Дамхар
Лето, 3 декада
Летняя страда стала и для Гаора страдой. Рейсы, между рейсами покос, работы в саду и огороде, ещё по двору всякое. А в посёлке, если приедешь не в темноте, а засветло, когда все в работе ещё, как не помочь. Определит тебя староста в избу, где мужиков мало, так хоть дров наколи или ещё чего, но будь человеком. Коров, правда, спасибо Огню, доить не приходилось: в посёлках это считалось исключительно женской работой. А на рассвете, как стадо выгонят, напьёшься молока с чёрным ноздреватым хлебом или наскоро испечёнными на чугунном круге лепёшками и в дорогу. Если позволяло время, Гаор делал себе дневку в лесу у какого-нибудь затерянного в траве маленького родничка или лесной речки. Дамхар был богат на маленькие речушки, небольшие и неожиданно глубокие озерки. Некоторые из этих озерков и родничков даже на карте отмечены не были, как и болота, тоже небольшие, но от того не менее опасные. Чаще всего эти болота были заросшими озёрами, и потому ухнуть там вместе с машиной так, что и следов никто не найдёт, было делом вполне возможным. Зачем-то он всё это примечал и запоминал.
Этот рейс ничем особым и необычным не отличался. Как всегда, из дома через посёлки и посты, где надо собрать заказы для хозяина, на центральные склады. Там сдать уже подписанные хозяином бланки и получить заказанное ранее. И оттуда уже на развоз по кругу, чтобы оказаться дома. Не впервой. И ничего особого Гаор от этого рейса не ждал, не мог ждать, в голову прийти не могло, в самом вещем сне не привиделось. Может, потому и шарахнуло так, что он теперь сидел и тупо смотрел на зажатый в пальцах белый конверт.
Дорога до складов прошла легко и обычно. Думал он о чём угодно, в том числе и о том, что Лутошке пора руль в руках подержать и как бы на это намекнуть хозяину. А если так повернуть, что когда он Гарда – старшего бастарда – в пробную поездку вывезет, то и Лутошку захватить. Вроде хозяин не мешает Гарду болтаться на заднем дворе и играть с Лутошкой и Трепкой.
Получив на складах всё затребованное и пачку накладных, Гаор, как всегда, выехав на шоссе, остановился у обочины, достал карту и разметил маршрут. Заказ был большой, и мотаться предстояло не меньше трёх суток. Но в маршрутном листе у него контрольный срок возвращения на четверо суток. Так что везде он уложится. И стоит сейчас заехать в заведение, пообедать и купить себе в дорогу сигарет и кое-какой еды.
В заведении тоже всё, как всегда.
– А, Рыжий.
– Да, господин смотритель.
– Ремонт нужен?
– Нет, господин смотритель.
Дорогу на заправку он сам знает. Заправил, оставил машину на стоянке и бегом в рабскую зону.
– Обедать?
– Да, Мать.
– Карточка есть?
– Вот.
Карточку Матери, умыться, вымыть руки и за стол. Лиска, играя глазами и вертя задиком, ставит перед ним миску с багровым свекольным супом, по-местному борщом.
– Чегой-то тебя, Рыжий, долго как не было?
– А то ты соскучилась? – Гаор шлепком отодвинул её от стола.
– И не заночуешь никогда. Чего так, Рыжий?
– Лиска, отзынь от мужика, – строго сказала Мать. – Дай ему поесть.
– А как же, – горячо согласилась Лиска, – когда мужик голодный, то на хрен он не годный.
За столом грохнули дружным хохотом. Некоторые даже поперхнулись, и соседи дружно и гулко били их по могучим спинам. Смеялся со всеми и Гаор. Малка забрала у него опустевшую миску из-под борща, а Лиска принесла ему кашу и села рядом, плотно притиснувшись к его бедру.
– Рыжий, а может, поднюешь сегодня, а? – промурлыкала она ему в ухо.
– А график ты за меня блюсти будешь? – спокойно поинтересовался Гаор. – Или «горячих» за меня получать станешь?
– Рыженький, а мы по-быстрому.
Гаор уже знал, что с Лиской и впрямь можно по-быстрому, девка горячая, охочая до этих дел, но правила игры требовали, чтоб его упрашивали и уговаривали. Остальные дружно ржали и подсказывали Лиске, как уломать Рыжего, а ему – как отбрехаться от Лиски, чтоб девка шибко не заносилась, что такая уж сладкая. Но уговаривая Гаора, Лиска вовсю стреляла глазами на остальных.
– Хоть бы ты уж затяжелела, наконец, – Мать отсмеялась над особо удачным оборотом и укоризненно покачала головой. – С пузом не побалуешь.
