Каверна

18

Приближался день рождения Иры, о котором она предупреждала меня заблаговременно, чтобы я ничего не планировал и был готов к пикнику. Она оказалась из тех, кто любит отмечать день рождения весело и шумно. Я не понимал, что должен сделать в этот торжественный день, ведь не мог купить цветы, даже самые захудалые, не говоря уже о подарке. Но Ира заверила, что в качестве подарка её устроит моё присутствие, и всё, что от меня требуется – находиться при ней.

И вот настало 15 июля! Погожий летний день!

Ближе к обеду, после больничных процедур, позвонила Ира и попросила зайти к Залине.

Там сидела Рая, подруга Иры. Рая была в бордовом халате Иры, который сидел на ней как родной. И, как мне показалось, была уже навеселе. Залина с Ирой занимались сборами.

– Посиди пока с Раей, – попросила Ира.

Рая была антично грациозная, пышущая здоровьем женщина. Кто любит крутые широкие бёдра и тонкую талию, был бы от неё в восторге. Полногрудая, с изящной шеей, каштановыми волосами и светло-карими глазами. Она была похожа на гречанку, хотя отец её был турком, а мать русской.

Рая представляла собой любвеобильную женщину, или, как говорят в народе, была слаба на передок. Когда начинала гулять, остановить её было невозможно. Она выпивала и становилась неразборчива в партнерах. Не считая абортов, количества которых Рая не помнила, она родила двух пацанов от разных мужчин. Причём вторым забеременела, будучи предохранена спиралью. Бывает так, одуванчик пробивается через асфальт и тянется к солнцу.

По причине тюремных отсидок, материнских прав её лишили, и Рая была свободной женщиной. Ещё они с Ирой были подельницы, этот факт укреплял их дружбу пережитыми вместе трудностями. И, конечно, Рая не могла забыть про день рождения подруги и упустить возможность погулять, пусть даже в инфекционной больнице.

Ира вручила мне пакет с продуктами и кастрюлей, в которой была курица, замаринованная под шашлык. Мы вышли на пикник. Ира сказала идти за Бесланом, что было неожиданностью, почему-то я не предполагал у неё в друзьях электрика. И вообще, не ломал голову над составом, думал, будут Ира, Залина, ну и Рая, раз приехала. Оказалось, я многое не предполагал в этот день.

Во-первых, это была Ася.

Ира украдкой сказала: «Сама увязалась».

Во-вторых, с Асей была какая-то женщина с перебинтованной рукой. Как потом оказалось, это мамаша миленькой девочки, которая лежала в палате с Асей. Эта мамаша приезжала из села проведать дочь и непременно принимала участие в застольях и пьянках, на какие попадала.

Мы, во главе с Бесланом, пришли на небольшую лужайку на территории. Лужайка была окружена зеленью и не просматривалась из окон больницы. Она находилась возле забора, недалеко от места, где был большой лаз. Через этот лаз больные ходили к ближайшему магазину, где продавали спиртное. Поблизости было три магазинчика, но алкоголь, а конкретно палёную водку, можно было купить только в одном. А так как вдохновение посещает больных в любое время суток, то тропинка, ведущая к магазину, была протоптана изрядно.

Мангал собрали из кирпичей на чёрном пятне бывшего костра. Я занялся разведением огня, Беслан нанизыванием мяса на шампуры. Женщины принялись накрывать поляну из покрывал. Беслан предложил выпить по рюмке. Сообразили на двоих за здоровье именинницы и всё заладилось… Костёр потрескивал, жаля огненными языками и без того горячий воздух. Дым пометался по сторонам и потёк в одном направлении. Пока жарился шашлык, столу скучать не давали. Говорились тосты, закуски были холодные, женщины пили вино, мы с Бесланом водку. Всё было культурно и благопристойно.

Когда подоспел шашлык, Ася заскучала и позвонила. Появился Сафар – большой, седой не по возрасту, детина. Железная фикса придавала пиратский шарм его улыбке. Появился, к столу присоединился по обычаю. Застолье продолжилось своим чередом.

Рая уснула, свернувшись в позу эмбриона на покрывале, выставив напоказ свою эффектную фигуру, как гитару в бардовом чехле.

