бывает? Может, я хотел отпугнуть подальше дикую лао. Говорят, они в последнее время стали часто выходить из леса». «Впрочем, нет, – продолжил он размышлять, – чего лукавить-то, все это страх. Обыкновенный страх и ничего более. Все мы боимся, там…» – он махнул щупальцем в сторону города, уже и вовсе не заботясь, как бы это могло выглядеть со стороны. «А вот там… – тут он посмотрел на остров, уже, видимо, недостижимый для него сегодня, – там страха нет. Во всяком случае, он не такой всеобъемлющий, как в нашей, цивилизованной, так сказать, жизни. Звери, вон, тоже боятся. Но тогда они убегают, и страх их остается позади. А мы что? Так и живем всю свою жизнь, боясь лишнее слово сказать или сделать что-нибудь „не то“. И нет у нас уже, наверное, ни сил, ни возможности избавиться от всего этого».

Скит тоскливо посмотрел вперед. До перешейка, что он наметил себе в качестве цели сегодняшнего похода, было еще так далеко. А он уже устал. Устал бороться и с этим ветром, и с песком, по которому так трудно было ползти. Да и от своих собственных мыслей, не дававших ему покоя. Если бы он как следует сосредоточился, отбросил все ненужное, перестал думать и отвлекаться на разные мелочи, он бы, конечно, достиг цели. А так, – лишь самого себя замучил, нидокуда не дополз, да и не додумался ни до чего путного. Скит сел. Что было делать? Ведь уже и вечер должен был скоро наступить. А в такую погоду этого вполне можно было и не заметить. Желания же ползти вперед у него к тому моменту и вовсе не осталось. Да и назад, тут он снова посмотрел по направлению к дому, ползти тоже было как-то лень. «Что же мне, – спросил он себя вслух, – тут, что ли, ночевать оставаться?» Но нет! Все же он был йонтра. Цивилизованный и разумный житель этой планеты. Пусть, вон, дикие звери спят вот так на природе, которая для них и стол, и кров. Такая жизнь была не для него.

Покопавшись во внутреннем кармане своего безразмерного плаща, Скит достал портативный квантовый переговорник, набрал номер, и уже через несколько минут над ним повис вызванный им городской дежурный флаер. Водитель которого, после того как Скит, пыхтя и бормоча что-то неразборчивое, залез вовнутрь, еще долго, молча и с явным недоверием поглядывал на него: «Что этот йонтра делал тут один в такую погоду? Прятался он от кого-то или, может, прятал что? А, может, сообщить об этом властям? Пусть принимают меры к этому явному изгою нашего цивилизованного общества».