Жизнь и приключения вдовы вампира

– Боже милостивый, как я могу в такой важный для моей дочери момент отлучиться? – метался по кабинету Аким Евсеич. – И как могу отказаться от столь доходного дела? Такая свадьба, а всё к тому идёт, немалых денег стоит.

А утром следующего дня нарочной почтой получил небольшое письмецо от Марьи Алексеевны: «Приезжайте срочно. Дело не терпит отлагательства». И прикинув – день туда, день там, день обратно – за трое суток обернётся, Аким Евсеич решился ехать. А ещё через день, когда поезд уносил Акима Евсеича в уездный город, в Бирючинске сразу после полудня разыгрались удивительные события.

Ввиду знатности гостей сам городской голова показывал графу Немирову и его дядюшке места происшествия необъяснимых и пугающих событий. Вначале посетили могилку Кузьмы Федотыча, проехав по мосту, на котором околоточный надзиратель собственными глазами видел и даже окликнул ехавшего в повозке на второй день после своего погребения Кузьму Федотыча.

Жуткую историю выхода вампира из могилы Михаил Михайлович уже однажды слышал на спиритическом сеансе – княгиня Самойлова в подробностях обрисовывала, поэтому откровенно скучал, а дядюшка его и вообще задал откровенно странный вопрос:

– А не скажете ли мне, любезный Пётр Алексеевич, часто ли Наталья Акимовна посещает могилку мужа?

– Так она-то тут при чём? – столь же откровенно удивился Пётр Алексеевич. – Девицей была скромной, тихой. А вот Кузьма Федотыч до неё трёх молодых жён со свету сжил. Только пока не преставился, никто и подумать не мог, отчего здоровые и молодые дамы безвременно на тот свет уходят. Теперь-то очевидно – это дело рук злостного вампира, – убеждал знатных гостей в подлинности происшедших событий городской голова так, что сам почти что верил в эту историю. Да и что тут удивительного?

– Так Наталья Акимовна вроде в городке вдовой вампира числится? – не отставал Михаил Николаевич.

Поскольку сын его всё-таки имел определённые виды на Натали, то распускать подозрительные слухи городской голова не пожелал:

– Вдова-то она, конечно, вдова. Не иначе Бог уберёг от проклятого вампира душу чистую, безвинную, – перекрестился Пётр Алексеевич.

И на всякий случай сообщил, что подтвердить всю эту историю могут несколько человек, подлинных очевидцев. Тут уж и Михаил Михайлович проявил заинтересованность. А Пётр Алексеевич добавил к сказанному:

– Вот, к примеру, истопник. Многое может порассказать. А, кстати, он сейчас должен в церковной лавке находиться, ну той, что возле входа на кладбище, – увидев удивлённый взгляд молодого Немирова, городской голова пояснил: – Обычное дело. Когда приезжают любопытствующие господа, истопник на всякий случай приходит в лавку. Господам интересно, вот вам интересно? А ему доход.

С этого-то всё и началось. Истопник действительно был в лавке и, по своему обыкновению, увидев знатных гостей, принялся рассказывать давно и хорошо обкатанную историю. Голова слушал его в пол-уха, пока не уловил какую-то странность.

– Стой-стой! Это ещё что за чертовщину ты несёшь?!

– Христом богом клянусь! – перекрестился истопник. – Доказательства имеются.

– Какие доказательства? В уме ли ты? Рехнулся, похоже!

Но знатные гости заинтересовались так, что пришлось ехать в ночлежку для бездомных. А там в книге регистрации постояльцев чёрным по белому были записаны фамилия, имя, отчество, дата рождения и дата смерти Кузьмы Федотыча.

– И вот, вот… эти двое иже с ним с кладбища пришедшие, – показывала, ничуть не удивляясь нереальности события, пожилая регистраторша ещё две записи с датами рождения и смерти.

– Водовоза отправляли на кладбище удостовериться. Приехал, всё так и есть в точности – имена и даты на памятниках. А у Кузьмы Федотыча могилка сильно потревожена. Неаккуратно вылезал, однако.

Тут в дверях показалось распаренное дебелое лицо.

– А вот и Марфа подтвердит.

