Глава 17
Утренний сон был прерван страшным воплем бабушки Вали, папиной матери:
– Пове-е-есился! Пашенька-а-а! Повесился-а-а…
Юлька с Анькой соскочили с кроватей, выбежали в коридор и в ужасе замерли перед сидевшей на полу бабой Валей, которая раскачивалась из стороны в сторону и выла нутряным голосом:
– Дак, пошто вы его одного отпустили-и-и? Да надо было с им еха-а-ать! Ой-хой-хо-о-ой…
Запнувшись на пороге, в дом вошла рыдающая мать и тут же упала на колени перед свекровью:
– Мама, прости меня! Прости! Виновата-а-а! – мать хваталась за руки бабы Вали и сотрясалась от рыданий.
– Да, Таня-а-а! Пошто ты с им-от не поехала-а-а???
Горло Юли сжалось, она выскочила на улицу. Казалось, что земля качается под ногами. В огороде она согнулась пополам от рвотного спазма.
Это происходит не с ней! Не может быть, чтобы это было правдой! Нет! Нет! Этого не может быть! Папа, где ты?
На ватных ногах она добрела до дома дяди Саши, папиного брата. Там тоже все ревели. Сильно пахло валерьянкой. Из спальни вышла заплаканная тетя Света. Юля едва слышно спросила ее:
– Это правда?
Тетя Света кивнула и протянула ей кружку с валерьянкой.
Юля развернулась и молча вышла.
С широко раскрытыми глазами она не видела ничего вокруг себя. Держась за забор, она вернулась к себе домой.
Дальше просто мелькали лица. Дом наполнялся родственниками и друзьями, которые по очереди сидели на стульях, на диванах, толпились кучками во дворе. Кто-то обнимал ее и прижимал к себе.
Из обрывков фраз складывалась жуткая картина.
Отец проверил пчел. Обошел все ульи в Раю. Поискал грибы – несколько штук лежало в ведре. Потом остановился под изогнутой веткой старой липы. Сходил к мотоциклу. Взял из коляски веревку, которой привязывал скошенную для коровы траву. Перекинул эту веревку через ветку. Встал под ней на колени, будто прощения у всех попросил… И простоял так целую ночь… Вечером в сумерках мать с дедом его не увидели, потому что липа стояла в стороне от ульев, а утром на его поиски поехали уже большой толпой…
Тело отца привезли в кузове старого МАЗа. Юлька до последнего не верила, что там действительно он. Мать не пускала ее, но она все равно заглянула в кузов. Рыжая кудрявая борода… Согнутые колени…
Вечером в осиротевший дом Столбовых приехал Глава района Сергей Александрович Артюхин, бывший когда-то председателем колхоза «За мир». Баба Валя кинулась к нему:
– Это вы все виноваты! Вы! Бросили деревню! Поманили этим фермерством! А потом хрен вам, мужики, на постном масле! Обманули! Что наделали…Что наделали…
Сергей Александрович обнял ее за плечи, и она снова завыла:
– Сын мой… Павлушенька…
На похороны собралось больше двухсот человек. Вереница машин растянулась почти на весь поселок.
Глава 18
До конца августа стояла сорокаградусная жара. Дед Ваня, папин отец, дядя Саша и Костя круглые сутки работали в полях на уборке. Юля и Анька помогали на складе сортировать зерно. Вечера они проводили дома. Матери было очень плохо. Скакало давление, сердце с трудом справлялось с горем, часто по ночам ее била крупная дрожь, и тогда дочери бежали за фельдшером, срезая путь напрямую по полям, освещаемым зловещей багровой луной.
Думать о любви и встречаться с Виктором Юльке было стыдно. Огромное чувство вины перед отцом лежало на ее плечах и пригибало к земле. Как могла она быть такой легкомысленной? Такой слепой?! Ведь она видела отца каждый день и чувствовала, что с ним что-то не то. Но нет же! Как та стрекоза из басни: все лето пела и плясала.
Тысячу раз повторяла она себе, что надо было с ним тогда за грибами поехать, а не на гулянку идти…
Каждый вечер, как только Юлька ложилась спать и закрывала глаза, ее начинало затягивать в стремительно крутящуюся черную воронку.
Утро воскресенья. Разговор за столом. У всех свои планы на день.
Отец приезжает на пасеку. Ходит среди ульев. Отаптывает слишком высокую траву. Заботливо прикрывает летки, чтоб чужие пчелы не занимались воровством меда. О чем он в это время думает?
