Как бы не так

Я открыла дверь палаты, мы вошли, он сразу же направился к каталке. Свет я не включала, но было не настолько темно, чтобы он не смог разглядеть лицо лежавшего на ней человека. Дядька был в сознании, попробовал улыбнуться:

– Ты…

– Я, – кивнул верзила.

– Слава богу. – Он перевел взгляд на меня и добавил: – Спасибо, дочка.

Все остальное заняло несколько минут. Я еще только соображала, как вывести больного, а верзила уже подхватил его на руки и шагнул к двери. Давать советы я поостереглась, мне хотелось только одного: чтобы они поскорее исчезли из моей жизни.

Я шла впереди, указывая дорогу. Если бы мы вдруг встретили кого-нибудь из персонала больницы, мне пришлось бы долго объяснять, что за чертовщина здесь происходит. Но мы никого не встретили. С сильно бьющимся сердцем я открыла уличную дверь и осторожно выглянула. Отсюда до машины верзилы было довольно далеко. В этот момент он высунулся и тихо свистнул. В ту же минуту из-за угла появилась «Скорая помощь».

Я растерянно замерла, а из «Скорой помощи» вышел врач, по виду самый что ни на есть настоящий. Двери распахнулись, моего бывшего пациента умело загрузили, и, подмигнув мне габаритами, машина скрылась за углом. Я стояла с открытым ртом и потому прозевала номер машины, как в свое время шанс удачно выйти замуж.

В задумчивости я пребывала минут десять, стараясь понять: действительно ли все кончилось, или это лишь мои мечты. Потом вернулась в больницу, заперла дверь и уже гораздо увереннее стала подниматься в свое отделение.

Над головой хлопнула дверь, раздался стук, а вслед за ним Варькин голос:

– Эй, вы чего закрылись?

Встречаться с ней сейчас было неразумно, я вернулась на первый этаж, где у нас гинекология, прошла к центральному подъезду и отсюда поднялась на второй этаж.

Дверь в отделение была открыта. Это меня насторожило. Хотя виновник моих тревог отбыл в неизвестном направлении, страх почему-то не исчез, и открытая дверь прямо-таки пугала. Из приемного покоя больных доставляют на лифте, а ключ от двери должен быть у Наташки. Следовательно, открыть дверь никто из персонала, а тем более из больных не мог.

Я торопливо зашагала по коридору, свернула за угол и тут увидела его: тип в белом халате со взглядом убийцы возвращался от первой палаты. Поравнявшись с ординаторской, он толкнул дверь и вошел, а я буквально похолодела. И кинулась к первому посту. Медсестры там не было, зато из четвертой палаты появилась Наташка.

– Кто в ординаторской? – испуганно спросила я.

– Никого. Я пять минут как оттуда.

– А ключ?

– Да там не заперто. Все нормально? Увезли? Ты чего такая?

– Ключ у тебя?

– В двери торчит…

– Позвони с поста в милицию: этот здесь. И найди охранника, черт знает где его опять носит.

Наташка попыталась еще что-то спросить, а я уже неслась по коридору. До ординаторской оставалось всего несколько метров, когда дверь палаты напротив открылась и в коридоре показался один из больных, Иван Петрович. Господи, что ему здесь понадобилось?

– Марина Сергеевна, сосед на боли жалуется…

У меня засосало под ложечкой, тот, в ординаторской, наверняка его слышит. Как можно спокойнее я ответила:

– Вернитесь, пожалуйста, в палату, я сейчас подойду.

Он ушел, а я шагнула к двери, больше всего на свете боясь, что столкнусь с тем типом нос к носу. Но он, как видно, решил не торопиться.

Левой рукой я ухватилась за ручку двери, а правой быстро повернула ключ в замке, дважды. И к стене привалилась. Теперь главное, чтобы никто не появился в коридоре.

В ординаторской было тихо, ни шагов, ни подозрительного шороха. Наташка торопливо шла мне навстречу.

– Позвонила? – спросила я.

– Ага. А охранника нигде нет.

Я так и стояла у двери до тех пор, пока не приехала милиция. Явились они быстро, но мой рассказ впечатления не произвел.

– У него может быть оружие, – предположила я. – Надо эвакуировать больных…

Один из прибывших взглянул на меня с сожалением, спросил:

– Ключ где?

