Она вспомнила, как вылила на Аню весь свой гнев из-за ухода Тимура, и после этого у той начались неприятности. Вспомнила, как никому из сверстников не давала себя обижать. Как была готова бороться за то, что ей было дорого – мужа и их семью.
Сейчас отношения с Тимуром дали трещину, но у неё была дочь, её маленькая семья. И девочка ждала её сейчас в тёмном лесу рядом с незнакомым человеком. Каково ей там будет одной, если Алёна не вернётся?
Подумав об этом и собрав оставшиеся силы, которых будто прибавилось от поднимающейся злости, она ощутила себя прежнюю и повернулась назад. Что-то неуловимое, невидимое глазу шевельнулось, скользнуло между деревьями.
Алёна перевела взгляд внутрь себя, нашла ту энергию, что когда-то позволила ей победить Аню, и начала выдыхать её, распространять вокруг себя. Она ощущала это как мощный поток, выливающийся наружу и сметающий всё вокруг.
Девушка изо всех сил наполняла его своим желанием освободиться от преследователя, вспоминала солнечный свет, что рассеивает тьму, и хоть до рассвета было ещё далеко, но Алёна пронизывала окружающих лес лучами, память о которых хранилась в её сердце.
– Я сильнее тебя, – сказала Алёна, сама не зная, с кем разговаривает. – И я тебе не сдамся. Уходи, откуда пришёл.
Если бы кто-то услышал её, то подумал, что она сошла с ума. Но в лесу никого из людей не было. И даже чужеродное присутствие стало ослабевать.
Сохраняя в себе ощущение разливающегося вокруг потока, идущего изнутри, она пошла дальше. Взгляд, буравящий ей спину столько времени до этого, ослаб и отдалился.
Пройдя ещё немного вперёд, Алёна убедилась, что идёт в верном направлении, так как лес становился всё более болотистым: таким она его и помнила в направлении лесной деревни.
Алёна наконец смогла выйти на нужную ей тропинку, и идти стало легче.
Сумка с книгами продолжала оттягивать руки. Ветки кустарников цеплялись за неё, словно пытаясь вырвать. Но девушка уже не обращала на это внимания. Ощущение потустороннего взгляда то появлялось, то пропадало.
Вдруг впереди послышался хруст веток. Алёна заметила среди тёмного леса луч света между деревьями.
– Ау! Алёна, дочка! – услышала она отдалённый крик отца.
Услышать голос человека, который шёл именно за ней, беспокоился и хотел помочь, было очень важно для неё. Из глаз непроизвольно потекли слёзы. С сердца упала тяжесть, и Алёна разрыдалась – от пережитого ужаса, от перенапряжения и невозможной усталости, что навалилась с новой силой.
Она всхлипывала и безуспешно старалась заглушить рыдания.
– Я здесь! – попыталась крикнуть девушка, но из груди вырвался только хрип.
Отец же быстро приближался, луч его фонаря скользил всё ближе, а звук шагов по сырой земле был явнее. Наконец он оказался рядом с Алёной.
– Дочка, – проговорил он, обнимая промокшую фигуру, которая стояла, прижавшись спиной к стволу дерева: сил стоять самой уже не осталось. – Ты как здесь? Я несколько раз ходил встречать тебя с другой стороны, всех наших проводил, а тебя нет. А потом понял, что ты могла здесь пойти. Только вышел, услышал невозможный крик, аж сердце в пятки ушло. Спешил к тебе, как только мог.
– Где Танюшка? – спросила девушка.
– Она с Евдокией, – ответил отец, – не волнуйся, с ней всё в порядке. Пойдём домой, – добавил он, беря из рук Алёны сумку с вещами.
– Пойдём,– тихо сказала она, опираясь на руку мужчины.
Где-то позади неё раздался то ли шорох, то ли вздох разочарования. После этого ощущение пронизывающего спину взгляда пропало.
До дома отца дошли быстро. Алёна опиралась на руку Степана и пыталась успокоиться.
Подходя к избе, она заметила, что в окнах нет света. Подумав о том, как же Танюша одна в такой темноте, девушка испуганно посмотрела на отца.
