Битва при Гастингсе

Глава 10

В которой мы опять заглядываем в дом Уотсона и встречаем много знакомых.

Поздним вечером отправились к своему новому знакомому, Уотсону. По русской традиции – с пустыми руками идти неудобно – Гриша взял (спасибо маме!) пачку печенья, а Владислав извлек из своего чемодана небольшую бутылку коньяка.

После двух тяжелейших дней, после стольких приключений еще куда-то идти! Ну не странно ли? Не объяснишь это намерением просто поддержать интересное знакомство или желанием посидеть у камина. Скорее всего, дело было в самом хозяине, человеке редкой породы, у которого казалось за пазухой спрятан магнит. И вот этот магнит и тянул Гришу и Владислава. А когда друзья, дойдя до моста, свернули на Эйрл-стрит и открыли уже знакомую дверь, оказалось, что магнит Уотсона действует на многих. Если в первое посещение жилище англичанина казалось тихим, уютным уголком, то сейчас не пропадал даром ни один метр пространства. Комната больше напоминала пресс-центр шахматного турнира. Уже знакомая нам корреспондент Guardian Барбара сидела у камина с хозяином, брала интервью, рядом в кресле с бокалом коньяка в руке курил трубку уже знакомый нам распорядитель турнира Пауэр и еще какой-то полный господин, который был в судейской коллегии. За откидным столиком у шкафа трое молодых людей играли в карты. За шахматным столиком шел анализ сыгранной партии. Гриша это понял сразу, так как конечно узнал позицию из своей сегодняшней партии. Анализировали ее Гришин соперник Грегори Алмонд, фаворит турнира Ричард Бишоп и еще какой-то шахматист, лицо которого казалось знакомым. За столиком у телевизора трое играли блиц навылет. Приходу еще двух человек никто не удивился. Те, кто в блиц и в карты играли, даже головы не повернули. Бишоп и Алмонд подняли глаза, кивнули и продолжили анализ. Худой волосатый незнакомец, прищурившись, рассмотрел их сквозь свои круглые очки, тоже кивнул и продолжил мысленные изыскания. Уотсон обернулся, но вместо приветствия, продолжая отвечать на вопрос журналистки, показал пальцем: берите стулья в углу и присоединяйтесь к нам. Два других джентльмена вместо кивка головой просто улыбнулись. Москвичи взяли стулья, подсели к каминной компании. Пауэр достал с полки две чашки и налил обоим чаю. Все это время хозяин не переставал отвечать на вопросы.

– Да поймите же, Барбара! Шахматы не просто игра. Это искусство.

– Даже так?

– Именно! Я настаиваю на этом термине. Просто оно необычное. Есть искусства постигаемые глазами, есть ушами, носом – духи, есть даже языком. Повара ведь тоже себя считают людьми искусства. Что еще? Одежда. Можно долго перечислять. Но что объединяет все или почти все вышеперечисленное. Эти виды искусства не нуждаются в предварительной подготовке для восприятия. Не надо знать никаких правил. От самого простого – включил телевизор, до самого сложного – пошел, купил билет, сходил в театр или в галерею. Все эти искусства, извините, для лентяев. Нет, люди, создающие эти произведения конечно не лентяи, но потребители…

– А в шахматах по-другому?

– Абсолютно! В шахматах, чтобы получить удовольствие от искусства, надо стать соучастником процесса. И главным для шахматиста является не зрение, слух и т.д., а… – тут Уотсон постучал пальцем по голове – Это колоссальная тренировка мозга. Возможно, врачи будущего будут лечить многие заболевания головного мозга при помощи шахмат.

– Такой вопрос очень интересует наших читателей. Компьютеры с каждым годом становятся все более производительными. И как я слышала, все лучше играют в шахматы. Может ли прийти такой день, когда умная машина обыграет человека?

– Если говорить о среднестатистическом игроке, может. И даже скорее чем вы думаете.

– А чемпиона?

– Нет. Этого не случится никогда. Гроссмейстеры экстра-класса обладают кроме знаний и приемов еще огромным пониманием игры. Понимание… Как бы вам объяснить? Это интуиция, помноженная на шахматный талант. Это как сверх сознание. И дается оно единицам. И вот из них-то и делаются чемпионы. Я наблюдал своими глазами как Капабланка, проходя мимо столика, за которым три гроссмейстера анализировали позицию, бросил на ходу: «Белые выигрывают». Он смотрел на позицию эту ну может пять секунд, может десять. А они возили ее полчаса и выигрыша не нашли. Пошли за Капой. Так все называли Капабланку ласково. Капа. Он сначала не понял, что от него хотят, забыл уже этот эпизод, но как только появилась доска, глянул, вспомнил и тут же продемонстрировал выигрыш. Вот это и есть сверх сознание. Чемпион в состоянии за несколько секунд увидеть то, что обычный человек, даже гроссмейстер, вообще не замечает.