Заскучала Залина и тоже позвонила. Появился мой сопалатник Аслан с каким-то пареньком, которого он представил другом детства Русланом. Тоже присоединились по обычаю. Пикник продолжился. Ира была довольна и веселилась. Её беспокоила только Рая, почуяла в подруге соперницу, и хоть пыталась не подавать вида, было заметно.

С появлением молодёжи Беслан откланялся. За ним ушла мамаша с перебинтованной рукой. Я не заметил их ухода, уж больно компания была весёлая.

В какой-то момент между Асланом и Сафаром завязался разговор. Оба были сельские, говорили бегло по-кабардински. Я не понимал, о чём речь и не обращал внимания. Аслан подсел к Сафару, повысил голос, но при этом улыбался. Показалось, что Аслан эмоционально рассказывает Сафару анекдот, а тот что-то мычит в ответ.

Вдруг Сафар ударил Аслана. Подскочил и добавил ногой, попал по лицу вскользь. Аслан подставил руку, чтобы не упасть с корточек на спину, другой тронул рассечённую губу, посмотрел на ладонь – кровь, и, выругавшись, кинулся на Сафара.

«Аслан не боится Сафара, хотя тот намного крупнее его», – подумал я в ту секунду.

Раздался крик, это Руслан подскочил и кинулся на подмогу другу.

Сафар и Аслан дрались не на жизнь, а на смерть. Сафар не попадал по Аслану, но не беда, в его глазах читалась уверенность в своих силах. Аслан был быстрее, юрче, но его удары не причиняли Сафару вреда. Только когда подоспел Руслан и напал с другой стороны, в глазах Сафара появился страх и даже паника. Размахивая руками, он проревел:

– Чё… двое на одного?!

Но драка не прекратилась, не было даже заминки. Со стороны это выглядело так, будто медведь яростно отмахивается от двух злых питбулей.

Немая сцена, при которой женщины удивлённо хлопали глазами, прошла. Они шумно посрывались с мест и стали бегать вокруг дерущихся, пытаясь разнимать. Лишь Рая продолжала спать, успокаивая своим видом, что сон важнее, чем мимолётность, случайность этой ситуации.

Кое-как дерущихся растащили. Сафар стоял возле «стола» и тяжело дышал. Аслан и Руслан сидели в разных углах лужайки и переводили дух. Они переругивались с Сафаром на русском и кабардинском, самым оскорбительным образом. Ира, Залина, Ася, бегали между соперниками, пытаясь повлиять на драчунов.

Разнимая дерущихся, я поймал себя на мысли, что в такой момент людьми руководят инстинкты, и надо бы на кабардинском языке, с позиции старшего, строго пресечь драку. Найти слова, которые в таких случаях говорятся, которые затронут что-то материнское, глубоко сидящее в подсознании. Но, увы… Как я понял, русская речь в этом состоянии аффекта не доходит до них. И тогда я принялся разнимать, как боксерский рефери.

Я подошёл к Сафару, взял его за руки.

– Сафар, – потряс я его. – Молодец! Мужчина! Достойно дрался! Достойно!.. Успокойся! Хватит!

Сафар весь красный, взмыленный, в кровавых ссадинах, смотрел на меня сверху вниз с недоверием, как испуганный конь. Его трясло, он тяжело дышал и кивал мне, как боксер секунданту, выплевывал ругательства себе под нос, а сам косился на противников, боясь пропустить новый выпад.

Я подошёл к Аслану и Руслану, подвел их друг к другу и начал то же самое:

– Молодцы! По-мужски! Достойно себя повели!

Руслана отдельно похвалил, что встал за друга.

– Теперь прекратите, потом разберёмся. Не надо по пьяни…

По-моему, они кое-что поняли. Я оставил их переговариваться между собой и зализывать раны.

Я пригласил всех к «столу».

Сблизившись, соперники снова кинулись друг на друга. Начался второй раунд, который протекал с тем же запалом, что и первый.

Общими усилиями драчунов опять разняли. Сафара успокаивала Ася. Аслана Залина, сидя на нём, лежащим на траве, верхом. Ира бегала между всеми.

Отдышались и сцепились опять, начался третий раунд. Проснулась Рая, не понимая происходящего спросонья, она удивлённо смотрела на этот спектакль.

Тут пришла в голову интересная идея: «Присутствие женщин только распаляет драку».

Я стал усаживать женщин. Удалось посадить всех, кроме Иры. Она рвалась к дерущимся, когда я перегородил ей путь.