– Не переживай, – ответил он, поняв, о чём встревожилась дочь, – девочку Евдокия к себе забрала, ей по хозяйству хлопотать надо, а не по чужим домам рассиживаться. Но у неё интересно, уверен, Танюшке понравится. Ты домой иди, грейся, а я за внучкой схожу.
Алёна покачала головой.
– Я пойду с тобой, – сказала она.
Они прошли несколько домов и остановились перед красивым резным крыльцом. Девушка с удивлением рассматривала в свете фонаря ажурные узоры из дерева.
– Муж у Евдокии был мастером по резке. Какую красоту делал – с руками отрывали. А вот себе немногое успел сделать: всё на заводе трудился да на заказ мастерил,– сказал Степан
Они с дочерью поднялись по ступеням и постучались в дом. Дверь быстро отворилась, и навстречу Алёне выбежала Танюшка. Она прижалась к ногам матери и не хотела её отпускать.
За спиной девочки появилась Евдокия. Она улыбнулась гостям и пригласила войти.
– Спасибо вам за приглашение и что присмотрели за Танюшей, – ответила Алёна, – но я очень устала, мы пойдём домой.
Женщина подозрительно взглянула на неё. Потом покачала головой.
– Не бережёшь ты себя, – грустно проговорила она.
– Ещё как берегу, – попыталась пошутить та в ответ, – сегодня получила документы об увольнении и взяла академический отпуск.
– А зачем к Тимуру пошла? – спросила Евдокия.
– Так я книги хотела забрать, – ответила девушка.
– Книги? – нахмурилась собеседница. – Ты же говорила, что по одной книге работала?
– Тимура я возвращала по одной, но в сундуке и вторая лежала. Я её не читала, но подумала, что обе надо уничтожить, – сказала Алёна.
– Они в сумке? – спросила женщина, будто прислушиваясь к чему-то.
– Да.
– Ты спокойно дошла до нашей деревни? – уточнила она, всматриваясь в Алёну.
– Не очень, – уклончиво ответила та, не желая возвращаться в лесной кошмар.
– Такие книги – это не просто страницы в переплёте, они многое в себе таят, – продолжала Евдокия, – на них могут быть наложены охранные заговоры, и даже бывают привязанные к ним сущности. Воспользоваться такими книгами могут только посвящённые. Передав свой дар, бабка Тимура открыла тебе доступ к колдовству, но, видимо, не передала ключей от хранителей своих книг.
– Хранителей? – удивилась Алёна.
– Их можно называть по-разному. Но они стерегут книгу от чужих рук и связаны с ней.
– Мне казалось, что в лесу за мной кто-то шёл, – проговорила девушка, содрогнувшись, и спросила: – Он хотел книгу? А что будет, если её уничтожить?
– Если правильно всё сделать, то хранители уйдут вместе с ней. И действия, что пришли в этот мир с помощью записанного там колдовства, потеряют часть своей силы. Но если что-то пойдёт не так – случиться может всякое, – ответила Евдокия.
Она внимательно посмотрела на сумку и попросила разрешения открыть. Алёна кивнула. Женщина развернула вещи и поморщилась.
– Тяжёлое на них бремя, – сказала она.
А Танюшка в это время увидела в сумке свою любимую куклу и протянула ручки, чтобы взять игрушку.
– Это твоё? – спросила Евдокия.
Девочка кивнула.
– Смотри, у неё всё платье запачкалось, – сказала женщина, указывая на подол кукольной одежды, – давай я постираю, в ароматных травах вымочу и после этого отдам тебе, согласна?
Танюша вопросительно посмотрела на маму. Алёна понимала, что дочка хочет забрать куклу прямо сейчас, но ей не хотелось давать ребёнку в руки то, что только что соприкасалось с тёмными книгами.
– Я тебе одну из своих куколок отдам, – продолжала Евдокия, показывая на полку у печки. – Тебе ведь они понравились.
Все присутствующие перевели взгляд в том направлении, куда показывала хозяйка. На полке сидели и стояли разные куколки-мотанки, созданные из лоскутов ткани и лыка.
Алёна залюбовалась прелестными куколками, которые были одна краше другой. А Танюша сразу же согласилась на предложение Евдокии.
Девочка подошла к полке и указала на куколку с большой красной косой.
