Новогодняя коллекция детектива

– Андрей, я понимаю, конечно, что все это для тебя несколько… неожиданно, – продолжал Цветков сердечно. – Но такова жизнь и таков мир, в котором мы живем. А ты теперь человек свой, доверенный. И поверь мне, старому и опытному волку, это немало. Со всеми подряд я, естественно, такие вопросы не обсуждаю. Материалы, из которых ты слепишь фильм про вице-премьера, я тебе поближе к делу покажу. Сейчас у меня их просто нет, – зачем-то соврал он – все давно было готово. – Нужно только сделать так, чтобы народ поверил, что это действительно фильм Вешнепольского. Ну, текст там, и все такое. Кто-нибудь из твоих гавриков напишет?

– Надо подумать, – постепенно выходя из транса, сказал Андрей. – Надо подумать хорошенько…

– Ну, подумай, подумай, – разрешил Цветков, испытывая жгучее желание швырнуть в своего собеседника чашкой с остывшим кофе. – Созвонимся тогда…

Андрей не сразу понял, что его выставляют. А когда понял, обрадовался чуть не до слез.

– Вике привет, – сказал Цветков ему в спину.

Победоносцев оглянулся. Илья сидел в кресле, по-прежнему развалясь, и в глазах у него была непонятная чернота. А в вальяжной позе привиделась Андрею расслабленность только что пообедавшей кобры.

«Это он меня схавал, – с опозданием понял он. – Ам – и нет меня…»

– Спасибо, – поблагодарил Андрей. – Обязательно передам.

– И скажи, что мы нормально поговорили, – все еще не выпуская жертву из своих когтей, добавил Цветков, наслаждаясь видом трясущегося лица, несколько минут назад еще очень даже гладкого и самодовольного. – А то она волновалась. Хотя я сам буду ей звонить, так что…

И он махнул рукой, отпуская Андрея на волю.

– Почему ты орешь как бешеный, я не понимаю! – Вика осторожно накладывала краску на дивной красоты ресницы. Время от времени она опускала руку с изящно изогнутой щеточкой и вглядывалась в свое отражение, становившееся с каждой минутой все совершеннее и совершеннее. Андрей метался по спальне, время от времени возникая и пропадая в зеркале, перед которым сидела Вика. – Чего ты так испугался, дурочка?

Андрей заскрежетал зубами.

Дурочка! Это невыносимо.

– Ты же все заранее знала! – заревел он. – И не предупредила! И не спросила у меня, хочу ли я ввязываться во все это дерьмо! Ведь сейчас я уже не могу отказаться!

– Не можешь, – с удовольствием подтвердила Вика, завинчивая тоненькую трубочку с тушью: очевидно, совершенство наконец-то было достигнуто. – А зачем тебе отказываться? Илюха сказал, сколько бабок за это положено?

– Я жить хочу, – почти застонал Андрей Победоносцев. – На эти бабки, конечно, можно устроить грандиозные похороны, но я-то хочу еще пожить!

– Поживе-ешь! – пообещала Вика. – Поживешь, мой зайчик. Кому ты нужен? Ты же не Ванька, которого все боялись, правда? Или в Набережных Челнах все до сих пор думают, что политику на Первом канале делают чистые душой работники пера и телекамеры?

Андрей вдруг перестал метаться и замер, во все глаза глядя на Вику.

– Набережные Челны-то тут при чем? – спросил он хрипло.

– При том, – ответила Вика, осматривая себя в зеркале. Осторожным пальчиком она нежно провела по своей щеке. – Тебе обратно захотелось, подальше от тягот московской жизни? Поздно, дурочка ты моя… ты же еще утром хотел карьеру делать. Или передумал?