– В двери, – ответила я и наконец отлепилась от стены.

Он деловито шагнул вперед, а его товарищи выжидающе уставились на дверь. Она открылась, он вошел, правда, с осторожностью. Вслед за ним вошли остальные. Я тоже вошла.

Ординаторская была пуста. Легкий ветерок шевелил занавеску на открытом окне.

– Удрал, – высказала я предположение. Тот, что был за главного, выглянул в окно, хмыкнул и сказал:

– Конечно.

Мне не понять его иронии, лично для меня второй этаж проблема. Впрочем, тот, что здесь недавно расхаживал, выглядел очень решительно. Все дружно посмотрели на меня, а я чувствовала себя полной дурой.

– Что ж, – опять усмехнулся главный. – Бывает…

– Что бывает? – ринулась я в атаку. – По-вашему, я все это придумала?

Он пожал плечами:

– Я этого не говорил…

– Но вы так думаете.

– Думать я могу что угодно. Это не возбраняется. Но поднимать людей по тревоге только потому, что вам что-то привиделось…

– Вы его лица не видели.

– Ах, лица… тогда конечно. – Он кивнул на телевизор: – Беда от этого ящика… – и пошел из ординаторской.

Я хотела возмутиться, но передумала. Тот, за чью жизнь я волновалась, благополучно покинул эти стены, а остальное не мое дело: на один вечер неприятностей хватит… Как оказалось, я ошиблась: все было еще впереди.

Стражи порядка шли по коридору, когда из первой палаты выскочила Ася с совершенно белым лицом.

– Марина Сергеевна, – стуча зубами, сказала она. – Там, в палате, охранник, раненый. А дядечки нет…

Стражи как по команде развернулись и ускорили шаг. Но до меня им было далеко.

Наш незадачливый охранник полулежал в углу, держась руками за живот, между пальцев стекала кровь, а сам он был без сознания.

– Черт… – кто-то охнул за спиной в два голоса, но мне уже было не до этого…

Задать мне свои вопросы в тот день им так и не удалось. Я была вымотана до предела и от разговоров решительно уклонилась. Прибыл шеф, взглянул на меня и тоже оставил подобную попытку. Что далее происходило в отделении, мне неведомо. Думаю, ничего хорошего. Больной исчез, а человек, который по долгу службы должен был охранять его, лежал в двенадцатой палате. Выходило, что беспокоилась я не зря, а вот кое-кому надлежало задуматься.

На следующий день мне все-таки пришлось поговорить с лысым дядькой в очках, который задавал каверзные вопросы. Я честно отвечала на большинство из них. Остальные попросту игнорировала.

Как и куда исчез Стариков Юрий Петрович, для всех оставалось тайной. Наташка в тот же день попробовала ее разгадать и обрушила на меня град вопросов. Я и не думала на них отвечать, вместо этого задала свой:

– Ты на машине?

– Спятила? Она вторую неделю без резины.

– Свистнули, что ли?

– А как же, только называется это «разули». И я тебе про машину рассказывала.

– Наверное. Только я забыла. Извини. Придется нам с тобой на троллейбусе ехать.

– А как же твоя? – насторожилась Наташка.

– А мою, наверное, тоже разули. – Мы как раз выходили из подъезда.

– Ты издеваешься, что ли? – разозлилась она.

– Я бы рада… – договорить мне не удалось: моя машина стояла на своем обычном месте. Я кивнула и добавила: – Пошутила, чего ж сразу злиться?

– Не до шуток мне после такой ночки, – посетовала Наташка. – Как думаешь, заведется?

– Кто ее знает. Попробовать всегда стоит. – Мы сели, я повернула ключ зажигания, и машина завелась.

– С полтычка, – уважительно заметила подружка и посмотрела как-то туманно.

– Мы сегодня сделали доброе дело, и господь решил нас порадовать, – виновато сказала я.

– Замучаешься с добрыми делами, а новый аккумулятор так и не получишь, – рассвирепела она. – Рассказывай все, как было.

– Не буду, – покачала я головой. – Нам еще на разные вопросы отвечать, а ты дама жутко разговорчивая. Не знаешь – не проболтаешься…

Наташка подумала и согласно кивнула. Женщина она мудрая.