– Это Веснянка, – объяснила хозяйка, – кукла, призывающая весну и дающая надежду и исцеление.
Она взяла свою поделку с полки, что-то пошептала над ней и отдала Танюшке.
– Играй с удовольствием, эта куколка тебе здоровья прибавит, – сказала она.
– А мне такую можно? – спросила Алёна, которая была вынуждена опуститься на стул, потому что ноги её совсем не держали.
– Тебе она пока бессмысленна, – ответила Евдокия, – с тебя сначала дурное снять надо, а потом благом наполнять. А ребёнок иначе устроен, жизнь в нём так сильна, что он дурное сам перемолоть может.
– На Танюшке дурное есть? – с тревогой спросила Алёна.
– Не такое, как ты подумала, – ответила женщина, – но мы это потом обсудим.
Пришедшие распрощались с хозяйкой и пошли домой.
Ночью девочка прижималась к матери и просила больше никогда не покидать её.
– Тебе было плохо с дедушкой и тётей Евдокией? – спрашивала Алёна.
– Нет, мне было страшно за тебя, – ответила дочка.
На следующий день Алёне нездоровилось. Она лежала в постели и не могла встать. Сказались усталость последних дней и переохлаждение. Но она была так счастлива, что ей никуда не нужно идти, что впервые за пять лет она может спокойно полежать, не беспокоясь за дочь, учёбу или работу.
За Танюшкой вновь пришла Евдокия, так как Степан уехал на смену. Девочка сначала не хотела уходить от матери, но местная женщина уговорила её, пообещав сделать вместе с девочкой несколько куколок-мотанок.
Это предложение ребёнку очень понравилось, и, поцеловав маму, Танюшка подошла к Евдокии.
Та, в свою очередь, поставила перед Алёной кувшин с водой и миску с едой.
– Пей, сколько сможешь, это вода заговорённая, начинаю готовить тебя к очищению. Начнём тебя из ямы вытаскивать, как Луна на убыль пойдёт, – сказала она.
Девушка благодарно кивнула. Лёжа на не самой мягкой кровати при тусклом свете лампы, она чувствовала себя лучше, чем в богатом доме свекрови или с Тимуром в последнее время. Потому что сейчас рядом были люди, которые заботились о ней, и рядом с ними она ощущала себя в безопасности.
Глава 21. Новая жизнь.
Жить в лесной деревне Алёне нравилось. Было непривычно спокойно и легко. Будто все проблемы остались за границей леса. Там, снаружи, бурлила жизнь, люди ссорились и мирились, ездили на работу, ругали власть и друг друга, а здесь всего этого не было.
Жизнь в лесных домиках текла размеренно. Жители были спокойны и дружелюбны. Да и какие могут быть разлады, если все придерживались одинаковых взглядов и нуждались друг в друге.
Девушка начинала понимать, почему здешние жители не хотят общаться с деревенскими и вообще живут замкнуто. Потому что им на самом деле хорошо, и всего хватает.
Лёжа в доме отца, Алёна радовалась, что наконец может расслабиться и не быть постоянно готовой к нападению. Только сейчас она прочувствовала, как тяжело ей было среди тех, кто осуждал её и постоянно искал причины, чтобы придраться или посплетничать.
Танюшка теперь целыми днями пропадала у Евдокии. Сначала это было вынужденно, так как Алёна плохо себя чувствовала, много лежала и не могла встать. Сказались переохлаждение в лесу и нервное напряжение последнего времени.
Каждый день девочка возвращалась от Евдокии с новой куколкой и играла с ней в разные игры – с участием домовых, леших, русалок. Алёна понимала, что все эти сказки дочке рассказывает ведунья, но не противилась. Танюшка была счастлива и начинала больше говорить, а не молчала, как в последнее время.
Но и свою старую куклу, которую ей подарил отец, девочка не забывала. Евдокия постирала для неё кукольную одежду, они вместе искупали пупса, и Танюша вновь начала спать вместе с любимой игрушкой. Ведунье это не нравилось, но пока она ничего не делала.
Когда Луна пошла на убыль, Евдокия попросила Степана заняться внучкой и забрала Алёну к себе в дом на пару дней. Танюша в этот момент очень внимательно посмотрела на маму и сказала:
– Я люблю тебя, мамочка, поправляйся! – и в этих словах было столько заботы и какого-то глубинного понимания, что у Алёны на глаза навернулись слезы.