– Пойди, посиди, – сказал я ей строго.

Но Ира не слышала меня, что-то кричала, размахивала руками.

– Ты только мешаешь! Присядь! – прикрикнул я на неё и подтолкнул в сторону «стола».

Ира не понимала. Тогда я отвесил ей!.. пощечина развернула Иру в пол-оборота, и она уковыляла по её траектории, держа руками пострадавшую щёку. Только после этого, я смог разнять драку.

Пока драчуны отдыхали, я позвонил пацанам. Довольно быстро пришли трое из отделения, где лежал Сафар. Они с удивлённой суровостью смотрели на всех присутствующих, заглядывали в лица. Тот, что постарше подошёл ко мне с абсолютной готовностью помочь.

– Чё звонил, Тенгиз?

По его виду я понял, что задавать лишних вопросов он не собирается.

– Так, – тихо сказал я ему и подступившим поближе двоим, – забирайте Сафара и уводите, быстро.

Они взяли Сафара под руки и повели в сторону корпуса, как санитары, накинувшие усмирительную рубашку. Аслан и Руслан стали кричать – материть Сафара, как лают собаки на незнакомого прохожего. Долетавшие оскорбления заставляли Сафара останавливаться и пытаться вернуться, но «санитары» были непреклонны. Замыкающий, контролируя уход, оборачивался, будто хотел отогнать собак. Мгновениями у него было такое лицо, будто он сам сейчас кинется на них.

Когда увели Сафара, начали ругаться бабы. Ася и Залина что-то не поделили и бранились по-чёрному. Я начал успокаивать Асю, потому что казалось – молодая Залина может делать глупости. Тогда как Ася должна быть умнее. Кое-как мне удалось повлиять на них, и ругань прекратилась.

Мне позвонили, я отошёл поговорить.

Возвращаюсь и вижу, что Ася и Залина опять ругаются. Я подошёл, помахал руками, как разгоняют птиц.

– Ася! Кыш, кыш, кыш отсюда!

Она встала, начала было уходить, но остановилась, и с гримасой обиды, спросила:

– Ну-у… Почему ты меня прогоняешь, а её не прогоняешь?

– А ты не понимаешь?

– Не понимаю.

– Потому и прогоняю.

– Чем она лучше меня?

– Иди домой! – отрезал я.

– Я не думала, что ты такой, – сказала, надувшись Ася и пошла прочь. – Посмотрим ещё…

Усмехнувшись последней реплике, я повернулся к так называемому столу, или, вернее, что от него осталось, и нашёл ругавшихся теперь Раю с Залиной. Рая перехватила эстафету от Аси и смотрела на Залину так, будто сейчас вцепится ей в волосы, как кошка на воробья.

Залина была самая молодая девушка в нашей компании. У неё была красивая грудь. Женщины немного комплексовали в её присутствии. К тому же Залина вела себя чересчур уверенно и немного крикливо, что я относил к юношескому максимализму. Судя по всему, Рая видела в ней соперницу и хотела подавить собой Залину. Она выходила из себя потому, что её опыт зрелой женщины, воровки, жучки не имеет уважения и разбивается о подвешенный язык какой-то сыкухи.

Я наблюдал за Раей, понимая и зная, что этот опыт и должен подсказывать – не связываться, быть умнее, не опускаться на детский уровень.

– Помолчи Рая. Ра-ая помолчи. Да помолчи ты! – не мог я успокоить её.

– Нет, – убирала Рая мою руку, – пусть она мне скажет…

И ругань продолжалась.

Я посмотрел на Иру. Она сидела уставшая и бессмысленно смотрела в землю. Я подтолкнул её локтем, и она очнулась.

– Рая, поехали домой! – приказала Ира, – я обещала дома, что приеду.

– Куда поехали? – удивилась Рая.

– Куда… в Терек!

– Что, прям щяс?

– Да. Вставай, пойдём. – Ира стала собирать покрывала и подгонять Раю. – Проводишь нас? – спросила она у меня.

Пикник закончился.

Я никогда не участвовал в таком пикнике – дне рождении. И про себя был зол на Иру.

Жара спала, установился тёплый июльский вечер. После трудового дня солнце, ласково улыбаясь, прощалось до утра. Природа укрывалась покровом сумерек.

Я пошёл провожать подруг.

