Каверна

12

Знакомство с особой, о которой предостерегала Ася, произошло совершенно обыденно. Ничто не предвещало бурного романа, да и романа вообще. Как бывает в подобных случаях: «Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь».

Однажды будним днём я собирался на прогулку, когда ко мне подошёл Альба и попросил принести сигарет.

– Ты на лёгкие перешёл? – спросил я.

– Это не мне, попросили.

Я принёс сигареты и положил на стол. Мы стояли на балконе, когда в палату вошла девушка в бордовом халате. Альба сказал, чтобы взяла сигареты. Девушка поблагодарила. На что Альба заметил:

– Его благодари… такие люди ходят тебе за сигаретами, ты даже не представляешь.

– Ладно тебе, – сказал я, – ты сейчас наговоришь.

Девушка не решилась заговорить со мной. Перекинулась парой фраз с Альбой и вышла из палаты.

– Кто это? – поинтересовался я.

– С первой палаты. Недавно положили. Только вставать стала.

– Да, я заметил – по стеночке ходила. Её и сейчас пошатывает. Откуда она?

– Терская, – сказал Альба многозначительно.

– Понятно, вы по-землячески спелись, – пошутил я.

– Я ни с кем не спелся, – язвительно произнес он. – Куда мне до тебя? Она просто попросила принести сигареты.

– Что тут такого?.. Курить только плохо.

– Не пройдёт и десяти дней, как ты с ней споёшься. Вот увидишь… Отвечаю, – сказал Альба и прилёг на койку.

– Глупости не говори, – сказал я и вышел из палаты.

Я припомнил, что встречал эту девушку возле процедурного кабинета. Она была в этом же бардовом халате, великоватом, висевшем на ней, как на вешалке. Из-за чего понять фигуру было нельзя. Привлекали лишь большие светлые глаза. В остальном же ничего замечательного в ней не было.

Второе наше знакомство произошло так же в палате у Альбы, куда я частенько захаживал.

– Перекусить не хочешь? – спросил он. – Сейчас принесут.

Я присел, мы разговорились. Дверь палаты открылась, зашла наша знакомая. В руках у неё была тарелка, на которой был сервирован сыр, редиска, свежая зелень. Она хотела преподнести Альбе, но он показал на стол. Тогда она поднесла тарелку мне. Я взял кусок сыра, немного зелени и принялся жевать, раскачиваясь на сетке койки.

– Может быть, варенье будете? – спросила она, как бы желая нам угодить, – домашнее, принести?

Альба промолчал, а я спросил:

– Как тебя зовут?

– Ира.

– Благодарю, Ира, не надо. Посиди с нами.

А Альбе сказал:

– Сейчас женская забота такая редкость. Оцени!

Ира посмотрела на меня заинтересованно, изучающим взглядом.

В разговоре Ира приврала, что училась в мединституте… запуталась и созналась, что училась в медучилище. Но заверила, что уколы может делать легко.

Я подумал: «Хотела приукрасить, набить себе цену, или?..» А оценивая, как женщину: «Какая она страшненькая, нос широкий с высокой горбинкой, лоб узкий, густые русые волосы растут чуть ли не от бровей, когда улыбается рот большой, клыки немного выступают из ряда передних зубов».

Я не удержался и пошутил:

– Девушка, вы с графом Дракулой не знакомы?

Но Ира не поняла шутку и призадумалась.

Когда она ушла, я сказал Альбе:

– Девушка оказывает тебе знаки внимания. Не теряйся.

Он пробубнил что-то неопределенное.

Позже Ира сама сделала шаг навстречу.

Как-то в солнечный день, когда коридор стихает после обхода и процедур, в дверь постучали. В палату зашла Ира. Неловко улыбаясь и приглядываясь к незнакомой обстановке, она спросила, может ли со мной поговорить? Я попросил её присесть.

Ира неуверенно начала говорить, что якобы одной девушке нравится парень, то есть я, но она стесняется и, вообще, как ей быть?

Зная эту игру, я не торопился с ответами, давал ей выговориться и наблюдал.