– Да! Да! Так оно и было. От них смердело так, что кто бы сомневался – с кладбища! Ей-богу, с кладбища! И пролежали в гробах не иначе как не по одному году. Тела местами попортились, подгнили малость…

– Тише, будьте добры, – схватился за голову Михаил Михайлович. А Михаил Николаевич смотрел на Марфу так, будто она сама с того света явилась.

– Вы так тараторите, я ничего не разберу.

– Что тут разбирать? Пришли покойнички, помылись, переоделись, а в ночь исчезли. Никто не видел, как и когда. Одно слово – мертвяки! – пожала плечами регистраторша.

– А я-то, я-то – опять вклинилась в разговор Марфа, – халат Кузьмы Федотыча узнала. Правда, теперь он тоже местами истлел, но я помню: как-то, когда он, Кузьма Федотыч, значит, жив был, бельё ему стирала и халат тот на нём собственными глазами видела.

Заметив, что господа вроде решили её перебить, замотала головой:

– Нет-нет! Никак не обозналась. Больно приметный: красный бархатный с золотыми драконами.

Пётр Алексеевич перелистал книгу, записи ровные, аккуратные. Тверёзой рукой писано, никак не спьяну. Быть такого не могло. Но записи-то вот они, есть! Значит и люди… были. Следом другие страдальцы вписаны. Документ официальный, книга регистрации прошнурована, листы пронумерованы, печатью заверена! Так что по документам выходило, что три покойника пришли, помылись и… вернулись на кладбище?

– Бред! – промокнул выступивший на лбу пот городской голова.

Верить во всё это или не верить – это вопрос второй. А сейчас надо было как-то выкрутиться перед знатными гостями. И Пётр Алексеевич взял себя в руки:

– Вот видите, как в наших краях злостный вампир бесчинствует? – озабоченным голосом хозяина города прокомментировал сей факт Пётр Алексеевич. – Есть что приезжим людям показать, чтобы душа в пятки ушла. Где ещё подобное случается? – хорохорился городской голова, а в душу мерзкий осадочек из суеверного страха червём могильным впился.

Старший граф Немиров, несмотря на преклонный возраст, юрким живчиком оббежал ночлежку, остановившись перед обустраивающимися мужиками. Сопровождавшая толпа протиснулась следом через двери. И только Михаил Михайлович явно тяготился этой экскурсией, он лениво шёл следом. А дядюшка его поздоровался с мужиками и спросил, не особо чинясь: что им известно о ночевавших тут покойничках? Рассказывать мужики кинулись наперебой, поскольку ничего более удивительного в жизни не видали. Наконец терпение у Михаила Михайловича лопнуло:

– Дядюшка, милый дядюшка, у нас на сегодня ещё множество дел намечено. Может быть, перенесём более подробную беседу на другой день? – и аккуратно оттеснил Михаила Николаевича к выходу.

По дороге назад граф Михаил Николаевич всё ёрзал на сиденье в карете, будто что-то мешало. И, наконец, не вытерпев, повернувшись к племяннику, высказался:

– Ты доходные дома видел?

– Да, для такого городка… откуда только гости берутся?

– Вот! Вот-вот! Я и то думаю, чего это городской голова взялся убеждать нас, что тут запросто так покойнички с кладбища прийти в ночлежку или ещё куда могут? А он не так прост, как казаться желает! Интересно, кто строительством заправляет? Хваткий, однако, человек должен быть!

– Ну да, едут люди посмотреть на все эти страсти, а местным доход. Но нам-то что за дело? – удивился Михаил Михайлович.

– Нам-то? Да пока никакого. Но, думаю, надо забирать этот чудный бриллиант из этого сумасшедшего дома. А тот факт, что вдова она, не девица… да… нежелателен, конечно. Но прецедент в нашем роду был. Бабка моя, царствие ей небесное, хоть и под венцом до деда не стояла, но отбил он её у… э… очень, очень… высокородного господина. И скрыть этот факт не удалось. Так вот и ты не вздумай прятать прошлое Натальюшки… кхе-кхе… А то найдутся люди, всунут нос, пляши потом под их дудку. Прошлым её поражать общество должно, тогда даже польза будет. Пусть опасаются, как ни крутись: вампир – он есть вампир! Да ещё подлинно из умершего восставший! Кхе-кхе!