Она обняла дочь и пообещала поскорее выздороветь.
– Возьми с собой книги да старайся не прикасаться к ним лишний раз, – сказала Евдокия Алёне.
Девушка пошла в сарай, куда положила книги, когда пришла жить к отцу. Взяла сумку за ручки и вновь почувствовала холодок, пробегающий по спине.
Они с Евдокией зашли в дом ведуньи, Алёну продолжала бить небольшая дрожь. Она чувствовала, что сейчас будет решаться многое в её жизни.
Предложив гостье сесть, хозяйка не спешила. Она разобрала стол, всю пищу поставила в кухонный шкаф. На удивлённый взгляд Алёна ответила, что нехорошо, когда еда стоит на виду во время проведения ритуалов.
– Пища всё впитывает, – сказала она, – поэтому, когда гадаешь или обряды проводишь – всё со стола убирай и в шкафчик ставь. Особенно хлеб и воду.
Алёна кивнула. Она хотела сказать, что больше никогда в жизни не будет заниматься колдовством, но промолчала, боясь обидеть женщину. Ведь помогать ей она собиралась именно таким образом.
Евдокия застелила стол белым ажурным платом, достала мешочек с деревянными дощечками и, раскинув их, сказала, что они могут приступать к очищению.
– Дают тебе шанс, – сказала она.
Кто даёт – Алёна спрашивать не стала. Она давно поняла, что в некоторых случаях лучше молчать.
Потом Евдокия взяла чащу с водой, пошептала над ней какие-то слова, зажгла свечу и небольшую скрутку травы. После этого провела руками под огнём и только потом прикоснулась к книгам.
– Покажи, какой ритуал делала, – обратилась она к Алёне. – Только сама к страницам не прикасайся, говори, куда мне листать.
Девушка подошла и начала всматриваться в слова. Ей казалось, что она хуже понимает почерк, которым были исписаны страницы, чем это было раньше. Евдокия листала вперёд, и наконец Алёна зацепилась взглядом за строки заговора, который произносила.
– Вот он, – сказала она, показывая на нужную страницу.
Ведунья начала вчитываться в строки и покачала головой.
– Глубоко ты залезла, Алёна, один из самых сильных взяла, как только допустили тебя до такой силы, – сказала она.
Девушка пожала плечами.
– Я была в отчаянии, ничего не получалось в жизни, мужа любила без памяти, думала, вернётся он – и заживём мы, как раньше. Ничего ради этого не жалела. А оно вон как вышло… – сказала она.
– По-старому никогда не бывает, каждый день новый, – проговорила Евдокия. – К нехорошим силам ты взывала, кладбищенская магия – одна из самых тёмных, и обратное действие у неё сильное. Если эти силы не получают обещанного, то могут отомстить.
Алёна вновь ощутила холодок, пробегающий по спине. Вспомнила, как ходила на кладбище, как искала вещи для откупа.
– Но я всё сделала, как там написано, – сказала она.
– Это ничего не значит. Одно дело, что написано, а другое – как получилось. А что именно ты просила? – уточнила она.
– Чтобы Тимур вернулся живым, и чтобы его обидчики были наказаны, – проговорила девушка.
– Вот он и вернулся, только хорошо ли тебе от его жизни? Не так надо было прощение составлять, – сказала Евдокия. – А обидчиков зачем наказать хотела? Твоё ли это дело?
– Обидно мне за мужа было, – ответила Алёна, начиная немного злиться на ведунью, – вы не знаете, какие картины мне по ночам виделись. Как его бьют, как больно телу, как стонет сердце от безвыходности… А когда вернулся, Тимур рассказывал, что в яме сидел и что удары на нём отрабатывали. Значит, верно мне всё снилось, – она замолчала, почувствовав ком в горле от жалости к мужу.
– У каждого своя судьба, – сказала Евдокия, – мне тоже жаль, что с твоим мужем такое произошло. Но ему так предначертано. И не нам судить, справедливо ли это.
Она помолчала.
