Грани одиночества

Глава 15

*

Андариэл Нимейский

*

Прошло всего два дня с тех пор, как Сантос ушел к арахнидам. Хотя… Кого я обманываю? Прошло два дня с тех пор, как я совершил свою самую большую ошибку – позволил Алле коснуться меня.

Признаться честно, я давно боялся, что магия связи мне отомстит, но шло время, а ничего не менялось. Сердце не переворачивалось в груди, и душа не болела за угловатую рыжеволосую девчонку, которую я спас таким жестоким способом.

Алла. Что я к ней чувствую? Не знаю… ничего, наверное. Но мысли все чаще возвращаются к непокорному взгляду больших карих глаз, к огненному шлейфу рыжих волос, а тонкий аромат физалиса и клубники, что витает вокруг нее, так и манит попробовать, так ли сладка ее тонкая, сияющая изнутри кожа.

Демоны! О чем я думаю! Она подстилка арахнида. Таракана-переростка!

Кто угодно может говорить, что арахниды такой же народ, как и мы, но нет, они лишь регулятор поголовья инсектоидов. Ничто не может их заставить испытывать эмоции. Копошатся в своих норах, и единственное, что пауков беспокоит, – это развитие колонии и подземные твари. С их силой и ловкостью они давно могли поработить весь мир, но это восьмилапым не интересно, и никакие обстоятельства не в силах этого изменить. Просто такими их создали боги.

Как может женщина любить ЭТО?! Но я видел, какими глазами она смотрит на Сэпия, и сгорал от желания оказаться на месте арахнида. Смешно!

Нет. Я просто слишком долго был один. Мое глупое воздержание заставляет делать неправильные выводы. Нужно срочно развлечься.

Дилейна. Эта рыжая дрянь жестоко пожалеет о том, что так сильно меня разочаровала. Столько времени! Десятки лет я был уверен, что она именно та, с которой я буду счастлив, как они – отец и мама.

В дверь постучали. Я махнул рукой, и камердинер впустил в кабинет церемониймейстера.

– Ваше величество, – учтиво поклонился немолодой сухопарый мужчина со строгим лицом. – К сегодняшнему приему и балу все подготовлено. Жрец и регистратор будут ждать вашего сигнала, чтобы заключить союз. Но если вы позволите… это безрассудство. Императорская свадьба – это политическое событие, и к нему полагается серьезная подготовка.

– Не позволю. Не вам, Вилмар, решать, как, где и в каком окружении я буду проводить торжество. Я желаю, чтобы слева от меня разместили герцогиню Дилейну Мирасс, а справа юную Алисию Феросс. Оба прибора должны быть выделены по отношению к остальным гостям с роскошью и изяществом, достойным императрицы.

– Как прикажете, ваше величество, – смиренно поклонился мужчина и поспешил удалиться, но я остановил его жестом. На моем лице расплылась коварная улыбка.

– Вилмор, граф Ригасс Мортен получил мое личное приглашение на этот вечер?

– Да, ваше величество. Граф заверил меня, что польщен интересом к его скромной персоне и почтет за честь быть вашим гостем, – недоумевая, сообщил метр.

– Прекрасно. Этот вечер многие запомнят надолго, – мстительно сказал я, заставляя церемониймейстера поежиться. Распорядитель ушел, тихо закрыв дверь, а я снова погрузился в размышления.

За окном моросил мелкий дождь, принося долгожданную прохладу. Слуга распахнул окна, впуская свежий воздух в мои комнаты, но тревожные мысли не давали покоя.

Алисия. Маленькая зеленоглазая бестия Лиса. Готов ли я принять ее своей императрицей? А почему, собственно, и нет? Не искать же мне единственную. В моем случае это даже смешно. Брак с дочерью лорда Феросса решит много политических и личных проблем: во-первых, я получу желанную игрушку, во-вторых, у единственных аристократов, дружбой с которыми я дорожу, не останется причин обижаться на меня и, в-третьих, союз с Лисой весьма выгоден лично мне, ведь старинный род будет надежной опорой моему правлению.