Михаил Михайлович с удивлением взглянул на дядю, уж больно по-родственному, по-свойски прозвучало имя Натали. А характер у старшего Немирова был тот ещё! Чем взяла она его? Одному богу известно. Но младший Немиров понял, что одобрение дядюшки получено.

Акима Евсеича у поезда встречала карета графа Сташено-Дагомышского, которая и доставила его прямо во дворец. А там на входе учтивый слуга, забрав у него саквояж, пояснил, что специально для него приготовлена комната и сам Кирилл Романович ожидает его в своём кабинете.

– О-о-о! Аким Евсеич! – граф светился каким-то радостным внутренним светом. – У меня такая новость, которую я пока не сообщаю даже самым близким людям. А вот вам, – граф вытащил большой батистовый платок и промокнул бисеринки пота на лбу, – а вот вам сообщу, – он улыбнулся счастливой и даже немного глупой, как показалось Акиму Евсеичу, улыбкой.

«Что за странная личность? И жаль его, и видеть невыносимо. Раздражает всё: и потный лоб, и огромный платок, и дурацкое лицо счастливчика», – так думал Аким Евсеич, но внешне вежливо раскланялся и пояснил, что у его дочери в эти дни судьба вершится, поэтому он желал бы поскорее покончить с делами и вернуться в Бирючинск.

– Моя жена ждёт ребёнка, – наклонившись к самому уху Акима Евсеича, прошептал граф.

Не удержавшись, Аким Евсеич непроизвольно отстранился, но тут же сделал удивлённый вид:

– Да?

– Да! Да! Мы пока это держим в секрете. Так жена пожелала. Мы даже врача вызывали из Бирючинска, чтобы раньше времени слухов не наделать. И он подтвердил. Ну, понимаете, капризы беременной женщины, но… но я счастлив! Это всё горный воздух и травы! Мне говорили тамошние травницы, что с этих трав даже древние деды отцами становятся! Я не верил! И вот, вот свершилось! – от столь длинной тирады граф задохнулся и сел на диван, хватая воздух ртом как рыба. Аким Евсеич немного подождал, когда он придёт в себя, и спросил:

– Так я-то тут при чём?

– Вы? Вы? Вы включите в ремонтный список переделку одной из комнат в детскую и рядом комнату для кормилицы.

– Укажите – какую?

– Вам потом моя жена укажет. А мне нужно уезжать назад. Видимо, я не долечился. Городской воздух мне вреден. Жену же в таком положении я не могу с собой взять, хоть она и настаивает! Вы понимаете? Я… я… – граф опять задохнулся и вынужден был некоторое время молчать, набираясь сил, – я не могу позволить ей рисковать моим ребёнком. Дорога дальняя, мало ли что?

– Вы, как всегда, правы. Прикажите супруге указать мне нужные комнаты.

– Что вы? Что вы? Прикажите? Я её попрошу… сейчас. Побудьте здесь, – и вышел из кабинета.

Мысли у Акима Евсеича пошли на раскоряку. Как Марья Алексеевна надеялась скрыть срок? Уму непостижимо! Когда ребёнок вместо девяти месяцев родится через шесть? Жуткая мысль обожгла Акима Евсеича, он вспомнил, что бирючинский врач выезжал сюда по приглашению знатной дамы. А кто из местных знает этого доктора? Только Марья Алексеевна! Да и граф подтвердил, что приезжал именно этот врач. Тем более она уже высказывала страшное намерение. Но и это жуткое предположение при таком раскладе приходилось отбросить. Ведь всем известно, когда граф вернулся после лечения, и значит, ранее этого срока Марья Алексеевна не могла понести ребёнка.

– Ах, дорогой, с этим бесчувственным сухарём – нет-нет! Пусть за мной приедет Настасья. Она служит в моём доме, – голос Марьи Алексеевны, капризный до неузнаваемости, её нарочитая игра (или не игра, и она в самом деле считает его сухарём?) неприятно царапнули слух Акима Евсеича.

– Хорошо-хорошо! Но он нам нужен, и… и ремонт на нём. Осторожней, аккуратней… – сюсюкал граф. И так всё это препротивно выглядело для Акима Евсеича, что он поторопился завершить разыгрывающуюся сцену.

