Едва бабушка успела накормить внука, как пришел в гости его бывший одноклассник и верный друг Вовка Безусов. Он с самого детства ходил к Столбовым и воспринимался Юлькой почти как член семьи. Вовка был веселым и незатейливым. Его всей душой обожала Анька.

Она встала под закрытой дверью в комнату брата и начала выкрикивать ласковые слова своему любимцу:

– Вовка-морковка! Безусов – БестрУсов! Вовчик-пончик!

– Нескладно, – отреагировала на последнюю обзывку Юлька.

– Вовка, Вовка! Спереди винтовка, сзади барабан – вылитый чурбан! – вспомнила старый стишок Анька.

За дверью время от времени раздавались взрывы хохота. Вряд ли они были связаны со стараниями Аньки, но она радовалась и выдумывала все новые и новые словечки.

Юлька сидела перед телевизором и вязала себе кофту.

– Юлька! У тебя плойка есть? – крикнул Костя.

– Есть! А тебе зачем? – заинтересовалась сестра.

– Неси сюда! – приказал Костя.

Юлька нехотя отложила вязание и встала с дивана.

– Заходи и дверь закрой.

Юлька вошла. Анька ловко просочилась вместе с ней и села на маленький диванчик рядом с Вовкой. Он заграбастал ее в объятия:

– Расти уже быстрей да жениться будем! Сколько ждать-то можно!?

Раскрасневшаяся от удовольствия Анька тщетно вырывалась из его рук.

– Слушай, Юлька, ты можешь поставить нам волосы, как у этого? – Костя показал фото Сергея Лемоха из группы «Кар-мэн» с лаковым кандибобером на макушке.

– Ну, могу, наверное, – с сомнением ответила Юлька.

Вовка выпустил Аньку и воткнул плойку в розетку:

– Давай меня первого.

Юлька старательно завила обоих парней и обрызгала им головы лаком. Костя с Вовкой остались очень довольны.

– Пошли с нами на дискотеку, – позвал ее Вовка.

На дискотеку Юлька еще не ходила ни разу. Она была уверена, что родители ее не отпустят, но тем не менее пошла отпрашиваться.

– Нет. Нет. И нет! – сурово сказала мама. – Не доросла еще до дискотек.

– Ну, хоть просто по дороге можно с Костей погулять? – спросила Юлька, умоляюще глядя на маму.

– Хорошо. Погуляй с часик. Но чтобы в девять быть дома!

На улице было довольно тепло. Сквозь разрывы туч временами проглядывала серебряная луна, освещая лесистые косогоры вокруг поселка. Компания медленно шла по дороге, переходя из одного светлого круга, отбрасываемого фонарем, в другой. Костя бережно нес под мышкой белоснежный магнитофон «Ритм», купленный им на заработанные летом деньги. Играла какая-то довольно быстрая песня с повторяющимся припевом, слова которого казались Юльке странно знакомыми:

А месяц будет плыть и плыть,

Роняя весла по озерам…

А Русь все так же будет жить,

Плясать и плакать у забора.

– Кто это поет? – поинтересовалась Юлька.

– Группа «Суровый февраль». Новый альбом «Комиссары», – ответил Костя.

– А слова кто написал?

– Да пес его знает, – Костя пожал плечами.

Вовка подставил Юльке подножку и уронил ее на заснеженную обочину.

– Ах, ты! – Юлька стряхнула снег и помчалась за Вовкой вдоль по улице.

Когда заслышались глухие удары музыки, грохочущей в клубе, Костя выключил магнитофон и отдал его сестре:

– Унеси-ка, пожалуй, домой. Не урони только!

– Уж постараюсь, – с дурашливым поклоном ответила Юлька.

Она постояла на дороге, провожая взглядом парней. Вскоре они свернули на тропинку и пропали из вида. Идти домой не хотелось. Юлька тихонько пошла к клубу. От дороги его отделял небольшой сквер из молодых березок.