Потом идет в лес, ищет грибы. Останавливается под липой…
Самый разгар медосбора. Впереди уборка зерна. Дома семья. Теперь уже двух студенток надо учить. Анька поступила на первый курс биофака.
Может он просто устал? Закончились силы биться из года в год за копейки…
Было огромное желание и умение работать. Была вера в свои силы. Но результат никак не соответствовал вложенным усилиям? А бросить все это и уехать на заработки на север, например, как это сделали многие бывшие колхозники, ему совесть не позволяла? Родная земля, которой были нужны его руки… Старые родители через дорогу, которым нужна его забота…
И вот скрипучий красный МАЗ спускается с Ореховой горы со страшным грузом в кузове.
* * *
Прошли девятины.
Юля и Аня сидели за опустевшим столом, который из-за большого количества родни накрыли во дворе. Несколько дней назад отец ходил тут, прикасался к дверным ручкам, точил разные железки в гараже. Под навесом стояли его сапоги, на гвозде висела клетчатая байковая жилетка. Юля присмотрелась, из кармана торчало что-то зеленое. Она подошла ближе. Карман насквозь прошили острые ростки пшеницы. Видимо, отец где-то подобрал зерна, а жилетка под дождем намокла…
– Слушай, Анька, а давай на пасеку сходим. Может, он там где-то записку оставил?
Сестра, не задумываясь, согласилась.
Было жарко и ветрено. Над Ореховой горой быстро летели пышные облака. Жесткая, высохшая за лето трава цеплялась за ноги. Юля и Аня обогнули пруд и пошли по тропке, ведущей на пасеку.
Домик был настежь открыт, дверь растерянно качалась на ветру.
Внутри привычно пахло медом, прополисом, мелиссой.
Вдоль одной стены были набиты полки, на которых хранился разный пчеловодный инвентарь и подушки для ульев. А вдоль другой вытянулась широкая лавка. У маленького оконца стоял старый раскладной стол, перевезенный сюда за ненадобностью.
Анька быстро обшарила все полки и нашла тетрадь, в которую издавна записывали все пасечные дела: когда выставили пчел после зимовки, на какие улья добавляли дополнительные корпуса, сколько фляг меда накачали. Сестры пролистали каждую страницу, но того, что искали, не нашли. Последняя запись была сделана их мамой за три дня до смерти отца. Следующий листок был небрежно вырван.
Юля и Аня проверили каждую щель, каждый паз между бревнами, но ничего не нашли. Разочарованные, они сидели на лавке. Несколько пчел надсадно бились о стекло.
Юля сложила руки на стол и устало опустила на них голову. Неужели отец ушел вот так, без единого слова на прощание?! Не может такого быть! Не может! И вдруг ее осенило. Стол раскладывается! Она подскочила от неожиданной догадки:
– Анька, тяни туда, я – сюда.
Между раздвинутыми половинками, на сложенной дополнительной столешнице лежал тетрадный листок с оборванным краем.
Юля дрожащими руками взяла его. Почерк отца. Всего три строчки:
«Простите меня христа ради.
Устал я.
Надо жить по-другому, а я не умею…»
Глава 19. Эпилог.
Лето подошло к концу. Остался последний курс. Юля говорила с мамой о том, чтобы взять на год академический отпуск, но та сразу отвергла это предложение: проживем как-нибудь. Тем более, через две недели Юля приедет в Раздольинскую школу на практику и будет жить дома до ноября. А там уже и до диплома недалеко.
Работники сельского совета помогли матери оформить на дочерей пенсию по утере кормильца. Юлю как-то странно поразила эта формулировка: кормилец утерян… Пожалуй, да, по вине государства утерян… Пусть расплачивается теперь.
Особенно обидным оказалось то, что сумма пенсии получилась больше той месячной суммы, которую могли ей давать родители раньше. Живой человек был дешевле мертвого…
* * *
Вечером накануне Юлиного отъезда в окно постучал Виктор. Юля накинула на плечи пушистую кофту и вышла к нему. Они впотьмах пробрались между грядками в дальний угол огорода и сели на скамейку под яблоней. Оглушительно трещали кузнечики, из-за горизонта выползала все та же недобрая луна.
– Вить, скажи мне, почему луна такая красная в этом чёртовом августе? – тоскливо спросила Юля.
– Да разве это красная?! Вот когда бывает лунное затмение, тогда она по-настоящему кровавая. А сейчас так… оттенок только.