Ира показала открытку, которую подарили ей Киш и Малой. Она довольно улыбалась, читая пожелания, написанные корявым почерком.

Рая шла недовольная чуть впереди. По-видимому, хотела остаться и продолжить веселье. Она была в леопардовом топе, в белых летних брюках, собирающихся на щиколотке по-восточному, в босоножках на каблуках. Стало понятно – почему Рая переодевалась – такой наряд не для пикников.

Идя следом за Раей, я изучал её грациозную походку: тонкую талию, широкие бёдра… как она постукивает каблуками по асфальту. Хотелось, чтобы дорожка до остановки не заканчивалась. Я мог бесконечно, как загипнотизированный, тащиться за ней. И, конечно, было жаль, что она уезжает.

Я посадил их в маршрутку, пытаясь не показать досаду.

Бредя обратно, я подумал: «Ира не в моем вкусе – узкобёдрая, угловатая, похожа на мальчишку. По сравнению с Раей это было очевидно».

Вернувшись в больницу, я встретил Аслана во дворе. Он стоял напротив веранды Малого и с кем-то разговаривал. Из палаты на веранду вышел Киш с бутербродом и чаем, жуя и отхлебывая, он крикнул мне:

– Теник, слышал, там какая-то бойня была?

– За корпусом?

– Да, днём… даже медсёстры слышали.

– Знаю, Киш, я там был. Потом приколю.

Киш остался с открытым ртом, в процессе жевания возникла пауза.

Я взял Аслана под руку и отвёл в сторону. Он сразу понял – к чему, и опередил меня.

– Всё замяли уже, – сказал он, виновато улыбаясь.

– Как замяли? – присмотрелся я к нему.

Аслан показался уже протрезвевшим и вполне вменяемым.

– Приезжал брат Сафара, мы поговорили.

– Где поговорили?

– Прям тут, перед входом.

– И что?

– Ничего. Всё нормально.

– Как нормально?

– Ну, сначала он настроен был серьёзно, стал меня пугать. Но я объяснил ему ситуацию. Мы поговорили и всё, он ушёл.

– А Сафар что?

– С Сафаром мы пожали руки.

– Как, уже?..

– Да. Поговорили после того, как его брат уехал, и пожали руки.

– То есть вы базар убили уже?

– Да, убили.

– Возвращаться к этому не будем?

– Нет, – уверенно ответил Аслан и ухмыльнулся.

– А что это вообще было? С чего вы начали?

– Да… на днях было…

– Что было? Рассказывай.

Аслан посмотрел по сторонам.

– Как-то я зашёл к Сафару в палату. Надо было позвонить. Ты же знаешь, пахан у меня мобильник отобрал.

– Ну, ну…

– Попросил у Сафара мобильник позвонить. Не дозвонился. Перевёл с его счёта сорок рублей. Меня позвали, я вышел во двор к пацанам. А этот бык кричит с пятого этажа, с балкона, на всю больницу: «Ты, охуевшый!.. Ты чё деньги со счёта крысанул?!» Прикинь, на всю больницу орёт. Я ответил, чтоб не кричал, сказал, что верну. А он кричит: «На хуй мне твои деньги?!» Короче, мы похаялись.

Я посмотрел на Аслана внимательнее, кроме припухшей губы и сбитых кулаков, следов сегодняшнего происшествия не было.

– Ладно, – сказал я, – поговорю ещё с Сафаром.

Сафар сидел на самой дальней лавочке под клёнами. Я подсел к нему. Несколько небольших ссадин красовались на его лице.

– Как ты, Сафар?

Он покивал в ответ.

– Вы что, ударили по рукам?

– Да, – подтвердил он.

– А зачем ты на него кинулся?

– Он меня оскорбил. Подсел и начал качать про мобильник.

– Да, я слышал эту историю.

– Он мне кричит: «Ты не мужик, повёлся из-за сорока рублей. Ты хуйло». Представь, мы с ним в тюрьме в одной хате сидели, хлеб ломали.

– Да-а?! – удивился я.

Бывает и такое, в одних обстоятельствах люди ведут себя как братья, в других эти братья становятся врагами. И чем ближе они были, тем ненавистней вражда.

Я был под впечатлением от этого цирка, от этих пацанов, мужиков… или как их было назвать? Из-за порожняка, чего-то, что не стоит выеденного яйца, они способны драться, рвать глотки, кидаться самыми страшными словами, а через два часа, по выходу хмеля, пожимать друг другу руки.