На ярко освещенном крыльце толпилась молодежь. С замиранием сердца Юлька узнала в одном из молодых людей Сергея Сергеича. Азартно жестикулируя, он что-то рассказывал остальным. Компания громко хохотала. Потом вдруг все они двинулись в Юлькину сторону. Она жутко испугалась и бросилась бежать домой. Едва дыша, она замедлила бег только когда скрылась за поворотом дороги. Слава Богу, что Сережа не увидел ее в этих теплых штанах с начесом и в валенках…

До самой ночи в Юлькиной голове неустанно крутились строчки из той песни. И только, когда она уже почти провалилась в сон, ее осенило: «Так это ж, Есенин! «А месяц будет плыть и плыть, роняя весла по озерам»… Какая прелесть»…

В воскресенье с утра Юлька и Анька отправились на лыжах в лес. Неожиданно решил с ними прогуляться и отец. Маму тоже позвали, но она готовилась к открытому уроку по математике, рисовала какие-то таблицы на ватмане, резала карточки и потому не пошла.

Стояла тихая безветренная погода. На деревьях лежали огромные снеговые шапки.

Первым по рыхлому снегу шел Павел Столбов. Широкими охотничьими лыжами он прокладывал дорогу для дочерей.

За компанией увязался Бим. Он то плелся по брюхо в снегу, то высоко подпрыгивал, стараясь покрыть как можно большее расстояние за один прыжок, а потом вдруг додумался вставать позади Аньки на ее лыжи. Она уже два раза упала из-за него. Бим лизал ей лицо, Анька смеялась, ругалась и кое-как снова вставала на ноги.

Наконец, они дошли до молодого сосняка. Неподалеку от них за желто-коричневыми стволами мелькнула лиса. Бим громко залаял и побежал вглубь леса.

– Девчонки, вставайте под эту сосну, – позвал дочерей отец, – закрывайте носы.

Анька с Юлькой подошли и закрыли варежками лицо. Отец сильно тряхнул тонкий ствол. Вверху зашумело, снежная лавина с шипением обрушилась на сестер, засыпав их чуть не по пояс.

Какой восторг! Юлька несколько секунд даже вздохнуть не могла – все забило снегом.

Анька выгребла снег из-за шиворота и тут же запросила:

– Пап, давай еще!

Они перешли под другую сосенку.

Потом под третью.

Под четвертую.

Пятую.

– Ладно, хватит, а то еще захвораете, – отец смахнул с шапки целый сугроб, – Айда домой.

На обратную дорогу по снегу сил ни у кого не осталось.

Неподалеку от сосняка проходило шоссе. Отец закинул все три пары лыж на плечо и пошел к дороге, стараясь проложить тропинку пошире. Бим, на все лады подбадриваемый Анькой, плелся последним.

Глава 14

Понедельник традиционно начался с классного часа. После выходных в кабинете всегда особенно сильно пахло химикатами. Сегодня Юльке настойчиво представлялось, что запах идет из колб с заспиртованными змеями, которые были расставлены на шкафах вперемешку с чучелами рыб и птиц. Может, они все тут ползали и летали, пока никого не было?

Светлана Генриховна сурово напомнила восьмому классу, что половина второй четверти прошла, раскачиваться некогда. Новый год наступит внезапно. А от оценок волосы дыбом встают!

Маринка шепнула Юльке на ухо, что они у учительниц и так весь год дыбом, поскольку почти все ходят с «химией». Юлька усмехнулась:

– Да, не дыбом только у Клавдии Алексеевны.

– Столбова! Роговцева! Что за разговоры? Все на вас жалуются. На всех уроках болтаете! Рассадить вас надо!

– Мы не рассада, чтоб нас рассаживать! – пробормотала Юлька.

Светлана Генриховна запальчиво продолжала:

– Просто утонули в двойках! По русскому: Алябьев, Белова, Булыгин, Курков, Ракитин, Рыкова – сплошные двойки! А по географии вообще только три человека на данный момент успевающие!

– Видите, какие плохие педагогические способности у Игоря Степановича, – вставила Юлька.

Классная строго посмотрела на Юльку и сурово произнесла:

– Ну, с тобой вообще отдельный разговор назревает. Задержишься после классного часа.

– Довыпендривалась, – угрюмо констатировал Ракитин, вертя в руках карандаш с бумажным пропеллером на кончике остро заточенного стержня.

– Ввиду таких ваших успехов. В кавычках, конечно, успехов. Классный вечер, который мы планировали на эту неделю, отменяется, – неожиданно закончила учительница.