– Простите, я невольно услышал ваш разговор, – Аким Евсеич раскланялся перед Марьей Алексеевной. – Вы назовите комнаты. Или укажите их на плане. А Настасью я пришлю за вами к указанному сроку.

На том и порешили. Утром следующего дня карета везла Акима Евсеича на вокзал. И удивительное дело, как только дверь купе закрылась и поезд тронулся, Аким Евсеич испытал такое облегчение, будто тесную обувь с ног сбросил. Не прошло и двадцати минут, как он уснул спокойным сном.

Зато сразу по приезде Федот, третий год находившийся у Акима Евсеича в услужении, дождавшись, пока хозяин устроится на сиденьи, крякнув для порядка, начал издалека:

– Дозвольте спросить, Аким Евсеич…

– Давай, Федот, не тяни.

– А ежели в ночлежке в книге чья фамилия записана, значится, тот человек там точно побывал?

– Федот, что за околесицу несёшь? Регистрируют каждого, кто остался ночевать, по имени-отчеству и дате рождения. Тебе-то зачем? Вроде отдельной каморкой обеспечен.

– Я-то благодарствую. Каморка тёплая, с лежаком. Не то что в сырой земле обретаться, – Федот заёрзал на облучке и даже оглянулся на Акима Евсеича.

– Никак помирать собрался? – улыбнулся Аким Евсеич. – Лучше бы за дорогой следил. А дурь из головы повыкинул.

– Так тут такое дело, выходит… – и, набравшись решимости, продолжил: – Зятёк ваш Кузьма Федотыч и двое его суседей кладбищенских пришли в ночлежку, помылись, переоделись, а Кузьма Федотыч даже свой любимый халат сдал сначала в стирку, а потом рукой махнул да и велел сжечь.

Аким Евсеич поначалу своим ушам не поверил:

– Ты с утра к бутылочке, случаем, не прикладывался?

– Бог с вами, Аким Евсеич, непьющий я вовсе.

– Так что ж несёшь такое непотребство?

– Не верите, так граф Немиров и его дядюшка собственными глазами убедились.

Дыхание у Акима Евсеича перехватило, и он еле выговорил:

– Это каким же образом?

– Обныкновенно. По первОй – истопник рассказал, да хоть бы и кто другой мог. Весь город знает. А как энти господа про такие чудеса услыхали, тоже не поверили. Направились в ночлежку, чтобы убедиться.

– Боже милостивый! – схватился за голову Аким Евсеич.

– А там Кузьма Федотыч вкупе с двумя дружками, тоже мертвяками, в книге записаны. И Марфа подтвердила, что будто бы самолично узнала Кузьму Федотыча.

– Какая ещё Марфа?! – подскочил на месте Аким Евсеич.

– Та самая, которая в бытность Кузьмы Федотыча среди живых бельё ему стирать нанималась. Вот она-то сразу как увидала, так и узнала. А потом и водовоз подтвердил!

– Он-то каким боком?

– Так его отправляли на кладбище проверять, не врут ли пришлые. Водовоз и подтвердил, всё в точности назвали, как на могильных памятниках указано. Да и особо сомневаться не приходилось. Марфа говорит, по виду и запаху и так понятно было, что не один год каждый в могиле пребывал.

И тут, слава богу, пролётка подкатила к дому. Как быть и куда бежать после таких новостей, Аким Евсеич не представлял. И решил, освежившись и переодевшись, направиться к городскому голове. Пётр Алексеевич в подробности и обрисовал случившееся. Услышав всю историю от здравомыслящего человека, Аким Евсеич сделал для себя определённые выводы, которые за исключением некоторых подробностей полностью совпадали с реально происшедшими событиями. Ведь Егор Петрович, вернувшись из Бирючинска в Озерки, так и сказал, что халат оказался у бродяг, промышлявших на кладбище, ещё сказал, что выменял халат на купленную для них одежду и велел сжечь. Не раскрывая городскому голове некоторых подробностей, Аким Евсеич так и предположил, что бродяги, побираясь на кладбище, ночевали какое-то время в склепе Кузьмы Федотыча, вот и запомнили его имя и имена с двух соседних могил. А потом назвались ими в ночлежке, видимо, желая скрыть свои настоящие имена.