Главное, что они не имели претензий. Остальное беспокоило меня так же, как психиатра беспокоит поведение пациентов. Неприятно было лишь то, что в этом и я принимал участие. Я предполагал злорадство тех, кто скажет: «Вот, посмотрите, смотрящий. Должен за порядком следить, а он что делает?»

Позднее смеялся Беслан, услышав от меня концовку дня рождения Патрикеевны.

– Я сразу понял, – умничал он, – молодёжь начинает собираться – хорошего не жди.

А я, глядя на него, подумал: «Такие типы всегда правы, всегда чувствуют, когда спрыгнуть с трамвая, и постоянно выходят сухими из воды. Они пройдут мимо, чтобы не быть замешанными, чтобы не пострадала репутация, чтобы, не дай бог, их не коснулось. А я постоянно попадаю в эпицентры экстремальных событий и ухожу последним. Очень хочу научиться быть таким Бесланом, но не могу».

Под вечер следующего дня вернулась Ира. Я встретил её, мы не торопились заходить в корпус и прогуливались.

На больничный городок опустился тихий умиротворяющий вечер. Темнота поздних сумерек чёрной кошкой кралась под окнами больницы и пряталась от редких фонарей. Слышалось жалобное уханье совы в кроне деревьев.

Ира была раздражена, сама попросила не заходить, но вела себя так, будто я вынуждаю её гулять.

– Что с тобой?

– Так, ничего.

– Что ничего? Я же вижу, что-то не так.

– Да… Рая сучка! – проговорила она, как испытавшая предательство близкой подруги. – Представляешь, мы посидели у мамы немного и поехали к Рае. Туда припёрся мой бывший муженёк. Я не хотела, чтоб Рая его пускала, а она говорит: «Что тут такого? Он помнит про твой день рождения». Короче, она его пустила, ей собутыльник, походу, нужен был. Они бухали, я сок пила, посидели. Я вышла в туалет, вернулась, и прикинь, что я там увидела?..

– Что?

– Эта сука стоит раком, а этот придурок, со спущенными штанами, трахает её… Представляешь?! Подруга называется!

Я начал смеяться…

– Что ты смеешься? – ели сдерживаясь от слёз, проговорила Ира. – Тебе смешно, да?..

– Да, смешно!

– А мне нет! Это моя подруга, сука, блядь, шалава! И как-никак, этот придурок мой бывший муж, с которым я прожила четырнадцать лет.

– А на меня ты что кричишь?! – вспылил я. – Рая твоя подруга? Твоя! Этот придурок твой муж? Твой! Я тут причём? Мне ты зачем настроение портишь? С кем поведешься…

– Ты тоже хорош! Я, что, не видела, как ты на Раю смотрел? Кобель!

– Поэтому ты её увезла?

– Да. Я знала, если не увезу, она под тебя обязательно ляжет. И ты будешь только рад.

– А если так, зачем ты её на день рождения пригласила?

– Я её не приглашала, она сама приехала. Не упустит случай погулять.

– Ладно, – стал я успокаивать Иру, – кто-то обещал не ревновать, говорил: «Вида не подам. Пройду мимо».

– Я же не знала, что полюблю тебя так… – она прижалась ко мне и прошептала. – Я тебя очень сильно люблю.

19

На днях, возвращаясь из сосновой рощи с гимнастики, я встретил перед корпусом павлином прохаживающегося Киша. Июльское утро размазало солнечное масло по бутерброду больничного двора. Над рощей, как над утренним кофе, парило туманное облако. Больных во дворе не было, лишь на балконах виднелись некоторые.

Киш выглядел свежо, был трезв, держался бодро. Вообще, когда он не травился, был умницей.

– С утра уже на ногах? – заметил я.

– А что бандерложить? – похлопал он себя по бритым щекам.

– Приятно тебя таким видеть.

– Так что там, Теник, было? Это на дне рождения у Патрикеевны, да?

Я рассказал ему…

– В натуре погнали, – негодовал Киш, – моросят конкретно. По-моему, ты слишком мягко к ним подходишь. С ними надо пожёстче…

Я слушал, давая себя поучить. Может быть, умное что-нибудь скажет. Пусть выговорится.