Рыкова с Беловой заныли:

– Ну, Светлана Генриховна-а-а… Ну что вы! Мы все исправим. Давайте проведем!

Но классная руководительница была непреклонна. Людка с Наташкой обиженно надули накрашенные губки.

Светлана Генриховна достала из тумбочки газету и развернула ее.

– Вы интересовались, существует ли снежный человек. Я нашла для вас статью об этом.

До конца урока восьмой класс слушал свидетельства очевидцев и разглядывал мутные газетные фотографии.

После классного часа Юлька, как и было велено, задержалась.

– После последней географии… Когда она у вас там была? В четверг? Игорь Степанович написал докладную директору и сказал, что больше тебя на свои уроки не пустит, – классная руководительница выдержала многозначительную паузу. Юлька с вызывающей улыбкой смотрела на нее.

Светлана Генриховна продолжала:

– Ты в игры играешь, а о матери подумала? Каково ей слушать бесконечные жалобы на тебя? Доведешь вот ее до сердечного приступа!

Юлька закусила нижнюю губу. Это чистой воды шантаж!

– Светлана Генриховна! Михеев сам во всем виноват… – начала было Юлька.

– Знаешь, дорогая! Нос у тебя еще не дорос обсуждать учителей!

– Он матом ругается на уроках!

– Ну, а кто его доводит-то?! – Светлана Генриховна всплеснула руками и нервно засмеялась, колыхаясь полным телом.

Юлька надела на плечо сумку и уточнила:

– Значит, на географию можно не ходить? Хорошо-то как! – и с улыбкой вышла из класса.

Светлана Генриховна поджала губы и покачала головой:

– Ни стыда, ни совести!

* * *

Математику и физику вела Юлькина мама, Татьяна Алексеевна. Она была хорошим учителем. Ее в школе любили. Объясняла она доступно, зря не психовала, много чего занятного придумывала. Когда в шестом классе она рассказывала про положительные и отрицательные числа, то нарисовала на доске два войска. Юльке сразу стало понятно, что один отрицательный солдат да еще один отрицательный солдат – будет два отрицательных солдата. А если пять отрицательных солдат будут сражаться с тремя положительными, то трое друг друга поубивают, а два отрицательных останутся в живых. То есть три минус пять будет минус два.

Вместо контрольной работы по теме, Татьяна Алексеевна могла вдруг открыть магазин и продавать школьникам рыбу, конфеты, булки (нарисованные на картоне, конечно). Подходишь и говоришь: «Мне кусок сыру!», а она открепляет с этого сыра задание и тебе отдает. Если правильно сделаешь, то получаешь свою покупку.

А еще мама вела в одиннадцатом классе астрономию. У нее был большой телескоп, и часть уроков она проводила вечером, когда стемнеет. Вместе со старшеклассниками на эти занятия приходили и родители. Многим хотелось посмотреть на луну и на звезды. В сентябре было лунное затмение, так там вообще полпоселка пришло поглядеть в телескоп. Юлька с папой стояли в сторонке и гордились мамой. Сколько она всего знает про луну!

Сейчас шла физика. Не очень-то интересно – про электричество. Восьмиклассники делали лабораторную работу. Юлька с Маринкой были в группе с Кудриным и Ракитиным. Парни быстро собрали электрическую цепь. Лампочка загорелась. Татьяна Алексеевна подошла:

– Ну что, получилось?

– Ага, ток идет, – радостно ответил Мишка Кудрин.

Андрей Ракитин вдруг сунул палец в зажим амперметра и забился в конвульсиях, будто сквозь него проходило огромное напряжение.

Татьяна Алексеевна перепугалась:

– Андрюша! Андрюша!

Она с силой отдернула его от цепи. Хоть и ясно понимала, что током ударить его тут не может, но в такие моменты размышлять некогда.

Ракитин начал отчаянно хохотать.

За ним и все остальные. Татьяна Алексеевна тоже в конце концов рассмеялась.

– Ой, дурачьё…

Юльке очень хотелось прокомментировать выходку Ракитина, но она все еще ощущала свою вину перед ним и промолчала.

