Жизнь и приключения вдовы вампира

– Не всем так везёт с хозяевами, как мне с вами и вашим батюшкой. Вот и делится прислуга рассказами о своём горьком житье в господских домах. Сколько молодых девок понесли от господ да с брюхом-то и были выброшены на улицу? А я честь честью замуж вышла. Мужа мне Аким Евсеич подыскал – не хуже, чем родной батюшка бы это сделал. Опять же вы платья и другую одёжу жалуете, и новую городскую портному заказывали. Да мало ли? Я столько лет прожила в вашем доме – он мне как родной.

Наталья Акимовна смотрела на Настеньку и думала, что не так-то уж она проста, как кажется.

– Ты незаметно расспрашивай, будто любопытства ради, мол, как у богатых да знатных в прислугах ходить узнать хочешь.

– Могут подумать – другое место ищу.

– Пусть думают. Тебе это только на руку. Больше расскажут. Я-то знаю правду.

Вот уже и визиты вежливости нанесены, и приглашение к графине Н-ской на бал получено, пора возвращаться домой в Бирючинск. Акима Евсеича дела заждались. Карета городского головы ещё третьего дня упылила.

– Батюшка, было бы невежливо уехать, не простившись с Марией Алексеевной. Я непременно должна поблагодарить её за помощь в подготовке к балу.

– Ну что ж? Я пошлю к Марье Алексеевне с просьбой о визите.

В ответной записке в небольшом надушенном конверте, на дорогой бумаге с графскими вензелями было написано, что Акима Евсеича и Наталью Акимовну графиня будет рада видеть завтра ввечеру, но предупреждает о своём неважном самочувствии. Посему других визитёров она не принимает, однако для них делает исключение.

– Батюшка, как полагаете, что могло приключиться с графиней? Она казалась такой цветущей на балу.

– Ах, Натали, я думаю, нервы. Её семейная жизнь складывается… э… э… не очень счастливо. И даже наоборот.

– Её муж жесток к ней или усыновлённым детям? Хотя жестокость к детям – не есть ли худшее из зол для их матери?

Лицо Акима Евсеича пошло пятнами:

– Натали, отношения между мужем и женой касаемо только их двоих и… м…

– Батюшка, как я могу вмешаться в их отношения? Но простое женское участие, думаю, будет вполне уместно. Её муж тяжело болен, я своего похоронила. Мне кажется, у нас есть много общего для разговора.

Женские тайны

Глава 14

Парадный въезд в дом, где теперь проживала Марья Алексеевна, представлял собой ворота, рядом с которыми располагалась сторожка привратника. Сразу за воротами начиналась подъездная аллея, ведущая к мраморным ступеням лестницы с роскошной балюстрадой. По бокам аллеи шумел старый парк. Что он прятал в своей глубине – сказать невозможно. Входная дубовая дверь впечатляла внушительными размерами. Наддверную панель украшал герб графа, обрамлённый закрученным узором листьев аканта с мордами крылатых чудищ по бокам.

Привратник, старый парк, роскошный въезд и входная дверь – буквально каждая деталь дома и прилегающего пространства говорили о знатности и величии рода. Но была во всем том какая-то лёгкая запущенность, будто нерадивые слуги спустя рукава выполняли свои обязанности. По углам лестницы ветерок шуршал засохшей листвой, а встретивший привратник имел неопрятный и заспанный вид. Всё это никак не вязалось с Марьей Алексеевной, которая с недавних пор была здесь хозяйкой.

Примерно такое же впечатление производил дом изнутри. И вроде бы горело множество свечей, да и на дворе стоял ранний вечер, так что свет проникал через окна, но то ли свечи были плохи, то ли окна давно немыты, только неуютный полумрак заставлял втягивать голову в плечи и оглядываться по сторонам.

– Бедная, бедная Мария Алексеевна, но, возможно, её жертва оправданна, – шепнула Натали, оглядывая всю эту неухоженную роскошь. Аким Евсеич только палец к губам приложил:

– Молчи. У этих стен могут быть уши.