Андрей молчал. Вика подула на пальчик и повернулась к нему:

– Привыкай, мой милый, нас с тобой ждут большие дела. Что Вешнепольский? Вешнепольский – это только начало. А поначалу всегда страшно. Ты еще выйдешь не только в генеральные продюсеры, но и в председатели совета директоров, Андрюша. С моей помощью, разумеется. И никто тебя не убьет. Этот вице-премьер – из молодых, да ранний – за своей спиной никого особенно не имеет, так что успокойся, пожалуйста. А как, ты думал, делаются деньги на политическом телевидении? Только так. Тебе кого-то «заказывают», ты его топишь и получаешь свои проценты. Даже не обязательно знать от кого. Зато как приятно – того сняли, этого убрали, а ты смотришь и знаешь, что твоими руками все сделано…

Андрей схватился за голову и тут же опустил руки: Вика смотрела на него очень внимательно, как только что на кисточку для ресниц.

– И не надо меня разочаровывать, Победоносцев, – проговорила она неожиданно жестко. – Мы еще только начинаем. Я понимаю, конечно, ты со своей коровой привык мочалку жевать да голодными глазами на чужие «Мерседесы» пялиться. Отвыкай. Если хочешь чего-нибудь добиться, действовать надо! Знаешь, как мне трудно было своих убедить, что ты все сделаешь в лучшем виде? А не убедила бы – и денежки мимо носа тю-тю… Понял, зайчик?

– Значит, все это – ты, – пробормотал Андрей – скорее для себя, чем для Вики.

– Конечно, я, а кто же еще? – подтвердила Вика, снова принимаясь изучать себя в зеркале. – Ты – милый, симпатичный, удачливый журналистик. Журналюшка. Журналюнчик. Пора тебе на большую дорогу, иначе зачем мне все это? Ведущий пошлых «Новостей» в качестве постоянного мужа мне не подходит. Я могла бы иметь их два десятка. Так что – служи! Отрабатывай. А чтоб не трусил попервости, я тебе говорю точно – Вешнепольский пропал навсегда. Поиски его, как обычно, спустят на тормозах. Из окружения Глебова – так звали незадачливого вице-премьера – тебе никто угрожать не посмеет. Если будут какие-то накладки: в суд, например, какой-нибудь придурок подаст или еще что-нибудь, – тебя прикроют. А потом научишься так работать, чтобы никому ничего и в голову не приходило. Одевайся, милый, мы опоздаем…

Она прошествовала мимо Андрея, сияя ухоженным лицом, бриллиантами, немыслимой красоты платьем. Он отшатнулся от нее в испуге.

Он еще не до конца осознал весь ужас случившегося. Конечно, он не откажется. Не посмеет. И… денег много. Жаль, если… того… мимо носа. Да у него никто и спрашивать не будет, согласен он или нет! Он должен отрабатывать свое место в Викиной постели, и еще место зятя, и еще множество всяких разных мест помельче, доставшихся ему вместе с Викой. Если он будет умненьким и покладистым мальчиком, денежки поплывут рекой, а если ошибется, прикрывать его никто не станет – врет любимая молодая супруга. Выкинут его и сделают вид, что не знают и никогда его не знали, и тут же быстренько подыщут кого-нибудь – из тех, кто идет сзади и готов в любую минуту столкнуть в пропасть Андрея, вырвавшегося вперед и закрывающего дорогу…

Еще вчера он, наивный, думал, что сам себе хозяин! Что Вика лишь придаст ему, энергичному и крутому парню, несколько дополнительных штрихов. Папа-начальник здесь подтолкнет, там поддержит, слева замолвит словечко, справа даст прямое указание. Только и всего. Он заберется на самую высокую вершину, а там будет видно – так ли уж нужна ему Вика или он вполне может обойтись без нее.

Идиот, тупица!

Итак, он займет место Вешнепольского, который, очевидно, давно гниет в какой-нибудь речке, сделает подложный фильм по подложным материалам, выдаст его в эфир вместе с подложным комментарием о причастности вице-премьера Глебова к беззакониям, творящимся на Кавказе. Вице-премьер, вполне возможно, сядет на несколько лет, Андрей же получит эфир в самое лучшее время и изрядную сумму денег.

А что будет, когда вице-премьер выйдет? Или он не выйдет? А если вернется Вешнепольский? Ведь прямо ему никто не сказал, что Вешнепольский там, откуда нельзя вернуться? Что тогда будет с ним, с Андреем Победоносцевым, милым и симпатичным журналюшкой – так, кажется, назвала его Вика?