– Видеть то, что другие не замечают – это дедукция. Как у Шерлока Холмса?

– Нет, Барбара. Дедукция была лишь инструментом в арсенале великого сыщика. А основой его гениальности было именно сверх сознание. В его случае – это интуиция, помноженная на талант детектива

– Получается шахматный талант как абсолютный слух у музыканта?

– Много больше. Это скорее походит на поэтический дар.

– Мистер Уотсон, вы вот тоже книгу стихов издали. Давайте поговорим об этом.

– Ну, это не совсем стихи. Так, зарифмованные воспоминания, задачи. Если хотите, некоторая реклама нашей игры.

– Я, честно говоря, не все поняла в главе о задачах и этюдах.

– Не расстраивайтесь, Барбара – впервые подал голос Пауэр – Глава рассчитана на некоторую квалификацию. Вот мой друг Босвел дальше предисловия ничего прочесть не смог.

Шутник Пауэр не упустил случая вызвать всеобщий смех – подколоть друга. Особенность шутки состояла в том, что именно толстяк Босвел и писал предисловие к книге. Дождавшись, когда эмоции стихнут, Барбара продолжила:

– Мистер Уотсон! Хоть я мало поняла в шахматной части, зато мне очень понравились ваши шутливые зарисовки. Но только вот верно ли вы даете характеристику разных национальностей. Вот тут у вас – она открыла закладку – Во второй главе. Англичанин – джентльмен, Немец – точность, Русский гордость. Разве можно так говорить про целую нацию?

– И да, и нет. Нет, потому что я писал не про целую нацию, а про тех, кого знаю. Английские шахматисты (Уотсон протянул руку в сторону анализирующей троицы) – джентльмены.

– А немцы?

– Ну а вы когда-нибудь видели опаздывающего немца? Мне не довелось. Ни среди шахматистов, ни вообще – Уотсон повернул голову к картежникам – Герхард, ты когда-нибудь опаздываешь?

– Найн

– А русские у вас получается все гордые?

– Это не у меня получается, это так и есть на самом деле. Очень гордые люди. Я не знаю, что должно произойти, чтобы вот – Уотсон указал на москвичей – Русский с протянутой рукой просил милостыню на улице Гастингса.

У Слонова лицо вытянулось, глаза округлились, а Гриша сильно покраснел. Уотсон спросил:

– Что скажете, молодые люди?

Невежливо молчать и Гриша ответил:

– Да. Я не представляю себя с протянутой рукой на улице Лон… на улице Гастингса.

– Да – выдавил из себя Владислав.

– Спасибо Влади. Но мистер Уотсон, мои вопросы еще не закончились.

– Сейчас продолжим. Ричард! – он протянул руку в сторону анализирующей троицы – Тебе пора, не выспишься.

Бишоп резко повернул голову, но посмотрел не на своего учителя, Уотсона, а очень зло прострелил глазами Гарова. После этого встал и подчеркнуто вежливым тоном сказал своему другу Алмонду:

– Пошли, Грег. У мистера Уотсона новый любимчик. Спокойной ночи!

Поднялись вместе с Алмондом и ушли. Перед тем как закрыть дверь сквозь проем еще раз зло посмотрел на Гришу.

– Ну вот! Мистер Гаров, это он к вам меня так ревнует. Еще, не дай Бог, подумает, что я вас буду готовить к партии с ним. Что скажешь Босвел?

Сосед Пауэра нехотя вытащил изо рта сигару:

– Да, Ричард парень впечатлительный.

Пауэр как всегда решил пошутить:

– Для шахмат самое главное, что без драки.

Босвел попытался конкурировать с Пауэром в чувстве юмора и как обычно не очень ловко:

– Бишоп – джентльмен, да и потом разве можно допустить, чтобы побили нашего гостя из Москвы.

Слонов в стороне не остался:

– Ну, кто кого побил бы вопрос спорный.

Точку в дискуссии поставил хозяин:

– Вот видите, Барбара, живое подтверждение моих слов.

Не успела журналистка о чем-либо спросить, как игравшие в карты тоже собрались уходить. Причем попрощались один по-немецки, второй по-французски, а третий на каком-то неизвестном наречии. Уотсон каждому ответил на его языке. Остальные просто кивнули.