«И как отзовётся сиё происшествие для Натали? Кто ж его знает?» – в растерянности думал Аким Евсеич. Откуда ж ему было знать, какие мысли посетят седую голову старшего Немирова?

Пропустив по рюмочке, закусив огурчиком, Пётр Алексеевич и Аким Евсеич стали думать: как теперь быть? Но так ничего и не придумав, решили отложить вопрос до завтра. Ещё целая ночь впереди, мало ли что может в таком городке, как Бирючинск, приключиться?

Свадьба вдовы вампира

Глава 27

А утром не успел Аким Евсеич как следует после вчерашних передряг в себя прийти да обдумать дальнейшее поведение, как графский лакей принёс записку от старшего Немирова, в коей он сообщал, что есть необходимость конфиденциального разговора. И предлагал встретиться, совершая вечерний променад.

«Встретиться на вечернем променаде? То есть будто случайно, чтобы лишних пересудов не наделать. Умно, однако. Особенно в свете происшедших невероятных – идиотских! – думал про себя Аким Евсеич, – событий. Кто знает, каково-то теперь мнение о нас и какую тень бросило это происшествие на Натали? Но она-то тут при чём? Хотя куда деться – жена, тьфу, вдова Кузьмы Федотыча, вампира, пришедшего с кладбищенскими друзьями в ночлежку помыться!»

– А, чёрт его дери! Опять пимокатишка опростоволосился! За что не возьмется – везде какого-нибудь дурака сваляет! Даже будущая тёща успела веником отходить! – выкрикнул в сердцах Аким Евсеич.

Но графу Михаилу Николаевичу следовало отвечать. Лакей дожидался. И Аким Евсеич красивым, выработанным каллиграфическим почерком написал, что с превеликим удовольствием совершит совместную прогулку.

Вечером принаряженная, чопорная публика прохаживалась по бульвару, своему обычному месту прогулок. Аким Евсеич приехал один, справедливо решив, что про Натали в записке не упоминалось, более того, речь идёт о конфиденциальном разговоре. Аким Евсеич степенно двигался в нарядной толпе, то и дело с кем-нибудь раскланиваясь. А ведь каких четыре-пять лет назад ему и поздороваться тут было не с кем. Вспомнилось, как вот на этом самом бульваре он впервые заговорил с Марьей Алексеевной о том, что готов на многое для неё. Он прищурился, выискивая именно то место – да, вот тут они и стояли, рядом Натали и знакомая дама Марьи Алексеевны. Вспомнился жар предыдущих ночей, волнение той встречи, и Аким Евсеич даже вздрогнул, когда его окликнул Михаил Николаевич.

– Всё в делах и заботах? – после обычного приветствия вежливо поинтересовался старший Немиров. Так же как и Аким Евсеич, он приехал один, оставив племянника в гостинице.

Разговор завязался на удивление легко и просто. Оба этих человека были не просто из одного времени, много повидавшие и испытавшие в жизни, они прекрасно понимали друг друга. И решение о свадьбе графа Немирова Михаила Михайловича и Натальи Акимовны, вдовы действительного статского советника Злыднина Кузьмы Федотыча, приняли без промедления.

Далее всё по заведённому порядку. И опять время для Натали полетело быстрее птицы. Однако Немировы настаивали на венчании в их родовом имении под Питером в Спасской церкви. Значит, полагалось заранее церковному батюшке объявлять о предстоящем венчании в приходе Натальи Акимовны и в приходе Михаила Михайловича, о чём Михаил Николаевич письменно уведомил батюшку Спасской церкви, велев готовиться к богатому венчанию.

Весь следующий день Аким Евсеич составлял список приданого Натали. А вечером дочь опять в который раз удивила отца. Прочитав составленный им список самым дотошным образом, обратилась к Акиму Евсеичу с настоятельной просьбой: чтобы всё, что не перешло к ней по наследству от мужа, а переходило от её семьи, кроме банта-сквалажа матушки, было вычеркнуто.