Разговор тоже получился странный. Марья Алексеевна не переставая жаловалась на недомогание и расстроенные нервы. Натали с томной грустью отвечала ей:

– Ах, мне это так знакомо! Когда я выпорхнула из родного гнезда, то теперешний мой дом тогда тоже наводил на меня меланхолию. Но мой супруг, упокой господи его душу, вызвал ко мне доктора…

– Простите, но даже церковный батюшка признал Кузьму Федотыча вампиром… а вы обращаетесь к господу? – слабым голосом пролепетала графиня.

– Я только исполняю долг вдовы. И вот мой супруг пригласил ко мне врача, кой в его присутствии осмотрел меня и выписал микстуру… от хандры.

– Натали! – Аким Евсеич даже в лице изменился, догадываясь, к чему клонит его дочь.

– Микстура без цвета, без запаха, она навевала на меня длительный, очень длительный спокойный сон.

– Ах, у меня есть нюхательная соль, но не могу же я всё время проводить в дрёме.

– Я вас понимаю. Ваш супруг тяжело болен, и душа ваша обливается кровью, глядя на его страдания… которые продлятся неизвестно сколько.

– Да-да. Вы, вы… правы. Продолжайте, говорите, я вас слушаю.

– Чтобы снискать покой душе, достаточно принять эту микстуру, и сон будет длительным и безмятежным.

– Но проснувшись… – вдруг графиня подалась вперёд и замолчала на полуслове. Натали чуть склонила голову, подняв кверху глаза и молитвенно сложив руки:

– Ах, простите, забыла предупредить. Если у вас есть привычка выпивать за ужином бокал вина, то придётся от неё отказаться.

– Почему?

– Эта микстура при соединении с алкоголем многократно усиливает своё действие, и тогда…

– Сон может быть очень долгим? Возможно, не одну ночь? – быстрым шёпотом спросила графиня.

– М… это предупреждение врача, которое я передаю вам в точности.

– Натали, мы злоупотребляем гостеприимством графини. Полагаю, нам пора домой, – занервничал Аким Евсеич.

– И кто же этот доктор, у которого есть это… спасительное средство?

– Наш бирючинский лекарь, – улыбнулась Натали. – Но сам он, похоже, не подозревает, сколь благотворно для страдающего женского сердца это лекарство.

– Ах, я понимаю, что в Бирючинске накопилось множество хозяйственных дел, требующих моего присутствия, – вдруг неожиданно громко проговорила Марья Алексеевна, явно рассчитывая быть услышанной соглядатаями мужа. – И как только буду в силах, обязательно приеду. И поверьте, сумею отблагодарить за… оказанную услугу.

Аким Евсеич собрался было сказать, что такой необходимости нет, но Натали поднялась из кресла:

– Батюшка, как всегда, прав, мы злоупотребляем вашим гостеприимством. И нам действительно пора откланяться, – Натали грустно, с едва уловимой странной улыбкой посмотрела на Марью Алексеевну, которая расширившимися зрачками смотрела мимо гостей, будто видела нечто совсем другое.

Акиму Евсеичу казалось, что ему снится дурной сон. Он одновременно понимал и не понимал всё происходящее. Но, возможно, в мыслях Натали не было никакого умысла, а та страшная догадка, что родилась у него в мозгу, – это он себе надумал, ведь откуда Натали знать истинное положение Марьи Алексеевны? А уж её стремление избавиться от больного и нелюбимого мужа – тайна за семью печатями. По крайней мере, он об этом ничего не рассказывал дочери. Так откуда же ей знать? Нет, это все его воображение, и только!

В Бирючинске, как в тихом омуте, всё было по-прежнему. Аким Есвеич с головой погрузился в накопившиеся счета. Натали читала книги, изредка принимала визитёров и скучала, скучала. Ответные визиты, совместные с батюшкой, тоже не особо развлекали. Такой ли она представляла свою жизнь после окончания траура?

Как-то, не вынеся домашней скуки, Натали прогуливалась по тротуару. Вдруг рядом с ней остановилась карета, из которой заведённой пружиной выскочил Алексей Петрович.

– Наталья Акимовна, – раскланялся он, – пожалуйте ручку, – и, целуя, чуть задержал её ладонь в своих руках.

– Какая скука! Просто смертная скука! А в уездном городе в театре идут представления! Господа делают визиты и балы… балы… балы…

Он что-то ещё говорил, но у Натали вдруг сладостно заныло под ложечкой и даже слегка закружилась голова от едва улавливаемого амбре молодого мужчины.