– Дуся, ты собираешься? – крикнула любящая женушка из необъятного холла.

– Да! – отозвался Андрей, не осмелившись сказать, что ни на какую тусовку он сейчас идти не может – ему просто станет там плохо…

– Кстати, – проговорила Вика, появляясь на пороге. Она была в одной туфле, вторую осторожно, как драгоценность, держала в руке. – Я тебе советую самому этот фильм не клеить. Ну, который как бы Вешнепольского. Найди какого-нибудь козла, лучше всего безработного, и пусть он склеит, вроде по Ванькиным материалам. Конечно, его посвящать ни во что не нужно. Но если что – ты ни при чем, ты кино не делал, ты виноват только в том, что как следует не проверил информацию, которую тебе подсунул кто-то слева. С честными и неподкупными журналистами, которые стремятся донести до народа истину, такое бывает. Тебя простят…

– Да-да, – торопливо согласился Андрей, ненавидя трусливую фальшь в собственном голосе. – Конечно. Мы с тобой это еще обсудим, хорошо, Викуш?

Глубокой ночью, уже после того как он станцевал все ритуальные танцы и Вика, вполне им довольная, мирно посапывала рядом, он неожиданно придумал, как подстраховаться и прикрыть себя от возможных опасностей. Даже странно, что эта мысль не пришла ему в голову раньше.

Зачем искать кого-то, кто сделал бы за него грязную работу? Такой человек уже есть.

Похвалив себя за сообразительность, он попил на кухне воды – разумеется, из стеклянной бутылки, – на цыпочках вернулся в темную спальню и осторожно забрался под шелковое одеяло. Волнения и тревоги этого вечера наконец-то оставили его.

– Ну что, что? – торопила Лада. – Тьфу на тебя, Сашка, из тебя слова не вытянешь! Что такого-то?

– Да ничего, – зашипела в трубку Александра, – просто я не хочу это обсуждать, особенно по телефону. Я боюсь, он сейчас приедет, и мне будет стыдно…

– Что за глупости! – возмутилась Лада. – Ну ладно, ты его нам не показываешь, так хоть расскажи, как вы живете? Может, уже пора милицию вызывать?

– Нет, еще не пора, – терпеливо ответила Александра. – Когда будет пора, я скажу.

– Да, скажешь, дождешься от тебя такой милости, как же, – пробурчала недовольная разговором Лада.

Она уже минут двадцать пыталась добыть у Александры какие-нибудь сведения о ее новом муже, но Александра молчала, как партизан на допросе. И это было совсем на нее не похоже. Обычно все три девицы свободно обсуждали свои личные дела «на партсобрании», как назывались их коллективные разговоры по душам.

– Ну, хоть чего-нибудь расскажи! – жалобно попросила Лада.

Так получилось, что ни она, ни Маша не присутствовали на историческом бракосочетании Александры Потаповой и никому не известного типа «с турецким именем», как выразилась Машина тетка, узнав обо всей затее. Маша неожиданно слегла с каким-то ранним гриппом, пришедшим в Москву уже в ноябре, а могущественный Васятка увез Ладу с собой в Париж, где открывалась европейская художественная выставка. Александра «отдержала» все мероприятие в одиночестве, и теперь девчонки изнемогали от любопытства. Александра с ужасом думала, что будет, когда поправится Маша. Пока еще она была слаба, и бомбардировка по телефону шла в основном из Ладкиного района.

– Ну что тебе рассказать? – скучным голосом спросила Александра. – Я ведь уже сто раз говорила – ничего особенного не было. Подписала я какие-то бумаги сроком на год. Кстати, спасибо тебе за Александра Львовича. – Так звали юриста, который по Ладиной протекции и, как подозревала Александра, на Ладины же деньги консультировал ее по вопросам семьи и брака. – Очень толковый дядька, после того, как он просмотрел бумаги, я почувствовала себя гораздо спокойнее.

– Ну?

– Ну и все. – Александра потерлась внезапно зачесавшейся спиной о диван. – Потом нас в посольстве записали и… в загсе, ты ж понимаешь. Все как у людей.

