Необычные люди и авантюристы разных стран

III. Путешествие итальянца по Франции времен Франциска I

³⁵

«Дон Антонио де Беатис, каноник из Амальфи ³⁶ , добрым друзьям и сеньорам желает доброго здравия и вечного благополучия!»

«Вам известно, конечно, что мой преподобнейший и светлейший господин, кардинал д’Арагон, не довольствовался многократным посещением большей части Италии, почти всей Бетики и окраины Гесперии³⁷ и недавно предпринял еще – под предлогом засвидетельствовать свое почтение Католическому королю³⁸, вновь избранному благодаря божественному провидению королю римлян, – исследование Германии, Галлии³⁹ и всех других западных и северных приморских земель, он хотел также, чтоб о нем узнали в этих различных землях; он счел подходящим для своей светлейшей милости, – разумеется не из-за скупости (ибо если и был когда-нибудь столь благородный и щедрый господин, так то был он, поскольку как для еды и питья, так и для весьма многочисленных подарков, для покупки разных вещей, предназначенных для развлечения и удовольствия, его расходы составили около пятнадцати тысяч дукатов), но лишь для удобства и быстроты, – взять с собой только десять дворян, равно как и некоторое количество слуг, перечень коих вы можете видеть в конце моей книги. И поскольку, несмотря на мое ничтожество, мне выпала судьба быть включенным в число сих последних, я решил по совету моего доброго господина и желая прославить оного, а также для просвещения и удовольствия моих друзей, записывать прилежно все, – начав с того, как мы вышли из Феррары⁴⁰ и направились в Германию, день за днем, местность за местностью и миля за милей, подробно описывая города, посады и деревни, которые мы посетили, особенно останавливаясь на разных куриозных вещах, там повстречавшихся, – и это я делал с Божьей помощью в течение всего путешествия. Ныне же я почитаю своей обязанностью послать вам свою рукопись, содержащую отчет о названном маршруте, и прошу вас покорнейше не отказать принять ее, прочесть и перечитать с беспристрастностью и непредубежденностью, но если по стилю и композиции вы не найдете сие сочинение достойным вашей учености и изысканности, то извинить меня. Ибо если я и не осмелился писать на латыни, то не только из боязни не быть понятым всеми, но и, говоря по совести, из-за моей неспособности выразить на этом языке свои мысли так, чтобы заслужить ваши похвалы. А так как у меня никогда не было навыка в тосканском диалекте, – поскольку я уроженец Апулии⁴¹ – я вынужден использовать язык своей местности, как бы скуден он ни был. Но, по крайней мере, я могу вас уверить, что среди множества страниц, написанных мною, вы не найдете ни одной, не содержащей истинной правды, ничего того, чего я не видел своими глазами, или же не слышал от лиц, пользующихся большим уважением и заслуживающих полного доверия. И если вы прочтете о вещах, которые покажутся вам необычайными, – а их в книге немало, – то не вменяйте сие в вину автору, а токмо чудесному разнообразию жизни. Я бы добавил к этому, что если мне принадлежит какая-то заслуга в написании сих путевых заметок, – а я не только повествовал о божественном предназначении моего светлейшего господина, помогал ему на утренних мессах и часто служил их сам, а также писал от его имени множество писем как днем, так и ночью, – то за столькие бессонные ночи и перенесенные мною тяготы, а равно за то удовольствие, познавательность и полезность, которые вы получите, прочитав мою книгу, мне не надо иной награды, как получить возможность увековечить и прославить блаженную особу и чудесную душу моего доброго, справедливого, благочестивого, святого, щедрого и многомилостивого, ныне покойного господина. Прощайте. – Писано в городе Амальфи сегодня, 20 июля 1521 года.»