– Если бы ты просто на возвращение ритуал сделала, то не так всё плохо было бы, – продолжала она. – Но ты решила стать судьёй и послать наказание обидчикам, чем взяла на себя то, что не надобно.
– Но я думала, что пока живы его обидчики, не видать Тимуру свободы, – оправдывалась Алёна.
– Его свобода закончилась, когда на него Аня приворот сделала, она его волю подавила, разрушение на вас обоих навела, – был ответ.
– Чтоб ей пусто было, – ответила Алёна, невольно взглянув на небо.
– Ей и так отольётся: из этой жизни молодой ушла, что в следующей будет – неизвестно. А вот тебе ещё жить и жить было положено, – сказала Евдокия.
– А что же делать? – спросила девушка.
– Всё, что сможем, на место поставим, с тебя груз снимем. А там как пойдёт: я ведь не всемогущая, только попробовать могу, а что дальше будет – это там решат, – она тоже посмотрела на небо, – мне неведомо.
– Тимуру будет хуже? – с дрожью спросила Алёна.
Несмотря на все его поступки, она не желала мужу зла, особенно вспомнив, через что он прошёл.
– Мы с тебя снимем тот груз, что ты по незнанию взяла, – сказала ведунья. – И почистим от худа, что прицепилось к тебе после взаимодействия с тёмными сущностями. Но как это скажется на окружающих – я не знаю. Больше всего опасаюсь за Танюшку: она совсем ма́лёнькая, а ребёнок в таком возрасте сильно с матерью связан. Она была в доме, когда ты ритуал делала?
– Кажется, да, – неуверенно ответила Алёна, – но она спала за ширмой.
– Ширма для сущностей ничего не значит, – покачала головой ведунья, – но я надеюсь, что не коснётся наша работа Танюшку. Не просто так я ей куколок защитных сделала. А вот что будет с Тимуром – сказать не могу.
– По-другому никак? – спросила девушка.
– Нет, – ответила Евдокия, – я и так не уверена, что справимся. Но давай начнём, у нас много работы.
Для начала Евдокия дала Алёне чашу с водой, а перед этим что-то нашептала на неё. Потом женщина взяла в руки дымящийся пучок трав и несколько раз обошла девушку против часовой стрелки. То же самое повторила с зажжённой свечой. Пламя коптило, трещало, колыхалось в разные стороны, хотя в комнате не было ни дуновения.
Встав за спину Алёны, ведунья начала произносить заговор: слова складывались в причудливые рифмы, но, кроме окончаний, девушка ничего не могла разобрать. С самого начала проведения ритуала у неё начали ныть ноги, и очень ломило спину.
Книги лежали на столе. Рядом с ними был нож ручной работы. Алёна никогда таких не видела: с лезвием, напоминающим кинжал из учебника истории, и рукояткой в изящной резьбе.
– За один раз мы не управимся, – сказала Евдокия, – глубоко в тебя хворь проникла. Не хватит у тебя пока силы с книгами бороться.
– У меня? – спросила удивлённо Алёна. – Я думала, вы их уничтожите, мне ведь даже прикасаться к ним тяжело.
– Не могу я сама сделать, – ответила ведунья, – книги эти на родовую силу завязаны. А ты хоть и не прямая, но наследница бабки Тимура, поскольку она тебе дар перед своей смертью передала. Да и по крови вы родня, хоть и дальняя.
– Как это? Мы же с Тимуром женаты, не могу я ему роднёй быть! – воскликнула Алёна.
– А что в этом удивительного? Она ведь когда-то с нами в лесу жила, твоему отцу двоюродной тёткой приходилась. Родство-то дальнее, но кровь родная: хоть капля попала, и уже связаны люди. Если бы ты ей совсем чужой была, то не смогла бы её книгами воспользоваться, а тем более результат получить, – ответила Евдокия.
Девушка загрустила.
– Сильно я повязана, смогу ли распутаться? – спросила она.
– Это от тебя зависит, – сказала женщина, – захочешь дочь вырастить да сама пожить – и не с таким справишься. Отец то у тебя немолод, на кого Танюшку оставишь, если сгинешь? У нас здесь никого молодого нет, чтобы вырастить её могли, да и счастливая ли жизнь без родной матери?
Эти слова всколыхнули в Алёне жажду бороться, несмотря на трудности.