– У вас от городской духоты кружится голова? – он обхватил её за талию. – Я отвезу вас домой.

Легче пушинки поднял на руки. Кучер открыл дверцу кареты, и Натали очутилась лицом к лицу с Алексеем Петровичем в сладостном полумраке. Она чувствовала его горячее дыхание и руки, которые всё жарче и неосторожнее обнимали её.

– Не надо… Зачем вы… – но голос её был слаб и дыхание прерывисто. Он высунулся в окошко кареты, крикнул:

– Гони!

Но кучер, не раз побывавший со своим хозяином в разных переделках, указал кнутом в сторону. А там на обочине остановились две кумушки, с любопытством наблюдая эту сцену.

– Гони срочно к дому Натальи Акимовны. Да потом тем же ходом за доктором!

– Ах! Ох! – закудахтали любопытствующие.

– Не видите, даме дурно! – крикнул им и спрятался за шторой. Карета рванула с места, но уже за ближайшим углом кони еле поплелись. Видно, кучер хорошо был вымуштрован своим хозяином. И подобные обстоятельства понимал до тонкости.

Аким Евсеич как раз проверял расходы по новому доходному дому, когда к нему примчался посыльный с сообщением, что Наталью Акимовну почти без чувств доставил домой на своей карете Алексей Петрович.

– Что с Натали?

– Говорят, ей стало дурно во время пешей прогулки.

– И… каким боком… э… Алексей Петрович?

– Говорят, проезжал мимо, успел подхватить…

– Однако всё-таки успел!

– Так ведь ежели бы упала…

– Молчи! Сам разберусь! – и заспешил в пролётку.

Возле дома Натальи Акимовны стояла карта городского головы и дрожки врача. Натали сидела в кресле возле окна с распахнутыми створками с холодным компрессом на голове. Судя по тому, как поморщился доктор, Алексей Петрович по второму кругу начал свой рассказ:

– Выглянув из кареты, я увидел Наталью Акимовну и… походка её показалась мне… э… нетвёрдой вроде как. Да и невежливо проехать мимо знакомой дамы, не поздоровавшись. Велел вознице приостановиться. И тут вижу, дочь ваша пошатнулась! Я на ходу, карета-то ещё не остановилась, выскочил и, слава богу, успел подхватить её на руки. Две девицы видели, не дадут соврать, именно так всё и было.

– Ну что ж? Коли так… благодарствую вам. И прошу простить, мне необходимо побеседовать с доктором.

Алексей Петрович раскланялся и уехал. А Аким Евсеич подошёл к Натали. От всегдашней бледности не осталось и следа. Щёки горели пунцовым цветом.

– Как ты? У тебя жар?

– Позвольте? – доктор тронул его за локоть. – Давайте отойдём, и я всё вам объясню. Вы не волнуйтесь, сейчас вашей дочери ничего не угрожает. Пойдёмте, – и доктор отвёл Акима Евсеича в дальний угол комнаты.

– Э… вопрос очень деликатный, но кто кроме родного отца… э…

– Говорите же, говорите, не тяните!

– Наталья Акимовна в самом расцвете сил, на хорошем питании, повар у вас, замечу…

– Её что, отравили? – ужаснулся Аким Евсеич.

– Бог с вами! Хочу сказать, отменный повар. Хорошее питание, праздная жизнь, хорошее здоровье – вот молодость и требует… э… значит…

– Чего-с требует?

– Замуж вам надобно отдавать Наталью Акимовну. А то у неё чуть удар не случился. Вон щёки пылают как!

– Хм. Глупости. Где это видано, чтобы… – и Аким Евсеич вдруг почувствовал, что говорит уж ежели не голосом, то точно на манер упокоившегося зятя – Кузьмы Федотыча. – Вон монашки в монастыре живут, и ничего. В обмороки не падают!

– Вы их пищу видели? А ещё посты. А каждодневные молитвы и всякие там епитимьи, да и работы там хватает. А ваша дочь… ну какое сравнение?

– И это всё, доктор?

– А что ещё? Хм, но должен вам сказать, в монастыре… тоже всякое бывает. Хотя, простите великодушно. Дело это ваше, семейное, я с чисто медицинской стороны вопроса.

Доктор уехал, а Аким Евсеич опустился на маленький пуфик возле кресла дочери.