– И ты с ним сразу переспала? – Ладино любопытство раздувалось, как воздушный шар над баллоном с гелием. Того и гляди лопнет.

– Сразу, сразу, – скороговоркой выговорила Александра. Обсуждать эту тему она решительно не могла. Стеснялась.

– Ну и как? – не унималась Лада. – Кто лучше, он или Победоносцев?

– Ладка, я тебя в последний раз прошу, заткнись, пожалуйста, а? Я тебе все расскажу, когда смогу. Сейчас – не могу. Ну хоть режь меня!

– Но он хотя бы не извращенец? – Лада, как профессиональный журналист, пыталась получить ответы на свои вопросы не мытьем, так катаньем. Но Александра тоже была когда-то профессиональным журналистом.

– Нет, – сказала она со всей холодностью, на какую только была способна в разговорах с Ладой. – Он не извращенец. Нормальный мужик, даже приятный. В этом смысле…

– В каком? – переспросила неугомонная Лада.

– В постельном, – пояснила Александра. – Ладка, если ты будешь так нахально ко мне приставать, я тебе его никогда не покажу, слышишь? А я тебя знаю, ты тогда просто подохнешь от любопытства…

Чем-то эта фраза напомнила Ладе прежнюю Александру Потапову, которую она знала с тех пор, как в первом классе их посадили за одну парту: маленькую Сашу в бантах и оборках и маленькую Ладу с короткой мальчишеской стрижкой и в юбочке, едва прикрывавшей попу.

Ладе казалось, что та Александра перестала существовать даже не тогда, когда ее драгоценный Андрей решил, что она ему больше не нужна, и, недолго думая, выбросил ее на помойку, а когда он женился на ней, преследуя свои гнусные цели… Встречая его в коридорах и барах «Останкина», она демонстративно отворачивалась, хотя Вика – Сашка этого не знала – и пыталась вызвать Ладу на дружескую беседу.

На беседу Лада не могла не пойти. Она сидела напротив Вики в полутемном уютном пресс-баре, покуривала, прихлебывала кофе и слушала Викины откровения о высокой и чистой любви, посетившей их с Победоносцевым, о невозможности изменить течение жизни или, наоборот, дважды войти в одну реку…

Вот тут, на реках и течениях, все дело и застопорилось. К их столу стремительной походкой очень занятого человека подходил знаменитый Васятка, которого знали в лицо не только все журналисты, но и «простые россияне», как принято было писать в политических текстах.

Прижимая к уху мобильный телефон, он равнодушно кивнул Вике, подставил Ладе для поцелуя вкусно пахнущую одеколоном и офисом, чуть потемневшую от дневной щетины щеку и, закатив глаза, попилил ладонью по горлу, давая понять любимой, как его достали неотложные государственные дела. Лада с кокетливой торопливостью покидала в сумку сигареты и зажигалку и, прощебетав что-то вроде «пардон, нам пора», последовала за Васяткой к выходу.

В конце концов, не одна Вика умела режиссировать любительские спектакли…

После этого начальница от Лады отвязалась, признав в ней если не равную, то, по крайней мере, соотносимую с собой силу.

А хрена Победоносцева Лада просто не замечала. Ни в коридорах, ни в барах, ни в комнате «Новостей». Наверное, ему плевать было на ее презрение, но она ничего не могла с собой поделать, опасаясь, что, если вдруг он заговорит с ней, она вцепится в его гладкую лоснящуюся харю и закатит такой скандалище, что уже никакой Васятка не поможет.

– Ладка, ты чего молчишь? – осторожно позвала Александра. – Обиделась, что ли?

– Конечно, – с готовностью согласилась Лада. – Конечно, я обиделась. Ты же мне не рассказываешь, каков твой новый муж в постели. И вообще, Потапова, как ты решилась переспать с чужим человеком? Ты же у нас образец высокой нравственности и моральной чистоты.

– Пожила бы ты с бабой Клавой, тоже была бы образцом нравственности и чистоты… – пробормотала Александра.

Но если честно, ответа на Ладин вопрос она не знала.