Ира была одета не по больничному – в бардовый халат, а в короткие джинсы – бриджи и салатного цвета кофту. Впервые я увидел на ней макияж. Говорила она, склонив голову набок, и лишь поглядывала на меня.

Я смотрел на неё и думал: «Зачем мне это?»

Ира не нравилась мне нисколько. Это был не мой тип женщины. В ней не было ничего привлекательного. Ничего кроме глаз. Большие серо-голубые глаза были настолько ясные и живые, что таких красивых, притягательных глаз я никогда не видел.

Передо мной проплыл мираж… я увидел ангела, весь образ которого напоминал скорее демона. Он прошёл семь кругов ада и семь огней стыда. Попадал в силки, где бился, как птица. Порезал, опалил крылья. Так устал и измучился от непроглядной тьмы непонимания и грязи бытия среди демонов, что стал похож на них. И лишь миндалины огромных глаз, чистых, как детская слеза, отражали божественный свет так, как отражает душа ангела.

«Глаза – зеркало души, – подумал я. – Посмотрим, что кроется за этим сокровищем?»

Ира попросила мой номер и, записав в память раскладной «Моторолы», просияла.

– Ладно, – сказал я, вставая. – Мне надо съездить домой.

Ира жалобно посмотрела на меня. – Можно я провожу тебя?

– Зачем?

– Просто… Мне так хочется.

– Хорошо, проводи.

Для меня это было ново. Я не привык к такому обороту. Но что-то интриговало, и я не пасовал.

Не дойдя до троллейбусной остановки, мы присели на лавочку. Я не торопился, было около трёх по полудню. Погода стояла хорошая, располагала к лирической беседе.

Ира рассказала, что мать бросила её в детстве. Оставила у бабушки, матери отца, и вышла замуж повторно. Развязка семейного кризиса пришлась на её рождение. Отец сидел. Воспитала её бабушка. Потом, в четырнадцать лет, по настоянию тётки, её выдали замуж. Будущему мужу нужна была отсрочка от армии, и не думая о последствиях, какие непременно бывают в таких случаях, сыграли свадьбу. А последствия не заставили себя ждать и явились в форме внематочной беременности, операции и удаление правой трубы по-женски. При словах, что она не может иметь детей, глаза Иры налились слезами.

Ещё, что после четырнадцати лет брака, она находится на стадии развода. Муж винит её, как бесплодную, и не хочет с ней жить. Врачи тоже говорят, что причина в ней и перспектив стать матерью никаких.

Ко всем бедам ещё и туберкулёз. Обычная картина – он там, где всё так.

Я сел в троллейбус и поехал домой.

Принял душ. Выйдя из ванной комнаты, нашёл свой мобильник с несколькими пропущенными вызовами и сообщениями. Мать тоже сказала:

– Твой телефон разрывается. Кто это тебе звонит?

Это была Ира. «Она не из тех, кто, взяв номер телефона, неделю собирается позвонить», – подумалось мне. Не прошло нескольких минут, как Ира опять позвонила.

– Ты что трубку не берёшь? – спросила она неуверенно.

– Я в душе был.

– А-а… Когда ты приедешь?

– Скоро, а что?

– Ничего. Хочу, чтоб ты поскорее приехал.

В трубке послышался смеющийся женский голос.

– Ты с кем? – спросил я.

Уж больно это напомнило Асины звонки с очередной попойки, где слышны были хмельные голоса. Обычно пьяная она звонила и перечисляла с кем и где они бухают.

– С Залиной на лавочках сидим, – ответила Ира. – Как ты уехал, я в больницу не заходила. Погода хорошая. Залина вышла, и мы семечки грызем. Приезжай.

– Уже выезжаю.

Я сохранил её номер в памяти мобильного телефона, записал «Ира». Позже она перепишет на «Иришка».

События закручивались с небывалой скоростью. Но это забавляло меня. Было интересно переворачивать страницы увлекательной книги – жизни. Самой простой больничной жизни.