Девушка красива, беззаветно влюблена, и она истинная дочь своих родителей, а значит, не позволит мне заскучать.

– Сеймус, передай казначею, чтобы предоставил мне родовые обручальные браслеты к вечернему приему, и пусть достанет из сокровищницы еще пару самых простых таких же артефактов, – обратился я к камердинеру.

– Как скажете, ваше величество, – поклонился слуга и исчез за высокой резной дверью покоев.

От предвкушения по телу расползались колючие мурашки возбуждения. Вечером я получу свою сладкую малышку Лису. Я не буду торопиться с крошкой, проявлю все свое терпение и немалый опыт, но заставлю ее кричать от наслаждения. Моя императрица. Да-а-а! Эта страстная, хитрая и порывистая девочка будет достойной парой мне.

Хотя нет. Я не буду спешить сделать ее своей – это равносильно тому, чтобы обокрасть самого себя. Лиса будет тем глотком дорогого вина, которым я наслажусь медленно, раскрывая тонкий вкус и изысканную прелесть напитка.

– Ваше величество, время. Вы позволите вас подготовить к вечеру? – спросил Сеймус.

Я молча кивнул и встал, скидывая атласный, расшитый золотом халат.

Камердинер сноровисто помог мне облачиться в вечерний наряд, подготовленный специально для этого случая.

Черный, расшитый тонкой серебряной вышивкой камзол эффектно смотрелся на фоне белой рубашки. Длинные светлые волосы были собраны в низкий хвост, перетянутый кожаным ремешком, и даже уродливый шрам Печати, хоть и выделялся багровой рытвиной на коже, но не сильно портил лицо. Удовлетворенно кивнув своему отражению в зеркале, я с ехидством подумал о том, что Дили будет сидеть как раз с той стороны, где мое лицо повреждено магией Аллаиды.

Я взглянул на часы, с удовольствием отметив, что пора начинать прием.

К моему появлению придворные заняли места за длинными, уставленными яствами столами, стоя дожидаясь моего появления. Мой взгляд невольно зацепился за бледное лицо бывшей фаворитки. Ее большие медово-карие глаза одновременно выражали опасение и нетерпение узнать, зачем весь этот спектакль. Про себя усмехнулся, представляя, как она оценит сегодняшнее представление.

За те несколько месяцев, что мы не поддерживали отношений, Дилейна успела затащить в свою постель семерых высокопоставленных сановников. Ее вкус, судя по их внешности, перестал быть столь уж утонченным, особенно учитывая наличие среди них моего казначея – полного мужчины средних лет с неприятным одутловатым лицом, над которым мы с ней столько раз насмехались.

Исходя из аппетитов бывшей возлюбленной, начинаю сомневаться, что она была мне верна все эти годы, хотя какое это сейчас имеет значение?

Я прошел во главу стола, кивнул сначала бледной и хмурой малышке Лисе, подбодрив ее улыбкой, затем гораздо более холодно поприветствовал Дилейну и подал знак к началу трапезы.

Придворные и знать стали усиленно налегать на предложенные угощения и напитки, и некоторое время за столами слышалось только позвякивание столовых приборов да робкие шепотки недоумевающих сплетниц, оценивших мою рокировку.

Я не спешил привести в исполнение свой коварный план. В конце концов, пусть знать насладится сначала стараниями повара, а потом уже и я перейду к «сладкому». Я предвкушал расплату Дилейны с не меньшим удовольствием, чем предстоящую ночь с Лисой.

Исподволь я любовался прелестным лицом бывшей фаворитки. Светлая кожа, блестящие рыжие локоны и безупречная фигура – все это великолепие не один год заставляло меня дрожать от страсти, как юнца, впервые познающего радости плотской любви. Жаль, но сейчас ничего в Дили меня не трогало, наоборот, вызывало гадливое чувство.

Лиса, наоборот, выглядела трогательно беззащитной и расстроенной, постоянно бросая на меня взгляды, полные тревоги и опасений, но успокоить ее сейчас я не мог.

Прости меня, малышка, но моя игра стоит пары часов твоих волнений.

Наконец подали десерт, и пришел мой черед переходить к «сладкому».