Когда Филипп позвонил ей и сказал, что согласен жениться, только если она будет с ним спать, она испытала сложное чувство. С одной стороны, ей вдруг стало противно и страшно, хотя, когда она так навязчиво предлагала ему себя и свою квартиру в придачу, ей казалось, что все будет легко и просто, – после всех бед мужчины для нее перестали существовать. С другой стороны, его намерения ей почему-то польстили.

Впрочем, понятно почему – она была уверена, что уж спать-то с ней он никак не захочет, а тут, поди ж ты, наоборот…

– Баба Клава тут ни при чем, – задумчиво сказала Лада. – Ее уже два года как нет, а ты все еще образец. Хотела бы, давно б загуляла…

Слушая вполуха Ладины рассуждения о жизни и любви, Александра думала о том, что уже скоро десять, а следовательно, вот-вот явится муж. За две с половиной недели она привыкла к тому, что он приезжает примерно в одно и то же время, а если задерживается, то всегда звонит. Недавно Александра с изумлением обнаружила у него мобильный телефон. Дорогая игрушка как-то выбивалась из его общего сиротского стиля, но попросить объяснений она не решилась. В конце концов, это вовсе не ее дело.

В замке деликатно щелкнул ключ, и Александру с ног до головы обдало ледяной волной.

– Приехал! – гиппопотамским шепотом сообщила она Ладе.

– Кто, турок? – заинтересовалась Лада. – Уже зашел, да? Ты где? На диване или на кухне?

– На ди… на диване, – выговорила Александра. Проклятая трусость! Наверное, она никогда не научится вести себя со спокойным достоинством.

– Я приехал, – негромко окликнул ее Филипп из прихожей. – Алекс!

Это чудовищное имя он дал ей еще на Викиной вечеринке и с тех пор так ее и называл. Алекс! Подумать только!

– Я здесь, – сказала Александра. – Лад, ты прости меня, я больше не могу разговаривать…

– Ты вполне можешь разговаривать, сколько тебе нужно, – сказал Филипп, услыхав последнюю фразу.

– Он говорит, что можешь, – сообщила в трубку неугомонная Ладка. – Это он великодушие изображает, да?

– Нет, – сказала Александра, провожая глазами Филиппа, отправившегося в ванную. – Ему просто наплевать.

– На тебя?

– Ну и на меня, конечно, – быстро проговорила Александра. – Но я стараюсь при нем особенно не трепаться, все-таки квартирант…

– Он твой любовник, – сказала Лада отчетливо. – Любовник, понимаешь? Поэтому ты можешь разговаривать, он может разговаривать, все могут разговаривать! У вас совершенно равные права, юродивая! У него еще меньше, потому что он приезжий.

– Из Парижа, – напомнила Александра.

– А нам без разницы, – сказала Ладка. – Хоть из Вашингтона. Приезжий, он и есть приезжий. Ну ладно, не сопи, я тебя отпускаю на волю. Да, Сань, тебя что-то Света Морозова искала, это Ванькин редактор. Ну, я дала ей твой домашний телефон.

– А зачем, не знаешь? – быстро спросила Александра тихим шепотом. – Может, с Ванькой чего?

– С Ванькой все то же, – отрезала Лада. – И с Манькой. Нет, она про какое-то видео говорила. Ну, я думаю, она позвонит…

Положив трубку, Александра некоторое время посидела на диване, выжидая, когда Филипп выйдет из ванной.

– Ужин готов, – сообщила она. – Ты… будешь?

– Да, спасибо, – рассеянно сказал он, явно думая о чем-то другом.

Александра быстро постелила салфетку, как всегда делала бабушка, поставила тарелку и высокий стакан, плетенку с хлебом, вилку и нож.

– А ты? – спросил Филипп.

– Я не хочу, – соврала она. Сидеть с ним за одним столом было чертовски неловко. Во-первых, он совсем с ней не разговаривал, а во-вторых, это было слишком похоже на семейную жизнь с Андреем.

– Очень вкусно, – сказал он равнодушно. – Ты прекрасно готовишь.

– Спасибо, – поблагодарила Александра.

Деликатно щелкнул вскипевший чайник. Она насыпала себе растворимого кофе в кружку и залила кипятком.

