Империя травы. Том 2

Зои настолько встревожило объяснение, что она даже забыла про другие вопросы. Наконец Вордис улеглась рядом с ней, и вскоре ее дыхание стало ровным, но Зои еще долго лежала без сна, и в ушах у нее звучала навязчивая неидеальная песня, но потом и она погрузилась в сон.

Глава 36
Штормовые ветра

Мириамель никогда не нравился Зал Доминиата, построенный во время Первого Империума, но, как и большинство общественных зданий, он не должен был создавать комфортную обстановку для тех, кто в него входил, или вызывать гражданскую гордость, но заставить испытать благоговение перед величием власти Наббана. Пока Мириамель ждала начала церемонии, она вдруг ощутила тоску по Большому залу в Хейхолте, месту, где, несмотря на размеры, человек чувствовал себя дома, развевающиеся знамена находились так близко, что ты почти мог до них дотянуться, а стены украшали портреты людей, настоящих людей, чьи лица рассказывали историю их жизни.

Крыша Доминиата была невозможно высокой, поднимаясь к пику высотой в тридцать или сорок локтей над мраморными полами, потолки украшали религиозные картины, находившиеся слишком далеко, чтобы рассмотреть подробности, словно напоминание обычным людям – впрочем, они крайне редко попадали в этот зал, – что они не могут сюда войти или даже понять высоких размышлений могущественных особ.

Колонны из великолепного мрамора, привезенного из Арча, шли вдоль двух длинных сторон, с большим запасом обеспечивая место для Пятидесяти правящих семей Наббана, чтобы они могли собраться и обсудить самые важные события, что они и делали в течение столетий. Мири сидела в конце зала в огромном кресле, когда-то предназначенном для самого императора, но уже в течение многих лет служившем любому значительному гостю, вроде герцога Салюсера, когда он приходил, чтобы выступить (или, еще чаще, выслушать лекцию Патриси – «Отцов» – глав самых могущественных семейных домов Наббана).

По правую руку от Мириамель сидели сторонники герцога Салюсера, по другую – коалиция Далло Ингадариса, ну а те, кто не сделал никого выбора, занимали центр. Мири видела, что тех, кто не поддерживал Короля-Рыбака или Буревестника, стало совсем немного – большая часть Доминиата выбрала ту или иную сторону.

На столе перед ней лежал церемониальный свиток нового Договора Октандера, результат работы клерков и адвокатов всех больших домов, написанный идеально красивыми буквами лучшими писцами Наббана. В конце документа стояла печать и подпись его святейшества, Ликтора Видиана, который – после огромных усилий королевы – наконец согласился поставить свое имя под историческим пактом, чтобы положить начало мира, как рассчитывала Мириамель, по меньшей мере на одно поколение между ведущими домами Доминиата, и прежде всего Бенедривинами и Ингадарисами. Хотя Видиан отклонил предложение принять участие в совете, он прислал эскритора Ауксиса, поручив ему призвать всех к единению и стать свидетелем подписания договора.

Но Ауксис выглядел несчастным, и даже Далло Ингадарис, сидевший на одном из двух почетных мест слева от Мири, казалось, утратил часть своего обычного самодовольства. В полдень зазвонил колокол, и во всем зале Патриси зашаркали ногами и принялись перешептываться, наклоняясь друг к другу.

– Ваше величество, несомненно, вы должны быть недовольны подобным проявлением неуважения, – громко заговорил граф Далло. – Мы все собрались. Договор ждет нас. Но где герцог?

– Я не знаю, милорд, – сказала она. – И, да, меня не радует его отсутствие, но я также испытываю беспокойство. Кроме того, я не могу не заметить, что вашего союзника, брата герцога, здесь также нет.

Невозмутимый взгляд Далло получился не слишком убедительным.

– Так и есть, но едва ли это существенно, ваше величество. Друсис не подписывает договор со стороны Дома Ингадарис – это должен сделать я, а я здесь. Но создается впечатление, что герцог Салюсер считает данную церемонию и присутствие всего Доминиата, а также эскритора Ауксиса – я уже не говорю о вашем королевском величестве – недостойным его времени.