В эту же ночь мы познакомились с Ирой, что называется, поближе. Я приехал в больницу и не переставал удивляться. Ира и Залина были какие-то возбуждённые, как говорится, навеселе, будто гуляют на выпускном вечере. Окружили меня чрезмерным вниманием. Танцевали. Куда-то тащили. Просто заполнили собой. Я не понимал, как реагировать, и поддавался этой немного сумасшедшей игре.

Вечер мы провели у меня. Обход, который проводится перед отбоем, спугнул Иру и Залину, медсёстры разогнали их по палатам. Я выключил свет и начал готовиться ко сну.

При свете экрана телевизора я умылся и расправил постель. Дед лежал, смотрел какой-то старый фильм.

В коридоре опять рассыпалось веселье, покатился смех! Я вышел из палаты и увидел Иру и Залину, заигрывающих со всеми, кто попадался. Заметив меня, Ира, пританцовывая, продефилировала ко мне, пытаясь увлечь танцем. Становилось шумно. Я попытался остудить её, но она не унималась. Дабы избежать скандала с медсёстрами, я завел Иру к себе.

– Не шуми в коридоре. Что ты не спишь?

– Не хочу, – ответила она, осматриваясь в темноте.

– А что хочешь?

– Хочу с тобой…

– Что со мной?

– Хочу с тобой, – повторила она, как ребёнок.

– Ложись, – показал я на койку.

Ира, как по команде «тревога» в армии, только наоборот, разделась и прыгнула в постель. Каково же было моё удивление… Я думал, моя прямота отпугнет её, но не тут-то было.

«Да… такого я ещё не видел, это что-то новенькое».

– Дед, – обратился я к Виктору. – Ты уж не обессудь, посиди у соседей часок, пожалуйста.

– Чайку попью у Васи, – понял дед без лишних слов и вышел из палаты.

«Неудобно получается, – подумал я. – Ну да ладно, не каждый день ко мне в постель прыгают девушки».

Наутро Ира не находила себе места: «Вот я дура! Что я наделала? Что он обо мне подумает?» Она стыдилась своего поступка и не показывалась на глаза несколько дней. И я решил, продолжения не будет, и не ждал развития событий. Но она снова сделала первый шаг.

Возвращаясь в больницу после майского ливня, я шёл по тротуару, прыгая через лужи, и пытался не давить червяков. Ноктюрн майского ливня завораживает. Дождевые черви выползают и дарят праздник дроздам, пирующим на этом концерте. Ноктюрн стихает звоном ручейков, капелью молоточков по металлофону, пеньем птиц. И воцаряется аромат цветения.

Вдруг зазвонил мобильник.

– Привет! Ты где? – это была Ира.

– Подхожу к больнице.

– Я тебя встречу, сейчас…

Я поднялся на второй этаж, Ира только спускалась меня встречать.

– Ой!.. – засмеялась она. – Я не знала, что ты так близко, – остановилась пролётом выше и протянула ко мне руки.

Ира была неожиданно в чёрном: юбка до колена, кофта, на ногах туфли на маленьком каблуке. Оделась как на вечеринку в ПТУ. Накрасилась ужасно: ярко, вызывающе, вульгарно.

«Надела, что было или вкус отсутствует напрочь? – подумалось мне. – И к чему такая пёстрость в больнице?» Одним словом, её вид раздражал, если не сказать большего.

– Тебе нравится? – спросила она, прижимаясь ко мне на лестнице.

– Праздник какой-то?

– Мне так захотелось. Не нравится? – всматривалась она в меня.

– Конечно, нравится, – повёл я её на этаж.

– Для тебя, для себя… Могу я одеться?

Мы шли по коридору, и в чувстве неловкости я находил положительные моменты. Было приятно, что для меня кто-то одевается, пусть и не лучшим образом. Кто-то ждёт меня, пусть и не мой идеал.

То, что идёт к нам само собой – от бога.

Вечер мы провели у Залины. Ира с Залиной потягивали пиво и курили лёгкие сигареты. Временами заглядывали девочки с соседних палат. Поводом служили просьбы ниток, сигарет, чая. Такое необъяснимое и вместе с тем понятное женское любопытство.