Виктор подвинулся ближе к Юле и осторожно обнял за плечи:
– Кстати, ты слышала историю про Колумба? На Ямайке, вроде, дело было. У Колумба провизия закончилась, а местные племена ни за что не давали матросам ни воды, ни еды. А Колумб знал, что должно быть затмение, и сказал вождю, что если те не дадут им еды, то он заберет у них луну. Представляешь, какой ужас их охватил, когда началось затмение? Горы провианта притащили и на коленях умоляли вернуть им луну. Ну, добрый Колумб и вернул. Часа не прошло.
Юля улыбнулась и положила голову на плечо Виктора.
– Уедешь, значит, завтра? – грустно спросил он.
– Уеду. Но ненадолго. Через две недели вернусь на практику. Литературу буду преподавать.
Виктор обрадовался:
– Отлично! Буду ждать тебя.
Он немного помолчал и продолжил:
– Юль… Я, может, зря скажу… Но, знаешь… Не думай, что ты в чем-то виновата. Ты ничего плохого не делала. Просто жила. И не все от тебя зависит.
У Юли на глазах сразу выступили слезы. Виктор прижал ее к себе. Она закрыла лицо ладошками и расплакалась, уткнувшись ему в плечо. Он поцеловал ее в макушку.
Некоторое время слышались только стрекот кузнечиков и всхлипы.
Немного успокоившись, она вытерла слезы и спросила:
– Вить, ты помнишь, на свадьбе я чуть в обморок не упала?
– Да, конечно, – Виктор встревоженно посмотрел ей в глаза.
– Это папа в тот момент умер. Я точно знаю.
– Как ты это почувствовала?
Юлька на секунду задумалась:
– Как будто мир вздрогнул…
…Помолчали.
Небо вдруг прочертила падающая звезда.
– Загадывай желание! – вскрикнул Виктор. – Успела?
– Успела.
Виктор поцеловал ее в висок:
– Пускай исполнится!
Часть 3
Иди за солнцем следом
Ноябрь 2011 года
Двенадцать лет спустя
Глава 1
Наконец-то кончился этот сумасшедший день! Юлия Павловна Фролова утомленно сидела за учительским столом в пустом грязном кабинете. Она запустила пальцы в волосы и, закрыв глаза, массировала кожу головы. В ушах все еще звенели крики детей.
Какой ужас! Что она наделала?! Зачем ее черт дернул покинуть свою мирную пристань, тихую гавань, христову запазуху? И ей раньше казалось, что есть трудные дети в Раздольинской школе?! Ангелы в белых одеждах! Агнцы в мягоньких шкурках. Там на уроках было порой слышно, как мухи пролетали, а тут она всю неделю орала во все горло и не слышала себя…
Нет… она явно переоценила свои способности, когда решилась на этот переезд. Да, конечно, она готова была к тому, что в городе будут большие классы – студенческая практика проходила именно на таких. Но того, что дети будут настолько ужасно относиться к учебе, она конечно не ожидала… Хотя следовало предполагать, что хороших бы учеников без преподавателя на целую четверть не оставили. Здесь на каждой параллели были по два класса профильных – гуманитарный и математический, и по два универсальных. Именно последние и достались Юлии Павловне. Два шестых и один седьмой. Само название ничего страшного не предполагало – ну, универсальные, и что? То есть, нет у детей ярко выраженной тяги к математике или русскому. Может, биологию любят или физкультуру, или рисование, или музыку? Но на деле это выглядело иначе. Добрая половина ребят из универсальных классов имела так называемый «вид» – седьмой или восьмой, а вдобавок к этому, многие еще и состояли на разных видах учета – в комиссии по делам несовершеннолетних или в полиции.
Дети молча посмотрели на новую учительницу ровно по пять минут с момента знакомства. Взвесили степень опасности Юлии Павловны для себя и поняли, что страшной она быть не умеет. Этого качества ей раньше как-то не требовалось. Она готовила народ и к выпускным экзаменам в девятом классе и одиннадцатиклассников к ЕГЭ, и два класса провела с пятого по девятый. Помогала умным ученикам побеждать на олимпиадах. Водила ребятишек к старожилам записывать старинные песни и диалектизмы. На экскурсии с ними ходила в разные времена года, чтоб художественные описания природы делать. Но здесь за первую же неделю работы все это обесценилось до нуля. Тут требовалось другое: наводить на учеников страх и уметь держать их в кулаке. Внутренние мотивы к обучению у них отсутствовали напрочь.