Мири бросила на него холодный взгляд.

– А теперь вы придираетесь к мелочам, граф Далло. Да, Друсис не является главой Дома Ингадарис, но именно соперничество между ним и его братом Салюсером является причиной, по которой нам приходится подписывать договор. Именно роль Друсиса, поддерживающего вас, – и ваша, поддерживающего его, – против его брата и крови, привели к несчастному положению в стране, сделавшему Наббан опасным местом.

Далло помахал толстыми пальцами.

– Как скажете, ваше величество.

Он носил кольца на всех пальцах, кроме большого, а на некоторых два или даже три. Иногда у Мири возникал вопрос: как он умудряется вытирать зад, не опасаясь потерять одно из дорогих колец?

«Должно быть, – подумала она, – это делает кто-то из слуг».

– Вы улыбаетесь, моя королева, – сказал Далло. – Вы обнаружили нечто забавное в нынешней ситуации? Должен признаться, мне это не удается. Быть может, вы поделитесь своими мыслями с вашим покорным слугой?

– Так, случайная идея. – Мириамель увидела, что эскритор поднялся со своего места и направляется к ним.

В своих тяжелых одеяниях, слегка развевающейся золотой мантии, он выглядел как королевский корабль казначейства, который спускают на воду со стапелей.

– Прошу прощения, ваше величество, – тихо сказал эскритор. Все члены Доминиата внимательно следили за разговором, не столько в надежде узнать что-то новое – все видели, что герцог отсутствует – но из-за скуки, ведь им пришлось довольно долго ждать, а уйти они не могли, и теперь их привлекало любое разнообразие. – Я пришел, чтобы сотворить молитву, как вы знаете. Вы получили какие-нибудь известия от герцога? Он придет?

– Если только новость о нем не доставила мне крошечная муха, эскритор Ауксис. Полагаю, вы бы увидели, как я ее получаю, ведь я сидела на этом месте у всех на виду задолго до того, как прозвучал полуденный колокол.

Ауксис слегка покраснел, а Мири осталась недовольна собой. Сейчас не было никакого смысла создавать себе врагов – у нее и без того хватало их в Наббане.

– Я прошу прощения за глупый вопрос, ваше величество, – сказал Ауксис.

– Нет, это мне следует попросить у вас прощения, эскритор, за свой дурной характер. Как и все здесь присутствующие, я встревожена и обеспокоена отсутствием герцога. – Мириамель повернулась к сторонникам Короля-Рыбака и отыскала Идекса Клавеса, лорд-канцлера Наббана.

– Патрис Клавес, – сказала она, – вы видели герцога сегодня утром? Вам известна причина, по которой он отсутствует?

Идекс, стройный мужчина, который очень редко улыбался, покачал головой.

– Я отправил стражей в Санцеллан Маистревис. Полагаю, отсутствие герцога связано с какими-то незначительными проблемами. Из нашего утреннего разговора я знаю, что герцог собирался быть здесь, ваше величество.

– Тогда почему его нет? – выкрикнул из гущи сторонников Буревестника, расположившихся с другой стороны зала, другой Патрис, пухлый старейшина из Дома Ларексеан. – И где граф Друсис? Неужели его отправили в одну из темниц герцога, пока мы отвлеклись? Быть может, его сейчас пытают?

– Заткни свой рот, Флавис, – сказал Идекс, – или я подойду и сделаю это за тебя, предательская свинья. Мы все прекрасно знаем, кто организовал безобразия во время свадьбы, и ты в них участвовал!

Со всех сторон раздались крики, пока Мириамель не приказала стражникам, выстроившимся вдоль задней стены, сделать шаг вперед и ударить древками длинных копий о пол, в результате чего шум стих, но совсем незначительно. Тогда она подала новый сигнал, и солдаты начали стучать копьями о щиты, полностью заглушив крики и обмен оскорблениями. Мири заметила, что сэр Юрген собрал ее эркингардов и приготовился вмешаться, если королеве потребуется помощь, и даже граф Фройе, ветеран политических скандалов Наббана, шагнул к ее креслу, опасаясь начала мятежа.