География стояла в расписании последним уроком. Потому Юлька просто пошла домой раньше других. Конечно, она делала вид, что ей все пофиг, но беспокойные кошки уже давно скребли своими острыми коготками по ее душе.

Как так получилось, что весь ее радужный и веселый мир, в котором она прожила четырнадцать лет, вдруг дал такую мерзкую трещину? Как будто в цветной витраж прилетел случайный камень…

Это все он виноват. Треклятый географ. Нельзя учителю быть таким! Нельзя! Он не заслуживал Юлькиного уважения ни по одному пункту.

Она сама опиралась только на то, что было внутри нее, и стояла, улыбаясь. А он, сорокалетний мужик, жалобил маме, классной, директору, впадал в истерики, матерился…

Юлька пришла домой и записала на форзаце у «Джейн Эйр»: «Буду учителем. Чтоб одним нормальным человеком в школе стало больше».

Глава 15

Как прекрасны были дни, когда в расписании не было географии!

Юлька тихо-мирно ходила из кабинета в кабинет. Где писала, где вязала, где в микроскоп смотрела, где бегала и прыгала.

На литературе по ролям читали «Ревизора». Галина Еремеевна дала Юльке слова Городничего. Юлька пыталась передать интонации этого героя и наставительно произносила густым низким голосом:

«А вот вам, Лука Лукич, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей. Они люди, конечно, ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием. Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… Не вспомню его фамилию, никак не может обойтись без того, чтобы взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу), и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду. Конечно, если ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, – это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет. Из этого черт знает что может произойти».

«И тогда была несправедливость, – подумала Юлька, – ученикам, значит, учитель может рожи корчить, а ревизору нельзя».

Галина Еремеевна прохаживалась с учебником по классу, наблюдая за порядком. Возле парты Ракитина и Кудрина она резко остановилась. Вместо чтения «Ревизора» они играли в морской бой. Мишка моментально среагировал и спрятал листок с кораблями под парту. Андрей не счел нужным суетиться.

– Ракитин! Где твой учебник? – строго спросила Галина Еремеевна.

Ракитин не ответил и лег на парту, отвернувшись от учительницы.

Лицо Галины Еремеевны стало пунцовым, и она сразу сорвалась в крик:

– Ты чего разлегся?! Ты на уроке или дома на диване? Ну-ка, сядь прямо! Доставай книгу!

Галина Еремеевна попыталась поднять Ракитина за плечи. Тот сердито дернулся и снова улегся на парту.

Учительница потеряла дар речи. Он что, с ума сошел?! Как он смеет так себя вести?!

– Вот! Полюбуйтесь! – нервно смеясь, Галина Еремеевна показала на Ракитина, ища поддержку у класса.

– Было бы, чем там любоваться, – насмешливо протянула Людка Рыкова. Ее верная собачка Белова что-то прошептала на ухо подруге, и обе захихикали.

Юлька помрачнела.

– Я поговорю сегодня с твоей мамой! – зловеще пригрозила Ракитину Галина Еремеевна.

Андрей молчал.

– Юля! Продолжай читать! – велела учительница.

– Не хочу, – глухо произнесла Юлька и отвернулась к окну.

Там из низких темных туч тяжело падали хлопья сырого снега.

У Галины Еремеевны затряслись губы. Она покачала головой и вышла из класса.

– Сейчас директора приведет, – недовольно проговорила Белова.

– Ты, Столбова, заколебала выделываться уже! Из-за тебя всем попадает! – возмутилась Людка Рыкова.

Юлька молча смотрела в окно.

В класс вошла Любовь Борисовна, красиво обтянутая лиловым платьем с блестящим ремешком. Восьмиклассники встали. Галина Еремеевна, вероятно, осталась плакать в учительской.

– Садитесь!

Директриса вообще-то нравилась Юльке. Когда-то она вела у них в пятом классе историю. Тогда она еще не была директором и могла позволить себе быть живой и веселой. Теперь на ее плечах лежал груз ответственности. И нести его надо было с достоинством.

– Ну что, восьмой класс… Давно мы с вами разговаривали о поведении?

Ответа не было.

– Как мне помнится, не очень давно. Но вам неймётся! Вы только что сорвали урок литературы, – Любовь Борисовна выдержала многозначительную паузу и с нажимом продолжила, – Галина Еремеевна – отличник народного образования! Уважаемый учитель! Как вы смеете себя так вести?