Прошло несколько дней. Все понемногу успокоились и вопросы задавать перестали. Шеф то сурово взирал на меня, то милостливо улыбался. В целом жизнь мне нравилась. До пятницы.

В пятницу я работала последний день перед отпуском. После смены мы немного задержались, чтобы отметить это событие. Выпили бутылку шампанского и до последней крошки съели торт, после чего я отправилась домой.

«Битлз» пели «Желтую подводную лодку», я стала подпевать и пошла на обгон: медленно плетущийся грузовик действовал на нервы. Вот тут он и появился: секунду назад его еще не было, и вдруг вылетел с проселочной дороги, наперекор всем правилам не желая пропускать меня. Я резко затормозила, сзади надвигалась громада супер-»МАЗа». В это утро все вроде бы спешили. Бог знает как, но я выскочила почти из-под его колес и взяла левее, но сукин сын на своем драндулете тоже шарахнулся влево, а я, вылетев на встречную полосу, прямо перед собой увидела самосвал…

Водитель отчаянно сигналил. Я уже представила лица своих подруг: «Надо же, только отпуск отметили…» После дружеского поцелуя с «КамАЗом» штопать меня будет бесполезно, кому ж знать, как не мне… Я заорала и, вывернув вправо, каким-то чудом втиснулась между двумя грузовиками.

– Мама моя, – шептала я, тормозя у обочины. От пережитого ужаса все части тела существовали как бы сами по себе, не желая работать слаженно.

Сумасшедший сукин сын тоже съехал на обочину метрах в ста от меня, постоял немного и дальше отправился. А я вдруг поняла: меня только что пытались убить.

Вышла из машины, спустилась с обочины и прилегла на зеленой травке. Нашла в сумке таблетки и проглотила сразу две.

«Давай без истерик, – рассудительно посоветовала я сама себе. – С чего это кому-то тебя убивать? Сумасшедший сукин сын, который ездить не умеет, чуть не загнал тебя под «КамАЗ». Таких случаев каждый год по сотне. Потом он, конечно, испугался и притормозил, чтобы убедиться в том, что ты жива и даже не покалечена…» Мысль эта мне понравилась, но тут же явилась другая: тебя хотели убить, и ты даже знаешь почему… Может, не совсем знаю, но догадываюсь. Несколько дней назад я влезла на чужую территорию, где действуют свои особые законы, и вот результат…

Я посмотрела на голубое небо, посокрушалась своей способности ввязываться в неприятности и побрела к машине. Она опять легко завелась, что было неудивительно с новым-то аккумулятором, а вот двигатель по-прежнему дымил… Могли бы и его поменять. Если делать доброе дело, так по полной программе.

Вечером приехала Наташка. Долго вышагивала по моей квартире, тревожно на меня поглядывая, а потом сказала:

– Просто еще один идиот. Их на дорогах сколько угодно…

– Точно, – обрадовалась я.

– Глупые страхи.

– Конечно.

– И нечего тоску нагонять.

– Само собой, только чего ж ты зубами клацаешь?

– Так боязно…

– Вот и мне боязно.

– Маринка, у тебя же отпуск, мотай отсюда в Одессу к Вальке. Она тебя звала. Я резину купить хотела, да черт с ней, бери деньги, кати в Одессу.

– Деньги у меня есть, за отпуск получила. И Валька ждет, обещала обратный билет купить…

– Ну?

– Гну. Одесса город замечательный, но не могу я всю жизнь в гостях прожить.

– А всю и не надо. Ты отпуск поживи. Успокоишься, авось все и переменится.

Наташкины слова произвели впечатление, я потянулась к телефону с намерением звонить в Одессу.

От страхов я избавилась, как только села в поезд. Путешествия всегда меня увлекают. Попутчики попались веселые, и вопрос, хотели меня убить или нет, занимал меня недолго.

Через три недели я возвращалась домой загорелой дочерна и настроенной весьма оптимистично. Отдых явно пошел мне на пользу. Валентина Васильевна, или попросту Валька, моя институтская подруга, в очередной раз попыталась выдать меня замуж. Попытка с треском провалилась из-за моего свинского характера (Валька попросту забыла, что родилась я в год Свиньи). Так вот, хоть она и провалилась, но след в душе оставила: я чувствовала себя счастливой, юной и невероятно привлекательной, как будто только что победила на всемирном конкурсе красоты.