– И это наследие великих императоров? – резко спросила Мириамель, когда в зале снова установилась тишина. – Доминиат, который когда-то правил миром? Клянусь всеми святыми, еще ничего не произошло, а вы подняли шум из-за того, что не случилось. Да, герцога здесь нет, и нам неизвестна причина его отсутствия. Также нет среди нас и его брата Друсиса. Но больше мы ничего не знаем, весьма возможно, что ничего и не произойдет. На самом деле, я уверена, что так и будет. Тем не менее вы ведете себя как дети, которых родители оставили без присмотра. Сегодня я стыжусь, что в моих жилах течет кровь Наббана, и я никогда не думала, что мне придется произнести эти слова.

– Ваше величество, – сказал с мрачным видом Риллиан Альбиас, вставая, точно один из древних ораторов. – Могу я кое-что сказать?

– Нет, – Мириамель встала, и Риллиан некоторое время в изумлении на нее смотрел, а потом обернулся к остальным собравшимся, которые, в свою очередь, беспомощно на него уставились. – Я не хотела вас обидеть, Патрис Альбиас, ни вас, ни кого-то другого, но время речей осталось в прошлом. Пришло время дать клятву верности не одной семье или другой, не этому дому или другому, но всему Наббану под руководством Верховного Престола. Если мы не можем это сделать без герцога Салюсера, то нет никакого смысла таким важным людям, как вы, сидеть здесь целый день. Мы готовы, но отсутствуют два лидера. Именем моего мужа, своим именем и властью Верховного Престола, в верности которому вы все поклялись, я закрываю сегодняшнее собрание. Мы найдем герцога и его брата и встретимся завтра в полдень, чтобы довести до конца то, что начали. И я не желаю больше ничего слышать. Ситуация слишком серьезна для споров.

Коллективный стон слетел с губ собравшихся аристократов. Многие из них прибыли в столицу всего на один день, и у них имелись планы и дела, которые они собирались осуществить до возвращения домой в провинцию, но, если они хотели бросить вызов оппозиции в Наббане или даже предложить силовую поддержку одной из сторон, никому из них не хватило дерзости поставить под сомнение волю королевы. Мири жестом предложила Фройе и сэру Юргену следовать за ней, после чего вышла со своим небольшим отрядом из Зала Доминиата. Патриси смотрели ей вслед, некоторые – так ей показалось – с нескрываемым неудовольствием, другие с восхищением, скорее ее смелым использованием власти, чем принятым решением.

– Все недовольны, – тихо сказал Фройе, когда они шли между рядами стражников Доминиата. – Я приношу извинения за свои слова, ваше величество, но вы всегда говорили мне, что хотите слышать правду, а не то, что удобно и приятно.

– Если честно, граф, – сказала Мириамель сквозь стиснутые зубы, – меня уже не слишком интересуют удовольствия тех, кто живет в этом ядовитом городе, полном злобы и клеветы. Сейчас я лишь хочу дать понять, что Верховный Престол не станет терпеть бессмысленные склоки и постоянные угрозы миру, который мой дед сюда принес.

На лице Фройе появилось странное выражение.

– У вас общая с ними кровь, ваше величество. И вы лучше других знаете, что наббанайцы более всего хотят не мира, а богатств соседей. Так было всегда.

– Тогда мой долг состоит в том, чтобы это изменить, – ответила она, чувствуя, какими пустыми кажутся ей собственные слова. – Однако сейчас я хочу выяснить, куда, именем Господа, подевался герцог Салюсер.

– И его брат, – добавил Фройе.

– Это меня интересует гораздо меньше, – ответила Мириамель. – По мне, так Друсис и Далло могут вместе отправляться к дьяволу, и я с радостью оплачу им дорогу.