– Мои дорогие подданные! Сегодня мы собрались не просто так, а по особому случаю императорской свадьбы. Но для начала я хотел произнести несколько слов о той, что была моим близким другом и спасала от одиночества долгие годы. Герцогиня Дилейна Мирасс, как никто другой заслужила свое женское счастье, ведь она его так активно искала, – после этих моих слов по залу прошла робкая волна смешков. – И как император, который заботится о каждом жителе нашего материка, я не могу оставить дорогого мне человека без внимания.

Я сделал небольшую паузу, чтобы насладиться торжеством на лице бывшей фаворитки. Лиса, моя глупая девочка, кусала свои сочные, дрожащие губки в попытке не расплакаться, поэтому я поспешил закончить речь:

– Как мне стало известно, герцог Мирасс, стараясь спасти семью от финансового краха, дал две опрометчивые клятвы: первая – Сэпию Арахни, в том, что его дочь Дилейна примет огонь жизни гнездового и станет той, что дарует продолжение рода арахнидов. От этой клятвы, будучи другом прелестной Дилейны, я ее избавил. Второй аналогичный обет был дан главе старинного рода некромантов, которые испокон веков защищают Нимею от порождений ночи и случайного колдовства, графу Ригассу Мортену. Поэтому, чтобы соблюсти интересы двух старинных фамилий и сохранить стабильность нашего государства, я лично стану гарантом этого союза.

Я махнул рукой, давая знак регистратору и верховному жрецу Елеи.

– Нет, умоляю, ваше величество, – рыдала Дили, не смея обратиться ко мне по имени.

– Прекратите истерику, герцогиня. Я избавил вас от участи аллаиды, но спасать от многоуважаемого графа не собираюсь. Вам оказана великая честь, примите ее с достоинством своего рода, – холодно сказал я.

Дилейна, впечатленная моей речью, едва держалась на ногах. Ее поспешил поддержать граф Мортен. Мужчина выглядел злым и разочарованным. Похоже, требовать исполнения клятвы он не собирался, но моей «настоятельной заботе» противиться не мог.

Регистратор расположился за высокой трибуной, подготовленной заранее, а арку благословения вынесли слуги, подгоняемые хмурым церемониймейстером.

Буквально волоком некромант тащил упирающуюся Дили к священнослужителю. Они расположились под аркой, и младшие жрецы, вышедшие вслед за своим наставником, затянули магическую формулу единения. Главный из служителей Елеи быстрым движением рассек запястья брачующихся и соединил их кровь в священном сосуде. Закрепляя ритуал, он нанес кровью письмена на браслеты, переданные казначеем, и с громким щелчком застегнул оковы на руках графа и герцогини.

– Ну что же. Поздравим новый союз двух славных фамилий, – отсалютовал я бокалом, глядя в остекленевшие от ужаса глаза бывшей любовницы с нескрываемым ехидством. Мое уродство ее не устроило, пусть живет со «славным» представителем клана Мортен.

Нет граф не был уродом, но обладал весьма специфичной внешностью: высокий, сухопарый мужчина средних лет с жестким безэмоциональным лицом. Маленькие черные глаза сверкали гневом на Дилейну, а тонкие бескровные губы что-то зло шептали бывшей фаворитке на ухо, отчего бедная женщина тонко всхлипывала, заставляя крылья большого крючковатого носа трепетать от раздражения.

За столами поднялся одобрительный гул, звон бокалов и нескрываемые ехидные смешки многочисленных жертв обаяния Дилейны.

Я постучал серебряным ножом по бокалу, призывая собравшихся к тишине.

– А теперь, как и было объявлено ранее, императорский выбор, – звучно произнес я в звенящей тишине, прерываемой тихими всхлипами бывшей любовницы.

Я подошел к Лисе. Она с восхищением и неверием в больших зеленых глазах смотрела на меня, протягивая изящную дрожащую ладошку и поворачиваясь лицом к родителю.