Именно так начинается рукопись на неаполитанском диалекте, обнаруженная недавно в Неаполе немецким ученым-историком господином Людвигом Пастором, рукопись, литературную привлекательность которой и выдающуюся, ни с чем не сравнимую историческую ценность нельзя не отметить. С литературной точки зрения рассказ Антонио де Беатиса, конечно, не сравним в остроумии и пылкости с рассказами путешественников последующего века – «pedestrissime» Томаса Кориэта и шотландского портного Вильяма Литгоу, о которых я уже писал. Ибо насколько эти два персонажа старательно стремятся выдвинуть себя на первый план в своих повествованиях, где приключения используются как предлог для выпячивания их собственного физического и морального облика, настолько скромный «маленький» итальянский каноник, кажется, всегда старается спрятаться за величественной фигурой своего господина, кардинала Арагонского; можно даже сказать, что добрый священник, описывая и прославляя «чудесное разнообразие жизни», стирает свои мысли и поступки. Вид посещаемых им новых стран наполняет его на каждом шагу таким удивлением и восторгом, что он словно забывает о себе и своем господине в стремлении не упустить ничего нового. Сколько же интересного он находит для себя! Нравы, обычаи, язык, пища и питье, внешний вид мужчин и их характеры, красота женщин и их социальное положение, политическое и военное устройство, развитие искусства и литературы, разнообразие естественных ландшафтов и архитектурных сооружений, приемы агротехники и садоводства и многие другие аспекты жизни трех больших наций, немецкой, французской и фламандской, – можно утверждать, что наш «турист» действительно записывал обо всем этом «день за днем, местность за местностью и миля за милей» с заботливостью и пунктуальностью, с живописной рельефностью и с деликатным и тонким проникновением, которые едва ли можно найти все разом в такой степени у какого-нибудь другого путешественника или географа того времени, если не сказать – всех времен.

Среди современников и непосредственных преемников де Беатиса ни Макиавелли, ни Гвичардини, ни Монтень не могут представить нам интерес действительно всеобъемлющий; ибо, будучи людьми более самобытными и имея душу более возвышенную, чем у маленького каноника, они придают значение предметам, которые отвечают их обычным размышлениям, но остается многое, что ускользает от их внимания, а это как раз и привлекает любознательный взор безвестного секретаря кардинала Арагонского. Так что эти «путевые заметки», несмотря на бедность стиля и утомительную манеру фиксировать все изо дня в день, сплошь наполнены неоценимыми сведениями о политическом, социальном и культурном состоянии центральной и северной Европы в наиважнейшую для всей нашей современной истории эпоху – кануне большого революционного движения Реформ и в самый расцвет эпохи Ренессанса. Это один из тех документов, которые внезапно возникнув, тотчас становятся близкими нам как ожидавшееся долгое время откровение, обогатившее и частично изменившее наши представления о рассматриваемом историческом периоде. Отныне ни один исследователь не сможет заниматься изучением культуры и искусства Возрождения стран, находящихся по эту сторону Альп⁴², не обратившись к скромным путевым заметкам, написанным Антонио де Беатисом в период с 9 мая 1517 года по 26 января следующего года в те немногие минуты досуга, остававшиеся ему после выполнения многих разнообразных обязанностей, перечисленных им подробно с его обычным трогательным простодушием в конце посвящения.