Когда дверной колокольчик прозвонил за последним ушедшим, журналистка снова взяла инициативу в свои руки:

– Мистер Уотсон, еще я хотела бы покопаться в прошлом. Ведь вы прошли войну, лагерь.

– Ваш вопрос… ну это к турниру не относится.

Увидев недовольство на лице друга, Пауэр тут же вступился и как всегда шутливой форме:

– Мистер Уотсон хотел сказать, что это так же вовремя, как если бы вы, кушая ростбиф, обсуждали достоинства пудинга или яблочного джема. Наш друг Босвел так и делает и вот результат – и он показал на огромный живот Босвела. Рассмеялись все, а толстяк Босвел больше всех.

– Если вас так уж интересует эта тема, – хозяин перевел беседу в серьезное русло – Поднимите газеты, журналы. Я столько об этом уже говорил, что новое вряд ли вам расскажу. О книге, о шахматистах, пожалуйста. На время турнира мое внимание только шахматам.

– Странно мистер Уотсон. Но сегодня я не видела вас в турнирном зале.

– Сегодня Воскресенье. Тур начинался утром, а я в это время в церкви был.

Показалось, что журналистка потеряла интерес к собеседнику, но вдруг напоследок возник вопрос:

– А как ваше христианство сочетается с шахматами?

– А в чем проблема?

– Но ведь в древности шахматы запретили.

– Запретили? – Пауэр тут как тут – И кто запретил? Александр Македонский или Калигула?

– А вы шутник мистер Пауэр. Один из римских Пап. Признал их (точно не помню), но что-то типа не богоугодным занятием.

Уотсон пожал плечами и непонимающе скривил губы:

– Я не католик и не знаю факта, о котором вы говорите. Могу лишь предположить, что какой-нибудь Папа проиграл пару партий, вот и отреагировал. К вере в Бога это не имеет никакого отношения.

– Аминь – сказал Пауэр и допил коньяк – Пора домой, а то миссис Пауэр подумает, что я прогуливаюсь с молодой девушкой.

– Пошли, пошли – поднялся Босвел – Заодно проводим мисс Скоулз и твоя жена будет недалека от истины.

– Спасибо джентльмены. Я вам очень благодарна, но не хочу сеять раздор в семье мистера Пауэра. Мой отель рядом, а проводит меня мистер Слонов, если это не трудно.

Ну, какой мужчина в подобной ситуации откажется. Слонов только шепнул Грише: «Я скоро вернусь» и тут же вскочил. Следом собрались и ушли блитцёры. Каждый вежливо попрощался.

Высокий длинноволосый молодой человек Джонатан Спилмен в представлении не нуждался. Гриша его хоть и не сразу, но узнал. Еще бы! Восходящая звезда английских шахмат. Да и спутать его сложно. Эта прическа, и эти круглые профессорские очки. Джонатан был лет на пять постарше Гриши и уже успел понюхать пороху в больших сражениях. Казалось бы, молодые должны перенимать опыт у старших. Ан нет! Уотсон и Спилмен просили Гарова поделиться с ними: как он вывел Алмонда из душевного равновесия и так быстро выиграл. Это что, какая-то разработка психологов? Когда же Гриша рассказал правду, Уотсон хоть и не доктор поставил диагноз: Алмонду надо нервы лечить. Спросили про дебют. Гриша, умолчав об обстоятельствах, честно ответил – тренер показал. Легок на помине. В дверном проеме показалось улыбающееся лицо Слонова.

– Я не поздно?

Ну, вот еще поздно! В самый раз. Только что переместились от камина к шахматному столику и начали разбирать партию. Даже не столько партию, сколько её начало, дебют – важнейшая вещь! Не получишь по дебюту перевеса, поди потом погоняйся за королем соперника! Поэтому дебют изучают. Посвящают ему целые тома, энциклопедии, монографии. Говорят, что недалеко то время, когда дебюты будут настолько изучены, что невозможно станет играть на победу. Ничейная смерть. Страшная штука.

Закончив обсуждать партию, перешли опять к камину. Грише особенно нравилось смотреть, как Уотсон перемещает свое кресло нажатием кнопки. Очень кстати оказался коньяк принесенный Владиславом. Старшее поколение воздало должное выдержанному напитку. Молодежь приступила к чаю с печеньем.