Но идти на попятную нельзя. Уже дали служебную квартиру и место в садике для младшей дочки, устроены в школу старшие. Да и стыдно как-то спасаться бегством. Но что делать дальше, Юлия не представляла. Профнепригодность? Неожиданно…
Юлия Павловна окинула мысленным взглядом прошедшую неделю. Интересно, как бы посоветовала поступить с Даней Новоселовым из шестого «а» университетская преподавательница педагогики, Вера Петровна, которая рисовала студентам образ педагогического мастерства в виде волшебной синей птицы? Он устроил Юлии Павловне самое бурное приветствие. После слов новой учительницы «здравствуйте, садитесь», он запрыгнул на парту, дал сам себе команду «Газы!», сделал эти самые газы и размахал тетрадкой по классу, чтоб они поскорее достигли обоняния одноклассников.
Шокированная Юлия не нашлась больше ничего сказать, кроме:
– Ты нормальный?! Хоть бы девочек постеснялся!
Какая-то светловолосая девчонка с простодушным лицом брякнула:
– Не, он ненормальный. Он седьмого вида.
Даня засмеялся и сел.
На втором уроке он ел семечки, плевал шелуху себе в руку и высыпал на головы впереди сидящим.
На третьем уроке он отрывал пластмассовые нижние части от жалюзи, отгрызал от них куски и кидал в одноклассников.
На четвертый урок он не пришел вовсе. Но радость новой учительницы длилась недолго: вскоре Данила завела в класс директриса, высокая полная женщина с необъятным задом и фантасмагорической грудью.
Острая на язык Олеська пробурчала с первой парты:
– Лучше бы не приходил, урод.
На что ей директриса строго процедила сквозь массивные челюсти:
– Р-рёт закр-рила!
И, обратив к Юлии Павловне ледяной взгляд светло-серых, почти бесцветных, глаз, внушительно произнесла:
– Все ученики должны быть на уроках!
Настоящая Чудь Белоглазая. Вот кто в этой школе умел внушать страх!
* * *
Не менее сложно было и в другом шестом классе, под литерой «в». Там матом не ругались. Там матом разговаривали. Юлия вполне могла через пару месяцев собрать энциклопедию русских нецензурных идиоматических выражений. Как мало она, оказывается, их знала до того… В этом классе было несколько детей с явными нарушениями психики. На одном уроке Юлия Павловна страшно напугалась. За последней партой сидел угрюмый большой мальчик с низким бычьим лбом, Игорь Лосев. Он ни с кем не разговаривал, просто сидел целый урок и рисовал в тетради танки и машины. Рот он изредка открывал только для того, чтобы отлить кому-нибудь из одноклассников веское мерзкое словцо. Перед ним сидела подвижная нервная девчушка Любка. Она вечно качалась на стуле и однажды, оттолкнувшись посильнее, пошатнула заднюю парту. Игорь из-за нее перечеркнул свой танк. Он обозвал ее. Она ответила словами, весьма сильно унижающими его мужское достоинство. Глаза Лосева налились кровью, он медленно поднялся и занес над Любкой тяжелый металлический стул. Девчонка сжалась и закрыла голову руками.
Юлия Павловна в ужасе гаркнула:
– Стоять!
В мгновение ока она очутилась рядом с учеником и выдернула из его рук стул. А он сел, уронил голову на руки и зарыдал. Потом вскочил, распинал столы и стулья вокруг себя и выбежал из класса. Юлия впервые в жизни написала докладную директору с просьбой о психологической помощи подростку. На следующий день секретарша принесла Юлии Павловне докладную обратно. В верхнем углу значилось: «В должностные обязанности учителя входит создание рабочей атмосферы и благоприятного психологического климата на уроке». Ниже – размашистая подпись, в которой Юлия ясно увидела две буквы: Ч и Б.
Но тяжелее всех было с седьмым «В», в котором Юлию Павловну назначили классным руководителем. В первый понедельник литература у них стояла последним уроком. Из двадцати одного подопечного пришли только десять. На вопрос учительницы о том, где же недостающие, народ ответил, что про то никому неведомо. Еще Юлия Павловна поинтересовалась у них, почему никто не дежурит и в классе так грязно? Ответа не прозвучало. Кто в окно смотрел, кто в телефоне сидел, кто равнодушно качался на стуле.
Кабинет у их класса был в общем-то очень даже неплохой: просторный, с новыми партами и стульями, с жалюзи на высоких окнах. Шкафы вот только явно из прошлого века – сто раз перекрашенные лаком, с болтающимися дверцами. Юлия предложила ученикам переделать класс под их вкус и стиль и, например, художественно оформить дверцы шкафов.