Брат Этан смотрел на пик Ста-Мирор, который становился все выше, заполняя собой небо. Гора доминировала над Пердруином, точно запеченный кабан, которого на подносе поставили на середину стола, – остров с портом, где кипела жизнь, расположился в небольшой бухте, самое место, чтобы засунуть яблоко в раскрытые челюсти кабана. Этан радовался, что покидает Наббан, но картины другой необычной страны, открывшиеся перед ним с борта лодки, наполнили его меланхолией.

Лорд Тиамак сказал, что мужчине полезно увидеть мир, и Этан очень многое успел повидать за время своего путешествия: от сырых туманных болот Вранна до пустынных волнистых дюн южных пустынь. Он ел то, что, по его прежним представлениям, ни один человек не может даже взять в рот, в том числе зажаренную саранчу на деревянных переходах Кванитупула, а также голову козы, торжественно предложенную ему торговцем на границе пустошей Наскаду, когда Этан путешествовал на своем ялике. Этан не стал есть глаза козы, хотя торговец не понял, почему он отказывается от такого потрясающего деликатеса, но Этан объяснил, что ему не позволяет религия (впрочем, он вряд ли сумел бы отыскать место в Книге Эйдона, где хотя бы упоминались глаза козы). Он не хотел оскорбить торговца, очень доброго и гостеприимного хозяина, но недавно обретенная Этаном широта взглядов не распространялась настолько далеко.

Последняя часть путешествия, которую организовал для него Мади, оказалась не такой приятной. Капитан маленького торгового судна, курсировавшего вдоль побережья, также сильно стремился покинуть Наббан, как и Этан, и охотно взял серебро монаха в качестве компенсации отсутствия прибыли после неудачной торговли в городе. Огромные рынки были закрыты по приказу Санцеллана Маистревиса после столкновений между правящими фракциями – в некоторых случаях превратившихся в настоящие сражения, – торговые павильоны горели, а умирающие люди истекали кровью на мостовых. На улицах и на рынках стало небезопасно, повсюду рыскали вооруженные банды, использовавшие общественные беспорядки, чтобы безнаказанно грабить путешественников, а иногда убивать их просто ради развлечения. После того как он узнал все, что возможно, о днях принца Джошуа, проведенных среди братьев Усириса, Этан провел всего несколько ночей в жалкой гостинице рядом с портом, после чего решил, что пора двигаться дальше. Королеве Мириамель не будет грозить опасность на холме Маистревин с ее эркингардами и армией герцога, но скромный монах не имел подобной защиты, пусть он в определенном смысле и являлся королевским посланцем.

Но посреди всего этого хаоса, в местах, где Этан постоянно опасался за свою жизнь, Мади и два его юных отпрыска чувствовали себя счастливыми, как свиньи в мире, состоящем из грязи и навоза. По мере того как денежные запасы Этана убывали – а он уже давно научился делить пополам любую сумму, которую просил у него Мади, перед тем как начать торговлю со своим слугой и проводником, юные Парлиппа и Плекто взяли на себя обязанность наполнять семейные сундуки при помощи самых разнообразных краж и мошенничества, от кошельков до попрошайничества, – при этом они прикидывались калеками.

После того как парочка маленьких негодяев получила милостыню, а потом обокрала важного сановника в городе Разина, Этана и их отца схватили местные стражники и едва не повесили как преступников. Этану пришлось отдать существенную часть оставшихся у него денег, чтобы откупиться от местных властей. На самом деле, сомнительная семейка оставляла за собой след мелких преступлений по всему пути брата Этана, но события в Наббане приобрели скандальный характер. Однажды Этан вернулся в гостиницу и обнаружил, что дети прячут чью-то лошадь в его комнате, которая находилась на самом высоком, третьем этаже. Он так и не понял, как им удалось провести ее мимо владельца гостиницы, но Плип и Плек, как любовно называл их отец, не только отказались рассказать, где украли лошадь, но и сделали вид, что понятия не имеют, как она оказалась в его маленькой комнате.