А Евдокия протянула ей ещё чашу травяного настоя.
– Тебе не только душу, но и тело чистить надо. Разлилась по твоей крови хворь, вывести ей надобно. Я тебе две недели заговорённую воду, на специальных травах настоянную, давала, она твой организм к чистке подготовила, а теперь выводить всё чужеродное надо, – продолжала ведунья, – сразу предупреждаю: нелегко будет. Поэтому и просила тебя работу оставить, ближайшее время вряд ли в силе будешь. Но другого пути я не знаю.
Алёна смело взяла протянутую чашу.
Настой был горький и обжигающий. Весь рот от него сводило будто судорогой. Но девушка пила и чувствовала, как по всему телу разливается огонь.
– Как ты себя ощущаешь? – спросила Евдокия, с беспокойством посматривая на гостью.
– Будто жгут меня изнутри, всё тело горит, – ответила Алёна.
– Так и должно быть, нам надо хворь твою победить, – сказала ведунья.
Вдруг у девушки закружилась голова, и она припала к столу.
– На сегодня хватит, – сказала Евдокия, – будешь сутки настой пить да не стесняйся в нужник бегать, а завтра продолжим.
Следующие сутки Алёна помнила плохо. Ощущение жара при холодных кожных покровах было необычно. Руки и ноги были снаружи ледяные, а внутри всё горело и пекло. Очень скоро началось кручение в животе, ногах, голове. Она и не заметила, как прошла ночь. Утром стало легче, но Евдокия принесла ещё отвара. И всё началось по новой.
К вечеру Алёна могла только лежать. Измученный чисткой организм не имел сил даже сползти вниз. Ведунья внимательно посмотрела на неё и сказала, что продолжат они через три дня.
– Луна у нас ещё две недели убывать будет, успеем, а вот загубить тебя не хочется.
Следующие три дня Алёна покорно пила настойку, которая надо заметить, с каждым разом жгла и крутила всё меньше. Танюшу за это время она не видела. Евдокия ходила к Степану, проверяла, всё ли у них в порядке, относила еду. Ведь что может приготовить ребёнку старый холостяк? Только пельмени с макаронами, а ребёнку нормальная еда нужна. Но к Алёне дочь не пускала.
– Нечего ей от тебя дурное брать, пусть всё в землю уходит. Я сама подальше ночую, чтобы не подхватить лишнего. Но я с амулетами защитными, да и знаю что делать, если тёмные полезут. А Танюшка ребёнок – ею нельзя рисковать, – говорила женщина.
Тут Алёна вспомнила про красный браслет, что раньше был на её руке.
– А для меня браслет будет? – спросила она.
Евдокия помолчала.
– Браслет, девочка, это не просто нитки красные, вместе сплетённые, он особым образом делается: в дни определённые, со словами-заговорами, сила в него оберёжная закладывается. Не просто так его сотворить, чтобы он пользу нёс, – сказала ведунья, – для тебя браслет мать Степана плела, силой она обладала, всё своё материнское благословение в него заложила, а ты его не сберегла.
Алёна склонила голову.
– Но в этом и вина Степана есть: он тебе браслет на руку повязал, но ничего про него не рассказал. Откуда тебе знать, что ниточки значат? Говорила я твоему отцу: погоди, давай обучим девочку, а потом силу открывать будем. А он хотел тебя скорее под свою защиту взять. Да только поговорить побоялся, думал, что ты сама почувствуешь и придёшь. Мать его Видящей была, он был уверен, что и тебе её дар перейдёт, тогда сама всё поймёшь, своими глазами увидишь. Да не случилось так. А бабка Тимура тебе ещё и свою силу передала – она тебе ви́дение то и закрыла, ведь не могут в одном человеке две разные силы ужиться. И не дождались мы тебя, – закончила Евдокия.
– А она об этом знала? – спросила Алёна.
– Знала, да разве её это волновало? Бабке уйти спокойно хотелось, а с силой на тот свет не пускают, недаром старухи её передать стараются. Некоторые заранее себе ученика берут, а другие в последний момент родственнику или кровнику передают, – был ответ. – А браслет ты сама себе сделаешь, как поправишься. И дочери тоже: пока ей моих куколок хватит, а потом девочку под свою защиту возьмёшь. Нет ничего лучше материнской поддержки. Но хватит болтать, у нас с тобой дело не закончено. Вижу я, что лучше тебе. Почистилась кровушка, воспряло тело. Надо дальше иди.