Ира присаживалась ко мне на колени и прижималась щекой к моей щеке, при этом произнося: «Уф-уф-уф!.. Ух-ух-ух!..» Как мать прижимается к ребёнку: полная приязнь, удовольствие присутствия.

Эту ночь я провёл с Ирой в первой палате. Довел её до слёз, нечаянно. В какой-то момент заговорил о Марине. Иру это обидело. Она долго не могла успокоиться. Под дверью полночи слышались шорохи, будто ползали змеи.

– Какой ты жестокий, – говорила Ира сквозь слёзы. – Ты со мной, а говоришь про какую-то Марину.

Я не понимал её слез? Ведь не говорил Ире, что люблю её. Ничего не обещал. Наша связь была её инициативой, я лишь поддался. А тут уже обиды.

Наутро я прокрался к себе в палату, пока уборщицы не вышли в коридор, и лёг досыпать. Амурные похождения приходилось делать при строжайшей конспирации, чтобы комар носа не подточил. Только дай повод – хлопот не оберёшься.

Днём я заглянул к Альбе. Он недовольно процедил сквозь зубы:

– Разберись со своими женщинами.

– С какими женщинами?

– С такими. Сколько их у тебя?

– Что ты несёшь? Говори нормально.

– Ася припёрлась около полуночи… Я уже спать укладывался, в трусах стоял, телевизор выключал. Она бухая кричит: «Пойдём, послушаем, чем они там занимаются».

– И что?

– Я послал её…

– И правильно сделал. Если она погнала, я тут причём? Я же не виноват, что тут, кроме туберкулёза, диагнозов хватает.

«Так вот какие шорохи я слышал под дверью. Это Ася подслушивала. Совсем с ума сошла».

Но Альба неспроста так язвил, его «жаба душила», вот и поносил при удобном случае.

Ещё Ася в ту же ночь в припадке ревности наломала немало дров.

В нашу палату вместо Калы положили молодого пацана по имени Аслан. Симпатичный, приятный, на первый взгляд, парень. Так вот, Ася стала приставать к Аслану, чтобы лечь с ним в постель до утра. При этом уверяла, что бояться ему нечего.

– Я разденусь, а ты нет, – говорила она.

Фокус состоял в том, что Тенгиз утром увидит эту картину, будет ревновать и, возможно, кусать локти.

Аслан тоже послал её куда подальше. И Ася ничего лучше не придумала, чем сесть под дверью первой палаты и пытаться подслушивать.

Рассказ Аслана подтвердил дед, и сомнения развеялись. Многочисленные свидетельства половины отделения говорили о том же. Я не ожидал такого. И не понимал, почему Ася, старше меня на шесть лет, бывшая несколько раз замужем и готовившаяся к очередной партии, имеющая детей и внука, так быстро и бессовестно сошла с ума?

Начался пьяный прессинг из-за угла. Ася оказалась не из тех женщин, которые могут разумно развязать узел. Её хватало лишь на то, чтобы, напившись, звонить и выяснять отношения. Трезвая она не попадалась на глаза.

Как-то мы с Ирой сидели на балконе. Сумеречная тишина воркованием горлиц баюкала сосновую рощу. Тёмной вуалью опускалась ночь. Вороньим криком нарушил тишину звонок мобильника.

– Тебе сейчас хорошо? – послышался пьяный обиженный голос Аси.

– Да, – ответил я, недолго думая.

– А мне плохо. Знаешь, как мне плохо?.. Я сейчас приду, – неожиданно сказала она.

– Не надо приходить, – отрезал я. – Ты пьяная. Завтра поговорим.

– Это Ася? – спросила Ира, сидя у меня на коленях.

– Да.

– Что она хочет?

– Ничего.

– Как ты мог с ней связаться?! Фу!.. – противно икнула Ира.

– Это было до тебя. И потом, она не бухала, когда была со мной. Я и сейчас поговорил бы с ней, если бы трезвая позвонила. Но нет же, напьётся и начинает приставать.