– Герцог Ластон, – обратился я к отцу избранницы. Пожилой лорд с явным неодобрением, но смиренно смотрел на меня, поднимаясь с места. – Я прошу вашего благословения на наш союз с единственной дочерью славного рода Феросс, которому я так обязан и дружбой с которым безмерно дорожу.

– Благословляю ваш союз. Пусть дочь нашего рода подарит крепких наследников, что прославят ваш род в веках, – сухо произнес лорд, быстро склонив голову, чтобы я не успел рассмотреть тревогу в его мудрых глазах.

Я кивнул казначею, и тот передал герцогу ларец, заполненный до верха бриллиантами чистой воды – выкупом за невесту императора.

Отвесив все соответствующие церемонии поклоны родителю, мы с Лисой расположились под аркой, которую за время нашей беседы с главой клана Феросс успели украсить золотыми и серебряными цепями и подвесами, символизирующими процветание, плодородие и богатство.

Песнь нам исполняли не двое, а дюжина младших жрецов, главный успел принарядиться в более богатую сутану, а в остальном, кроме родовых королевских браслетов, церемония ничем не отличалась от той, что шокированные подданные наблюдали несколькими минутами ранее.

По ее завершении я нежно поцеловал свою озорную малышку, которая светом своих изумрудных глаз сейчас затмевала самые редкие и дорогие самоцветы.

Тишину в зале нарушало лишь шуршание одежд храмовников по гладкому мрамору пола. Выполнив свою миссию, они поспешили удалиться, а знать молча замерла, не зная, как реагировать на происходящее.

– Да здравствует император! Да здравствует императрица! – громко крикнул мой новоиспеченный тесть, сверкая на меня злыми глазами.

Зал взорвался поздравлениями и овациями оживших подданных.

Под хмурым и обеспокоенным взглядом тестя мы с Лисой улыбались ошарашенным гостям. Суета и лживые пожелания благоденствия, как и щедрых даров, изрядно утомили, и лишь цветущий вид жены скрашивал мое мрачное настроение.

Моя маленькая зеленоглазая птичка Алисия сверкала, как бриллиант в вечернем свете, согревая мне душу обещанием блаженства.

Граф Ригасс Мортен поспешил увести свою прекрасную супругу, не дав ей устроить запланированный мной скандал. Было жаль, но не так чтобы очень сильно. Я мог настоять на их присутствии, но не пожелал этого делать. Зачем? Глупая Дилейна наказана сполна, а то, что хмурый граф беспокоится о своем имени, – так это разумно и даже достойно уважения. Мой живой ум в красках представил, как холодный некромант, имеющий репутацию жестокого любовника, будет воспитывать холеную и изрядно избалованную Дили.

Как и положено императорской чете, мы с Алисией открыли бал красивым парным танцем, медленные скользящие фигуры которого мне всегда напоминали о родителях.

– Ваше величество, вы позволите, – пригласил свою дочь на очередной танец герцог Ласло Феросс.

Лиса посмотрела на меня, дожидаясь разрешения, а когда я утвердительно кивнул, с радостью протянула тонкую руку своему отцу.

– Разумеется, герцог Феросс, – пропела малышка дрожащим от возбуждения голосом.

Я смотрел, как супруга изящно двигается со своим отцом, но вместо удовлетворения в душе зрело какое-то пугающе холодное чувство пустоты, заставляя ежиться от озноба.

Даже мысль о нежном девичьем теле меня теперь радовала значительно меньше, чем потребность унять этот странный внутренний голод.

Одна из придворных дам, копируя аллаиду арахнидов, нарядилась в летящее красное платье с открытой спиной. Маг-бытовик удачно перекрасил тусклые каштановые волосы далеко не юной графини Овьес в огненный цвет, заставляя какие-то скрытые струны моей души задрожать от волнения и жажды обладания.

– Что это за наваждение! – мысленно кипятился я, но тут же осаживал себя. Я знаю, что это за наказание. Моя истинная. Теперь она будет моим личным адом, и с этой мыслью остается только смириться. Нет книг и заклинаний, которые могли бы унять боль моей души, потому что не было прецедентов отказа от той, что дарована небом.