С вокзала я добиралась на такси. Жара стояла страшная, на пять делений термометра выше, чем в Одессе. Но даже это настроения не портило.

Я вошла в квартиру, бросила чемодан и отправилась на кухню: открыть балкон и разморозить холодильник. Перед отъездом сделать это я не удосужилась и теперь боялась в него заглянуть. Распахнув балконную дверь, я потянулась к холодильнику, да так и замерла, открыв рот. Обычно в нем, как говорится, ничего, кроме дохлой мыши, а сейчас… Кто-то основательно его загрузил.

Я достала банку красной икры (черная, кстати, тоже была), вскрыла, взяла ложку и, не торопясь, всю съела, присев на полу и размышляя. Первое, что пришло в голову: вернулся мой бывший муж. Но как-то эта мысль мне не показалась. Во-первых, с чего бы ему вот так вернуться, а во-вторых, опустошить холодильник он, конечно, способен, но заполнить первоклассным продуктом нет и еще раз нет.

Может, кто-то временно жил в моей квартире и в знак признательности оставил все это? Ключи были у Наташки, но она сама, при всей своей душевной щедрости, на такое не годилась.

Ну и что я должна думать? Кто-то перепутал мой холодильник со своим? Мне захотелось съесть банку черной икры, но, поразмышляв, я отказалась от этой мысли: если все это не дурацкий розыгрыш, то удовольствие лучше продлить.

Я зашвырнула банку в мусорное ведро, а ложку в мойку и пошла в комнату. На журнальном столе, в хрустальной чешской вазе величиной с ведро (подарок свекрови к дню моего рождения), стоял огромный букет роз. Я подошла и сосчитала цветочки: двадцать пять штук. Выглядели они свежо и нарядно. Я огляделась: нет ли иных перемен? На первый взгляд все как обычно.

Кто ж этот неведомый благодетель? Кому Наташка ключи доверила? Гадать я не люблю, потому подошла к телефону и ей позвонила.

– У кого это от жары припадок щедрости? – поинтересовалась я, как только смогла ответить на первые двадцать вопросов.

– Ты что имеешь в виду? – насторожилась Наташка, слово «щедрость» неизменно ее тревожит.

– Двадцать пять роз и целый холодильник жратвы.

– Заливаешь…

– Заливают за ворот, а я пятый день трезвая. Кому ключи давала?

– Никому. Хоть за язык повесь…

– О господи, зачем? Только не пугай меня, а? Если ты ключи не давала, кто ж тогда по моей квартире бродил?

– Может, Андрюшка? – Андрюшка – это бывший.

– Умнее ничего придумать не могла? Двадцать пять роз переведи на бутылки. Да его удар хватит…

– Может, он изменился…

– Может. В жизни бывают вещи и вовсе невероятные. Вот один мужик с девятого этажа упал и не разбился.

– Остри на здоровье, только я вчера у тебя была, цветочки поливала, и ничего в твоей квартире такого особенного не усмотрела. И ключи никому не давала. К цветочкам претензии есть?

– Нет.

– Тогда не обессудь.

– Ладно, приезжай в гости. Как-то я все это съесть должна?

– Вечером приеду, а сейчас мне некогда.

Я повесила трубку и задумалась. Не верить Наташке причин не было, однако мысль о том, что кто-то неведомый бродил по моей квартире, вселяла тревогу. Мой дом – моя крепость. Вот тебе и высокие стены…

Тут телефон зазвонил, эта была Наташка.

– Слушай, ты золото с собой брала? Кольца, сережки?

– Нет. Зачем они на юге?

– Так проверь, а то, может, розочки оставили, а все вчистую выгребли. Видак цел? Их в первую очередь тащут… если взять нечего. Он легкий и вынести без проблем…

– Чего ты городишь? – изумилась я.

– Цел?

– Цел.

– Слава богу… А золото проверь…

Я пошла проверять. Открыла шкатулку и слабо икнула: сверху лежали деньги. Как любит выражаться Наташка, «не рубли, а деньги», то есть доллары. Я извлекла пачку и пересчитала: тысяча «зеленых». Заглянула в шкатулку: на мое золото не позарились. Я принялась разглядывать пол, похлопывая пачкой долларов по коленке. И начала кое-что понимать. То, о чем я думала, мне не нравилось.