– Тебе её не жалко?

– А почему мне должно быть её жалко? Я жениться на ней не обещал. Сама виновата. На приключения потянуло. А теперь что? Как она себя повела? Взрослая женщина, должна понимать… А она концерты закатывает, как в студенческом общежитии.

– Я себя так никогда бы не повела, – сказала Ира с пафосом. – Даже если бы увидела тебя с кем-то, виду бы не подала.

– Так поступают умные женщины. Ты такая?

– Да! А что?.. Должна же быть какая-то гордость.

«Ну-ну, посмотрим, – подумал я. – Поначалу все так говорят».

Ася не унималась, всё сильнее бесилась и плела интриги. Далее она дойдет до открытой подлости, а пока её испорченной фантазии хватало лишь на мелкие пакости.

Как-то раз днём позвонил скрытый номер: молчание, непонятные звуки. Позже опять позвонил скрытый номер, только теперь там ахали и охали. Я догадался, что кроме Аси такие глупости никому в голову не придут, и сбрасывал.

Вечером во дворе я сидел с Кишом, Яхтой и Бобо. Погода располагала к посиделкам. Я рассказывал им занимательную историю. Зазвонил мобильник, я посмотрел – скрытый номер, сбросил и продолжил рассказ. Через минуту звонок повторился – то же самое, я сбросил. Когда мобильник зазвонил в третий раз, Киш сказал:

– Ответь, мы подождём.

Ему показалось, что я так увлёкся, что не хочу прерываться.

– Целый день кто-то звонит со скрытого номера: ахают, охают… Надоели уже, – объяснил я.

– Дай послушать, – попросил Киш.

Я протянул мобильник, он приложил трубку к уху.

– Алло, – серьёзно ответил он.

Дальше его рот стал открываться, глаза округляться от удивления.

– Дай послушать, – попросил Яхта.

Потом Бобо потянулся к трубке. – А-а… – глупо улыбаясь, захлопал он глазами.

Их уже не интересовало, чем закончилась история, их захлестнул секс по телефону. Разговор продолжился на тему – кто бы это мог быть и не из больничного ли контингента? Бесплатный секс по телефону, вот дела! Чтобы они не зашли далеко в фантазиях, я открыл им секрет, что это Ася сошла с ума. Тему кое-как сменили. Но Бобо долго ещё сидел с стеклянным взглядом и улыбался сам себе.

13

А между тем, несмотря на Асины козни, наши отношения с Ирой перешли почти в семейные. Даже больничный интерьер не портил их. Ира ходила за мной повсюду, как хвостик. Сутки напролёт мы проводили вместе, расставаясь лишь на время процедур и обхода врачей. Я ночевал у неё в первой палате, а днём мы бывали у меня. Дед и Аслан так привыкли к Ире, что стоило ей не появляться полдня, как они начинали справляться.

Слухи быстро распространились по больнице, и, конечно, дошло до врачей, но режим мы не нарушали и придраться было не к чему. Не пойман – не вор, как говориться, а слухи и домыслы – мало ли кто что говорит.

Некоторые медсёстры пытались поймать нас, что называется на факте, но я был осторожен и не давал повода – приходил к Ире далеко после отбоя, когда ни один любопытный глаз не присутствовал в коридоре, и уходил рано – рано утром.

Узнать что-то о моей личной жизни, если это можно так назвать, не могли даже те, с кем я поддерживал отношение, а это была добрая половина больницы. Потому что я понимал – поделись подробностями с любознательным ротозеем, каких много в этом заведении, так на следующий день это будут знать все, от сестры-хозяйки до заведующего отделением. Врачи, конечно, не подадут вида. Медсёстры же, что постарше, будут считать себя вправе разговаривать грубо и в приказном тоне, а молодые будут тайком хихикать.

Тут проявляется натура человека. Кто лезет в душу, тот опасный тип. А кто не капается в чужом белье, смотрит в свою тарелку, порядочный человек. Поэтому я окутал ореолом тайны эту сферу и наблюдал за поведением окружающих.