– Я положил на твое пианино деньги, – вдруг сказал Филипп. – Мне не хотелось бы, чтобы ты покупала еду на свои. Да, я давно хотел спросить, ты водишь машину?

– Нет, – с удивлением ответила Александра. – У нас никогда не было машины. Нечего было водить.

– Тогда мы будем по субботам ездить на… базар вдвоем. – Он слегка запнулся перед словом «базар». – Это проще, чем таскаться каждый день по магазинам. А обедать вне дома, как я понимаю, у вас не принято.

– Может, где и принято, – сказала Александра несколько растерянно, – только денег очень много надо. А так – ходи хоть три раза в день.

– Понятно, – отозвался Филипп.

– А у тебя что, есть машина? – поинтересовалась Александра вежливо.

Он махнул рукой.

– Какая-то есть, – сказал он со странной усмешкой. – Для поездок на базар вполне подойдет.

Денег на пианино было довольно много, по крайней мере, так показалось Александре на первый взгляд. Взять их в руки она не решилась: вдруг он еще передумает или захочет оставить только часть – ей тогда будет стыдно.

– Пресвятая Дева, какой холод! – донеслось до нее из кухни. Александра заглянула туда. Филипп стоял, уставившись в темный омут московского сталинского двора. В стекле мутно отражалось его лицо.

– Не очень и холодно, – сказала Александра рассудительно. – Уже затопили. Было холодно, пока не топили…

Он повернулся к ней и внезапно захохотал, запрокинув голову и сверкая очень белыми, неестественно белыми зубами. Может, искусственные, как у Андрея?

– Что случилось? – спросила она осторожно.

– Ничего, – сказал он весело. – Ничего не случилось. Значит, сейчас не холодно, а пока не топили, было холодно? Замечательно!

Вот и пойми тут, о чем он говорит.

Как же они проживут целый год в одной квартире? Да она через три недели такой жизни взбесится…

Зазвонил телефон, и Александра кинулась к нему, как белогвардеец к последнему пароходу в Стамбул, отходящему от одесской пристани.

Звонила очень отдаленно знакомая Александре Света Морозова, работавшая у Вани Вешнепольского редактором.

– Ничего не известно? – первым делом спросила Александра, как только Света представилась.

– Что может быть известно, Саша? – с усталой досадой сказала Света. – Ничего не известно. Ждем, надеемся, только и всего. Надеемся, что жив. Может, и хорошо, что так долго нет никаких сведений. Труп… – она запнулась, – уже давно нашли бы, это же очевидно.

Совсем не очевидно, подумала Александра, но спорить не стала.

– Саша, мы готовим специальный выпуск программы. Он выйдет в эфир сразу после Нового года, по Ваниным материалам, – заговорила Света совсем другим, деловым тоном. – У нас лежит полным-полно видео, которое он приготовил к эфиру, и даже кое-какие письменные материалы. Из этого нужно собрать пятнадцатиминутный фильм. Сможете?

Александра быстро села на диван.

– Почему я, Света? – в полной растерянности спросила она. – Я уже не работаю почти два месяца, вы, наверное, не знаете…

– Про то, что вы не работаете, я знаю, – сказала Света деликатно. – Но сейчас дело не в том, работаете вы или нет. У нас просто физически некому этим заняться. Творческую группу расформировали сразу же, как только Быстров и Вешнепольский пропали. Я осталась фактически одна. Но я совсем не умею «делать политику». А вы пишете, насколько мне известно, очень похоже на Вешнепольского.

– Еще бы не похоже! – пробормотала Александра. – Конечно, похоже. Он же меня когда-то учил…

– Ну тем более! – с энтузиазмом воскликнула Света. – Конечно, это будет оплачено, и режиссер с вами будет работать.

– Я не знаю, – пробормотала Александра, опасаясь, что Ваниному редактору известны не все душераздирающие подробности ее биографии, а подводить человека под монастырь ей не хотелось.

– Это не имеет никакого отношения к Вике Терехиной, – жестко сказала вдруг Света. – И не будет иметь. Мы решили, что лучше всего сделаете эту работу вы. Вы дружили с Ваней, вы знаете его стиль, вы очень профессиональный корреспондент, и этого вполне достаточно.