С этими словами Евдокия обустроила небольшой алтарь на столе, налила в чашу воды, приготовила воск.
– Вы будете отливку делать? – догадалась Алёна. – Я тоже её делала. Но вы же сказали, что нехорошо это.
– Так я не с дурными мыслями, как ты на обидчиков мужа колдовала, а на болезнь твою отливать буду, чтобы вывести её из тебя, – ответила ведунья.
Потом опять овеяла Алёну дымом тлеющих трав, пошептала что-то над воском, растопила его и начала медленно лить в воду. Попадая на холодную поверхность воды, воск будто шипел, пузырился и наконец застыл в виде странной фигурки, лишь отдалённо напоминающей человеческое тело.
Внизу у неё были короткие, кривые ноги, в середине – торчащая в разные стороны шерсть, сверху – непропорционально большая голова, похожая на звериную.
Внимательно взглянув на отливку, которую Евдокия щипцами вытащила из воды, Алёна замерла. Ей показалось, что она это уже где-то видела.
– Что ты отшатнулась и побледнела? – спросила ведунья. – Знаком тебе этот образ?
– Мне кажется, да, – проговорила Алёна, пытаясь справиться с дрожью, – когда я жила в нашем с Тимуром доме, я порой замечала у печки тень его бабки. А с некоторых пор за её спиной появился ещё один силуэт. И он очень похож на то, что получилось из воска.
– Ах, девочка, – покачала головой Евдокия. – Нехорошие это вести. Сильные у нас противники. Но ничего, справимся. Твоя бабка по отцу тоже непростой была, не даст она тебя в обиду, как уж ты к нам пришла… Как же так получилось, что в тебе всё это пересеклось, – помолчав, добавила она. – Со всех сторон к тебе ниточки идут да в разные стороны тебя тянут.
Алёна пожала плечами. Она и сама не понимала, как попала в такой переплёт. Вроде росла обычным ребёнком, ничего особого не делала. А потом как закрутила жизнь, да полетела судьба под гору, что до сих пор остановится не может. Кажется, что всё с большой скоростью несётся вниз, а там уже и камни острые видны…
– Ты только о плохом не думай, – прервала её мысли Евдокия, которая внимательно смотрела на свою подопечную. – Мысль тоже свою силу имеет. Одна улетит, а другая останется да в жизнь обратится. Так что переставай грустить, былого не вернёшь. Я сейчас схожу отливки схороню, в землю да воду твою хворь сброшу. А потом продолжим.
Ведунья погасила алтарь, убрала свои магические предметы и ушла, а Алёна прилегла.
Мыслей не было. В голове была странная пустота. Это было непривычно после постоянно роящихся мыслей, устраивающих ссоры и жаркие дискуссии. Девушке даже порой казалось, что внутри неё живёт несколько разных людей, которые диаметрально отличаются друг от друга своими мнениями.
Один голос принадлежал её маме, им Алёна всегда ругала и корила себя. Точнее, голос сам звенел в её голове, сообщая, что она «безмозглая, безрукая, ни на что не годная девчонка». И так было каждый раз при её малейшем проступке.
Другие голоса отличались тревожностью и постоянным ожиданием худшего. Например, если кто-то опаздывал, то Алёна сразу думала, что с ним что-то случилось. Более простой вариант она не рассматривала.
Среди обвинителей порой прорезывался голос её защитника, но он был такой злой и агрессивный, что Алёна сама пугалась. Результатом его выступлений была разборка с Аней или ритуал на возвращение Тимура: так что помощь этого голоса тоже была сомнительна.
И вот сейчас они все молчали. Девушка с удивлением почувствовала свои личные стремления, а хотела она тишины и уединения, хотела что-то делать руками. В этом плане её очень интересовали самодельные куколки, которые творила Евдокия. За время своего пребывания в доме ведуньи Алёна скрутила пару куколок, почувствовав успокоение на душе. Будто вся тяжесть накручивалась на нитки и уходила из неё.