И вот тут-то и возник разговор: возможна ли ничейная смерть? Молодые категорически отрицали такое развитие шахматной истории. Мнения старших разделились. Слонов верил, что на его век шахмат в нынешнем виде хватит вполне. А Уотсон вспомнил Капабланку. Ведь Капа был первым, кто предсказывал ничейную смерть, а ошибался он редко. Что делать если все же подобное произойдет? Гриша пожал плечами. Джонатан напомнил про идею Давида Бронштейна поменять местами все фигуры. На что Владислав резонно заметил – исчезнет гармония. Да, это будут шахматы, но хаотичные, непривлекательные. И конечно все трое посмотрели на старшего. Пусть он в квалификации немного уступает им, но очень опытен, а опыт не заменить ничем. И Уотсон, воздав должное древнему напитку, согласился с Владиславом, что менять местами все фигуры не надо. И тут его осенило! А что если менять не все фигуры, а только две. Взять да поменять местами черного короля с ферзем. Как просто! Все остается как раньше, только полностью меняется теория дебютов. Начинается с чистого листа!

Глава 11

В которой встречаются два главных соперника.

– Послушай Роби! Мне нужно с тобой очень серьезно поговорить. – еле слышно прошелестел главный распорядитель турнира Стюарт Рубан – Ты все же большой авторитет, к тому же знаешь русский и тебе проще найти к ним подход.

– А что случилось? – так же тихо без нарушения турнирной дисциплины прошептал Уотсон.

– Творится самое настоящее безобразие. Русские используют технологии КГБ.

– Да что ты? Что уже кого-то завербовали или похитили?

– Ты все время шутишь с Рубаном, друг мой, а Рубану не до шуток. – толстяк, когда хотел быть особенно убедительным, говорил о себе в третьем лице – Вчера этот Гаров довел до истерики Алмонда.

Уотсон кивнул: знаю.

– И ты так спокойно к этому относишься? Русский чуть ли не полчаса думал над первым ходом. И если б думал! Это просто какие-то разработки психологов из КГБ, я уверен.

– Да брось, дружище. Все проще гораздо. Он действительно думал над первым ходом. И больше ничего. – успокоил его Уотсон.

– Откуда ты знаешь? – не унимался Рубан.

– Да от него самого.

– И ты поверил?

– А почему мне не верить?

– А тогда скажи мне, почему твой ученик Бишоп, гордость нашего города, носится по залу с бешеными глазами.

– Где?

– Да вон там, в правой части зала, где детский турнир.

И действительно Ричард Бишоп ходил от столика к столику, наблюдая за игрой детского турнира, а около его доски тикали часы его соперника, Гарова. Гриша опять думал над первым ходом. Разница состояла в том, что вчера он играл белыми, а сегодня черными. Ровно в 15—30 судья дал гонг, и Бишоп, поприветствовав партнера, сделал свой обычный ход, отправил в бой белую ферзевую пешку, переставив ее с клетки D2 на D4. И тут Гриша, выражаясь шахматным языком, уснул. Подогнул ноги под стул, локоть уперся в стол, а кулак в подбородок. Интересно с кого Роден ваял своего «Мыслителя»?

– Роби, я прошу тебя поговорить с ними.– беспокойство распорядителя нарастало – Так больше не может продолжаться.

– Давай все же подождем. Во-первых, ты же видишь я подписываю книги, а потом все равно до конца партии поговорить не удастся.

Рядом с судейской комнатой стоял стол, за которым девушка продавала литературу, прессу, инвентарь. И если вчера покупателей было не много, то сегодня целая очередь и главным образом из-за книги Уотсона. Было объявлено, что выручка за весь тираж идет в счет турнирного комитета, а во-вторых, здесь же стоял автор, и по ходу разговора с Рубаном подписывал книги покупающим.

– Но с тренером его можно сейчас поговорить?

– Ты же видишь: не могу. Вон сколько людей ждут подписи.

– Да! Кстати, Роби, не забудь и Рубану подписать два… нет три экземпляра.

– Тебе одного не хватит?

– Рубану хватит и одного. Но Рубан должен сделать подарок влиятельной персоне, возможно будущему меценату нашего фестиваля.

Тут подошел Пауэр. Услышал последние слова Рубана и как всегда не смог обойтись без шутки:

– Ну что, будем готовить посылку в Букингемский дворец, в Белый дом, в Кремль?

Рубан почесал ухо и часто-часто, кивая головой, сказал:

– Вы смеетесь над старым евреем. Если так, сами руководите турниром, сами, все сами. Да, Рубан ради вас, ради многолетней дружбы все делал всегда и… даже по субботам.