– Батюшка, наследство Кузьмы Федотыча и так немалое, да ещё за эти годы вами преумножено. Так что уж никак ни бесприданница!

– Натали, ты у меня единственная. Кому ещё, как не тебе?

– А я и не отказываюсь. Однако бережёную бог бережёт. Пусть остальное имущество остаётся в ваших руках.

– Натали, я моложе не становлюсь…

– Я понимаю ваши опасения, батюшка. Мне и думать такое страшно, однако приходится. Ну, напишите завещание с условием, и пусть об этом никому, кроме нас двоих, не будет известно.

На следующий день, когда Николай Михайлович с удивлением читал список приданого, Натали стояла, отвернувшись к окну, а Михаил Михайлович нетерпеливо переминался с ноги на ногу за стулом дядюшки.

– Михайло, куда твоя хвалёная выдержка делась? Терпи, милок, терпи. До свадьбы ещё далёконько.

– Милый дядюшка, вы лучше других знаете, не из корыстных побуждений женюсь!

– А зря, зря!

– Вы же знаете… я… – пока племянник подыскивал нужные слова, дядюшка продолжил говорить:

– Я к тому, что с тестем тебе повезло. Мы вот с Акимом Евсеичем давеча бумаги просматривали, и знаешь, что я выяснил? Помнишь, удивлялся, кто доходные дома строит?

– Помню. Хвалили, говорили, хваткий человек.

– Так кому, как не бывшему тестю вампира, доходом с этой… э… напасти заниматься?

Натали только чуть повернула голову, но так и продолжала стоять у окна. Михаил Михайлович, прищурившись, смотрел на дядюшку.

– Наследство, доставшееся Наталье Акимовне от Кузьмы Федотыча, – Михаил Николаевич всячески избегал называть Натали вдовой, – её батюшка не только не растратил, но и преумножил… значительно преумножил. За счёт строительства тех самых домов, часть квартир в которых как раз и принадлежит Натали. Так что Наталья Акимовна могла бы вести безбедную жизнь даже в нашей столице, если, конечно, деньги по ветру не пускать. Но я слышал, за ней такой грех не водится.

Подготовка к свадьбе всё больше заставляла Натали волноваться. Ведь вдова должна выходить замуж без всякой помпы. И свадебный наряд вдовы должен быть простым и не бьющим в глаза. А граф Немиров имел право и желал богатое венчание и видеть невесту в роскошном свадебном наряде. Ведь даже художника знаменитого призвали, чтобы нарисовать их семейный портрет!

Но сложнее всех пришлось Акиму Евсеичу. Дела не давали ему возможности отлучиться из Бирючинска, а свадьба должна состояться далеко отсюда. И как быть? Следовало найти человека, который бы представлял интересы Акима Евсеича на время его отсутствия. А это дело непростое, если вообще возможное.

Никак не могли согласовать свадебный наряд Натали. Вдове венок из мирта или флердоранжа не полагался. Натали решила украсить голову искусно выполненными цветами ландышей как символами добродетели. Не полагались по этикету белое платье и вуаль. Поэтому платье персикового цвета вроде и не было светлым, но и не было тёмным. И хотя вуаль, как и положено, отсутствовала, но начинающийся от уровня талии и плавно переходящий сзади в длинный атласный полукруг шлейф создавал образ изысканной и благородной грациозности.

– Дядюшка, милый дядюшка! Натали должна выглядеть не хуже принцессы! А тут: того нельзя, сего нельзя!

– М… да вроде она уже всё решила.

– Пойдут пересуды, сразу начнут склонять: вдова, вдова…

– Погоди. Давай попросим Натали примерить свадебный наряд так, как будто ей сей момент к венцу?

Михаил Михайлович пожал плечами:

– И чем это нам поможет?

– Ты видел её небрежно одетой, в не элегантном наряде? Вот-вот!

На следующий день Натали должна была продемонстрировать наряд. Договорились, как она будет готова, пошлёт Федота в гостиницу пригласить Немировых.

На следующее утро из зала вынесли всю мебель, кроме большого зеркала и любимого кресла Натали. Потом пришёл парикмахер. А после обеда Федот отправился в гостиницу уведомить, что Наталья Акимовна ожидает в полной готовности.