– Натали? Посмотри на меня. Натали? – ласково повернул к себе лицо дочери. – Он прокутит с таким трудом добытое состояние! Он пустит тебя по миру! Желаешь ли ты опять возвратиться в скудную лавку тряпичника, вместо красивых и модных нарядов? Он будет обманывать тебя, он ветреник. Согласна ли ты делить его с другими женщинами?

– Батюшка! – Натали, уткнув лицо в плечо отца, плакала навзрыд!

– В объятьях молодого и красивого мужа ты утешишься. Поверь.

– Нет! Нет! – рыдала Натали.

– Натали, ты забываешься, Алексей Петрович пока не сватался и даже никакого деликатного намёка не делал!

– Он пожалеет! Он, он…

– Конечно-конечно. Ты будешь идти в полонезе на роскошном балу под руку с молодым, богатым и знатным господином, а он – он будет стоять у стены и кусать локти! Вот и, кстати, я получил письмо от князя Самойлова, он пишет, что желает приехать вместе с семьёй к нам в Бирючинск взглянуть на наши… чудеса.

Происшествие на могиле вампира

Глава 15

Этой ночью Аким Евсеич долго не мог уснуть. Не помогали ни мятные чаи, ни долгое сиденье за работой. Беспокойные мысли заставляли крутиться в постели так, будто кто в бок толкал.

С одной стороны, дом свой Аким Евсеич отремонтировал и можно уже возвращаться назад. Но оставить Натали одну в доме Кузьмы Федотыча… он как-то не решался. Хотя в доме многое переменилось и время прошло изрядно. Но кто бы на месте Акима Евсеича смог забыть, выкинуть из памяти столь пугающие события, произошедшие в этих стенах? Да и совместный с дочерью быт гораздо экономнее. Но князя Самойлова следовало принять в своём доме.

Уже прижившейся Дуняше, хоть и не по возрасту, но по Настасьину совету, вручил ключи и поручил заведовать закупкой провианта и чего другого для хозяйственных надобностей, а также в её ведении была баня и порядок в доме. Федоту поручил обязанности истопника и… швейцара. Опять вспомнив Кузьму Федотыча. Выходило, не во всём и не так уж был неправ зятёк. Федоту же поручил следить за чистотой и порядком своего верхнего гардероба. Но тут выяснилось, что состоятельному человеку двумя слугами не обойтись. Нужна была повариха, кто-то должен был мыть полы и стирать бельё. Аким Евсеич схватился за голову. В доме Кузьмы Федотыча всё шло своим чередом. Но теперь расходы удваивались: в доме Натали и его новые траты! Что было крайне расточительно и невыгодно. Но куда деваться? На столе лежало письмо князя Самойлова, который, как известно, подыскивал подходящую партию своему сыну. А Аким Евсеич со своей стороны… ну да, ну да, сколько можно молодушке вдовствовать? И Аким Евсеич нашёл экономный выход. Он перевёл прислугу из дома зятя в свой дом на время, чтобы пообвыкли и приняли дорогого гостя как следует. А там можно будет и вернуть всё на круги своя. Пока жить на два дома, соблюдая соответствующий их теперешнему статусу уровень, отцу с дочерью явно не по карману. Спускаться же вниз по лестнице общественного положения – того хуже.

В назначенный день князь Самойлов с супругой и сыном прибыли в Бирючинск и поселились в лучшие апартаменты нового доходного дома. Кстати сказать, очень недешёвые. Из чего Аким Евсеич решил, что в деньгах князь не стеснён. Сынок его, голубоглазый, удивительно коротко стриженый и не завитый по новой европейской моде блондин, изволил переодеваться дважды в день. Утренний костюм был светлее вечернего. Перчатки менялись до пяти раз в день. А его чисто выбритый подбородок неизменно соседствовал с воротничком идеальной белизны.

Ужин прошёл на должном уровне. Заранее получившие точные наставления слуги, к удовольствию Акима Евсеича, выполнили всё без каких-либо нареканий. За столом Натали вела себя сдержанно и, казалось, совсем не заинтересовалась молодым князем. Тот в свою очередь также был холоден, хотя изысканно вежлив. После ужина, отдыхая на веранде, решили приступить к осмотру могилы вампира утром завтрашнего дня.