– Теник, кто-нибудь из наркоманов приносит тебе на общее? – спросил он вдруг.

– Нет.

– Вот видишь. Никакого самосознания. Как мыши по углам колются.

Киш стал приводить примеры, как наркоманы недостойно себя ведут, как он их гоняет. Он эмоционально жестикулировал и курил одну за одной. Поняв, к чему он клонит, я предложил:

– Киш, грузись за больницу.

Он замолчал, пантомима прекратилась.

– Ты молодой, неглупый парняга. Язык у тебя подвешен. Контингент знаешь. Грузись. Я кого надо в курс поставлю.

Киш не ожидал такого предложения вот так просто, вдруг. Он на секунду замялся, потом сделал глубокий вдох и потёк, как прогорклый маргарин.

– Нет, Теник, я рядом. Я сам не гружусь… даже в лагере.

– Вот так всегда, – сделал я разочарованное лицо. – Советы давать все могут, все умные, а как грузиться – все рядом.

– В натуре, Теник, братан, я лучше с наркоманами тебе помогу, ништяк? Ты же сам не лезешь в эту грязь. Я буду собирать на общее, по несколько кубов, по дозе, по возможности, короче. Нуждающихся и тяжко-хворых подлечивать. Ты будешь в курсе куда что идёт. Лады?

– Ладно, Киш, – согласился я.

Но не прошло и трёх дней, как инициатива Киша вылилась в качели – лодочки. Меня позвал к себе Альба. Он суетливо гарцевал по палате, как таракан на сковороде, что-то искал по всем тумбочкам, заглядывал во все движки. Значит, где-то варили… Такая энергия рождается в наркоманах, когда процесс пошёл, когда предвкушается…

– Салам, Альба! Звал?

Альба метнулся, закрыл за мной дверь и присел на койку, как на сундук с драгоценностями.

– Ты поставил Киша за наркотой? – спросил Альба с ненавистью. – От тебя он шагает?

– Да. Что-то не так?

– Ты серьёзно или прикалываешься? – не поверил он. – Просто ты поговори с ним, пусть ко мне не подходит. Попутал совсем! Пусть наркоманов кроет! Я раз в месяц расслабляюсь, ни к кому не лезу. Нервы успокоить, поспать нормально. Глаза ни на что не смотрят.

– Знаю, – посочувствовал я ему. – А Киш что?

– Узнал, что я варю у Кери. Знаешь же, я у себя не варю. Прибежал: «На скольких варите?» Наглый такой! Я ему говорю: «Тебе какая разница? Твоего здесь нет». А он мне: «Короче, сольёшь пару кубов на общее». Я ему: «С каких это делов?» А он: «Сольёшь. Теник в курсе». Попутал! Я Керю колю, ещё Калу везу. Ты же знаешь, я в одно рыло никогда… по любому кто-то на хвосте. Поговори с ним, Тенгиз, пусть меня не замечает. К Тёме он не сунется, тот его сразу на хуй пошлёт!

– Ладно, Альба… Я поговорю, чтоб не грёб всех под одну гребёнку. Вообще-то я думал, что эти вещи он и сам понимает.

Пришлось вносить корректировку. Киш поначалу не соглашался и пытался спорить. Он стал отчитываться, что у тех-то и тех собрал, и тех-то и тех уколол. Сходил к дуракам и к дуракам тубикам, не забыл и их.

– Чем этот Альба лучше других?! – не понимал Киш.

– Не подходи к нему, – подвел я черту. – Он больной человек, постарше многих тут. Один не колется, делится постоянно. К тому же он у меня на глазах, в общак подкидывает по возможности.

Короче говоря, я убедил Киша и направил в другую сторону. А по большому счёту, мне было безразлично. Я принципиально не вникал в наркоманскую кухню. Кроме грязи и деградации там ничего нет. Но дело в том, что раз уж я был смотрящий, то регулировка всех вопросов входила в мою компетенцию.

Как-то раз прохожу по коридору нашего отделения. Навстречу медсестра Жанна.

– Зайди во вторую палату, – говорит она. – Там такой врач, как ты, нужен.

Минуя свою палату, пошёл на женскую половину. Уже все привыкли к нашим с Ирой отношениям, раз просят зайти в женскую палату. Я почти подошёл к двери, как оттуда вышла медсестра с капельницей, подушечкой и жгутом.