После обеда зазвонил телефон. Так как никто, кроме Наташки, о моем возвращении еще не знал, из ванной, где я в тот момент пребывала, я выскакивать не торопилась, а подошла не спеша, когда он прозвонил уже раз пять. Однако Наташкин голос я не услышала, и никакой другой, кстати, тоже. На том конце провода интересно молчали, наслаждаясь моим заунывным: «Алло, я слушаю…»

Я повесила трубку и еще минут десять смотрела на телефон. Потом оделась, села в кресло и стала ждать.

Ждать пришлось недолго. Где-то через полчаса в дверь позвонили, я глубоко вздохнула, собираясь с силами, и пошла открывать.

Сначала я увидела верзилу. Когда такие типы возникают перед тобой, то глаз способен зафиксировать только их, а уж потом приходит черед всяким мелочам: стенам, окнам и гражданам обычного роста. Мне понадобилась минута, чтобы сообразить: на меня со счастливой улыбкой смотрит бывший пациент Стариков Юрий Петрович.

– Здравствуй, дочка, – сказал он. Я вздохнула и сделала шаг в сторону, пропуская их в свое жилище. Они вознамерились прошмыгнуть в комнату, при этом забыв разуться. Хотя в квартире и наблюдался стойкий пылевой покров, это показалось обидным, и я сказала:

– Тапочки вот здесь, возле вешалки.

Юрий Петрович несколько суетливо вернулся в прихожую, снял ботинки и облачился в тапочки бывшего мужа. Верзиле тапок не нашлось, он потопал в носках.

Я приглядывалась к ним. Больше, конечно, к Старикову. В верзиле рассматривать было нечего, а его ответный взгляд рождал в душе смятение. В общем, я смотрела на своего недавнего пациента. Выглядел он неплохо. Куда бы ни отправился он тогда на «Скорой помощи», а угодил к специалисту. Меня так и подмывало спросить, куда и к кому, но вряд ли они ответят.

Юрий Петрович устроился в кресле, вытянул ноги в тапочках и с улыбкой разглядывал меня, а я его. Дорогой костюм из легкой ткани, светлая рубашка, золотые часы, волосы подстрижены и аккуратно зачесаны назад, неприятный желтоватый оттенок исчез, седина отливала серебром, Юрий Петрович не лишен был некоторого щегольства. В целом выглядел респектабельно. Золотые часы навели меня на мысль, и я ее высказала:

– Ваши вещи, часы и перстень, в милиции…

Он как-то небрежно махнул рукой, целиком поглощенный созерцанием моей особы. Мне это надоело.

– Цветы и продукты ваша работа?

– Моя, – сказал он и улыбнулся шире.

– Я вам что, ключи от квартиры оставила?

– Не сердись, дочка, – запел он. – Хотел сюрприз сделать. Думал, приедешь, порадуешься…

– Я и порадовалась при мысли о том, что кто-то бродит по квартире в мое отсутствие.

– Прости старика, – убрав улыбку, попросил он. – Хотел как лучше, не сердись, очень прошу. Теперь на всем свете для меня нет человека дороже, чем ты, дочка…

– Вот что, Юрий Петрович, – начала я, но он меня перебил:

– Зови меня дядей Юрой…

– Никакой вы мне не дядя, и я вам не дочка. Это первое. Второе: вы мне ничем не обязаны. Я врач, мое дело лечить людей. Что я и делаю. За свою работу я получаю деньги, называется зарплата. За розы спасибо, а вот деньги заберите. – Я поднялась, достала доллары и положила на стол. – Продукты тоже. Правда, банку икры я съела, не буду врать, съела совершенно сознательно, а не по ошибке. Так что мы с вами квиты, и потому у меня убедительная просьба: появляться в моей квартире только по приглашению. Деньги за аккумулятор верну через месяц, а сейчас, извините, не могу – отпуск.

Юрий Петрович слушал, разглядывая свои руки, и заметно печалился.