Альба, например, перестал здороваться и смотрел на меня волком. Я, конечно, догадывался, почему он так себя повёл.

Ира рассказала, что на днях Альба сделал грубую попытку склонить её к близости, но она послала его открытым текстом. Так вот почему он так изменился. И тогда поносил меня, борец за нравственность.

Но в целом, я не придавал этому большого значения, жизнь научила воспринимать подобные вещи, как помехи в радио. На словах все правильные, на деле… только дай повод – переполощут косточки. И несмотря ни на что, я пытался жить здесь и сейчас. Не ставил условий для достижения счастья. Так может пройти много времени, и может, за всем этим, ты не заметишь судьбу.

Как-то солнечным майским утром я прогуливался по сосновой роще. Солнечные лучи, золотившие хвойный шатёр утренней прохлады, таили неожиданные сюрпризы. Внимание привлёк мужчина, что-то разглядывающий вдоль дорожки. Я подошёл и увидел совёнка.

Совёнок светло-серого оперения сидел в траве с широко раскрытыми глазами. Мужчина, что-то проговорив, пошёл своей дорогой. Я подошёл поближе к большому птенцу. Он потоптался, будто хотел убежать, и начал меня пугать, раскрывая клюв.

Как он здесь оказался? Выпал из гнезда? Вообще-то здесь есть совы, я много раз видел их. Я стал взглядом искать мать-сову. Заметил на дереве, неподалеку. Она перелетала с ветки на ветку, но далеко не улетала. Я решил посадить совёнка на дерево, предполагая, что мать спуститься к нему. Он уже большой, не заберёт же она его? Шансов немного, но надо было попробовать.

Попытался взять совёнка, он махал крыльями и царапался когтями, удивлённо хлопал большими глазами, как будто хотел сказать: «Ты кто? Отстань! Я тебя не знаю!»

Пока я искал, куда посадить совёнка, в траве, недалеко от первого, нашёл ещё одного поменьше. Ничего себе! Брат и сестра, пара совят. Что с ними делать? Тут их не бросишь, кошки, собаки найдут. Посадил одного на яблоню, второго под яблоню, на место, где низкая трава, и отошёл подальше. Наблюдаю – что будет, как сова себя поведёт?

Зазвонил мобильник.

– Алло, ты где? – это была Ира, уже разыскивала меня.

– Здесь, на территории.

– Сейчас я выйду.

Я наблюдал за совятами, когда Ира появилась из-за угла больничного корпуса. Она пошла ко мне так, как мамаша идёт забирать ребёнка из песочницы, походу размышляя, поругать или сразу всыпать?

– Ты почему без меня вышел?! – сразу начала она с претензии.

– Я по утрам выхожу на прогулку. Ты не знаешь?

– Знаю, но ты мог сказать… – у неё открылся рот. – А-а-а… это что? – она увидела, куда я смотрю.

– Совята.

Ира захотела помочь спасать совят.

Из столовой смотреть на сов бегали поварихи, потрясая натянутыми на распухшие телеса халатами. Я попросил их найти телефон зоопарка и спросить, что делать в такой ситуации. Около часа мы провели в ожидании, но ничего не менялось, никаких предпосылок, что мать-сова подлетит к совятам, не было. Тогда Ира принесла из столовой картонную коробку, и сообщила, что дозвонились до зоопарка. Там попросили подождать приезда специалиста. Пока мы посадили совят в коробку и поставили в столовой дожидаться своей участи.

С чувством выполненного долга мы направились прогуляться. Проходя мимо остановки маршрутного такси, встретили Даху с какой-то девушкой. Даха – молодой колоритный балкарец, лежащий в хирургии, и претендующий на роль Казановы и Дон Жуана в одном лице, при том условии, что понятия не имел об этих персонажах.

Я поздоровался, и мы прошли.

– Рыжая! – послышалось сзади.

Мы проигнорировали этот возглас.

– Рыжая, я чё, с тобой спал?! – крикнул Даха.

– Это ты мне? – Ира повернулась.