У входа на кладбище в церковной лавке желающие могли послушать доподлинные жуткие истории, произошедшие в Бирючинске в разное время. Напротив входных дверей прямо на стене местный художник изобразил красочную картину, на которой грешники горят в аду, а сверху, над адом, небольшие облачка с изображением каждого греха в отдельности с циферками. И каждый понимал, что это та сумма, которую следует пожертвовать во искупление того или иного греха. В лавке постоянно дежурил кто-либо из церковных служек, и место это было очень любимо ими, поскольку посетители не только жаловали монеты во искупление грехов своих, но щедро подавали милостыню. Саму могилку к тому времени обустроили так, что она больше напоминала склеп, в котором можно было спрятаться от дождя и ветра. К источнику доходов, будь это самый злостный вампир, следовало относиться рачительно!

Наталья Акимовна ехать на кладбище отказалась, пояснив, что для кого злостный вампир, а для неё – упокоившийся супруг. И она посещает кладбище по установленным для христиан дням.

Князь и его супруга шли к могилке среди кладбищенских крестов то ли с опаской, то ли с чувством, что и сами когда-никогда тут окажутся. В церковной лавке князь приобрёл для себя, супруги и сына по красиво упакованному зубчику сушёного чеснока как обереги от вампира. Бережёного, как говорится, бог бережёт. Церковный служка красочно обрисовал присутствующим обряд вскрытия могилы вампира и его изничтожения пимокатом. Впечатлённые кошмарными подробностями, князь и княгиня были бледны и молчаливы. А их сын хоть и покачнулся в момент, когда церковный служка в подробностях обрисовывал вбивание кола в грудь трупа, и зубчик чеснока на шею повесил, но по молодости лет, видно, считал себя бессмертным, поэтому прятал в краешках губ саркастическую улыбку.

Истопник, считавшийся очевидцем выхода вампира из могилы, с бледным и строгим лицом поджидал состоятельных посетителей внутри склепа бирючинской архитектуры. Когда все гости разместились в тесном, тёмном и сыром помещении, истопник замогильным голосом начал рассказ:

– И вот, значит, смотрю, а трава у наших ног зашевелилась и земля на могилке вот в этом самом месте, – истопник наклонился, показывая место на могилке, и замер.

– У тебя что, никак спину прихватило? – подобающе тихо спросил Аким Евсеич.

– С-с-смотрите с-с-сами, – вдруг начал заикаться истопник. – Опять-с вылезает!

– Да где? Помнишь ли, мы же его пригвоздили! – прошептал Аким Евсеич.

Молодой князь ухмыльнулся и, покачав головой, наклонился над тем местом, куда указывал истопник.

– Торчит оттуда какая-то красная бархатная тряпка, – меланхолично пожал плечами. Но глянул на Акима Евсеича и осекся.

– И золотом поблёскивает? – шёпотом спросил тот.

– Да-с, – без прежнего сарказма ответил молодой князь. Аким Евсеич изменился в лице и попятился назад.

– Любимый халат моего зятя: красный бархатный, шитый золотыми драконами, – еле выговорил Аким Евсеич.

– Батюшка, крест, крест нательный в зубы возьмите. Как в тот раз. Помните? – шептал, задыхаясь от страха не мелкий мужик, привыкший махать топором по берёзовым чуркам. – И вы, господа, тоже! – и так как стоял в самом дальнем углу от входа, не разбирая дороги, ломанулся к выходу, готовый снести на своём пути и князя, и княгиню.

Эта совсем не постановочная сцена, столь реальная и правдивая, произвела впечатление не только на гостей, но и на хозяев. Княгиню пришлось вести под руки и брызгать в лицо водой, чтобы успокаивать. А она, с расширенными зрачками, дрожащими губами, поясняла, что слышала скрежет и тяжкие вздохи из могилы! Истопник, крестясь, подтверждал слова княгини, что, наклонившись к могиле, тоже какую-то возню слыхал.

Уезжало из Бирючинска княжеское семейство потрясённым, пригласив Акима Евсеича и Натали к себе, полагая пригласить знакомых спиритов и поведать им обо всём увиденном. А возможно, и провести спиритический сеанс. Молодой князь теперь украдкой бросал на Наталью Акимовну внимательные взгляды и потирал лоб, будто постоянно о чём-то размышляя. И только Натали оставалась в обычном своём состоянии и отнеслась к случившемуся с холодным спокойствием.