– Не поняла ты, дочка, – вздохнул он. – Я, старый дурак, как-то все неправильно сделал… Не хотел я тебя обидеть, прости. И деньгами этими не за жизнь свою расплачивался. Я много чего повидал на свете и знаю: не все за деньги купишь. Потому и к тебе пришел, думал, если есть еще такие люди, значит, не зря мы землю топчем.

– Спасибо за лестное мнение, – нахмурилась я. – Но это ничего не меняет.

– Что-то я все-таки не так сделал, – покачал он головой. – Я ведь пока к кровати прикованный лежал, все думал – как поднимусь, к тебе поеду. И встреча наша не такой виделась. Прости, если что не так. – Он даже поклонился.

У меня стойкое отвращение к театральным эффектам, чувство такое, что тебя водят за нос. С другой стороны, он выглядел совершенно несчастным, а особого повода злиться у меня не было: в конце концов, икру я съела.

Подумав, я поднялась и сказала:

– Давайте пить чай.

– Ничего не надо, дочка, – забеспокоился Юрий Петрович, но я уже шагала в кухню.

Через десять минут мы пили чай. За это время доллары со стола перекочевали на полку. Я покачала головой, а Юрий Петрович засуетился:

– Что ты в самом деле, пусть лежат, вдруг понадобятся. Зарплата у тебя плохонькая, работа тяжелая. А мне куда деньги девать? Жены нет, детей не нажил, вот и мыкаюсь один на старости лет.

– Вам пятьдесят четыре года, и вы вовсе не старый, – одернула я, очень уж он увлекся. – Вполне можете жениться и даже детей завести. Вот мой сосед, к примеру, так и сделал и живет припеваючи.

Юрий Петрович с готовностью засмеялся. Понемногу разговор налаживался, а вот чай мои гости не жаловали. Юрий Петрович сделал пару глотков, а верзила как замер возле стены, привалясь к ней спиной, так по сию пору и стоял. Причем сразу и не решишь, то ли он стену, то ли она его поддерживает.

Я ему из вежливости налила чашку, но он ее как будто не заметил, стоял и пялился в угол комнаты. Из любопытства и я взглянула: угол как угол, даже паука там не было, но ему чем-то понравился. Мне что, пусть.

Мой новоявленный дядька пел соловьем, я начала томиться, и, чтобы ему немного испортить настроение, поинтересовалась:

– А почему он стоит? – Хотя, по моему мнению, он правильно делал – ни мой диван, ни тем более стул такую тушу не выдержат. Юрий Петрович запнулся на полуслове.

– Коля? – спросил неуверенно.

– Вот он, – ткнула я пальцем в верзилу. Коля все-таки от угла оторвался и посмотрел на меня. – Он глухонемым прикидывается?

– Нет-нет, – очень серьезно ответил Юрий Петрович.

– Я знаю, что он говорящий, – заверила я. – Просто меня раздражают люди, которые стоят столбом и что-то за моей спиной высматривают. Лучше бы чай пил.

– Я не люблю чай, – этим своим дурацким голосом заявил верзила и на меня уставился. Было это обременительно для моих нервов, уж лучше пусть бы в угол смотрел.

– Ты о Коле плохо не думай, – ласково запел Юрий Петрович. – Он парень золотой, мы с ним давненько друг дружку знаем, не один пуд соли вместе съели. Это он с виду сердитый, а душа добрая…

– Да я верю, – пришлось пожать мне плечами, хотя в истинности сказанного я питала сомнения.

Коля взгляд отвел и вновь сосредоточился на стене. Мне стало легче дышать. Чай остывал, и по всему выходило, что пора нам прощаться. Верзила от стены отлепился, а Юрий Петрович поднялся.

– Спасибо за чай, дочка, – сказал он, и оба в прихожую потопали. С радостно бьющимся сердцем я отправилась следом. Вспомнила про деньги, вернулась. Оба за это время успели обуться.

– Возьмите, – сказала я.

– Обижаешь, – покачал головой «дядя Юра».

– Я от вас деньги принять не могу, и обсуждать здесь нечего. За подарки спасибо. Желаю вам здоровья. Вид у вас цветущий, но поберечься все равно не мешает. Всего доброго.

Юрий Петрович вознамерился что-то сказать, но я уже дверь распахнула, и им ничего не оставалось, как выйти.