Но прежде, чем цитировать в переводе наиболее замечательные отрывки книги, необходимо в двух словах сказать о том, что сообщает господин Людвиг Пастор в своем предисловии об истинных причинах путешествия кардинала Арагонского. Этому прелату, внуку короля Неаполитанского Ферранте I⁴³, было в то время около сорока лет. Он был рукоположен в сан Александром VI и должен был в 1499 году сопровождать в Испанию свою родственницу, королеву Джованну Неаполитанскую, и, благодаря представившемуся случаю, он, одолеваемый жаждой повидать новые земли, посетил, по выражению де Беатиса, «почти всю Бетику и окраины Гесперии», затем прибыл во Францию, но никаких записей об этом первом его пребывании нет. При Пии III и Юлии II⁴⁴ он жил в Риме и был в большом доверии у обоих пап. Его вес при римском дворе значительно возрос при Льве Х⁴⁵, в избрании которого он принимал активное участие. Внезапно – и как раз около 1517 года – пошла молва об охлаждении его дружеских отношений с папой, и господин Пастор имеет весомые причины подозревать, что прямо или косвенно кардинал участвовал в заговоре против Льва Х, организованном кардиналом Петруччи⁴⁶. Учитывая это, его большое путешествие в сопровождении Антонио де Беатиса можно рассматривать в некоторой степени как ссылку «под предлогом засвидетельствовать свое почтение Его Католическому Величеству». Но поскольку с момента его возвращения вплоть до самой смерти, последовавшей в январе 1519 года, мы находим его еще более осыпанным милостями Льва Х, то все заставляет думать, что сама необходимость этого временного изгнания была для него по сути лишь предлогом, в то время, как действительной причиной его путешествия являлось именно, как говорит его секретарь, желание «исследовать» те области Европы, которые для него были еще неизвестны. Только этим и объясняется как его экспедиция, так и множество ее подробностей, подмеченных его верным секретарем: все хитроумные ходы и уловки, совершаемые в поисках интересных людей и необычных предметов, настойчивость, с которой он фиксирует все мало-мальски любопытное из того, чем располагают посещаемые им страны, его привычка покупать для своего дворца в Риме всевозможные произведения искусства и поделки ремесленников тех местностей, куда заводит его дорога. И если мы можем говорить о Петрарке как о «первом из современников, начавшим путешествовать ради удовольствия путешествовать», то кардинал Арагонский нам представляется в этом смысле истинным «гуманистом» и достойным наследником тосканского поэта. Сильные мира сего меньше привлекают его внимание, чем красивый пейзаж, знаменитая церковь или же успешная торговля в богатом городе; и тот же человек, который в Германии не захотел задержаться на пять-шесть дней, чтобы «засвидетельствовать свое почтение» императору Максимилиану⁴⁷, не колеблясь продлевает путешествие на несколько недель ради знакомства с нравами жителей Голландии или с особенностями приливов и отливов на побережьях Нормандии и Бретани.

К сожалению, в этом очерке нельзя подробно описать весь его «тур» по Европе. Но я постараюсь изложить вкратце ту часть рассказа де Беатиса, которая касается нас наиболее близко, то есть описание состояния Франции во второй половине 1517 года. И все же я не могу удержаться от искушения и не процитировать несколько строк, касающихся суждений неаполитанского каноника о жизни Германии и Нидерландов, – двух больших стран, где он побывал до того как посетить Францию, – поскольку, хотя наш путешественник и фиксировал постоянно и скрупулезно все свои мысли о жизни увиденных им городов и деревень, он считал себя обязанным, покидая каждую из этих стран, так же, как позднее покидая Францию, вновь просмотреть все, что произвело на него наибольшее впечатление, трижды представляя нам таким образом нечто вроде весьма объемной и очень ценной этнографической «панорамы», раскрывающей перед нами его редкое дарование наблюдателя и моралиста.

Описание Германии начинается с рассказа о рельефе страны, от горных областей на юге до равнин в центральной части и лесистых откосов обоих берегов Рейна. Далее следует перечисление того, что едят и пьют местные жители, с небольшим замечанием, касающимся цен. После чего автор приступает, наконец, к описанию нравов и обычаев немцев:

Эти люди имеют камины только на кухнях, а во всяком другом помещении находится жаровня, для которой выделена особая ниша, где помещен и оловянный сосуд для хранения воды. Жители находят большое удовольствие содержать в своих комнатах разнообразных птиц, почти всегда заключенных в клетки очаровательной работы, но некоторым, наиболее прирученным, позволяют летать по комнате и даже вне дома… У здешних обитателей есть неприятный и досадный обычай располагать в одной комнате столько кроватей, сколько там может поместиться, не считая того, что их спальни не имеют ни каминов, ни жаровен, а это весьма неудобно при переходе из очень натопленной комнаты в другую, холодную, и при раздевании, но, по правде, под теплыми перинами сие неудобство быстро забывается…

