Русские музы. Истории любви великих художников и их русских муз

В 1990 году были опубликованы две строфы, не вошедшие в «Поэму без героя», над которой писательница трудилась с 1940 по 1962 год. Она вспоминает Париж и единственный раз упоминает Модильяни:

В синеватом Париж тумане, И наверно, опять Модильяни Незаметно бродит за мной. У него печальное свойство Даже в сон мой вносить расстройство И быть многих бедствий виной. Но он мне – своей Египтянке… Что играет старик на шарманке? А под ней весь парижский гул. Словно гул подземного моря, – Этот тоже довольно горя И стыда и лиха хлебнул^[4].

Удивительно, что многие искусствоведы долго сомневались в достоверности воспоминаний поэтессы и событиях, изложенных в эссе. В 1993 году в Венеции состоялась выставка рисунков Модильяни из частной коллекции. Среди прочих гостей выставку посетила итальянская лингвистка Августа Докукина-Бобель. Именно она, хорошо зная русскую литературу, впервые заметит сходство модели и русской поэтессы сразу на восьми листах, выставленных в Венеции. Ее догадки подтвердили и другие специалисты. Сопоставив даты создания и портретное сходство, можно было уверенно сказать, что это была Анна Ахматова.

Наконец-то спустя многие годы нашлись доказательства воспоминаний поэтессы. Около 80 лет эти рисунки пролежали в папке первого покровителя Модильяни, доктора Поля Александра, который покупал их у самого Модильяни за гроши. Наследники доктора, перебирая архив отца, нашли рисунки и решились показать их на выставке в первый раз, не зная о том, кем была модель.

Амедео Модильяни, рисунки без названия, 1911

Короткая связь художника и поэтессы, с самого начала казавшаяся невозможной, подарила Модильяни музу его египетского периода, а нам – огромное количество рисунков Ахматовой. Ее рисовали многие художники, но большинство из них изображали возвышенную поэтессу, и только Модильяни – чувственную женщину.

Амедео Модильяни, рисунки без названия, 1911

В рисунках Ахматовой в исполнении Модильяни в первую очередь бросается в глаза красота линий. Они лаконичны и точны. Художник не использует ни цвет, ни мелкие подробности фона или фигуры, чтобы не отвлекать зрителя от главного – красоты модели. Лицо модели изображено в профиль, а тело – в анфас. С одной стороны, это подчеркивает особенно красивый профиль поэтессы, а с другой, отсылает нас к традиционному изображению людей и божеств в Древнем Египте.

Художник смешивает собственное восприятие молодой девушки и впечатления, полученные им от совместного осмотра коллекции египетских артефактов в музеях Парижа. Будучи увлеченным в этот период египетской темой, Модильяни использует вдохновляющие его приемы для изображения своей музы. При этом он сохраняет более реалистичные пропорции модели, что делает рисунки не музейными экспонатами, а чувственными зарисовками реальной женщины.

Лидия Делекторская и Анри Матисс

Той, у которой нет крылышек, но которая их заслуживает. Мягкость и доброта. В знак уважения! ^[5]

Я с гордостью говорю своим друзьям, что в России находится одна из крупнейших коллекций работ Анри Матисса. Благодарить за это следует коллекционеров Сергея Щукина и Ивана Морозова, а также Лидию Делекторскую. Двое первых обладали внушительным капиталом и покупали картины художника как профессиональные коллекционеры и инвесторы. А вот третья в этом списке была бедной эмигранткой из маленького сибирского города, работавшей, чтобы оплатить жилье и еду. О том, как ей удалось передать в дар российским музеям более 300 рисунков, гравюр и книг, стоит поговорить подробнее.

Жизнь Лидии Делекторской началась совсем не сказочно. Она родилась в далеком Томске в 1910 году в семье врача. Небольшой деревянный дом, в котором жила семья, стоит до сих пор, и там все еще живут люди. В начале XX века здесь сдавали квартиры и отдельные дома сотрудникам Томского университета, а также медикам. Отец Лидии был лаборантом университета и врачом первой мужской гимназии.

В конце Гражданской войны в Сибири умирает мать, а следом – и отец девочки. Она остается круглой сиротой в 13 лет.

Сестра матери решилась эмигрировать в Китай, и Лиду решено взять с собой.