Благодаря древней магии нашего мира я сам, не желая того, неотрывно следил не за изящной, юной императрицей, а за изрядно пользованной дамой, которая так подло напомнила мне о той, о которой всем сердцем я стремился забыть.

Весь оставшийся вечер, как и мое внезапно вспыхнувшее некогда желание обладать нежной Алисией, померкли в воздушных складках алого платья и мерцании распущенных рыжих волос.

Я злился. Все то, что планировал последние дни, отравлено мерзкой подстилкой проклятого таракана и глупой коровой Викторией Овьес. Остается надеяться, что у Сантоса получится соблазнить маленькую заносчивую мерзавку Аллу.

Я передумал сжигать ее в пламени души Сэпия: пусть живет с ним, а жаждет Сана, как я жажду обладать ее хрупким, манящим телом.

За моими мрачными мыслями брачная ночь подоспела слишком быстро, вызывая волну неоправданного раздражения. Демоны! Я так предвкушал соблазнение малютки Лисы, а теперь разочарование сладковатым привкусом тлена вызывало тошноту.

Придворные дамы, жены и матери знатных и богатых фамилий, с веселыми, слегка непристойными прибаутками провожали нас к королевским покоям, что было положено по этикету. Как только они исчезли за дверью, оставляя меня наедине с дрожащей от волнения Лисой, я испытал облегчение.

– Андариэл, я так счастлива! Ты сегодня подарил мне целый мир, а я только и могу, что подарить тебе себя, – всю, без остатка, – высокопарно сказала девушка, сверкая влажными от счастливых слез глазами.

Лиса выглядела такой чистой, такой искренней, что даже несколько увядший интерес снова воскрес.

Я не спешил. Моя императрица заслуживает того, чтобы я проявил терпение и заботу.

Ловко расшнуровав корсет замысловатого бального платья, я позволил ему стечь с округлых белых плеч Алисии. Вычурные шпильки, украшенные драгоценными камнями, с металлическим лязгом падали на мраморный пол спальни, рассыпая густой шелк черных волос по молочной, почти мерцающей коже.

Она слишком молода, моя императрица, но я применю все свои умения, чтобы она не осталась разочарованной своей первой близостью.

Грациозное бюстье и тонкое кружево трусиков покорно опадают, снятые моими настойчивыми руками.

Малышка трогательно дрожит и льнет ко мне своим хрупким телом, царапая идеальную тонкую кожу о золотое шитье камзола.

– Не спеши, любимая, – шепчу я в ее маленькое ушко, заставляя вздрогнуть и застонать.

Быстро скидываю одежду и переношу хрупкую фигурку на большую кровать, застеленную по моему приказу белым шелком. Холодная, гладкая ткань заставляет малышку сжаться от отрезвляющего прохладного прикосновения. Мне приходится призвать на выручку весь свой опыт, чтобы заставить девочку расслабиться и разгореться снова.

Наконец малышка изгибается навстречу мне. Тугое девственное лоно кажется горячим и восхитительным, но прекрасное зрелище стонущей подо мной Лисы отравляет образ так же стонущей под Сэпием Аллы и крадет мое удовольствие.

Я едва не потерял желание, но представил на месте Алисии Аллу – и еле дождался, когда моя императрица с громким криком получит первый в жизни оргазм. Изливаясь, я все еще видел перед собой проклятую аллаиду.

Ад! Моя персональная бездна. Внутренности перекручивало от почти физической боли разочарования, когда открыл глаза и вместо рыжих локонов увидел черные, в порыве страсти разметавшиеся по подушкам.

Я не помню, как оделся, как нашел покои наглой коровы Овьес. Зато четко помню, как швырнул на колени довольную своей провокацией графиню, как с яростью вбивался ей в глотку, заставляя хрипеть, а потом, перегнув через рабочий стол в кабинете, жестоко брал ее, намотав на руку проклятые рыжие волосы, сгорая от удовольствия. Я почти ощущал запах физалиса и клубники, почти слышал ее красивый с легкой хрипотцой голос, почти видел яркий блеск карих глаз, но только почти…

Разрядка не принесла ни облегчения, ни удовольствия, как будто в последний момент кто-то подло украл весь жар и всю сладость, оставив после себя только предательскую слабость и опустошение.