– До свидания, – сказали они дружно. Я слегка удивилась, что верзила открыл рот, улыбнулась, кивнула и хлопнула дверью.

– Свалились на мою голову, – посетовала я и занялась уборкой.

Вечером приехала Наташка; узнав о визите, обрадовалась.

– И чего ты дурака валяешь? – набросилась она на меня. – Хочется ему поиграть в доброго дядьку, ну и на здоровье. Деньги ей, видите ли, не нужны. Не нужны, неси мне. Приму с благодарностью. Я из-за этого сукина сына тоже натерпелась… Нашла когда проявлять честность и принципиальность. На честных воду возят.

– На дураках, – поправила я.

– А нынче что честный, что дурак – одно и то же. Дядька одинокий, ты ему вместо дочери, пусть раскошелится. Баксов небось полны карманы, коли тыщами швыряется.

– Деньги эти он не своим горбом заработал, – усмехнулась я. – Скорее всего украл.

– А кто не ворует? Я вот, к примеру, в больнице лекарства беру, бинт, вату. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Кстати, ты тоже перчатки брала, на своей даче копаться. Брала?

– Ты, Наташка, дура совсем, – возмутилась я. – Сравнила…

– Не вижу принципиальной разницы. Воровство – оно всегда воровство… Чего-то мы не туда залезли… Старичок на благое дело потратиться хочет, не на водку и девок, а на молодое дарование.

– Ты точно дура, – кивнула я. – Во-первых, он не старичок, да и старички разные бывают, начнет с «дочки», а чем кончит, никому не ведомо. Нет уж, обойдусь без благодетелей. Хоть и не пожрешь икру ложкой, зато покой дорог.

– Да ну тебя, – отмахнулась Наташка. – В конце концов, он тебе действительно обязан. Повезло раз в жизни, спасла богатого человека, так чего ж от счастья рожу-то воротить?

– Слушай, может, ты его себе возьмешь? – не выдержала я.

– В отцы? Так я с радостью, но он мой вклад в общее дело принципиально не желает замечать. Ты у него спасительница.

Я покачала головой и стала пить чай.

В следующий раз Юрий Петрович появился через пару дней. Обошлось без сюрпризов. По телефону позвонил и так жалобно, точно милостыню просит, сказал:

– Здравствуй, дочка, я вот тут неподалеку от твоего дома… хотел проведать.

Я вздохнула и сказала:

– Хорошо, заходите.

В квартире он появился с корзинкой в руках, за спиной маячил верзила. Лицо без выражения, взгляд пустой, жуть берет. Черт знает, о чем он думает… Может, прикидывает, как половчее меня освежевать.

– А ему сюда обязательно? – не выдержала я. Юрий Петрович слегка растерялся и на меня уставился, а верзила рот открыл и тихим голосом произнес:

– Обязательно, – и мне улыбнулся. Не скажу, что душу согрел, скорее поразил. Я начала прикидывать: каким он был ребенком? Ведь был же? И что с ним такое приключилось, что от его взгляда нормального человека начинает трясти? И родители у него тоже есть, по крайней мере, были. Иного способа появиться на свет я просто не знаю.

– Ты Колю не бойся, – брякнул Юрий Петрович. – Он…

– Да я помню, – перебила я. – У него душа добрая. Только пусть он на меня так не смотрит. Добрая у него душа или нет, а физиономия, извините, зверская.

Коля стал смотреть в угол. Юрий Петрович в кресле устроился и осведомился о моем здоровье. Здоровье у меня было хорошее, у него, как выяснилось, тоже. Тут он о корзинке вспомнил и нерешительно потянулся к ней.

– Я вот тут с гостинцами… не откажи…

– Юрий Петрович, – укоризненно начала я.

– Я ведь от души, дочка, – он вроде бы даже испугался. Мне стало совестно, я взяла корзину и отнесла ее в кухню.

Снеди в ней было на небольшую армию. Я только головой покачала, потом вернулась в комнату, толкая перед собой сервировочный столик.

– Что ж, чай вы не пьете, – сказала я. – Давайте пить коньяк.

– Не беспокойся, – начал Юрий Петрович, но я уже накрывала на стол. Он благодарно улыбнулся и по виду был счастлив.