Стоит сказать, что в Шанхае было действительно много русских. Первая волна иммигрантов к тому времени уже открыла несколько русских школ, гимназий и даже реальное училище^[6], выходили газеты на русском языке. Русская диаспора смогла построить православную церковь на собственные средства. Впрочем, сбережения таяли быстро, а устроиться на достойную работу было затруднительно. Люди не имели необходимых документов, так как Советское правительство лишило гражданства всех политических беженцев. Кроме того, основным иностранным языком в Китае в то время был английский, а в России – немецкий и французский. Вчерашние врачи, инженеры, актеры и военные преподавали языки, музыку, устраивались на работу портными, парикмахерами и продавцами. Молодые русские девушки работали танцовщицами.

Неудивительно, что после окончания Лидией школы семья переехала в Париж в надежде устроить лучшую жизнь. Девушка поступила на медицинский факультет Сорбонны, но денег на обучение не хватало, поэтому ей пришлось прервать обучение и начать работать.

В 19 лет Лидия вышла замуж за русского эмигранта, однако брак оказался неудачным – молодой муж влезает в долги, выпивает и не работает. Все заботы ложатся на хрупкие плечи молодой девушки. Лидия работает танцовщицей, статисткой, натурщицей и моделью – профессии весьма непрестижные в то время.

Когда Лидия забеременела, муж поднял на нее руку. Из-за этого эпизода девушка потеряла ребенка и возможность стать матерью в будущем. После этого она решила расстаться с супругом.

Почти без денег, оставшись одна в чужом городе после разрыва с мужем, плохо говорящая по-французски 22-летняя Лидия Делекторская приехала в Ниццу, популярный у аристократии город на побережье, где селились состоятельные люди. В нем она надеялась найти спокойную работу и немного отдохнуть от кипевших в ее жизни страстей. На автобусной остановке Лидия заметила объявление о поиске ассистента для художника на срок около шести месяцев. Девушка решила, что временная работа лучше, чем ничего, тем более деньги были очень нужны.

Придя на встречу с будущим работодателем, Лидия, молчаливая и скромная молодая блондинка, произвела хорошее впечатление на всю семью художника. Жена Матисса была спокойна, потому что он всю жизнь предпочитал брюнеток, да и тем более ему уже было 63 года, так что никаких поводов для беспокойства, как казалось, не было.

Молчаливой Лидии пришлось быть из-за языкового барьера, так как ее французский был еще достаточно слаб, чтобы свободно вести беседу. Спокойствие тоже объясняется просто. В то время Матисс уже был знаменит и признан по всему миру, но Лидия об этом не знала. «До той поры я никогда сознательно не сталкивалась с живописью, – говорила она впоследствии. – И даже тот факт, что Анри Матисс – всемирно известный художник, в течение нескольких лет, в том числе и тех, что я провела рядом с ним, оставался для меня понятием совершенно абстрактным <…> Матисс это понимал, но отнюдь меня не порицал и не стремился „образовать“. Он ограничивался лишь тем, что подогревал мой интерес к собственной работе»^[7].

Прославленному Матиссу понадобилась ассистентка для выполнения важного заказа. Знаменитый «Танец», написанный для русского купца Сергея Щукина (украшающий сегодня коллекцию Эрмитажа), принес Матиссу славу, поэтому американский коллекционер Альберт Барнс заказал ему новую версию этой картины для своего особняка. Работа над полотном продвигалась непросто, да и сроки уже поджимали, поэтому помощь ассистента была абсолютно необходима. Панно должно было быть огромным, чуть больше пяти метров в высоту и около десяти – в ширину. Матисс принял решение разбить его на три холста и начал работу. Длинной бамбуковой палкой, к которой была прикреплена кисть, Матисс очертил линии наброска. Рисунком, то есть эскизом, мастер остался доволен, а вот живопись – работа с красками – никак ему не удавалась. Терялась легкость танца. Главной задачей мастера было создать нечто, что живет и поет. Кроме того, ему хотелось свободно изменять форму и менять местами темные и светлые пятна. Матисс переживал непростые времена, некоторые критики называли его работы поверхностными. Танец задумывался еще и как творческий реванш. Подавленное душевное состояние, неуверенность и большая ответственность не играли на руку мастеру, поэтому работа и шла так тяжело.