Я быстро приходил в себя от этого странного наваждения, испытывая брезгливость и разочарование. Магически очистил графиню. Нет, не потому, что заботился об этой дряни, а только из нежелания оставлять в ней свое семя.

– Вставай, – резко сказал я, больно хлопая по рыхлой белой заднице. – Ты сегодня же перекрасишь волосы. И не смей больше так одеваться, – зло бросил я этой донельзя довольной твари и поспешил уйти.

Глава 16

*

Алла Арахни

*

Дома мне было настолько упоительно хорошо и уютно, что любая мысль о возвращении на поверхность, тем более во дворец Андариэла, вызывала тоску.

Дом. Подумать только. Разве могла я когда-нибудь представить, что буду называть так подземелья гигантских пауков. Если бы кто-то сказал мне об этом на Земле, я засмеяла бы этого горе-предсказателя, а сейчас не представляю жизни без моих любимых паучков и подземного города с его невероятными для человека чудесами.

Даже присутствие Сантоса перестало раздражать. Его внимание хоть и было чрезмерным и неуместным, но черты он не переходил, и Сэпий смирился с необходимостью терпеть навязанного гостя, тем более что парень был хорошим собеседником.

Подошел к концу последний день нашего пребывания в тоннелях, завтра мы должны прибыть на праздник в честь нового гнезда, или Аллаиды. Мне было все равно, как назывался тот повод, по которому я должна снова покидать моих детей. Душу точило сомнение в целесообразности соблюдения идиотских традиций, а плохое предчувствие и ожидание новой подлости от Андариэла лишало всякого желания покидать мой дом.

Горячая ароматная ванна тоже не принесла успокоения. Одетая в кружевной пеньюар, я нарезала круги по нашей большой комнате в попытке успокоиться.

– Алла, прекрати себя изводить. Все будет хорошо, поверь мне. Тебя никто не посмеет обидеть, – сказал Сэпий, наблюдая за мной своими невозможно красивыми черно-золотыми глазами. – Иди ко мне, – позвал меня любимый, протягивая в мою сторону руки.

Я с удовольствием спряталась от всего мира в надежных и самых дорогих объятиях.

«Боже, спасибо тебе за него», – подумала я, вдыхая самый желанный запах, запах моего мужчины.

Мои руки стали жадно скользить по гладкой коже, а губы искали наиболее чувствительные местечки на теле мужа.

Сейчас я испытывала не просто желание, а дикую ломку, нужду услышать его рваное дыхание, тихие стоны и рыки, почувствовать, как его поджарое, сильное тело закрывает, прячет меня от жестокого мира.

Почему жестокого? Потому, что мир, в котором правит Андариэл, не может быть даже равнодушным, он так же холоден и злораден, как его император.

Сэпий не заставил себя долго упрашивать, чутко и неистово отвечая на мои ласки, но сегодня мне этого было мало. Нестерпимо хотелось довести его до безумства, до исступленного крика, до отчаянной потребности – той, что сейчас мучила меня.

Я толкнула мужа на спину, показывая, что хочу сама вести в сегодняшней близости. Тонкие губы арахнида расплылись в довольной улыбке, и мой мужчина покорно растянулся на кровати в свой немалый рост.

Я снова впилась в его уста с ненасытной страстью, утолить которую мог только он. Зарывалась руками в длинные тонкие волосы, наслаждаясь их мягкостью, ласкала чувствительные уши, прикусывая мочку, перешла к шее, потом ключицам, темным ореолам сосков, почти болезненно кусая твердые горошины.

– Алла, пожалуйста, – хрипел Сэпий, опуская мою руку на свой пульсирующий от желания член, явно намекая на то, что его терпение на исходе, но нет, не сегодня… не сейчас…

Погладив вздыбленную плоть, я отняла от нее свою ладонь, скользнув рукой на мускулистое бедро, а губами, закончив терзать возбужденно напухшие соски, опустилась ниже, к стальному прессу мужа, выводя узоры на гладкой коже, иногда прихватывая ее зубами и немного оттягивая.