Однако теперь он гораздо лучше понимал, что имел в виду лорд Тиамак, когда говорил, что мужчина развивается, когда видит мир. Тем не менее главным чувством, которое испытывал Этан, наблюдая за приближающимся Пердруином и огромной центральной горой, была тоска по дому.

Ну а изнеможение следовало сразу за ним.

Даже после стольких лет Этан видел следы огня, уничтожившего все вокруг дома, где когда-то жила Хранительница манускрипта леди Файера, в одном из кварталов густо населенного сетро рядом с доками, который местные жители называли Котелок. Большую часть домов давно отстроили, но от церкви, бывшей здесь самым высоким зданием, осталась лишь груда камней, наполовину засыпанная землей, хотя она все еще сохранила грубые очертания Святого Дерева. Частично выстояла лишь наполовину рухнувшая стена башни, где находился вход, однако на ней по-прежнему остались следы огня, несмотря на десятилетнюю работу дождей и ветров.

– Я был здесь ризничим, – сказал кто-то у него за спиной на превосходном вестерлинге. – Мы передавали друг другу ведра с водой из порта, но так и не сумели остановить пламя.

Этан повернулся и увидел пожилого согбенного мужчину, глаза которого сохранили зоркость, а выражение лица позволяло предположить, что с головой у него все в порядке, и у Этана сразу появилась надежда. Он уже говорил со многими местными жителями, но никто из них не узнал имени Файеры и не вспомнил о визите принца Джошуа.

– Вы здесь жили? – спросил Этан.

– Каким бы ризничим я был, если бы жил в другом месте? В те дни мы жили и умирали, продолжая служить одной церкви. – Он покачал головой и задумчиво потер кончик солидного носа. – Не так, как сейчас, когда люди бродят, как нищие, пытаясь отыскать место получше, неизменно завидуя тем, кто получает больше.

Этан кивнул, не столько соглашаясь, сколько стараясь подбодрить старика, чтобы он продолжал говорить.

– А как здесь все было до пожара? – спросил Этан.

Достойный сын церкви оглядел его с головы до ног, отметил монашеское одеяние, старое и грязное, явно после долгого путешествия.

– Как и большинство других мест, я полагаю. Полное грешников и глупцов. Если бы не Мать Церковь, Господь сжег бы весь мир, как Он сжег эти дома. Как Он сжег нашу церковь. – Складывалось впечатление, что старик так до конца и не простил Бога.

– А вы помните женщину, которая здесь жила? Ее звали Файера – леди Файера.

Мужчина вздрогнул и отступил на шаг.

– Ведьма? – Он сотворил Знак Дерева, и на мгновение Этану показалось, что он сейчас сбежит.

– Значит, ее так называли?

– А как еще ее могли называть? – Казалось, любопытство мешалось в старике с тревогой, и в результате он раскачивался, точно деревце на ветру. – Огромный дом, полный языческих книг, странные гости, которые приходили к ней в любые часы дня и ночи – и даже в святые дни, когда им следовало стоять на коленях и молиться! – Он снова сотворил Знак Дерева. – Вы ведь божий человек, не так ли, сэр? Из какого-то странствующего ордена, делаете добрую работу. Или вы из тех, кто когда-то носил сутану, но отказался от своего сана? Почему вы спрашиваете о такой женщине, быть может, вы ее даже знали?

– Назовите мне ваше имя, сэр, ради любви Усириса и Его Святого Отца, а я назову вам свое и отвечу на ваши вопросы.

Старик нахмурился, его явно раздирали противоречивые чувства.

– Бардо. Бардо из церкви Святого Кузимо, как меня называли когда-то, – наконец ответил он. – Многие зовут так и сейчас, хотя церковь погибла много лет назад.

– Пусть Бог дарует вам долгую здоровую жизнь, добрый Бардо. Я брат Этан, и я открою вам секрет.

Этан вспомнил, что ему однажды сказал Тиамак, когда говорил о рыбе, которую нужно поймать, чем в детстве и юности регулярно занимался вранн.