Посреди тишины, что стояла сейчас в комнате сплошной стеной, вдруг раздались громкие голоса. Девушка резко поднялась на постели, почувствовав головокружение и слабость. Звуки доносились с улицы. Там ругались двое мужчин. Алёна узнала голос своего мужа и Степана.
Она быстро накинула тулуп, засунула ноги в стоящие на выходе ва́лёнки, что Евдокия уже приготовила к зиме, и вышла из дома. Искать свою одежду не было времени.
Картина, открывшаяся её глазам во дворе, не радовала. Её отец и Тимур стояли друг напротив друга. Танюша прижималась к деду и с испугом смотрела на отца.
– Отдай мне ребёнка, – зло говорил он, обращаясь к Степану, – нечего ей с вами в лесу делать, её здесь волки съедят.
– Среди людей волков больше, – как можно спокойнее ответил пожилой мужчина.
– Мамочка! – крикнула Танюшка и кинулась к Алёне.
Остальные повернули к ней голову.
– Вот, значит, как ты у отца живёшь? – ухмыляясь, спросила Тимур, – а сама, значит, в чужой избе ошиваешься? Даже одеться не успела? С кем ты там была?
Мужчина решительно отодвинул со своей дороги Алёну и прошёл в дом. Внутри раздался звук падающей мебели, девушка хотела зайти следом и остановить мужа от разрушения дома Евдокии. Но её сковал такой страх, что она осталась стоять неподвижно.
По взгляду Тимура она поняла, что лекарства, прописанные врачом, он не принимал с момента её ухода, значит, около трёх недель. А запах, исходивший от него, говорил о том, что он ещё и пил всё это время.
Наконец муж вышел на порог.
– Никого не нашёл? – спросил подошедший Степан.
– Наверное, спрятался, – ответил Тимур, – но ничего, я ещё его найду.
– Кого ты искать собрался? – спросила Евдокия, подошедшая к ним за это время со стороны леса. – Это мой дом, и кто тебе разрешал в него входить? А коли мужа моего ищешь – так не здесь он, а меж сосен в земле давно лежит.
– Кто ты такая? – спросил мужчина.
– Я живу здесь, твою жену пытаюсь от смерти спасти, а ты мне дом разгромил, – сказала ведунья.
– Ещё и не так сделаю, если дочь мне не отдадите. А Алёна следом за ней прибежит. А то нечего при живом муже по лесам шляться! – ответил Тимур.
– Зачем тебе дочь? – спросила девушка. – Ты ведь к ней и не подходил раньше. Боится она тебя. Пока лечиться не начнёшь, даже не думай о нашем возвращении.
– Не хочешь по-хорошему, я тебя силой заберу, – ответил он. – Вот приду с мужиками и уведу. Они мне давно говорили, что тебя в узде держать надо, а не в город учиться пускать, тогда посмотрим, как ты запоёшь… А то меня вся деревня высмеивает, что жена бросила, в лес к безумцам убежала, – добавил он тише.
Потом зло взглянул на присутствующих и пошёл прочь.
Только когда деревья скрыли его фигуру, Алёна поняла, как дрожит сама и Танюшка вместе с ней.
– Кто тут ещё безумец… – сказала Алёна.
– Это он от бессилия, – ответила ведунья, глядя вслед ушедшему.
– Пойдём, посмотрим, что он там перевернул, – сказал ей Степан, – ты уж прости, что втянули тебя во всё это.
– Да что уж… – ответила женщина.
Они зашли в дом.
Комната была не так сильно разгромлена, как казалось по доносившимся снаружи звукам. Стол и пара табуреток были перевёрнуты, на полу лежала разбитая посуда. Степан начал поднимать мебель, а Алёна с Евдокией собирали осколки, Танюшку посадили на кровать, чтобы не порезалась.
Девушке было очень неудобно перед ведуньей, которая её приютила и взялась помочь со здоровьем.
«Я всем приношу несчастья, – думала Алёна, – когда уже вокруг меня будут мир и спокойствие?»
На неё вдруг навалилась усталость. Двухнедельная чистка поселила внутри опустошение, а проведённые после обряды и отливки забрали последние силы. Поэтому, собрав крупные осколки, девушка присела рядом с дочкой, тяжело дыша.