Тамошние женщины стараются содержать свою посуду и всю кухонную утварь в высшей степени чистой в то время, как сами они обыкновенно очень грязны и почти всегда носят одежду из очень дешевых тканей; но они красивы и милы, и, по свидетельству некоторых кавалеров из нашей свиты, – не питают отвращения к галантным развлечениям, хотя и несколько холодны по своей природе. Девушки любят украшать себя венками из цветов, особенно в дни празднеств, так же поступают и дети, прислуживающие в церкви, и школяры. Упомянутые же дамы ходят по большей части босыми, и их короткие и рваные юбки едва прикрывают ноги… Они имеют обычай всякий раз, когда видят проходящего мимо иностранца или знатного человека, вставать со своего места и делать реверанс. Можно быть уверенным, что во всякой гостинице найдутся три-четыре молодые и очаровательные горничные, и, хотя хозяйка и названные горничные не позволяют обнимать себя, как французские служанки, правила вежливости допускают коснуться их рукой, или даже обхватить за талию в знак дружеского расположения. Они сами напрашиваются отобедать или выпить с гостями, и те, кто знаком с их языком, могут говорить с ними совершенно свободно.

Мужчины и женщины весьма прилежно посещают церковь, где у каждой семьи есть принадлежащая ей скамья. Вся церковь, за исключением хоров, с двух сторон заставлена скамьями, с проходом посередине, подобно нашим церквям. Но наиболее примечательно то, что в немецких церквях в противоположность нашим никто не говорит о своих делах и не развлекается каким-то образом.

Об этой набожности немцев накануне Реформации имеются свидетельства множества других современных де Беатису путешественников, но уместно добавить, что, кроме Нюрнберга и части Швабии, он посетил лишь те районы, которые избежали влияния протестантизма: Тироль, Баварию и прибрежные области Рейна. Продолжая свой рассказ, секретарь кардинала Арагонского повествует о лесах, о возделанных полях, о пастбищах, о многочисленных видах домашних животных, он описывает внешний вид городских и деревенских улиц с деревянными в большинстве своем, «но очень красивыми снаружи и необыкновенно удобными внутри» домами. Он приходит в совершенный восторг от живописного разнообразия наверший крыш так же, как и от треугольных или квадратных маленьких лоджий, «часто раскрашенных, с гербами и нарисованными фигурами святых, оттуда жители могут для собственного развлечения наблюдать за улицей». Ему также понравилась архитектура немецких церквей. «Нет ни одной самой маленькой деревушки, в которой не было бы хотя бы одной красивой церкви с высокой остроконечной колокольней, с колоколами очень нежного звучания и с витражами такими большими и такой отличной работы, что невозможно представить ничего более великолепного…» Так, по развертываемой перед нами картине мы постепенно получаем сведения обо всех особенностях немецкой жизни. Невозможно все процитировать даже вкратце, но вот еще несколько строк:

Мужчины в стране Германии по преимуществу высокого роста, пропорционально сложены, крепки и с довольно здоровым цветом лица. Все с детства приучены носить оружие. Самая маленькая деревушка имеет поле для стрельбы, где они в дни празднеств упражняются не только в стрельбе из лука, но и во владении пикой, равно как и другими видами оружия, которые в ходу в той стране. Должен заметить, что дорогой почти всегда нам встречались колеса для четвертования и виселицы, украшенные более, чем художественным орнаментом, повешенными мужчинами и иногда даже приговоренными к смерти женщинами; из этого можно заключить, что закон в тех краях применяется со всей суровостью, и нужно признать: сия суровость оправдана нравами страны. Поскольку все дворяне живут вне городских стен, в укрепленных замках, куда имеют обыкновение наведываться шайки разбойников; благородным людям было бы невозможно жить, если бы закон не был так суров…

Более развернуто и с большим обилием поучительных деталей де Беатис принимается затем описывать жизненный уклад и обычаи Нидерландов. Здесь нет решительно ничего, что бы не понравилось нашим путешественникам, начиная с внешнего облика страны и кончая мельчайшими подробностями частной жизни. Различия с Италией настолько разительны и глубоки, что все увиденное становится для него предметом удивления и восхищения. Честность простых людей, а в особенности набожность, чистосердечие и врожденный художественный вкус, с которым они украшают все, что их окружает, – обо всем нам сообщается и все пространно «иллюстрируется» множеством выразительных примеров. Я опускаю любопытные замечания де Беатиса относительно многочисленных произведений фламандских художников, как, например, об огромном алтаре в Генте работы Ван Эйков, который он считает «самой красивой картиной, когда-либо существовавшей в мире», или же о замечательных портретах знаменитых людей, начиная с короля Карла V⁴⁸, – ибо пора приступить к описаниям Франции. Вот как итальянский каноник – прежде, чем покинуть Антиб для встречи с той, которую он с простодушной гордостью называет Italia bella⁴⁹, – подводит итог впечатлениям, которые тщательно записывал он в течение многомесячного пребывания в нашей стране:

Я начну, если вам будет угодно, с описания жилища. Ибо, несомненно, в целом в названных провинциях жилище весьма добротно, особенно в сравнении с Германией: в каждой комнате находится лишь две кровати, одна для господина и другая для его слуги, на обеих кроватях перовые перины, и в комнатах хорошо топят. Нигде также не готовят лучше таких разнообразных супов, пирогов и печений. Едят там обычно хорошую говядину и телятину, но лучше там баранина – и до такой степени, что ради жаркого из бараньей лопатки, приготовленной с луковичками, – как готовят во всех областях Франции, – вы охотно откажетесь от самого изысканного стола. Куры и каплуны, кролики, фазаны, куропатки, – все это в изобилии, по доступной цене и хорошо приготовленные, и нигде я не встречал такой жирной и великолепной дичи, поскольку по обычаю этой страны здесь охотятся на диких животных не иначе, как в сезон, наиболее подходящий для каждого из них.

Из всех названных стран лучшей для проживания и наиболее приятной для общения благородных людей является именно Франция… Французские женщины выполняют любую работу, потому-то именно они в основном и заняты торговлей, по большей части в мелких лавках. Они, как правило, довольно красивы, хотя и не так, как женщины Фландрии, но любезны и вежливы, и существует обыкновение целовать их в щеку в знак уважения и из вежливости. Во многих провинциях женщины умеют брить бороды и делают это лучше всех в мире, с ловкостью и проворством поистине замечательными. Они страстно любят застолья и празднества, и все благородные дамы и девицы страны танцуют с бесконечной грацией и изяществом…

Мужчины обычно маленького роста, собой невидные, за исключением людей благородных, среди которых многие имеют весьма приятную наружность. Сии дворяне заняты большей частью на военной службе, в то время как другие вместо этого состоят при особе короля, получая от него плату за обязанность находиться при дворе четыре месяца в году. Когда дворянин отслужит срок, он может уезжать куда ему заблагорассудится. Чаще всего дворяне возвращаются в свои замки и дома, которые всегда окружены лесом, и они проводят свой досуг в охоте, и живут там весьма недорого. Сии дворяне освобождены от всех платежей и налогов, в то время как их подневольные крестьяне угнетаются и унижаются хуже собак или настоящих купленных рабов. Я добавил бы, что дворяне и простонародье, купцы и особы всякого звания и состояния, словом, все французы, показались мне жадными до развлечений и веселой жизни и настолько склонными к удовольствиям во всякой форме, что задаешь себе вопрос, возможно ли так предаваться праздности. И заканчивая рассказ о французских дворянах, я скажу, что за огромное число преимуществ, привилегий и милостей, которыми они наделены в избытке, они более, нежели подобные им в других странах, должны благодарить Бога, ибо они знают, что с момента, когда природе было угодно произвести их на свет дворянами, им никогда не умереть с голода, никогда не выполнять презираемую работу, которую делает у нас большинство благородных людей, среди коих лишь малая толика может жить соответственно своему происхождению…

Города и деревни названных провинций далеко не обладают красотой городов и деревень в Германии и Фландрии; это относится как к площадям и улицам, так и к домам и другим общественным строениям, но обычно там можно увидеть очень красивые церкви; во Франции нет более или менее большой церкви, где мы не могли бы слышать круглый год фигуральную музыку ⁵⁰ и где не служилась хотя бы одна месса в день. В каждой из этих церквей есть шесть-восемь мальчиков, одетых в красное, словно наши итальянские каноники, их учат петь и прислуживать во время мессы…

Покойников, за исключением благородных и богатых людей, хоронят вне церковной территории, но еще печальнее то, что кладбища не обнесены оградой, и, таким образом, вы можете видеть в деревнях разбросанные могилы, словно бы те, кто там покоится не христиане вовсе, а евреи… Повсюду правосудие вершится со всей суровостью, и все дороги густо усеяны виселицами, которые никогда не пустуют… Таковы некоторые особенности страны Франции, но я не сказал здесь о многих других, упомянутых мною ранее по ходу моего рассказа.