За всю дорогу назад молодой князь проронил только одну фразу:

– Уж не мертва ли она? Рука холодна как лёд, при поцелуе даже сквозь перчатку чувствуется. Настоящая вдова вампира! Я читал в иностранном журнале… есть на эту тему научные изыскания, – и умолк, погрузившись в задумчивость.

Оставшись одна, в ожидании, когда батюшка отвезёт её домой, Натали ходила по чистым комнатам с новыми обоями, подходила к креслам – хоть и в новых обивках, но тех же самых, в которых она сидела юная и беззаботная. Наконец остановилась напротив портрета матушки:

– Мне и страшно, и сомнения есть, но думается, что халат на могилке Кузьмы Федотыча закопал Егор Петрович, потому что скрылся он из моей спальни в нём, и ничего лучшего, видно, не придумал, как спрятать на могилке хозяина, – говорила Натали вслух, как в детстве, делясь с этим портретом матушки своими переживаниями. – Матушка, милая, посоветуй, рассказать ли мне батюшке всю эту историю, или пустое это и не стоит его душу тревожить?

– Что худшее для отца, когда единственная дочь душу свою открыть не желает? Вместе любые трудности пережить легче.

– Батюшка! – ахнула Натали. Увлёкшись, она не услышала, как вошёл Аким Евсеич.

– У порога пролётка, слуги уже перебрались. Поехали. Одним тут несподручно оставаться.

Разговор с рыбным расстегаем

Глава 16

Тёмный вечер превратил улицы в длинные чёрные рукава, и казалось, дороге нет конца. Во дворах лаяли и рвались с цепей псы, и редкий огонёк пробивался из кое-где не закрытых ставнями окон.

Однако дома царила благодать. Вернувшись на привычное место, слуги с должным усердием взялись за дела. Из кухни доносился запах свежей стряпни. На столе всё было готово к вечернему чаю.

– А я бы что-нибудь поосновательнее скушал… на сон грядущий, – втянул в себя приятный запах Аким Евсеич.

– Так расстегай рыбный только-только из печи вынула. Ежели желаете… – улыбалась повариха.

– Накрывай. А ты, Натали? Талию блюсти будешь?

Натали, в ожидании трудного разговора с батюшкой, о еде не думала. Да и прав батюшка, с плюшек да расстегаев – только в неглиже ходить, а не в модных платьях.

– Пусть мне чаю с чабрецом заварят.

Натали всё больше волновалась, глядя на батюшку. Она даже представить опасалась, что её ждёт, узнай батюшка о том, что это она укрыла Егора Петровича красным бархатным халатом, а уж про то, как она его из бани выталкивала, сама старалась не вспоминать. А батюшка рыбный расстегай кушает и разговор заводить не торопится. Аким Евсеич и в самом деле не торопился, потому что не знал, как себя вести с дочерью. Он давно понял, что дочь его взрослая дама, вдова, столько пережившая всего за несколько лет, что и на две жизни хватило бы. С виду хрупкая и нежная, но ему-то было известно, как использовала Натали то самое успокоительное лекарство, о котором Марье Алексеевне рассказывала. Ему, отцу родному, ни словом не обмолвилась, всё в себе держала. Вот и подумаешь…

– Натальюшка, ты у меня одна-единственная – свет в окне. Давно взрослая, вот уж и вдова. Да только для меня всё едино ребёнок мой, – Аким Евсеич замолчал, а Натали, ободрённая такими словами, заговорила спокойно и рассудительно. Рассказала, как неожиданно и без повода с её стороны пимокат в окно спальни влез да всех слуг в доме перебудил. А когда выскакивал назад через окно, она халат этот на него и накинула, чтобы не узнал кто-нибудь ненароком.

– Кто бы, батюшка, поверил, что сам это он, без моего ведома? Слухи бы пошли – не отмоешься! Вот с тех пор этот халат то там, то тут вылезает на свет божий.

– Так что ж ты мне словом не обмолвилась? Не враг же я тебе!

– А что пользы было бы? Так были вы в неведении, люди, глядя на вас, никакого сомнения в происходящем не имели. Да и что бы вы сделали? Неужели пошли бы тот халат отнимать? К чему? А так Егор Петрович пуще меня опасается, что прознаете про его проделки. Так что ничего вам про ту историю неизвестно, и вовсе мы об этом разговора не вели.