– Это все Ракитин со Столбовой! – пискнула Наташка Белова, – Остальные нормально себя вели.

Мишка Кудрин изжевал бумажку и плюнул через корпус от ручки Наташке в шею. Она брезгливо сощелкнула бумажку накрашенным ноготком: «Дебил».

– Прекратите! – крикнула Любовь Борисовна. – Ракитин! Столбова! В мой кабинет!

В директорской на диване сидела заплаканная Галина Еремеевна.

Директриса поставила перед ней Юльку и Андрея.

– Извиняйтесь!

Андрей безучастно смотрел в стену и насвистывал себе под нос.

Юлька ковыряла носком туфли ковер. «Извиниться или нет? Если не извинюсь, опять маме нервы будут трепать. А извиняться вроде и не за что. Я имею полное право не читать вслух, если мне не хочется».

Галина Еремеевна со слезой в голосе обратилась к Юльке:

– Ну, я еще допускаю, что этот оболтус, – она указала рукой на Андрея, – может себя так вести, потому что в голове пусто! – учительница выразительно постучала себе по макушке, – Но ты-то! Ты-то, Юля! Лучшая ученица в классе! Неужели еще ты будешь уроки срывать? – Галина Еремеевна с горькой укоризной склонила голову набок и грустным взглядом посмотрела на ученицу сквозь толстые линзы очков.

«На зяблика похожа», – совсем некстати подумала Юлька, глядя на остренький носик учительницы.

– Извините, Галина Еремеевна, я больше так не буду, – с трудом выдавила из себя Юлька.

Ракитин вышел из кабинета, так и не извинившись. Галина Еремеевна с выражением безнадеги на лице махнула рукой и тоже ушла.

Любовь Борисовна попросила ученицу задержаться. Юлька села на стул возле директорского стола.

Любовь Борисовна внимательно посмотрела на нее.

– Юля, скажи мне, что происходит у тебя с Игорем Степановичем?

Юлька молчала.

– Ты постоянно мешаешь ему вести уроки. Почему?

Юлька молчала.

Любовь Борисовна засмеялась:

– Так чего ты молчишь-то?! Я ведь тебя не ругаю. Просто понять хочу.

Юлька улыбнулась в ответ, но упорно продолжала молчать.

Директриса подождала еще немного и произнесла со вздохом:

– Ладно. Иди на урок. Придется по-другому разговаривать…

Юлька закрыла за собой тяжелую дверь в директорскую и задумчиво побрела по коридору. На урок к Галине Еремеевне идти совсем не хотелось. Не пойти ли домой? После литературы еще оставался немецкий. Задание можно будет потом взять у Маринки.

Юлька направилась к раздевалке. Она оделась и вышла из школы.

За спиной прозвенел звонок.

Мокрый снег продолжал валить из серого неба. Где-то на середине дороги Юлька остановилась, вспомнив вдруг, что оставила в классе свою сумку с учебниками.

«Ай, ладно. Пусть до завтра стоит. Ничего с ней не будет. А, может, мама принесет. Или Маринка».

Судя по всему, грейдер сегодня еще не проходил. Снега на дороге лежало сантиметров десять. Юлька скатала снежок, бросила его перед собой и стала подталкивать ногами. Снег был липким, и комок быстро подрастал.

Надо докатить до дома.

«Если докачу, то победа будет моей. А географа уволят из школы», – загадала Юлька.

Довольно скоро перед ней уже катился большой снежный шар. Юльке, конечно, было немного стыдно перед проезжающими машинами, что она занимается такой ерундой, но зарок есть зарок, и она, как жук-скарабей, толкала свой ком, который слишком быстро тяжелел.

Юлька взмокла от пота, а до дома еще было довольно далеко. Боже! Как тяжело!

Надо докатить.

Надо победить.

Надо докатить.

Надо победить.

* * *

Из ворот, с лопатой в руках, вышел Павел Столбов. Огромный снежный шар стоял возле дома. Прислонившись к нему спиной, тяжело дыша, сидела на корточках обессиленная Юлька.

– Ты от школы его катила? – поинтересовался отец.