Из этих «особенностей, упомянутых ранее», самой неприятной для нас является та, с которой добрый каноник, к своему несчастью, имел случай познакомиться в одной деревне в окрестностях Гайона, где он со своим господином нашел ночлег. «В этой местности к часу ночи, – сообщает он нам, – кто-то украл у меня с ленчика седла котомку, к нему притороченную, где, помимо предметов обихода, были бумаги и некоторая сумма денег, составлявшая, насколько я припоминаю, десяток дукатов. И так же, как я обязан был похвалить немцев и фламандцев, находя их в высшей степени законопослушными и чистосердечными, даже самых бедных и отверженных среди них, так же я не считаю себя обязанным скрывать истинную сущность французов, заставляющих нас страдать от их отвратительных проделок, и еще: совершенно точно, что во всех французских провинциях угнетение дворянами – которые нигде не живут в такой роскоши и свободе, как здесь – народа мне показалось настолько порочным, насколько сие можно вообразить.»

Очевидно, кража «котомки» с «десятком дукатов» была для Беатиса «отвратительной проделкой», которую трудно забыть; и нельзя не пожалеть, что во время путешествия по Германии ему не довелось хотя бы раз повстречаться с теми самыми «разбойниками», о чьих многочисленных лихих подвигах, услышанных от сотрапезников и хозяев гостиниц, ему так нравилось рассказывать нам. Но строгость его суждений относительно французского характера полностью, на наш взгляд, компенсируется воодушевлением, с которым на протяжении всего «маршрута» он описывает яркую красоту морских и речных берегов, парков и садов, величественность церквей и замков, роскошь и изящество празднеств и, в особенности, ни с чем не сравнимое великолепие французской кухни. По существу, вопреки суровости его выводов, мы видим, что ни в Германии, ни во Фландрии, ни даже в «прекрасной Италии» жизнь ему не кажется такой приятной, как во Франции, со всем ее восхитительным разнообразием тех удовольствий, где есть место и чувствам и рассудку; и мы замечаем, как ему самому хочется подражать этим любезным хозяевам, которым, по признанию де Беатиса, нет равных в «любви к развлечениям и веселой жизни».

Любопытно, но Париж, может, единственный город, не произведший на него благоприятного впечатления. Напротив, «итальянский» облик Лиона привел его в совершенный восторг, и об этом городе он оставил простое, но поистине поэтическое описание; столица же королевства, увиденная им вначале с высоты Нотр-Дам, и с которой впоследствии он имел возможность познакомиться на досуге получше, показалась путешественнику огромным городом, скорее странным, чем красивым. Ему не понравилось все, даже собор, хотя он без конца восхищался руанскими церквями, и можно подумать, что все свои хвалебные эпитеты наш каноник растратил на собор в Бурже, или на соседнюю Сент-Шапель. Но эти антипатии не помешали ему и в этот раз, как всегда, выполнить с честью свою обязанность наблюдателя людей и событий, так что многие страницы, посвященные Парижу того времени, наполнены чрезвычайно интересными подробностями:

В самом городе река делится на многие рукава, все они судоходны, и через них перекинуто пять мостов, из коих три – каменные, а два – деревянные, и на этих мостах из одного конца в другой построены дома, выдерживающие линию улиц, да так, что с трудом узнаешь, где мосты начинаются, а где кончаются… Ввозная пошлина с сих мостов принадлежит королю и дает значительный доход. Дома по преимуществу деревянные, но большие, удобные и практичные. Улицы часто слишком узкие и утопают в грязи, и вместе с тем запружены таким количеством повозок, что ездить там верхом так же опасно, как плыть Сидрой в Берберию ⁵¹ . Названные улицы и все площади вымощены большими черными камнями… И во всем городе жители, мужчины и женщины, у всех на виду занимаются самыми разнообразными делами, причем я не уверен, есть ли еще в мире такой город, обладающий хотя бы половиной здешних ремесел, не говоря уж о том, что здесь изучают всевозможные науки, кроме некромантии, bкоторая запрещена… Среди наиболее замечательных людей названного города упомяну только Якоба Фабера, весьма сведущего в греческом языке и латыни; Гийома Бюде, королевского советника, который будучи еще и легистом, пишет и на другие темы; Копа, королевского лекаря, также весьма искусного в греческом и латыни; и, наконец, книгопродавца Этьенна, человека очень ученого и добропорядочного.