– Садитесь, – кивнула я верзиле. Тот отделился от стены и сел на диван. Я зажмурилась, но диван выдержал. – Что ж, давайте за знакомство, – предложила я.

– За твое здоровье, дочка.

– И за ваше…

Мы выпили и стали закусывать. Юрий Петрович долго молчать не умеет, потому принялся меня расспрашивать: о родителях, о муже и вообще о жизни. Тайн из всего этого я не делала и отвечала без особой охоты, но и без раздражения.

Время от времени на Колю посматривала, испытывая от его близости некоторую тревогу. Он сидел слева от меня и разглядывал стену. Слышал нас почти наверняка, а вот понимал ли, с уверенностью не скажешь.

С момента нашей первой встречи в Цыганском поселке волосы его заметно отросли, но выглядеть лучше от этого он не стал. Я могла предложить лишь один способ сделать его симпатичнее: скомкать, как следует размять и слепить по новой.

Почувствовав мой взгляд, он повернулся. В расстегнутом вороте рубашки я углядела татуировку, довольно странную. То ли листья, то ли лапы диковинного существа тянулись от плеча к шее. Он усмехнулся, точно спрашивая: будешь продолжать осмотр? Мне стало неловко, в конце концов, он может действительно быть вполне нормальным парнем, и нечего его разглядывать, как обезьяну в клетке.

Я сосредоточилась на Юрии Петровиче. С моей родней мы к этому времени уже покончили, выпили еще коньячку, и он вдруг сказал:

– Дочка, ты вот Коле рассказывала, что человек в больнице был, меня разыскивал. А узнать его ты сможешь?

Я отодвинула рюмку и внимательно посмотрела на своего благодетеля. Он заметно опечалился.

– Смогу, – наконец ответила я. – И что?

– Ничего, – засуетился он. – Так спрашиваю.

– Вы, Юрий Петрович, дурака не валяйте и вокруг да около не ходите. Зачем вам этот человек?

Тут он усмехнулся, жестко, так что лицо мгновенно стало другим: добродушный дядька вдруг превратился в типа, которого плечом лучше не задевать.

– Меня ведь убить пытались, – сказал он. – Я хочу знать кто.

– Да? – поинтересовалась я. – Меня, кстати, тоже. И восторга от этого я, по понятным причинам, не испытываю. Не знаю, за что хотели убить вас, но меня уж точно не за что.

Мои гости переглянулись и на меня уставились.

– Объясни, – попросил Юрий Петрович, и я рассказала о сумасшедшем типе на голубом расхристанном «Опеле», который едва не загнал меня под грузовик. Гости переглянулись вторично.

– Как видите, знакомство с вами радости в мою жизнь не внесло, – заключила я. – Оттого я совершенно не желаю вмешиваться в ваши дела.

– Дочка, они ведь как решат: если ты человека видела, значит, мне расскажешь. Здесь ведь кто кого – не мы их, так они нас.

– Да вы с ума сошли, – вытаращила я глаза. – Вы что мне предлагаете? О ваших делах я знать ничего не желаю, и оставим это.

После моих слов нависло тягостное молчание. Ни коньяк, ни еда, ни просящий взгляд Юрия Петровича нарушить его не смогли. Потосковав немного, гости отправились восвояси, а я задумалась – доброе дело принимало дурной оборот.

На следующий день меня пригласили на вечеринку. Собрались на даче у Людки Лебедевой, затеяли шашлыки, конечно, хорошо выпили. Потом отправились на речку купаться, километра за полтора. В общем, в город возвращались электричкой довольно поздно. Решили еще немного выпить, забрели к Наташке и выпили. Разумеется, не немного. Ближе к часу ночи стали разъезжаться по домам.

Я отправилась вместе с Сережкой Логиновым: он жил в моем районе и уже полгода набивался в женихи. Мы остановили машину, устроились на заднем сиденье, Сережка меня обнял и на ухо зашептал:

– Поедем ко мне.

Я категорически заявила, что с жениховством придется подождать. Официально я все еще замужем и, как порядочная женщина, ничего подобного позволить себе не могу. Мой кавалер не обиделся, но загрустил.

– С тобой не поймешь, когда ты дурака валяешь, а когда серьезно говоришь, – сказал он.

– Я и сама не знаю, – заверила я.