«Когда рыба начинает клевать, ты должен замереть, – сказал Тиамак Этану. – Это время, когда любое резкое движение может ее спугнуть, и больше она уже не попадется на твой крючок».

Этан осторожно достал из сутаны письмо. Он носил его так долго, что оно совсем не походило на свиток, а больше напоминало мясо, которое тритинги возят между седлом и спиной лошади. Ему пришлось разворачивать его очень осторожно, чтобы не порвать, – пергамент сплющился, и процесс стал очень непростым. Закончив, Этан поднес его к носу мужчины.

– Вы можете его прочитать?

– Я… мои глаза уже не так хороши, как прежде, – ответил Бардо. – К тому же я никогда много не читал, – вызывающе добавил он.

– Но вы ведь видите печать, верно? Это королевская печать Верховного Престола Эркинланда. Король и королева послали меня, чтобы найти Файеру, если она еще жива, и задать ей несколько вопросов. И я уверяю вас, что у меня самые праведные намерения.

Старик нахмурился, наклонился поближе к пергаменту, но лишь повинуясь рефлексу, а потом поднял взгляд.

– И что вы хотите знать, брат Этан? – наконец спросил бывший ризничий. – Что вам может сказать старый Бардо? Да, я знавал ведьму в те дни – или леди, если вам так больше нравится.

Этан обратил внимание на тонкие запястья старика, небритые щеки и рваный плащ, который он надел в такой жаркий день, вероятно, чтобы скрыть еще более старую одежду под ним.

– Я отвечу вам, сэр, но сегодня я шел все утро и ужасно проголодался. Есть ли здесь поблизости место, где мы могли бы перекусить – и выпить по чаше эля?

Бардо колебался.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если я потрачу немного денег Верховного Престола ради вашего комфорта? – спросил Этан.

Бардо облизнул губы.

– По правде сказать, здесь есть таверна у подножия холма, куда я иногда захожу. У хозяина всегда найдется несколько жирных перепелов на вертеле. – Он вытер губы тыльной стороной ладони. – И эль… он там весьма хорош.

В тот день, много лет назад, Джеса и один из ее старших братьев стояли у входа в пещеру, прорытую в скалистой горе – и то и другое, большая редкость в равнинном болотистом Вранне. Тогда она была маленькой и пошла за Хото, не зная, что он хотел ей показать, или почему скрыл от остальных их поход. Но когда они остановились около темной дыры в земле и Джеса посмотрела на серое небо, жаркое и влажное, которое нависало над деревьями, ей стало страшно, и Хото крепко схватил ее за руку, чтобы она не убежала. Вход в пещеру был похож на большой рот, точно пасть одного из многочисленных огромных кокиндрилов, обитавших во Вранне, и она представила, что вот сейчас он ее проглотит. Она начала вырываться, но Хото лишь сильнее сжал руку.

– Не будь дурой, – сказал он сестре. – Я просто хочу кое-что тебе показать. А теперь смотри. – Одной рукой он продолжал крепко сжимать ее запястье, а другой поднял камень, скатившийся со склона холма, и швырнул его в зияющую темноту.

Через мгновение Джеса услышала шуршание крыльев и пронзительный визг множества маленьких существ, которых было столько, что на несколько долгих мгновений они закрыли собой свет. Крылья задевали ее волосы, лицо и плечи, Джеса не понимала, что происходит, только видела, что мир вокруг погрузился во мрак и взорвался, развалившись на верещащие осколки. Она попыталась упасть на землю, но брат ее удержал, и только после того, как штормовая туча рассеялась, она поняла, что кричит от ужаса.

Хото хлопнул ее по макушке и выпустил руку.

– Прекрати орать! Тебя мама услышит!

Но Джеса не могла остановиться, и тогда он ударил ее еще раз. Наконец, рассерженный и пристыженный, Хото поднял сестру на руки – ее крики постепенно превратились во всхлипывания – и понес в дом. Хото не мог скрыть ее ужас, и мать страшно на него рассердилась, а он повторял снова и снова: «Но я хотел показать ей, где живут летучие мыши!»