– А чё ты не здороваешься? – Даха нахально смотрел на Иру.

Ира замешкалась… Меня взбесила выходка Дахи, но я спокойно сказал:

– Достаточно того, что я с тобой поздоровался.

Мы пошли дальше. Я расценил это как провокацию. Только Даха не понимал, что может стать жертвой своей наглости.

Вернувшись в больницу, мы узнали, что совята благополучно отправились в зоопарк. Приехавший орнитолог пожалел, что это не редкий, а часто встречающийся вид, но всё-таки забрал сирот.

На днях Ира поругалась с Дахой. Она рассказала, что этот Казанова, в свойственной ему хамской манере, сказал приказным тоном, чтобы дала адаптер, зарядить мобильник. Какой привет – такой ответ. Дахе это не понравилось. Закончилось тем, что Даха пришёл ко мне в палату почему-то с Людой, видимо зная, что Ира у меня.

Люда – молодая привлекательная девушка с нашего отделения, с переменным успехом борющаяся с туберкулёзом, и по каким-то неведомым причинам любящая бывать при разного рода разбирательствах и скандалах.

Проникнув в палату Даха, поддерживаемый Людой, стал переругиваться с Ирой, невзирая на меня. Он хотел сказать и доказать, что Ира не имеет права так разговаривать, и что в следующий раз он поговорит с ней по-другому.

Я не вмешивался в спор, наблюдая – до какой степени может дойти эта дурно воспитанная молодежь. Подождав, пока спор не захлебнулся, пока Даха и Люда не выплеснули весь негатив на Иру, я предупредил их уход словами:

– Даха, Ира больше так не будет. А ты, если ставишь так вопрос – тоже соответствуй этому.

– Чему соответствовать? – не понял он.

– Тогда, на остановке… ты видел, что девушка со мной. Тебе должно быть достаточно, что я поздоровался. Это по любым понятиям правильно. Несмотря на это, ты кричишь вслед: «Я чё, с тобой спал?» Я не стал тебя позорить перед твоей спутницей, но впредь не позволяй себе такого. Прежде чем качать за манеры, на себя посмотри.

Даха и Люда удалились поникшие.

Позже Даха опять навестил меня. Он зашёл в палату будто между прочим и тоном старого приятеля или даже друга начал предупреждать, что Ира чуть ли не шалава.

– Ты-то её не знаешь, – уверял он. – А я с того же района. Мой брат вообще в её селе живёт. Он её хорошо знает. Ей не дано так себя вести. Просто она с тобой ходит… Ты нормальный пацан. И я по-братски хотел…

– Ты за неё что-то знаешь? – понял я, к чему он клонит. – Ты сам её имел?

– Нет, – обескуражено ответил Даха.

– То есть ты за неё говоришь с чьих-то слов, да?

– Её там все знают, как она из машины в машину прыгает.

– Ты её катал или в чем-то участвовал?

– Нет, но я… – замялся он. – Я чисто по-братски…

– Благодарю, Даха, – прервал я его. – Ты открыл мне глаза. Если бы не ты, я был бы как слепой.

– Зачем ты так, я же по-братски… – открыл дверь на выход Даха.

– И я по-братски.

Он ретировался.

Даже если это правда, я в его советах не нуждаюсь. Ира явно не претендует на эталон нравственности. Я и сам всё вижу, она многое не договаривает. Что я знал про неё? То, что на днях у неё очередной суд, если мне не изменяет память, уже третий. Бракоразводный процесс затянулся, как это обычно у нас бывает. Но Ира уверяла, что это последнее заседание, тянуть больше нет причин.

Ещё, что у неё натянутые отношения с родными и кроме формального общения любить её некому. Бабушка, воспитавшая и поставившая Иру на ноги, баловавшая и потакавшая во всём, умерла несколько лет назад. Что явилось для Иры ударом, потерей единственного по-настоящему близкого человека.