Пауэр сменил тон.

– Дорогой Руби! Мы все тебя любим, уважаем твой организаторский талант и очень ценим твою жертву по субботам.

Уотсон тоже вставил словечко:

– А шутим мы, потому что в нашем возрасте чем-то надо себя подбадривать. Чем если не шуткой?

– Хорошо, друзья мои, Рубан остается.

Наконец где-то к четверти пятого толпа покупателей поредела и Уотсон, честно выполнив работу, решил, что имеет право посетить курительную комнату. Сначала конечно прошелся по турнирному залу, посмотрел позиции, и после этого уже направился в курительную. Эта комната пустовала редко. Но такого зрелища в разгар турнирных баталий Уотсону видеть не приходилось. Человек десять окружили единственный в курилке шахматный столик и наблюдали как Слонов и Босвел играют блиц партию. Обычно во время турнира люди анализируют играющиеся партии, но чтоб блитцевать… Да и зрители при таком блице редкость: все же в зале зрелище поинтересней. Босвел сквозь клубы голубоватого дыма разглядел друга:

– Роби! Ты гениальную штуку придумал! Мы сыграли несколько партий – жутко интересно. Теории никакой, все на одном умении.

– О чем ты?

За Босвела ответил Слонов:

– Мистер Босвел говорит об идее, простите, о вашей идее переставить черного короля.

– А мистер Босвел не хотел бы заняться своими прямыми обязанностями? – это Пауэр строго спросил. На этом игра конечно сразу закончилась. Босвел нехотя пошел в турнирный зал. Некоторые курильщики тоже решили, что доза никотина достаточна и направились к двери.

Слонов предложил папиросу, и Уотсон с удовольствием взял, понюхал, смял воздушный фильтр и прикурил.

– Скажите коллега, а не будет с моей стороны выглядеть выведыванием тайн, если я спрошу, почему ваш подопечный опять так долго думал над первым ходом?

– Сам ничего не понимаю. Мы готовили сегодня с утра один вариант, а он долго думал и сыграл совсем другой.

А дело было так. Утром проснулись довольно поздно. В будни турнир начинался не в десять утра, а в половине четвертого. Чуть прогулялись, позавтракали и сели готовиться к партии, благо соперник известен, и очень силен. Ричард Бишоп. Но, во-первых, с сильными играть намного интереснее, а во-вторых, известно к чему готовиться. Партии Бишопа опубликованы в прессе, а тут еще Владислав прихватил у Уотсона несколько свежих номеров Английского шахматного журнала. Изучая это издание, друзья наткнулись на две партии, в которых Бишоп играл против Гришиного любимого построения «Волжского гамбита» и применил новое и очень сильнодействующее средство. В обеих партиях черные получали неприятные позиции. За оставшиеся до игры три часа найти опровержение возможным не представлялось, поэтому Слонов предложил Гарову «Вечное» решение – ферзевый гамбит. Однако если за три часа опровержение не найти, то новый дебют подготовить тем более невозможно. Но ферзевый гамбит (не скажу любит), но знает в той или иной степени каждый шахматист. В этом построении пробить оборону черных труднее. Владислав показал кое-какие возможные хитрости и на этом направлении решили остановиться. Захочет противник сыграть на победу, немного перегнет палку и у Гриши появятся встречные шансы. Любой зрелый шахматист с удовольствием следовал бы этим путем, но в шестнадцать лет выдерживать осаду сложно и прежде всего психологически. Самому хочется в бой с гвардейцами кардинала со шпагой наголо. Когда главный распорядитель турнира перед началом партии представлял Уотсона и рассказывал о его книге, перед глазами юноши всплыла комната с портретами чемпионов и даже показалось, что ему подмигнул сам Капабланка! И тут подумалось: неужели стоило приезжать на такой турнир, чтобы трусливо сидеть в глухой обороне. И когда Бишоп сделал первый ход, захватив центр ферзевой пешкой, Гриша крепко задумался: как уклониться от нового, сильного варианта, но при этом получить обоюдоострую позицию. Вот он (мысленно конечно) избирает «Волжский гамбит», жертвует пешку, белые ее едят, но дальше играть как обычно нельзя – очень уж сильна новинка Бишопа (а может Уотсона, его тренера?). И вдруг Гришу осенило! А что если нанести удар по центру. Начинается сложнейшая тактическая перепалка. А пускаться в такие дебри можно только представляя последствия. И как этот удар не пришел в голову дома в Москве или хотя бы сегодня утром! Можно было бы не торопясь, с тренером расставить фигурки и прикинуть возможности. А тут не варианты, сплошной бурелом! Надо считать ходов на десять вперед, мыслимое ли дело! И на каждом ходу легко зевнуть удар.