И вот, наконец, – дабы привести хотя бы один из образчиков замечательных портретов, которые постоянно появляются на страницах рассказа итальянского каноника – вот как Беатис описывает молодого короля Франции Франциска I и его семью, встреченных нашими путешественниками в Руане, сразу после прибытия во Францию:

Королева Клод ⁵² очень молода, и, хотя мала ростом, некрасива и хромает на обе ноги, говорят, она необыкновенно добра, щедра и набожна. Король, ее супруг, весьма склонен к роскоши, а еще про него говорят, будто он не прочь проникнуть в чужие сады и испить воды из разных источников, и в такой степени не заботится об уважении и чести названной королевы, своей супруги, что, как меня уверяли, он никогда не спит с нею… Государыня, его мать, высока ростом, жизнерадостна и с еще хорошим цветом лица. Она всегда сопровождает своего сына и молодую королеву, и нетрудно заметить, что она имеет над ними полную власть. Сам король рослый и сильный, с добрым лицом и характером веселым и приятным. Его находят хорошо сложенным, хотя нос у него несколько велик, в то время как ноги, по свидетельству господина кардинала, немного тонковаты для такого большого тела. Государь сей имеет настоящую страсть к охоте, особенно ему нравится травить оленей. В день Успения Пресвятой Богородицы Его Величество исповедался и причастился, что он по обыкновению делает и в другие праздники, дабы обрести таким образом дар излечивать больных золотухой…

Но насколько более интересным для нас является описание визита, который кардинал и его спутник нанесли несколько месяцев спустя одному из своих знаменитых соотечественников, уединившемуся в предместье Амбуаза⁵³, чтобы в размышлениях о Боге смиренно дожидаться кончины на закате долгой, полной трудов и мечтаний, жизни!

Его милость и я посетили в его собственном доме мессира Леонардо Винчи, флорентийца, старца, которому больше семидесяти лет, одного из самых замечательных художников своего времени. Он показал его милости три картины: портрет одной прекрасной флорентийской дамы, изображенной некогда по приказу покойного Джулиано Великолепного Медичи ⁵⁴ ; изображение совсем юного Иоанна Крестителя ⁵⁵ ; и наконец, Мадонну с младенцем, сидящую на коленях святой Анны ⁵⁶ , – все три произведения необыкновенно совершенны. Правда, у мэтра Леонардо парализована правая рука, и мы более не можем ожидать от него прекрасных творений, но он превосходно обучил прибывшего из Милана ученика ⁵⁷ , который отлично работает под его началом. И хотя вышеназванному мэтру уже не написать, как некогда, таких великолепных картин, он, по крайней мере, старается делать рисунки и наблюдать за работой других. Этот дворянин составил руководство по анатомии для художников, где совершенно по-новому исследует тело мужчины и женщины, все взаимосвязи членов, таких, как мускулы, нервы, вены, кишки, суставы и все остальное. Он показал нам этот трактат и сказал, что сделал вскрытие более тридцати тел мужчин и женщин всех возрастов. Он также написал огромное число книг о природе минеральных источников, о различных механических устройствах и о многом другом; он привел нам выдержки из них. Когда же все эти книги, написанные по-итальянски, увидят свет, они станут ценным источником, из которого будут черпать приятность и пользу.

«Ценный источник, из которого будут черпать приятность и пользу» – это то, что четыре века спустя «увидело свет» и о чем я, к сожалению, мог дать лишь весьма неполное представление: «Путевые заметки» Антонио де Беатиса. Отныне каждый сможет найти в них изобилии ту смесь «удовольствия, познавательности и больших знаний», которые неаполитанский каноник с наивной, самой извинительной в мире, гордостью, пообещал читателям своего времени.