– Подумать только, я разговаривал с рыбным расстегаем?! Ну да ладно. Раз я знать ничего не знаю, то остаётся решить: что с тем халатом делать? Выходит, Егор Петрович зарыл его на могилке зятя неаккуратно, а земля усела от времени, вот и торчит халат наружу.

– Батюшка… это не всё.

– Что, что ещё я не знаю? – схватился за голову Аким Евсеич.

– Из того, что знать следует, я думаю, всё знаете. Но есть нечто такое, что я объяснить не могу и спросить до сего дня не решалась.

– Ну?

– Повозку, ехавшую на кладбище, с Кузьмой Федотычем в красном бархатном халате, околоточный надзиратель видел до того, как Егор Петрович из окна спальни в нём выскочил.

– Э… значит, когда халат лежал у тебя в спальне… как же мог кто бы то ни было в нём в повозке ехать?

– Это меня и пугает, батюшка. Нет объяснения сему происшествию. Так что страсти в нашем городке доподлинные творятся.

Аким Евсеич заикнулся было рассказать о том, как зять к нему ночью приходил, но передумал. К чему?

– И как же теперь с тем торчащим из могилы куском халата быть? – вслух подумал Аким Евсеич.

– А нам зачем голову ломать? Егор Петрович плохо закопал, пусть и поправляет сам, – спокойно и без тени волнения сказала Натали.

– Откуда же он узнает?

– Городской голова давно Озерки не проведывал. Неплохо бы надоумить, да чтоб вас с собой взял. Счета проверки требуют. Не самому же Петру Алексеевичу корпеть? А там расскажите Егору Петровичу, как кусок халата князей напугал. Я думаю, он вскорости приедет в Бирючинск да и наведёт порядок… на могилке.

– Натали… Натали… – Аким Евсеич с удивлением смотрел на дочь. Эта рассудительная, жёсткая, а с виду нежная и хрупкая дама – его послушная и ласковая доченька Натали?

– А скажи-ка мне, дочь моя, что ты о молодом князе думаешь?

– Больно хил и напыщен… этот юнец.

– Натали? – брови Акима Евсеича от удивления поднялись вверх.

– Не при вас, батюшка, будь сказано, но… молодость моя проходит, а я так и не узнала женского счастья и удовольствия в супружеской постели. Молодой князь пахнет, будто букет в столовой, из себя хил и по возрасту… мальчик он ещё, не муж. Опять в супружескую постель ложиться без желания и… терпеть супружеские ласки?

– Но у него титул, дворец, а возраст? Не крепкий дуб, конечно, но и не молодая поросль. Самая пора семьёй обзаводиться. Что фигурой не взял… так где же взять в нашем городке такого жениха, чтобы всё при нём и совершенно без изъяна?

– Да уж тогда лучше за Алексея Петровича…

– Ох нахлебаешься ты с ним горького до слёз!

– Вы бы и князя Самойлова проверили: нет ли на его имущество закладных? Уж не на наши ли денежки зарятся?

– Натали…

– Пойдёмте, батюшка, спать. А то растревожили душу и себе, и мне. Попробуй теперь усни.

И в самом деле, Акиму Евсеичу не спалось. То ли плотный ужин мешал уснуть, то ли тревожные мысли одолевали? Натали тоже долго читала, но ни любовные страсти романа, ни мягкая тёплая постель не навевали долгожданного сна. И уснули отец и дочь, когда сквозь щелки ставней стал пробиваться рассвет.

Утро следующего дня давно наступило, а в доме Натали стояла сонная тишина. Аким Евсеич кликнул Федота и велел ставни в спальне открывать да приготовить умыться. И тут услышал, как в дверь кто-то с силой барабанит. А Федот, вместо того чтобы направиться открывать ставни, вернулся назад:

– Аким Евсеич?

– Ну чего ты растележился? И кто там барабанит?

– Акинфий это. Говорит, срочно вам доложить надобно.

– Пусть входит. А ты иди, отвори ставни. Не толкись без дела.

Акинфий вошёл к Акиму Евсеичу в рабочем брезентовом фартуке, видно, как занимался дворовыми работами, так спешно и отправился.