– Почти, – Юлька облизнула пересохшие губы.

– Дуркуешь ты, Юлька, – озабоченно сказал папа, – разве можно тебе такую тяжесть таскать?! Ребятишек ведь еще рожать.

– Так надо было, – ответила Юлька и пошла, слегка покачиваясь, домой.

Сумку вечером принес Мишка Кудрин.

Ракитин ждал его на улице, сидя на подтаявшем снежном шаре.

Глава 16

На большой перемене в организаторской, которая еще недавно была пионерской, проходил сбор актива. На повестке дня была одна тема – подготовка к Новогодней елке. Симпатичная Лариса Леонтьевна, которую все в школе звали Ириской, раздавала роли. Юлька из года в год играла главных персонажей – то Снегурочку, то Зимушку-зиму. Но сегодня она была на это не согласна.

– Огласите весь список персонажей, пожалуйста, – попросила Юлька.

– Дед Мороз, Снегурочка, Баба Яга, почтальон Печкин, Лихо Одноглазое, Снего… – Ириска не успела сказать «..вик», как Юлька выкрикнула:

– Я буду Лихом Одноглазым!

Лариса Леонтьевна неохотно записала это пожелание в сценарий.

– Могу тебе фингал на второй глаз поставить, – дружески предложил семиклассник Славка Богатырев.

– Себе поставь! – огрызнулась Юлька.

В организаторскую заглянула завучиха:

– Столбова здесь?

У Юльки екнуло сердце.

– Здесь.

– Выйди, пожалуйста.

Ольга Ивановна прикрыла за Юлькой дверь.

– Юля, сегодня после шестого урока придешь в географию. Будет педсовет по поводу твоего поведения, – завуч многозначительно посмотрела на ученицу и ушла.

Юлька осталась стоять в коридоре. Мимо нее с визгом пронеслась стайка ребятишек из начальной школы.

«Это уже не очень смешно. Гадский Гоша!»

Когда Юлька пришла на урок, класс уже знал о том, что ее ожидает. Оля-груди, вероятно, ее вначале в кабинете искала. Маринка сочувственно посмотрела на подругу.

– Только не вздумай мне жалкие слова говорить! – сразу предупредила ее Юлька, чувствуя, как внутри созревают слезы.

Жалость к себе она переносила плохо. Жалость делала ее слабой и уязвимой.

Началась биология. Светлана Генриховна стремительно ворвалась в класс, раскрутила свиток с изображением голубя в разрезе, приткнула его кнопками к доске и без предисловий продиктовала тему урока: «Внешний вид и внутреннее строение птицы».

Восьмой класс сразу понял, что лучше помалкивать.

Светлана Генриховна рассказывала о голубе так, словно он ей всю жизнь изгадил. Она тыкала указкой в его внутренние органы и мерно крутила пластинку с давно записанным текстом:

– Птицы имеют крупный головной мозг. Особенно большой у них мозжечок. Это связано со сложными движениями птиц, требующими координации во время полета.

Ракитин запустил с последней парты самолетик. Он плавно спикировал под учительский стол. Светлана Генриховна так сосредоточилась на голубе, что даже не заметила этой мелкой пакости.

– Пищеварительная система! Ко дну ротовой полости прикреплен очень подвижный язык. Слюнные железы развиты у птиц неодинаково, у некоторых, например, у козодоев, почти отсутствуют.

Алябьев, сидевший позади Юльки, с идиотским смехом полушепотом повторил своему соседу Булыгину в ухо: «Козодоев». Булыгин дал ему подзатыльник.

Светлану Генриховну неудержимо несло дальше. Видно было, что привычная пластинка ее постепенно успокаивает. Она ткнула куда-то в окончание кишок птицы и прокомментировала:

– Задняя кишка укорочена и открывается в клоаку.

Булыгин громко заржал.

– Что смешного? – рассердилась учительница.

Булыгин заткнулся и пожалел, что не сдержал эмоций.

– Иди к доске. Повтори то, что я сейчас сказала!

Булыгин обреченно потащился к голубю. Повертел в руках указку и неуверенно начал:

– Мозги.

– Не мозги, а головной мозг! – поправила Светлана Генриховна.