– Кто-нибудь из вас учится в художественной школе? – спросила она.
– Да, я учусь, – ответил ей рыжий нагловатый пацан. Миша Катков, кажется.
– Может, сделаешь какой-нибудь эскиз? Распишем красками. Современное что-нибудь? – Юлия Павловна вопросительно посмотрела на Каткова.
Он вдруг выскочил в проход рядом с партой и начал возбужденно говорить, захлебываясь словами и жестикулируя:
– Да! Давайте раскрасим эти старые шкафы! Граффити! Тут синее! Тут белое! Тут турбулентность! – так же внезапно как вскочил, Мишка сел обратно за парту и цыкнул на пол слюной.
Юлия сделала вид, что приняла его стёб за чистую монету:
– Хорошо, что у тебя так много идей. Сможешь к концу недели нарисовать?
– Да легко. Завтра нарисую, – ответил Катков.
Добиться, кто же дежурный, новая руководительница так и не смогла. Как только кончился урок, так все кинулись из класса, боясь, как бы их не заставили наводить порядок.
Лучше бы Юлии не с чем было сравнивать… Опять же в Раздольинской школе в кабинетах мыли полы уборщицы, а здесь – ученики. Кабинет седьмого «в», похоже, не прибирался с начала учебного года. Пару раз за неделю Юлия Павловна вымыла его сама. Не сидеть же в таком свинарнике.
Надо собирать родителей. Может, хоть через них удастся наставить детей на путь истинный?
* * *
Вечером Юлия лежала в кровати, уткнувшись лицом в крепкое плечо своего мужа.
– Ну, если совсем уж плохо, давай, уедем обратно, – поглаживая жену по волосам, предложил Виктор, – Нам ведь есть куда вернуться. Хотя мне трудно представить, что ты сдашься.
– Ты берешь меня на «слабо»? – Юлия выглянула одним глазом из-за его плеча.
Виктор усмехнулся.
– Ты два месяца уговаривала меня на переезд. Вспомни, какие доводы ты приводила. И что, все они теперь оказались никчемными?
– Так все же хорошо, кроме моей работы… Школа жуткая… Дети ненормальные. Директриса – монстр.
Виктор поцеловал Юлию в лоб.
– Ладно. Ты всего неделю еще отработала. Привыкнешь, может быть.
Она застонала и укрылась одеялом с головой.
«Легко ему говорить. Он-то на той же работе остался».
Виктор три года назад ушел из школы. В министерстве образования вдруг решили, что детям не нужны ни труды, ни черчение, ни ОБЖ. Часов у него осталось совсем немного, зарплата стала крошечной, он прошел в городе курсы экскаваторщиков и начал работать вахтами у дорожников. Друзьям он беззаботно рассказывал, как хорошо сделал, что ушел из школы: зарплата гораздо больше, а требований куда меньше – отработал смену и ни о чем не думаешь. Но Юлия знала, какой болью для него стала неоцененность его учительского труда. Сколько было побед у подготовленной им школьной команды на турслетах и в военно-спортивных играх! Какие великолепные выставки изделий проходили! В редком раздольинском доме не было резных кухонных досок и точеных подставок под цветы, сделанных школьниками…
На собрание пришла примерно половина мам. Юлия рассказала им о себе. Поделилась первыми впечатлениями…
Председательница родительского комитета, весьма приятная женщина в летах и в норковой шубке, рассказала, как они рады, что у их класса наконец-то появился классный руководитель и учитель русского. Подключилась еще одна мама. Она негодовала на администрацию школы, что так запустили их детей.
– Чего вы хотите?! – раздраженно обратилась она к Юлии Павловне, – Их столько раз уже бросали из рук в руки, как котят бездомных. Они сразу были никому не нужны.
Подали голос и другие родительницы:
– За пятый – шестой ни одного классного вечера не было!
– В начале учебного года их взяла учительница, через две недели бросила все и уехала. Конечно, они никому уже не верят.
– Вы-то сами здесь надолго? Или тоже так, проездом?
– Скажу вам честно, – ответила Юлия после недолгой паузы, – здесь очень непросто, и я не знаю, насколько меня хватит, но я постараюсь сделать что-нибудь полезное.
Напоследок родители пожелали Юлии педагогических успехов и выразили готовность поддержать любое ее начинание в деле воспитания их отроков.