В палате на койке лежала бледная укрытая одеялом Ира и смотрела в потолок. Я присел на край койки и взял её за руку.

– Что с тобой? – тихо спросил я.

Ира сделала несколько глотательных движений, потом шёпотом, еле слышно проговорила:

– Не знаю… начала задыхаться и потеряла сознание.

Я ничего не понял и посмотрел на девочек.

Сопалатница Иры, округляя глаза от удивления, сказала, дрожащим голосом:

– Она подошла к раковине, открыла воду, начала мыть руки. Вдруг её шатнуло, и она стала падать. Хорошо, я рядом была, подхватила… Положили её на койку, побежали за медсёстрами. Ей давление померили, капельницу поставили, укол сделали.

Я потрогал Ире лоб, была небольшая температура.

– Ну что с тобой случилось? – спросил я, поглаживая ей руку. – Не пугай так.

Девушки деликатно вышли из палаты, оставив нас наедине.

Ира собралась силами и начала тихо говорить:

– Пошла в туалет, там у меня выпал какой-то сгусток слизи с кровью… комочек такой. Вдруг, закружилась голова, я стала задыхаться и потеряла сознание.

Я посидел с ней. Сказал, чтобы поспала, что зайду позже. Спросил, что принести и ушёл.

«Вот она непутёвая, – подумал я, – на ровном месте с ней происходят странные приключения. Что это было? Ни с того ни с сего потеряла сознание? Какой-то сгусток слизи с кровью? Лежит теперь, как умирающий лебедь, языком ели ворочает».

Началась пора лета, когда люди отправляются в отпуска, на курорт, к морю. До осени дожди будут редкостью, природа достигла высшего солнечного плато. В такую пору тяжело переносить больничную атмосферу, тем более, когда лечение не продвигается.

Курс первичными препаратами я прошёл безрезультатно. Препаратов резервного ряда не было. Если не считать шести килограммов, которые я набрал с момента освобождения, ничего не поменялось. Но я должен был лежать в больнице, другого пути не было. И чтобы как-то разнообразить рутину я решил, а не пойти ли нам с Ирой на речку.

Одиннадцать лет я не был на речке, о море я и не мечтал. Только поход на речку нужно было продумать, чтобы не подмолодить туберкулёз. Тут нужна тень, потому что загорать нельзя. Обсыхать тоже нельзя, малейший ветер может спровоцировать рецидив. Надо взять полотенце и по выходу из воды вытираться.

Я предложил Ире поехать на речку, она охотно согласилась.

– С тобой хоть на край света! Только у меня купальника нет.

– Мы не на конкурс бикини едем. Я тоже не в плавках. Возьми полотенце. Никто там на нас смотреть не будет.

Ира появилась в голубых джинсовых бриджах и маячке-топе, который доходил прямо до того места над пупком, где заканчивался шрам. Пупок, как небольшая пуговица, придавленная внутрь, от которой спускалась дорожка светлого пушка и пряталась под поясом. Такой животик хотелось поцеловать, как ребёнку.

Мы доехали на маршрутке до парка. Потом пешочком вдоль озера пошли искать подходящее место на речке. На озере нам не понравилось, вода была грязная, повсюду плавала зелёная «лягушачья кожа». Озеро не чистили, просто сливали осенью и наполняли под лето.

Короче говоря, мы пошли на речку. Нашли живописное, уютное место под молодой алычой и постелили покрывало. Русло реки проходило между большими валунами, с которых можно было прыгать в воду.

Сначала Ира сидела на берегу, наблюдая за мной. Потом попривыкла, осмелела и полезла в воду. Мокрые локоны Иры струились по лицу и шее, как змеи по белому стволу платана. На теле, покрытом гусиной кожей, замирали капельки, как роса.

К вечеру, насладившись природой, речкой, мы возвращались в больницу. Это был наш чистый четверг. Столько положительных, здоровых эмоций придал нам этот день, что я решил – если раз в неделю мы будем ходить на речку, то хоть как-то разбавим больничные будни.

Только уже второй поход на речку стал последним. Ира решила поменять место, чтобы мы расположились ближе к воде, на выступе похожим на террасу. Островок, уединённое место. Может быть, она неловко себя чувствовала, хотела быть подальше от посторонних глаз. Постелив покрывало, я постоял на новом месте. Что-то не нравилось, тревожило, но я плюнул на мнительность и полез в воду.