Михаил Михайлович стоял у двухстворчатых дверей и не решался войти.

– Федотка, открывай, – наконец скомандовал его дядюшка. И дверь распахнулась.

В зале с лепными барельефами и дорогими обоями бордового цвета из мебели ничего, кроме зеркала в человеческий рост и массивного старинного кресла, не было. На кресле в пол-оборота к дверям, чуть откинувшись на подлокотник, расположилась Наталья Акимовна. Персиковый цвет платья на фоне тёмных обоев выхватывал из пространства только контуры этой фигуры. Шлейф её платья роскошными волнами дорогого шёлка спускался с кресла и растекался овалом вокруг него. Руки в перчатках под цвет платья держали букет нежных ландышей, эти же цветы украшали чёрные, блестящие, кудрявые волосы, уложенные в великолепную причёску. Не было ничего лишнего, ни одной оборки, ни одного волана. Казалось, это и не женщина вовсе, а мраморная статуя застыла тут, изваянная великим мастером.

– Натали! – выдохнул граф.

– Федотка, закрывай! – опять скомандовал Михаил Николаевич.

– Но дядюшка! – рванулся в двери младший граф.

– Стоп! Не велено. Примета плохая видеть невесту до свадьбы в подвенечном наряде!

– Так я уже…

– Приснилось тебе! Привиделось! Сказано – не велено!

Ночная жизнь в небольших провинциальных городках имеет свои особенности. Как только тьма накрывает город, колдобины на улицах кажутся ещё глубже, а выступающие кочки отбрасывают уродливые тени, порождаемые ночным светилом, потому как фонарей тут, кроме как на главной улице, отродясь не было. Мрак и холод навевают тоску на уличных псов, и они воют, задрав или опустив морду, смотря что улавливает их чуткий нос. И только бриллиантовая россыпь звёзд равнодушно взирает с чёрного бархата неба на дремучий страх ночных улиц города.

А вечера осенние да зимние – тёмные, долгие. И бирючане, сидя по домам, вели разговоры, теша себя жуткими то ли байками, то ли всамделешними страстями. Но о том, что в прошлом их теперь всем известный горожанин и батюшка самой Натальи Акимовны перебивался перепиской бумаг, говорили разве что вполголоса. И, склонившись друг к другу, обсуждали, как прежний зятёк Акима Евсеича, ужасный вампир Кузьма Федотыч, по улицам их городка раскатывал да ночлежку с двумя кладбищенскими сотоварищи посетить изволил. При этом обязательно крестились и добавляли: «Не к ночи будь помянуто». Конечно, а как же? На дворе темень, в переулке собаки воют. Жуть!

И никто в Бирючинске даже представить себе не мог, кого выберет Аким Евсеич заниматься текущими делами на время своего отсутствия. Особенно теперь, переходя в статус тестя графа Немирова, это же высота-то какая!

– Так что вот мой тебе наказ, – наставлял Аким Евсеич Акинфия. – Проследишь за выполнением тех работ, что я тебе указал. Ежели кто с какой просьбой обратится, так пусть меня дожидаются.

Хотя горожане не очень-то и удивились, когда смотреть за выполнением работ в своё отсутствие Аким Евсеич поставил мужа Настасьи – Акинфия Полуянова. Ни для кого не секрет, как перебрались Акинфий и Настасья во флигель усадьбы Марьи Алексеевны, так преобразились её дом и сад. Всех работников он да она, а порядок, будто в десять рук работают! Теперь же под наблюдением Акинфия оставался ещё дом Натальи Акимовны, то есть бывший дом вампира, и дом самого Акима Евсеича, недавно отремонтированный. А ещё завершающаяся стройка. Так что Акинфий работал-работал не покладая рук, да и заработал честное имя и доверие к себе. Но сказать, чтобы бирючане завидовали? Так нет! Знали требовательность Акима Евсеича. И понимали, что крутиться Акинфию по делам придётся так, что и света белого невзвидишь! Безбедно жить и уважаемыми быть хотели все до единого жители Бирючинска, но чтобы так пахать? Нет, извольте радоваться: три дома под наблюдением! А это и чтобы слуги не заворовались, и чтобы в леность не ударились. Опять же в потраченных средствах надо будет до последней копейки отчитаться. А что учёт Аким Евсеич вёл строгий – кто ж не знал? Уж не говоря про стройку! Только глаз отверни, тут же сядут на перекус или перекур! А вот что в уплату за труды положил Акинфию Аким Евсеич, никто не знал. И тут уж судили да рядили кто во что горазд.