– Зоб. Сердце. Печень, – Булыгин тыкал указкой в картинку, – желудок, кишки. И эта… Как ее… Да как же…. Какава!

Светлана Генриховна по инерции нахмурилась от неверного ответа, но тут же заливисто расхохоталась. Класс лежал на партах от смеха.

С трудом успокоившись, Светлана Генриховна поправила Булыгина:

– Не какава, Рома, а клоака. Запомни.

«Да, это в жизни сильно пригодится, – отметила про себя Юлька. – Кстати, почему его так редко называют по имени? Ромка».

Потом был немецкий. Юлька старательно переводила текст про пионеров-тельмановцев. Мерзостно-веселый Шрайбикус фоткал ее с угла страницы учебника.

Шестого урока у восьмого класса не было. Как будто нарочно выделили Юльке время попереживать о предстоящем расстреле. Одноклассники свалили домой.

Юлька уже привыкла бродить по школе в одиночестве. Была какая-то особая прелесть в этих пустых коридорах, в приглушенных голосах учителей, доносящихся из кабинетов. Можно было неторопливо разглядывать весьма неплохие картины местного художника Алексанникова, развешанные по стенам. Особенно любила Юлька картину с летней ночью. Основное пространство на ней занимала река. Посредине был небольшой остров с высокой колокольней, вокруг которой лепились домики со светящимися окошками. Над этим благодатным покоем висел чистый ясный месяц.

В кабинете у Галины Еремеевны вдруг взревел проигрыватель:

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село.

Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Юлька подтащила к дверям кабинета банкетку, достала из сумки клубок, спицы и «Модише машен», немецкий журнал по вязанию. Осталось довязать один рукав, и кофта будет готова.

Галина Еремеевна задушевно рассказывала какому-то классу о лирике Некрасова, время от времени включая песни на его стихи. Они удивительно гармонично накладывались на Юлькины переживания. Она вязала и слушала:

Что ты жадно глядишь на дорогу

В стороне от веселых подруг?

Знать, забило сердечко тревогу –

Все лицо твое вспыхнуло вдруг.

С первого этажа донесся голос Сергея Сергеича. Юлька спрятала вязание в сумку, отбуксировала банкетку на место и стала прогуливаться по фойе с равнодушно-независимым видом. Сергей Сергеич поднимался по лестнице. С ним шел кто-то еще. Они негромко разговаривали. Юлька уловила обрывки беседы:

– …На дискотеке… у Сашки день рождения…. До вечера…

Пара минут шепота и тихого смеха.

Из лестничного пролета показалась голова Ларисы Леонтьевны. Юлька спряталась за большой куст китайской розы. Сергей Сергеич ушел вниз, а довольная Ириска, на ходу поправляя блузку, прошла мимо Юльки в организаторскую. В фойе снова стало тихо. Юлька вышла из укрытия.

Галина Еремееевна под занавес включила самую веселую песню.

«Знакомый какой-то наигрыш… Что, и это тоже Некрасов написал?!» – Юлька прислушалась, оглянулась по сторонам – никого. Поставила сумку к стене, развела руки в стороны и пошла, приплясывая и размахивая воображаемым платочком:

Располным-полна моя коробушка,

Есть и ситец, и парча!

Пожалей душа моя, зазнобушка,

Молодецкого плеча.

У Юльки дрожали губы, картины Алексанникова расплывались в мокрых глазах, но она отчаянно танцевала, стараясь не сильно стучать туфлями.

Выйду, выйду в рожь высокую,

Там до ночки погожу.

Как завижу черноокую

Все товары разложу.

Звонок.

Юлька быстро промокнула глаза рукавами.

Сумку на плечо.

Размеренным шагом по коридору в сторону географии.

* * *

В кабинет стекались учителя.

Когда все вошли, Юлька просунула голову в дверь и спросила, можно ли ей заходить.

– Подожди немного в коридоре. Мы тебя позовем, когда нужно будет, – ответила Любовь Борисовна.

Юлька стояла под дверью и слушала, как громко бьется сердце. Руки немного дрожали. Но не от страха, а скорее от предвкушения битвы.