Но мозг штука хитрая, а у шахматиста особенно. Капабланка, например, часто ошибался в анализе после партии. Многие находили ошибки в его статьях, комментариях, книгах, но попробуйте, отыщите ошибку в его партии. Он почти не ошибался. Помните? Сверх концентрация.

Двадцать пять минут прошло, а Гриша все думал. Решение он уже принял. Просто перепроверял. Наконец к исходу получаса черный королевский конь вышел на боевую позицию. Гриша откинулся на спинку стула, посмотрел по сторонам. Надо было дать мозгу небольшую передышку. Сейчас Ричард вернется, отшлепает три известных в теории хода и получит новинку (редчайший случай!) придуманную за доской. Вот тут начнется битва! Но соперник продолжал гулять по залу. Наконец увидел, что идут его часы, подошел и уверенно передвинул слоновую пешку. И тут на четвертом ходу Гриша раскрывает свои карты. Новинка на четвертом ходу – огромная редкость. Во многих дебютах новинки начинаются хода с двадцать пятого, а тут четвертый ход! Конечно, Бишоп погрузился в размышления. У него были все основания думать, что получасовое раздумье не более чем спектакль, чтобы вывести его из душевного равновесия, усыпить бдительность, а тут еще и новинка. Кто знает, а вдруг она подготовлена дома и белых на каждой клетке поджидают мины. И тут, как в русской сказке, три дороги. Налево пойдешь, коня потеряешь, направо, еще чего-то произойдет. А дорогу выбирать надо. И он выбрал путь, как ему казалось, понадежнее. Было у Гриши предчувствие, где-то в глубине души, что так и произойдет. Вообще у него была такая способность предугадывать действия соперника в минуты сверх концентрации. Тут-то гром и грянул. Такой начался обмен ударами, что зрители столик обступили. Шахматисты, как по зову волшебной флейты, устремили взоры на доску фаворитов.

Казалось бы, после серии форсированных (вынужденных с обеих сторон) ходов белые получают решающее преимущество. Все понимающе кивали головами, но не отходили: интересно, чем дело кончится. А Гриша ни минуты не думая выдал ходы, заготовленные во время своего получасового размышления. Как читатель помнит, любая задача решается на раз-два. И в любой комбинации есть два ключевых хода. Первым ходом был тот, которым Гаров начал эту рискованную линию, а вот получите и второй ключевой ход. Теперь подумать предстоит белым, и подумать крепко. Черные объявили шах, а закрыться от него можно двумя способами, но один уж очень рискованный. На такое идти просто страшно, даже если ты фаворит, а второй способ дает черным возможность сделать ничью повторением ходов.

Есть такое правило в шахматах: если позиция три раза повторилась – ничья.

Бишоп думал. Крепко думал. В такой позиции ошибка может стать последней, как у сапера. А Гриша второй раз с начала партии получил возможность расслабиться. Пока мозг можно выключить. Если соперник пойдет в борьбу, мозг легко включится заново, да еще посвежевшим.

Еще Гриша любил на время выключаться, потому что после возвращения удавалось взглянуть на позицию другими глазами, увидеть то, что раньше в голову не приходило. Он встал, прошелся вдоль столов, посмотрел, как играют другие. Приятно было размять спину – затекла.

Ричард Бишоп все думал. Но глаза от доски иногда отводил – постреливал в сторону Гарова. Словно пытался угадать его настроение.

А Гриша прошелся по залу, заглянул в ту часть, где играли дети и конечно не мог пройти мимо стола с книгами Уотсона. Там опять скопилась очередь покупателей. Одного из них узнал сразу. Браун старший, аптекарь. Поздоровались. Тут как тут и Браун младший.

– Как у вас дела, Макс?

– Сегодня ничья. А вчера выиграл. Вы тоже вчера выиграли?

– Да посчастливилось.

– Ну, теперь моя судьба в ваших руках

– В моих? – удивился Гриша

– Да. Если сыграете вничью, то мне завтра сражаться с Бишопом, скорее всего.

Гриша сделал неопределенный жест: мол, в шахматы двое играют, не все от меня зависит и пошел к своему столику. Краем уха услышал: «Дед! Не забудь найти Уотсона и попросить у него дарственную надпись.» Дед Браун послушно отправился на поиски.