Определившись с одним вопросом, Аким Евсеич с нетерпением ждал ответа на свою депешу от мужа Марьи Алексеевны, графа Сташено-Дагомышского, в которой просил уточнить время приезда Марьи Алексеевны в Бирючинск, поскольку сам отбывал на свадьбу дочери.

Наконец письмо было получено, граф указывал число и писал, что самолично приедет вместе с женой, а проследив за её безопасном обустройством, направится для дальнейшего прохождения курса лечения. Ещё граф сообщал, что, по его расчётам, ко времени появления младенца на свет божий он успеет вернуться к своей дорогой супруге, дабы не оставлять её одну в столь важный момент.

– Уж и не знаю, что хуже: когда покойнички в ночлежку помыться приходят или когда граф Кирилл Романович Сташено-Дагомышский желает присутствовать при родах своей супруги?

– Да бог с ним, пусть присутствует, – пожала плечами Натали.

– Доченька, когда по расчётам графа должны состояться эти роды, младенцу уже месяца три от роду исполнится! И как тут быть?

– Это забота Марьи Алексеевны. Вы-то тут при чём?

Аким Евсеич чуть склонил голову, поднял руку, прося внимания дочери.

– Батюшка?

Он сжал ладонь в кулак, будто собирая из воздуха невысказанные мысли. И в этот момент Федот доложил:

– В прихожей дожидается Акинфий, говорит, спросить надобно, покель вы не уехали.

Аким Евсеич вздохнул, как показалось Натали, с облегчением, и вышел из комнаты.

Вампир-самозванец

Глава 28

В день приезда Марьи Алексеевны и Кирилла Романовича в городе опять случилось невероятное событие. Церковную лавку – ту, что у входа на кладбище, кто-то обокрал. Украден был ларец с прорезью, специально приспособленный для пожертвования верующих во искупление грехов. Утром, когда служка подошёл к лавке, чтобы открыть её, увидел, что большой висячий замок вырван вместе с проушинами. И крупные следы, чуть поменьше медвежьей лапы, ведут вглубь погоста. Идти по этим следам служка не решился, поэтому побежал к околоточному надзирателю, дабы уведомить о происшествии. И пусть разбираются те, кому положено. А его дело – сторона.

В это же время Аким Евсеич, встретив Марью Алексеевну и её супруга, препроводив их в усадьбу и поручив Настасье, вернулся домой. А там его уже дожидался посыльный от околоточного надзирателя, который, сообщив о происшествии, добавил:

– А когда прошли по следам, то выяснилось, что ведут они к склепу Кузьмы Федотыча. И там пропадают. Вот меня и отправили по вашу душу.

– Тьфу на тебя! По мою душу Господь Бог разве что послать может. А моему бренному телу придётся вместе с тобой на пролётке трястись! – в сердцах ругнулся Аким Евсеич.

На кладбище возле склепа Кузьмы Федотыча на лавочке соседней могилки восседал околоточный надзиратель. Он периодически доставал огромный носовой платок и издавая трубный звук – сморкался. Напротив него приплясывал от нетерпения церковный служка. А из склепа слышалось, будто там ещё один надзиратель, не переставая, сморкается. Аким Евсеич подошёл ближе:

– Фу, это чем же тут несёт? – брезгливо сморщился он.

– Так севухой, однако! – нетерпеливо переступил с ноги на ногу служка. – А может, и, спаси господи, покойничком. Ведь ежели он опять вылез из могилы, а мыться-то за всё время токмо раз и приходил… ну, в ночлежку, помните?

– Будет вам! – одёрнул служку надзиратель. И, не вставая с лавочки, указал на склеп. – Загляните. Тамошний житель утверждает, что он и есть Кузьма Федотыч.

Аким Евсеич только головой покачал:

– Глупость, ей-богу, глупость!

– Однако для порядка гляньте: узнаёте зятька или нет?