– А я и не хочу, – Лиска тряхнула головой так, чтобы как ненароком рассыпавшиеся из узла волосы мазнули Гаора по щеке. – Разве только, чтоб вот такой же рыженький был.
– Лиска! – нарочито возмутился Тягун. – Ты это чо?! Мне чернявого обещала!
– А она двоих, да от двоих, да за раз, – заржали за столом.
– Эй, Лиска, а слабо сразу ото всех?
– А чо ж нет? – повела плечом Лиска. – Сколько вас смелых?
Но тут Мать всерьёз рассердилась. Дескать, шутить шути, а меру знай. Нечего как голозадые баловаться.
– Точно, – кивнул кто-то за столом, – это ты точно, Мать, сказала. Любят они, чтоб их помногу было.
Стали вспоминать, кто что видел и слышал об этом, и пришли к выводу, что так не по-людски. А чего с лягв голозадых взять?!
– Холодные они, – авторитетным тоном знатока сказала Летовка, ставя на стол новый кружок с нарезанным хлебом, – вот им и надо подначивать друг дружку. Лягвы вон по дрягвам весной горланят, тож друг дружку заводят.
Под общий хохот Гаор закончил обед и ушёл с Лиской в спальню. В самом деле, почему и нет, когда в охотку и по доброму согласию.
Общая спальня была разгорожена простынями и занавесками на отдельные отсеки. Так что если кто всерьёз спит, то ни они ему, ни он им не помешают. Вообще-то так, по-быстрому, Гаор не очень любил и предпочел бы, конечно, остаться с Лиской или с кем ещё из местных баб и девок, кроме совсем уж малолеток вроде Малки, на ночь, но на нет и суда нет.
Потом Лиска убежала помогать Матери за столом, а он ещё полежал немного, отдыхая. Хорошо бы покурить. Когда-то – Гаор невольно усмехнулся – в прошлой жизни, в другом мире, он любил закурить прямо в постели, и чтоб она ему спичку или зажигалку подавала. Был в этом особый смак, даже дым пахнул по-особому. Но курить в спальне нельзя, Мать подводить нарушением порядка западло, так что… в дороге покуришь, водила. Он ещё раз потянулся и сам себе беззвучно скомандовал: «Подъём!».
Набрать в ларьке сигарет, еды кое-какой, отметить у матери карточку.
– Лиска тебя на свою, что ли, укладывала, или чистую занимал?
Гаор пожал плечами.
– Отметь чистую.
– На моей, на моей были, – вмешалась Лиска.
– Ну, так и быть, – кивнула Мать и вернула ему его карточку, не отметив постельного белья.
Он попрощался с Матерью, кивнул сидящим за столом и ушёл.
Обыск на выходе. Хорошо, хоть купленное в ларьке выпускают. А чего же тогда ищут? В машину, включить мотор, прогреть, на выезд, обыск на выезде и вперёд.
Серый бетон под колёсами, зелень вокруг, синее небо с золотым солнцем над головой. Хорошо и прямо-таки отлично! А жалко будет, если Лиска затяжелеет и её отправят рожать и выкармливать в посёлок, заводная девка всё-таки. «Огонь-девка», – подумал Гаор по-ургорски, засмеялся получившемуся почти кощунству, ставить рядом Огонь и… ладно, бывает и покрепче загибают, и полез в бардачок, убрать купленную пачку и достать из початой сигарету. И…
Аггел, этого же не было! В бардачке, несмотря на название, у него всегда порядок, чтобы, брать нужное, не глядя и не шаря наугад, а сейчас… сейчас поверх всего, так, что он едва не смял его, лежал белый конверт из плотной бумаги. Инстинктивно затормозив, Гаор притёр фургон к обочине и стал рассматривать неожиданную находку.
Ни адреса, ни отправителя, не заклеен, внутри большой, аккуратно сложенный лист бумаги и – ни хрена себе?! – ещё один конверт. Маленький, да, вспомнил – специально для визиток – заклеенный и на нём… знак – пятилучевая звезда?! Это ему?! Его клеймо вместо имени адресата?! Гаор достал нож и, сам удивляясь своему спокойствию, аккуратно взрезал конверт. Внутри… визитка. Вернее, чистая бумага стандартного размера. И… Чёткие печатные, как вырисованные, буквы. «№ 1 получен. № 2 напиши, вложи в конверт, заклей и оставь, где нашёл. Найди время заехать». И на другой стороне уже совсем другим, мучительно знакомым почерком Кервина. «Помним, надеемся, ждём». Он что, с ума сошел?