– Алла! Любимая… прошу… – стоны и хрипы любимого становились все более громкими и отчаянными. Я еще немного насладилась видом извивающегося Сэпия и взяла в рот розовую головку, заставив мужчину вскрикнуть и нетерпеливо заерзать, подаваясь бедрами мне навстречу.

Напряженная плоть пульсировала и подрагивала, но я словно дорвалась до любимого леденца – сжимала губами, лизала, скользила языком вокруг расселинки, обводила нежный ободок головки, уделяя особое внимание чувствительной уздечке.

Муж открыто демонстрировал свое удовольствие: он громко стонал, заставляя мое жаждущее лоно сжиматься от предвкушения, хрипло рычал, дрожа все телом, невнятно просил, звал, умолял, пока его тело не выгнулось дугой, отправляя его за черту оргазма.

– Алла, – как заклинание шептал он, приходя в себя, все еще вздрагивая и прижимая меня нежными руками к своему горячему телу. – Любимая.

Эти тихие хриплые слова, вместе с порхающими по моему лицу невесомыми поцелуями, лучше любых стихов и поэм показывали мне, как мой сильный, непоколебимый и далеко не юный арахнид любит меня. Как бы банально и высокопарно это ни звучало, но то, что мы с ним разделяли на двоих, могло быть только любовью.

Я боюсь произносить эти три таких сокровенных слова. Мне кажется, что если их часто говорить, то что-то неуловимо интимное, то, что и делает их волшебными, теряется, поэтому больше не было громких признаний, только ненасытный голод в глубине черно-золотых глаз и наши тела, сплетенные в неудержимом желании раствориться друг в друге.

Когда силы покинули меня после очередного сокрушительного оргазма, я лежала на груди Сэпия, рисуя пальцами узоры на идеально белой коже. Муж одной рукой поглаживал мне бедро, а второй, едва касаясь, щекотал мои пальцы, ускользающие от него.

– Чего ты так боишься? Что я не смогу тебя защитить или все же своей реакции на Андариэла?

В ответ я только фыркнула.

– Вот уж точно не этого. Ты честный и прямой, а этот червь не будет гнушаться подлостью. Мы не можем предусмотреть всего, на его территории мы будем уязвимы. Не хочу плясать под дудку Андариэла! Давай просто не поедем на этот праздник, останемся дома с детьми – и плевать на все эти традиции и условности. Люди все равно относятся к вам с высокомерием и презрением, так почему нам не должно быть все равно? – уговаривала я Сэпия.

– Алла, если мы не попытаемся, то и лучше уже никогда не будет. Сейчас, как никогда раньше, мы близки к тому, чтобы научиться понимать вас. Это нужно нашим детям. Чтобы будущие аллаиды не боялись и не презирали мальчиков, обрекая и их на гибель, и весь наш род на вымирание, а хотя бы постарались принять – может, не так самоотверженно, как ты, но все же. Им нужен этот шанс, – тихо сказал муж, поймав мою ладошку и согревая своим теплом.

– Ты прав. Прости, этот страх – он иррационален, мне трудно справиться, но ради вас пойду на все что угодно, даже буду улыбаться этим змеям, затянутым в шелковые наряды, – ответила я, подавляя тяжкий вздох.

Правдивость слов Сэпия заставила душу покрыться тонким льдом страха за будущее мальчиков. Мои золотоволосые сокровища не должны погибнуть, рожая гнезда.

Остаток ночи мы не спали, греясь в этих часах и минутах радости, что судьба дает нам не так часто, как хотелось бы.

Местный хронометр безжалостно отсчитывал секунды, отбирая их у нас, пока не настало утро.

– Пора, – тихо сказал Сэпий, озвучивая приговор нашей относительно спокойной жизни.

От нервного напряжения я не чувствовала вкуса еды, рассеянно и, возможно, невпопад отвечала Диззи и Форсту, поэтому друзья оставили разговоры на потом.