Так же я заметил, что правая рука (Ира была левшой), вернее правое предплечье порезано. Это, несомненно, кто знает, тюремный след – человека доводят до психической кондиции, когда затронут предел, и режутся вены – вскрываются, как говорят там. Было порезано и левое предплечье, но несильно. Правое было попросту изрезанно. Разные по толщине рубцы, как зарубки на древе, наносились в моменты истерик, когда острым, как бритва кинжалом, когда тупым мачете. По карте шрамов на руках Ира могла, наверное, припомнить все события, при которых эти узоры наносились.

Как-то я спросил её:

– Почему у тебя рука порезана? Зачем ты вскрывалась?

– Ну… – прятала она руку. – Я не хочу об этом говорить.

Ира думала, что я отстану. Видимо, не придумала легенду. Я же догадался и так, но хотел, чтобы она сама рассказала, что сидела. И сидела два раза. Первую ходку два года, вторую пять лет, оба раза за кражу. Ира боялась, что я охладею. Но кому как не мне понять её. Хотя, я был уверен, что не смогу встречаться с сидевшей девушкой, это как-то противоестественно. А тут вот…

Кстати, Ася прокололась так же, по порезанной руке. Я заставил её признаться, что она полгода провела под следствием в Ингушетии по подозрению в убийстве.

Почему я притягиваю таких?.. Почему ко мне липнет всякая грязь? Но если трезво себя оценить, кто я? Находящийся на самом дне цивилизации потенциал, который неизвестно ещё как раскроется. И коли бредёшь по дну – то собираешь мусор. Но и бредя по дну, можно найти потерянный бриллиант. Это я тоже знал.

И раз уж я коснулся топографии тела Иры, то надо сказать, что она была трижды прооперирована. Живот украшал большой шрам от солнечного сплетения до пупка – следствие тяжёлого панкреатита. Справа, на месте, где бывает аппендицит, был шрам от удаления правой трубы. И слева маленький шрам от удаления кисты на яичнике. Как говорится – без слёз не взглянешь. И такое богатство досталось мне.

Вот как Ира рассказывала свою историю в минуты нахлынувшей ностальгии:

«Я всю жизнь прожила в городе Тереке без забот и хлопот, пока жила моя бабушка. Я была очень маленькая, когда моя мама вышла замуж второй раз. Отец мой сидел в тюрьме всю мою сознательную жизнь. В общем, никому не было дела до меня, кроме бабули. Годы шли, я подрастала и с каждым днём всё больше и больше понимала, что такое жизнь. Мне с каждым днём становилось хуже и хуже на душе, и я не знала, что мне делать? Мне всю жизнь хотелось, чтобы мои родители были вместе, я завидовала тем, у кого были мама и папа. Но за все свои годы у меня так и не было полноценной семьи.

Я сейчас вполне взрослая девушка, мне двадцать восемь лет, но моя жизнь так и не сложилась. Я вышла замуж и прожила с мужем много лет. Думала – выйду замуж и, наконец, обрету семью, о которой мечтала с самого детства. Я вышла замуж не по любви, а потому что мне некуда было деться. Короче говоря, за меня всё решили. Мой отец вышел из тюрьмы в пятый раз. В скором времени он женился на женщине, у которой двое детей своих, дочка и сын. Потихоньку я отошла на задний план, хотя на переднем и не была. Я жила сама по себе, училась, занималась своими делами. Научилась пить, курить, так пошло и поехало, потому что некому было меня остановить. Бабушка умерла во время моей отсидки, так и не успев со мной попрощаться. Я долго думала и не могла себе простить то, что моя бабушка ушла без меня. Тогда я поняла, что окончательно стала никому не нужна. Я много раз хотела покончить собой, резала вены, глотала таблетки, но Аллах меня миловал, и я осталась жива. Не знаю – к счастью или к сожалению».

Такая вот исповедь – хорошего мало, одним словом.

В жизни так бывает, кто пострадал, начинает по-настоящему ценить любовь.

Не помню – когда это случилось, мы лежали в постели.

– Я тебя люблю, – прошептала Ира. – Очень люблю…

Потом положила голову мне на грудь.

– Так хочется залезть тебе внутрь, и остаться там навсегда.