Именно так Джеса воспринимала Санцеллан Маистревис в этот жуткий момент, когда повсюду бегали люди, кричали, что герцог исчез, кто-то его похитил или убил. И все, что Джеса могла сделать, не начать кричать, как в тот день, много лет назад. Только ребенок у нее на руках помог ей сохранить голову на плечах, и она прижимала к себе маленькую Серасину, точно амулет, но сердце Джесы билось так быстро, что у нее начала кружиться голова.

– Как такое может быть? – снова спросила герцогиня Кантия. Она рыдала, ее лицо было влажным и красным, но она резко отмахивалась от своих дам, когда они пытались вытереть ее слезы. – Где мой муж? Сотня стражников и никто его не видел? Что за безумие?

Джеса сидела на корточках в углу комнаты и укачивала Серасину, которую держала на руках. Кормилица попыталась накормить девочку, но даже ребенок почувствовал неправильность происходящего, девочка слышала тревожные крики и топот ног и отказывалась от груди. Джеса прижимала маленькую, гладкую как шелк головку к себе и тихонько напевала мелодию и обрывки слов, которые пели ей в детстве, когда она была напугана.

 
Ветры штормовые дуют, дуют, дуют,
Но наш дом прочен, прочен, прочен.
Дождь падает на землю, на землю, на землю,
Но наша крыша высока, высока, высока…
 

Вошла королева Мириамель и села рядом с Кантией. Она почти ничего не говорила, чтобы успокоить герцогиню, но взяла ее за руку. Как всегда, Джеса восхитилась спокойной силой королевы. Лицо не выдавало ее чувств, лишь легкая гримаса говорила про неудовольствие, когда начинала кричать или плакать одна из горничных.

– Хватит, – сказала королева служанке, бесполезной болтливой идиотке, которая, как часто думала Джеса, и часа не прожила бы во Вранне, а сразу забрела бы в гнездо ганта или пасть кокиндрила. – Герцогиня нуждается в твоей помощи, а не в рыданиях. – Она посмотрела на Джесу и ребенка, потом снова перевела взгляд на служанку. – Где юный Бласис?

Лицо горничной потеряло форму от страха и превратилось в ложку пасты болотного ямса.

– Он… он со своим наставником, – сказала она, подыскивая нужные слова. – Это день… сегодня день занятий. Он их ненавидит, но герцог настаивает… – При мысли о герцоге ее рот перекосился, словно она снова собралась заплакать.

– Тогда найди и приведи его сюда, – сказала королева, и ее слова прозвучали твердо и звонко, как молоточек ювелира. – И его наставника. Они могут продолжать уроки здесь.

Горничная сделала неуклюжий реверанс и бросилась к двери.

– А ты иди с ней, – велела королева другой горничной, которая хотя бы не кричала и не плакала. – Найдите наследника герцога и приведите его сюда.

– Но что могло произойти? – снова спросила Кантия. Одна из ее дам принесла чашу вина, и герцогиня не глядя ее взяла и выпила до дна. – Где может быть Салюсер?

– Его найдут, – сказала королева Мириамель. – Ты увидишь. Но помни, ты герцогиня – сердце Наббана. Неужели ты хочешь, чтобы враги герцога сказали, что ты развалилась на кусочки при первых признаках неприятностей?

– Первых признаках! – От гнева и ярости голос Кантии дрогнул, и на мгновение Джеса испугалась, что она ударит королеву. – Первых признаках? В течение последних месяцев не было ничего другого, кроме неприятностей! Это все Друсис, проклятый, подлый предатель, который мутит воду! И ядовитый змей, граф Далло… – Голос Кантии стал пронзительным, и все в комнате посмотрели на нее. Она наконец поняла, что привлекла всеобщее внимание, и замолчала, тяжело дыша. – А теперь они забрали моего мужа!.. – И вновь из ее глаз брызнули слезы и покатились по щекам.