– Я боюсь, что у вас будут неприятности, – призналась Александра.

– Не будут, – заверила ее Света. – Давайте встретимся послезавтра часов в двенадцать в пресс-баре. Я вас в лицо помню, а вы меня?

– Нет, – улыбнулась Александра.

– Ну, вот и славно, – заключила Света. – Пропуск-то вы хоть не сдали?

Филипп пребывал в ванной. Эта ежевечерняя и очень простая процедура почему-то занимала у него чудовищное количество времени, и свет за собой он никогда не гасил, так что, живи он в коммуналке, его в скором времени постигла бы участь Васисуалия Лоханкина, думала Александра. Пока он, как енот-полоскун, лил воду в ванной, у Александры было «личное время», единственное время за вечер, когда она чувствовала себя относительно спокойно – как смертник, которому в очередной раз отложили исполнение приговора.

Нервы – так говорила она себе.

Все дело в этих проклятущих нервах и еще в сильнейшем стрессе, который ей пришлось пережить, так формулировал ее состояние нанятый Ладкой психолог, навещавший ее первое время после катастрофы.

Через полчаса Филипп Бовэ выйдет из ванной, придет в спальню и упадет животом поперек дивана, нисколько не стесняясь своей наготы. Его кожа в скудном свете торшера всегда сияла просто неприличным здоровьем и не менее неприличным альпийским загаром. И вообще весь он был очень… приятный: широкий, плечистый, вкусно пахнущий. Пожалуй, даже нелепая прическа идеально ему подходила. Александра еще не встречала мужчин, которым бы шли длинные волосы, а Филиппа невозможно было представить с короткими. Конечно, он ниже ее ростом, но в постели это не имело никакого значения, а выходить с ним она никуда не собиралась.

Каждый вечер повторялось одно и то же.

С ужасом парализованного, оказавшегося на рельсах и уже заслышавшего приближение поезда, она ждала минуты, когда оттягивать неизбежное будет уже невозможно и придется гасить свет, крепко-накрепко зажмуривать глаза и ждать этого первого, самого страшного прикосновения…

Не зря она ничего не могла рассказывать Ладке, хотя в былые времена на «партсобраниях» обсуждалось все, и с самыми мельчайшими подробностями.

Как же она его боялась!

Его неизменной и, как представлялось Александре, холодной вежливости, его телефонных звонков, его акцента, его бритвенных принадлежностей в ванной, его записных книжек, которые она не смела взять в руки и переложить. Ей казалось, что если уж Андрей, которого она любила, не смог ее вынести, то этого абсолютно чужого человека она должна постоянно раздражать.

Почему-то он благодарил ее за ужин. Почему? Может, он смеется над ней?

Александра старательно выискивала истинную причину его благодарности и вежливости по отношению к ней и никак не могла ее найти. На первый взгляд все – лучше некуда, просто образцово-показательный брак. Но… деньги? Зачем он предложил ей деньги? Чтобы потом упрекнуть в том, что она живет на чужой счет? Или обвинить в воровстве? Все возможно. Александра в этом уже убедилась. Ведь уволили же ее с работы «за хулиганство». А зачем он предупреждает ее, когда задерживается? Боится застать у нее другого мужчину?

Но это уже настоящая паранойя. И самое грустное – Александра прекрасно сознавала, что это паранойя, однако ничего не могла с собой поделать.

Хуже всего то, что ей нравилось спать с ним. Понравилось с самого начала и с тех пор нравилось все больше и больше. Это было совсем не так, как с Андреем, которому она «вверила себя» на всю оставшуюся жизнь и должна была быть довольна всем, что бы он ни делал. С Филиппом все было проще, ярче, естественнее.

Как будто он брал ее с собой в волшебную страну, окруженную Великой пустыней и Кругосветными горами. В этой стране не было никого, кроме них двоих, не было проблем, не было неразрешимых вопросов и чудовищных ответов. В этой волшебной стране она была… нужна. Там она оправдывала любые, даже самые смелые ожидания, там она была свободна, легкомысленна и ни за что не отвечала. За все отвечал Филипп.