Накупавшись, я укутался в полотенце, прилёг, обнял Иру и уснул.

…Мы плескались. Брызги летели во все стороны, как бриллианты. Прозрачный воздух колыхался, как сушащаяся простыня. Постепенно река уползла, как огромная анаконда, оголив камни. Солнце спряталось. Простыня провисла…

Я проснулся от чувства озноба, хотя было жарко, даже в тени. Встал, поднял Иру и откинул покрывало. Пошарил рукой по траве. Оказалось, примятая трава прикрывала бетон, покрытый речным мхом, как болячка зелёнкой. Я перенёс покрывало туда, откуда росла трава. Присев на землю, сразу почувствовал себя комфортно. Бетон, которым раньше заливали берег реки, предательски спрятался под зелёным камуфляжем.

На следующий день, после обеда, пришла Ира.

– Пойдём сегодня на озеро? Ты же говорил, что надо пойти на озеро, поплавать… пойдём?

Почему-то не хотелось никуда идти.

– Что у тебя с ногой? – спросил я.

– Да… выходила сейчас из палаты и дверью ударила. Пойдём…

Из-под ногтя на большом пальце просочилась кровь, как зёрнышко граната.

– Какое озеро? – сказал я, показывая на рану. – Ты со здоровыми ногами идти не можешь, ноешь постоянно. А так… куда ты пойдешь?

– Пойдём, я не буду ныть.

– Не пойдём! – отрезал я. – Какое озеро?! Иди, обработай рану. Ты в натуре глупая или прикалываешься?

Дома, на выходных, меня затрясло, поднялась температура, появился кашель.

– Здесь мы тебе не поможем, поезжай в больницу, – посоветовала мама и вызвала такси.

Состояние было ужасное: слабость, озноб, потеря аппетита.

Прибежала Ира.

– Что с тобой?

– Не знаю, – ответил я слабым голосом.

– Дед, что с ним? – спросила у Виктора.

Тот пожал плечами.

– Утром приехал из дому и сразу лёг в постель. Заболел видать.

– Сейчас я, – сказала Ира и вышла из палаты.

Она привела Людмилу Мухадиновну.

– Что такое? – спросила Людмила Мухадиновна, глядя на меня.

Я перечислил симптомы и добавил, что левый бок тревожит, не могу на нём лежать, начинаю кашлять и сердце сильно колит. Она послушала меня и сказала, что надо рентген сделать.

– Людмила Мухадиновна, – сказала Ира, – у него высокая температура, надо литический укол сделать.

– Какая температура?

– 39,7 – ответил я.

– Хорошо, – сказала Людмила Мухадиновна, – я напишу там девочкам. А ближе к обеду спустишься на рентген. Завтра анализы сдашь. Посмотрим, что с тобой.

Сделал снимок. Медсестра уколола, температура стала понижаться, и я уснул.

Позже температура опять поднялась. Ира пошла попросить медсестёр, чтобы сделали укол.

– Представляешь, какая Лариса сука! – возмущённо сообщила Ира. – Я зашла в сестринскую и говорю: «Сделайте Жохову укол, у него температура под сорок». А она даже жопу не приподняла, говорит: «Нечего было где попало шляться!» Я у неё спрашиваю: «Ты серьёзно?» «Серьёзней некуда!» – отвечает она. Вот сука! За что она тебя так не любит?

– Дура!.. Её не должно волновать, где я шляюсь. У больного температура, сделай укол, будь любезна, если ты медсестра. Тебе за это зарплату платят. Тем более, лечащий врач прописал, – раздражённый болезнью, сказал я. – Они свои профессиональные обязанности не выполняют, а во что не надо лезть – лезут, и что не надо замечать – замечают. Наверно, эти дуры все кости наши переполоскали.

– Я сама тебе укол сделаю, – сказала Ира и вышла из палаты.

Она принесла шприц, две ампулы и стала готовить укол. Пригодилась её практика медучилища.

– Что это? – спросил я.

– Анальгин и димедрол.

– Где ты взяла?

– Нашла. Мы в больнице находимся в конце концов или где?

Ира сделала внутримышечный укол, и мне стало легче.

Я пошёл в ординаторскую.

– Людмила Мухадиновна, – поинтересовался я, – не принесли снимок?