В этот момент дверь комнаты отдыха распахнулась, и графиня Алурея, жена графа Риллиана, влетела в комнату в сопровождении смущенных стражников, которые явно не понимали, следовало ли ее впускать. Когда Джеса взглянула на смертельно бледное лицо и широко раскрытые, как у филина, глаза Алуреи, внутри у нее все сжалось от страха, такого сильного, что она едва не уронила ребенка.

– Да спасет нас добрый Усирис! – воскликнула графиня, которая качалась так, словно стояла на палубе корабля в бушующем море. – Он мертв! Его нашли в часовне! О, клянусь Леди и ребенком в ее святом чреве, ему перерезали горло. Они убьют нас всех!

– Да спасет меня Господь! – Кантия снова заплакала. – Салюсер! – Герцогиня вскочила на ноги, ее лицо стало еще более бледным, чем у Алуреи, и она рухнула на пол.

Королева держала ее за руку, но не смогла помочь устоять на ногах.

– Герцогиня упала в обморок, – сказала королева, и, хотя ее голос оставался ровным, Джеса подумала, что она видит страх на лице Мириамель. – Кто-нибудь, принесите нюхательную соль. – Она повернулась к графине, словно призрак из пьесы, стоявшей возле двери. – Прекратите кричать, как торговка рыбой, графиня. Что произошло? Кто мертв? Речь о герцоге?

Несколько долгих мгновений Алурея смотрела на нее так, словно королева говорила на неизвестном ей языке. Затем, в тот самый момент, когда она открыла рот, чтобы ответить, из коридора донеслись крики и звон оружия. Не думая, Джеса схватила Серасину, опустилась на пол, чтобы спрятаться за деревянным сундуком, но не успела до него добраться, когда услышала знакомый голос:

– Великий ад, что здесь происходит? Неужели никто не заметил, что я исчез? Что за глупцы мне служат?

Герцог Салюсер стоял в дверях, окруженный стражниками.

– Кантия! – с тревогой вскричал он, увидев жену. – Что с ней? Что за безумие тут творится?

– С ней все в порядке, – ответила королева. – Просто она упала в обморок. Я рада, что с вами все хорошо, герцог. Но сейчас, я думаю, нам нужно выслушать графиню Алурею.

Казалось, графиня не заметила появления герцога, хотя он стоял у нее за спиной, она по-прежнему была бледной, и у нее отчаянно дрожали руки.

– Друсис, – сказала она. – Граф Друсис. Он… о, клянусь Деревом, я не могу произнести это вслух!..

– Говорите же! – рявкнул Салюсер.

Пораженная графиня обернулась.

– О, милорд! Милорд! Ваш брат… он мертв!

– Мертв? Этого не может быть. – Салюсер посмотрел на своих солдат, словно один из них мог помочь ему решить эту загадку. – Что значит – мертв?

– В часовне, в особняке Далло. Его там нашли. Вашего брата ударили клинком и перерезали ему горло – весь двор об этом говорит. – Она подняла руки, словно пытаясь защитить себя. – Буревестники пронесли его тело по городу, а потом подожгли доки. Они нападают на всех, кто носит знак Короля-Рыбака – многие уже мертвы. О, Господь всемогущий, ты наказываешь нас, наказываешь!..

– Вы сообщили нам вашу новость, графиня, – сказала королева, и ее голос был мрачным, как сама Судьба. – Благодарю вас. А теперь самое время вам немного помолчать.

– Но как такое могло случиться? – спросил Салюсер, и Джеса подумала, что он искренне удивлен. – Как это произошло?

– Вы задали не тот вопрос, – сказала Мириамель, поднимаясь со стула. – Сейчас мы должны решить, как нам подготовиться.

– Подготовиться?..

Королева Мириамель взяла нюхательную соль у вернувшейся в комнату горничной, расправила широкие юбки, присела рядом с герцогиней и поднесла флакон к носу герцогини, та закашлялась, застонала, и ее веки затрепетали.

– Да, герцог, – сказала королева, помогая Кантии сесть. – Приготовиться к приближающейся буре. В противном случае она унесет нас за собой.