Сантос, наоборот, был воодушевлен возвращением в родную стихию дворцовых интриг и великосветских раутов. Он пытался искрить шутками и сыпать своими надоевшими комплиментами, но видя мое удрученное состояние, переключился на беседу с Сэпием.

*****

Выйдя из прохладных ворот храма Гнезда, мы снова окунулись в душное, знойное лето. В этот раз мы не рискнули ехать в карете, поэтому продолжили путь до замка на арахнидах, к тому же это нам сэкономило минимум два часа в пути.

Дворец, как всегда, жил своей суетливой жизнью. По лестницам сновали малозаметные слуги в серых или темных нарядах, а вельможи лениво прохаживались, обдавая презрением, сквозящим в их высокомерных взглядах.

Высокий лакей с постным выражением на довольно симпатичном лице снова проводил нас с Сэпием и арахнидами в те же небольшие покои, в которых не было места для нашего уединения.

К моему удивлению, в этот раз император был у себя, более того – собирался нас принять в кратчайшие сроки, то есть не придется еще неделю дожидаться его величественную задницу, поскольку нас пригласили на ужин в честь какого-то неинтересного никому праздника.

– Как ты думаешь, что он задумал? – задала я риторический вопрос.

– Кто его знает? – ответил Сэпий, притягивая меня в объятия. Немного успокоившись друг другом, мы отправились в ванную комнату, чтобы немного освежиться с дороги.

*

В это время в кабинете императора

*

– Рассказывай, как успехи по соблазнению этой потаскухи, – вместо приветствия сказал Андариэл своему теперь уже шурину.

– Может, ты сначала расскажешь, каким образом взял в жены мою несовершеннолетнюю сестру без надлежащей подготовки и соответствующего случаю гуляния? – вопросом на вопрос ответил Сантос, выражая свое негодование по поводу глупых и непонятных решений друга. – Что и кому ты доказал этой свадьбой? Только не говори мне, что таким образом решил проучить эту дрянь Дилейну!

– Не скажу. Твоя сестра – сама по себе повод потерять голову от страсти, – с хитрой ухмылкой сказал император, отчего изуродованная часть лица сложилась в поистине чудовищную маску.

– Настолько свела с ума, что из супружеской постели ты бегом кинулся в покои леди Ольес? Чем немолодая дама с не самой хорошей репутацией оказалась привлекательнее моей сестры?

– Ты зарываешься, Сан! – начал выходить из себя Андариэл, переставая быть другом и становясь императором. – Я задал тебе вопрос, а вместо ответа получил упреки.

– Алла любит Сэпия, никакой привязанности и ничего, кроме относительно дружеского расположения четы, я не добился и вряд ли добьюсь. Не заставляй меня больше, Дар, мне тяжело. Девушка действительно прекрасна, и мне не хочется причинять ей хоть какой-нибудь вред, – впервые в жизни по-настоящему молил друга Сантос Феросс.

– Неужели ты сам влюбился в земную замарашку? Она же подстилка мерзких пауков, причем из всех аллаид она самая мерзкая, поскольку на самом деле спит с этим… – Андариэл замахал руками, стараясь в воздухе изобразить то недостойное, что, по его мнению, представляют собой арахниды.

– Сэпий Арахни не отличается анатомически от обычного мужчины. Я видел их нагими, когда они купались в подземном озере. Да и вообще, я узнал много нового и интересного о них. Не так уж они нам и чужды, а их организованность и преданность семье вызывает как минимум уважение, – сказал Сантос, стараясь воззвать к разуму друга.

– Даже не хочу слышать этот бред! Твои сопливые рассуждения об арахнидах мне неинтересны, как и пристрастие к малышке Алле. Я требую, чтобы ты приложил максимум усилий и добился того, чтобы эта выскочка ела с твоих рук и преданно заглядывала в глаза, – снова применил подчиняющую силу молодой император.

Сантоса даже качнуло от боли, поскольку все его существо противилось бесчеловечности того, кого он столько лет считал братом. Он по-прежнему ему брат, Сан будет всегда предан Андариэлу несмотря ни на что, но сейчас от немыслимой жестокости отданного приказа горький осадок разочарования в близком человеке оседал в душе парня.