– Марья Алексеевна утренним поездом пожаловала. Без чемоданов и какого-либо багажа вообще.

– Боже мой! Что случилось? Ничего не говорит?

– Нет. Но просила вас срочно и тайно, никому не сообщая о её приезде, пожаловать к ней.

– Возвращайся, доложи, сей момент буду.

Неожиданность

Глава 17

Окна в комнатах дома Марьи Алексеевны были по-прежнему плотно зашторены – так, будто никого в доме нет. И только Настасья с чего-то поднималась в дом с накрытой корзинкой.

– Настя? – окликнул Аким Евсеич. – Что у тебя там?

– Так печь в доме разжигать не велено, вот приготовила завтрак у себя во флигеле…

«Боже мой, какая неожиданная напасть могла свалиться на её голову, чтобы она вот так, срочно и не уведомив заранее, да ещё тайно, приехала?» – и воображение нарисовало ему едва прибранную, расстроенную или даже испуганную даму. Он пропустил вперёд себя Настю, немного постоял перед входом и вошёл в дверь, видимо, специально для него оставленную незапертой.

За накрытым столом в хорошем дорожном костюме сидела Марья Алексеевна и собиралась пить чай.

– Аким Евсеич? Как же я рада вас видеть! – и, не вставая из-за стола, подала для поцелуя руку… без перчатки.

– Марья Алексеевна, дорогая, что, что заставило вас приехать столь спешно и тайно?

– Прошу, садитесь. Вы успели позавтракать?

– Я… э…

– Так и думала. Пожалуйте, без особых изысков, но булочки очень вкусны, – улыбнулась Марья Алексеевна.

Аким Евсеич сидел как на иголках, а она пила чай и молчала. Наконец поднялась со стула, прошлась по комнате и остановилась напротив Акима Евсеича.

– Я ожидаю ребёнка.

– Наконец сокровенное желание вашего супруга осуществится!

– Супруг тут ни при чём по нескольким причинам, и главная – его долгое отсутствие, а дитё во мне… с недавнего времени. Я за тем и приехала тайно и спешно, чтобы сообщить вам – это ваш ребёнок. И следует принять меры, чтобы обеспечить и его будущее, и моё. А поскольку отцом этого дитя являетесь вы, то не можете остаться в стороне.

– Но что ж я могу?

– Достать ту самую микстуру… ну, вы понимаете?

– Зачем? Вам нельзя в вашем положении принимать такие капли! – но посмотрев ей в лицо, спросил вдруг севшим голосом: – Что вы задумали?

– Что тут непонятно? Не притворяйтесь, что не догадываетесь, о чём речь!

– Вы уверены, что это мой ребёнок, а не князя?

– Я уверена! Но не навязываю вам его, потому что его будущность, если вы мне поможете, может быть прекрасна.

Аким Евсеич почувствовал, что кровь отлила от его лица, а в руках появилась непреодолимая дрожь.

– Вызовите врача к Наталье Акимовне, а полученную у него микстуру передайте мне. Сделать это надобно сегодня. Я получила телеграмму, извещающую о возвращении мужа. И должна вернуться назад, так, будто не из Бирючинска приехала, а вернулась из загородной прогулки. И тогда рождённое после смерти моего супруга… наше дитя будет не только законнорожденным, но и носить высокий титул.

– Боже мой, боже мой! Какое коварство!

– Вы это своей дочери скажите!

– Вы о чём?

– Я же прошу вас всего лишь достать для меня успокоительную микстуру! Что тут коварного?

– Я… подумаю.

– Нет! Завтрашним поездом я должна уехать. Поэтому торопитесь.

Аким Евсеич встал, не спеша подошёл к окну и выглянул из-за края шторы на улицу. А там безмолвно раскланивался и кривлялся, будто клоун в цирке, всё тот же странный человек, которого он видел из окна квартиры, когда в последний раз встречался с Марьей Алексеевной. Только теперь его чёрное пальто было совсем не по сезону, но он будто и не замечал этого. И тут из-за угла дома вылетела пролётка, кучер даже не придержал лошадей, они неслись прямо на этого незнакомца! Аким Евсеич рванулся крикнуть, но… лошади пронеслись через этого человека, будто через пустое место, а странная фигура по-прежнему продолжала кривляться!