В голове ни с того ни с сего всплыл девиз их класса, который еще в прошлом году они бодро говорили хором: «Бороться и искать. Найти и не сдаваться!» Их отряд носил имя Саши Ковалева – пионера-героя, пожертвовавшего собой во имя спасения экипажа торпедного катера.

Завуч открыла дверь:

– Заходи.

Юлька вошла и поздоровалась. Встала у доски. С улыбкой оглядела учителей. Сергей Сергеич вольготно расположился за последней партой у окна. Любимое Юлькино место. Перед ним уселась Ириска.

Игорь Степаныч сидел за второй партой в среднем ряду и разглядывал свои руки.

Мама нервно ходила вдоль шкафов в конце класса. В руках у нее был носовой платочек. Судя по всему, она уже тут плакала.

Любовь Борисовна начала:

– Юля, ты догадываешься, почему мы тебя сюда пригласили?

– Догадываюсь, – еле сдерживая дурацкую улыбку, серьезно сказала Юлька и кивнула.

– На тебя поступила докладная от Игоря Степановича. Тебе зачитать?

Юлька пожала плечами:

– Как хотите. Я, в общем-то, помню, что я делала.

Тем не менее, Любовь Борисовна начала читать Гошин пасквиль:

– «Ученица 8 класса, Столбова Юлия, систематически прогуливает уроки географии, а когда приходит на занятия, то нарушает дисциплину и мешает заниматься одноклассникам. На замечания не реагирует. Позволяет себе громкие разговоры и смех во время урока, споры с учителем, а также хождения по классу».

Юлька хихикнула, вспомнив кинопоказ. Она понимала, что сейчас совсем не время и не место смеяться, но губы упорно разъезжались в стороны, как у Гуинплена. Улыбка, так раздражавшая учителей, в последнее время будто приклеилась к ее лицу.

Галина Еремеевна нервно взмахнула рукой в ее сторону:

– Да вы посмотрите! Ей смешно! Что мы тут для нее?! Клоуны!

Любовь Борисовну тоже задел Юлькин смешок:

– Юля, ты, похоже, не осознаешь всей серьезности своих поступков. Если ты решила не учиться – это твое личное дело. Но ведь, глядя на тебя, и весь класс стал к учебе относиться спустя рукава.

Юлька стояла, заложив руки за спину, и молча рассматривала портреты великих географов, висящие на противоположной стене над шкафами. Задумчивый Фернан Магеллан. Усатые Пржевальский и Ливингстон. Хитроватый Гумбольдт. Суровый Кук. Нежный Джордано Бруно. Жаль, сожгли парня…

– Ты ведь не только по географии стала хуже учиться. Снизились оценки и по другим предметам, – продолжала Любовь Борисовна.

Это для Юльки было новостью.

Мама вытерла платочком слезы.

– Светлана Генриховна, как у нее с успеваемостью по другим предметам? – спросила завуч.

Классная руководительница держала наготове журнал с линейкой под Юлькиной фамилией:

– Вот, по русскому одни четверки стали. По литературе двойку схлопотала недавно.

– Да, да, она что-то распустилась совсем, – расстроенно подтвердила Галина Еремеевна.

Страницы с математикой и физикой Светлана Генриховна перелистнула, не читая, поскольку их вела Юлькина мама.

– Ну вот, по истории, биологии тоже четверок много стало. Только и учится, что по трудам да по физкультуре.

Клавдия Алексеевна сидела за передней партой у двери в своем шерстяном платочке. Она явно чувствовала себя неловко и смотрела в сторону. Юлька ободряюще ей улыбнулась.

– Ну, так что будем делать? – спросила у Юльки Любовь Борисовна, – Игорь Степанович отказывается пускать тебя на свои уроки.

– Игорь Степанович, а у Вас какие предложения? – поинтересовалась у географа Ольга Ивановна.

– Ну …какие… – Гоша поднял брови и растопырил сцепленные в замок пальцы, – пусть извинится передо мной на общешкольной линейке и пообещает вести себя прилично. А дальше посмотрим.

Юлька взглянула на него с усмешкой. Он глаз не поднял.

Ириска повернулась к Сергею Сергеичу, невзначай положив руки на его парту. Сережа что-то прошептал ей на ухо, накрыв кончики ее пальцев своей ладонью.

Юлька улыбалась изо всех сил.