Первый холст стал полем для экспериментов, и Матисс использовал его как этюд. Для второго холста он впервые применил технику декупаж – вырезал из цветной бумаги подходящие формы и наклеил их на полотно. Такое упрощение живописи позже станет его основной техникой. Вторая работа была забракована заказчиком из-за досадного просчета в размерах. Дело в том, что он хотел вставить холсты в арочные своды над окнами и поэтому размеры картин были очень важны. Заказчик пришел в ярость, узнав о досадной ошибке, но, увидев растерянность художника, смягчился и благодушно дал ему еще год на создание нового полотна. Три года картина с ошибочными размерами пылилась в ателье художника, но позже Матисс вернулся к ней, несколько доработал и продал Музею современного искусства в Париже, где для нее выстроили специальный зал.

Третий вариант «Танца» стал финальной работой, именно тогда Матиссу понадобилась помощь. Оставалось всего шесть месяцев до срока сдачи полотна. Нужно было резать бумагу, сортировать наброски, прикалывать фигуры к холсту и поддерживать порядок в галерее. Лидия справилась со своей работой, и благодаря ей Матисс уложился в срок.

Неразговорчивая трудолюбивая Лидия хорошо себя зарекомендовала. Однако работа была окончена, а значит, в услугах молодой русской девушки больше не нуждались. Ее рассчитали, а кроме того дали 500 франков в долг – Лидия мечтала открыть маленькую русскую чайную. Матисс признавался жене: «Не исключено, что мы больше никогда не увидим эти пятьсот франков, но иначе поступить нельзя»^[8]. Новый возлюбленный Лидии забрал эти деньги и проиграл их в казино. Девушка была в ужасе, но так как обещала вернуть долг, устроилась на работу танцовщицей. Половину суммы ей удалось выплатить, а чтобы заработать оставшуюся часть, Лидия решает участвовать в танцевальном марафоне: за каждые сутки платили 25 франков, а те, кто выдерживал четыре дня, получали премию. Сибирячка была уверена в своих силах. Узнав об этом, Матисс тут же послал за ней машину и настоял на том, что долг уже прощен. Семью художника эта история очень тронула, и девушку даже пригласили на неформальный предпросмотр панно во Франции перед его отправкой к заказчику, вновь послав за ней машину.

Матисс сопровождал панно в дороге к заказчику. После прибытия в Америку у художника случился микроинфаркт – так тяжело дались ему последние месяцы. Хоть полотно удалось так, как задумывал автор, творческого реванша не случилось. Дело в том, что новый владелец, Альберт Банс, решил не показывать его любителям искусства из принципа. Он хотел единолично владеть полотном. «Он больной, – написал Матисс дочери. – Это настоящий эгоцентричный монстр – никто, кроме него самого, для него не существует… Ничто не должно мешать ему! Особенно сейчас, когда он взбешен провалом своей книги… Все это между нами – главное то, что он дал мне возможность выразить себя в огромном масштабе и признал, насколько был на это способен, блестящий результат моей работы»^[9]. Незадолго до этого Альберт Банс написал книгу о Матиссе, которую раскритиковало художественное сообщество. Анри Матисс воспринял это как унижение и в смешанных чувствах прибыл домой.

Обстановка дома тоже была не радужной – мадам Матисс была больна и страдала меланхолией, устраивала художнику сцены и рассчитала свою сиделку, так как та начала ее невыносимо раздражать. Врачи не могли помочь, Матисс же был бесконечно занят. Требовалась новая сиделка.

Характер Амели Матисс стал непростым вследствие болезней и сложной жизни рядом с художником, особенно в их первые годы. Две новые сиделки ушли одна за другой, не выдержав ее нрава. Тогда Амели Матисс и вспомнила о трудолюбивой и сговорчивой русской. Лидию снова разыскали.

Делекторская сумела найти подход к мадам Матисс. Она была мягкой и покладистой, решала любые проблемы и могла организовать все, что было необходимо. Много позже Анри Матисс говорил, что его бы удивило, если бы вдруг выяснилось, что Лидия не умеет водить аэроплан. Лидия вела хозяйство, обслуживала Амели, ее сестру, присматривала за внуком Матисса, в общем, стала незаменимой в этом доме и даже переехала к ним, чтобы днем и ночью быть рядом с мадам.