К этой стране было очень легко привыкнуть, и поэтому Александра всякий раз боялась предлагаемого путешествия. А вдруг в следующий раз он не захочет взять ее с собой? Или она ему наскучит? И что будет с ней потом, когда он уедет, если она к тому времени приживется в волшебной стране настолько, что не сможет без нее обойтись?

Скорее всего он сам не придавал никакого значения их отношениям и был бы очень удивлен, если бы узнал, какие нагромождения Александра возвела вокруг такой простой житейской вещи, как секс.

Вода в ванной перестала течь, и Александра, повыше натянув одеяло, заставила себя думать о другом.

Звонок Светы Морозовой разрушил хрупкое равновесие, которое она так старательно выверяла в последние недели.

Неужели она сможет вернуться на работу, хотя бы временно? Неужели кто-то вспомнил о ней, когда понадобилось доделать Ванин фильм? А вдруг сложится так, что она и дальше будет заниматься любимым делом?

Александра снова и снова вспоминала телефонный разговор, старательно ища подвох, и не находила его. Вроде бы его и не было.

Правда, что-то смутно тревожило ее, какая-то мысль билась в подсознании, но она никак не могла ухватить ее. Раньше, когда был Андрюха, можно было бы посоветоваться с ним, а сейчас советоваться не с кем. Ладка, конечно, скажет «вперед и с песней», ей все равно, лишь бы деньги платили, Маша в их работе ничего не понимает.

В глубине души Александра знала, что согласится. Вдруг это и есть тот шанс, которого она ждала, о котором грезила по ночам, страстно мечтая совершить что-нибудь невиданное, огромное, потрясающее воображение! Не упускать же такую возможность, хотя то неуловимо тревожное, что было в разговоре, по-прежнему смущало ее. Может, все дело в расходившихся нервах?

Скорее всего так.

И все же она продолжала сосредоточенно перебирать все детали разговора, и, когда Филипп вышел из ванной и упал животом на одеяло, она пристально смотрела в стену, и лицо у нее было бледным от напряжения.

Филипп с трудом втиснул свою побитую во всех империалистических войнах «девятку» в крошечный кусочек свободного пространства у какого-то ярко освещенного магазина. В магазин и из магазина валом валил народ, и это позволяло надеяться, что здесь можно купить все необходимое, не тратя время на бесконечные заезды в муниципальные булочные и молочные.

Внутри магазин был вполне европейским. Из дивной красоты витрин лился неземной матовый свет. Сыры были круглыми и желтыми, как и полагается сырам, куски мяса – сочными и аппетитными, фрукты – жизнерадостными и глянцевыми, как на рекламной картинке. Пирожные в легкомысленных кружевных салфеточках хотелось немедленно съесть, а потом еще облизать пальцы.

Усмехаясь, Филипп покатил свою тележку между рядами, высматривая знакомые коробки и банки. Наверное, ему придется все-таки взять продукты на себя. Три дня он ждал, что Алекс возьмет оставленные им деньги, но они так и продолжали лежать на пианино.

Очевидно, эта сумасшедшая решила: если он сказал, что в субботу они поедут на базар, значит, до субботы она не должна до них дотрагиваться. Очень на нее похоже.

Интересно, на что она живет?

С утра до ночи она писала какие-то статьи. Если он правильно понял, эти статьи ей заказывали ближние и дальние друзья и подруги, нахватавшие работы, с которой не успевали справиться. Она писала за них, они ей что-то платили, а потом публиковали под своими фамилиями.

Интересно, что можно на этом заработать? Ему казалось, что очень мало.

Каждый вечер, во сколько бы он ни приехал, его ждал накрытый льняной хрустящей салфеточкой стол с тяжелой фарфоровой тарелкой и высоким стаканом. Эта салфеточка, каждый день свежая, и тяжелый фарфор, и серебряные приборы кое-что рассказывали ему о ней, и он уже не мог бы сказать, что совсем ничего о ней не знает.

Странно, но она начинала по-настоящему нравиться ему.