Сколько он просидел так, зажав в руках визитку, тупо улыбаясь и не вытирая текущих по лицу слёз, Гаор не понял тогда и не понимал потом. Да и не пытался понять. Но он вдруг очнулся и понял, что опять, как и тогда с Жуком, бездарно теряет время, а надо действовать. № 1 – это о Седом, ясно, а № 2 – это то, что он должен написать. Помним, надеемся, ждём. Помним о тебе, надеемся, жив, ждём… статью. Чего же ещё? Не его же самого. Так, по порядку. Сзади, по бокам, впереди… чисто. Тогда, пока нет патруля, сразу убрать улику. Если даже нарвётся на полный обыск, чистый конверт не опасен, а вот записка… да ещё с почерком Кервина, её убрать. Гаор достал из бардачка зажигалку и сжёг маленький конверт и записку. Конвертик сгорел быстро, а с визиткой пришлось повозиться. Плотная глянцевая бумага горела неохотно, но он, обжигая пальцы, всё-таки дожёг её, растёр и выбросил на обочину пепел. Теперь большой конверт обратно. Пока он чистый, любой шмон неопасен. И пересмотрим маршрут. Чтобы завернуть опять в заведение, и чтоб перед этим самое малое было полпериода в чащобе, чтобы написать, вложить и заклеить.
Гаор достал из бардачка карту, из сумки накладные и стал переигрывать маршрут. Как он объяснит хозяину второй заезд? Аггел, что бы такое соврать? Или отмолчаться, пусть хозяин сам додумается? А что, он кто? Котяра. Так чего ему в заведении нужно? Девку трахнуть. Додуматься хозяин может только до этого. А вздумает проверять? Ну, это совсем без проблем. Не Лиска, так другая, чего-чего, а этого добра всегда навалом. Но как же здорово придумано. Ведь хоть запори его, но он же и впрямь не видел, кто и когда положил ему конверт в бардачок. Значит, если приказано: «Оставь, где нашёл», – значит, в бардачке, на стоянке в заведении. Ему же, дураку, подсказали: «Найди время заехать». Так что всё правильно. И если вот так прихватить в дорогу ночь, то в заведении он окажется под утро. Пожрать, отдохнуть, трахнуться и опять в дорогу. И всё тип-топ.
Гаор убрал карту и накладные, стронул фургон и, удерживая руль одной рукой, вытер рукавом лицо. Аггел, опять он разревелся, совсем слабаком стал. Но… но какие же молодцы ребята! Дотянуть вот так к нему цепочку, так всё продумать… а ведь это не Кервин и не Туал, это другие головы работали. И остаётся одно. Гратис. А значит… значит, делай, что велено, и не задавай вопросов. Целее будешь. И никого не подставишь. Но… но, значит, и Седой узнал о той статье, как-то связался с ребятами и связал их с Гратис. С ума сойти!
Он гнал фургон и не так пел, как бессмысленно орал самые «солёные», самые непечатные песни, какие только знал, и даже вроде прямо тут же сочинял свои. Эх, к роднику бы сейчас, как следует обмыться, поблагодарить Мать-Воду, попросить её о помощи, но… но тогда он из нового графика точно выбьется. А это нельзя. На кону не шкура, а кое-что подороже и поважнее. Прикрой тылы, следи за флангами, проверь минное поле и вперёд!
Гаор успел, сделал всё, как задумал и как рассчитал. Развёз заказанное, описав малый круг, ночью гнал через непроглядно чёрный лес и серебряные от лунного света росные луга и поля. Когда до поворота в заведение осталось не больше метки (≈1,152 км), забился в чащобу и, молясь всем Матерям, Силам, Судьбе и Огню, достал из бардачка конверт, приспособил подставкой сумку – как, скажи, знал, что такое будет, когда отыскивал в кладовке старый планшет и на пальцах объяснял Джадду, что и как ему надо зашить и перешить – вынул из конверта и развернул лист и достал ручку. Ну… мысленно развяжем тесёмки на заветной папке и достанем лист. «Серый Коршун». И подзаголовком. «Вести из другого мира».
Как и тогда, Гаор писал уверенно, без помарок и раздумий. Как написано, так и написано, ничего он переделывать сейчас не будет, если длинно, в редакции укоротят. А о чём не сказано, так впереди ещё статьи, целый цикл. Дописав до конца, он вернулся к началу и в верхнем левом углу поставил «№ 2», быстро не так перечитал, как просмотрел, и подписался: «Никто». Ну… Гаор поглядел на часы на приборной доске и тряхнул головой: пора! Он вложил плотно исписанный с двух сторон лист в конверт, провёл языком по клейкому краю клапана и прижал его. Всё, обратного хода нет. Теперь конверт в бардачок и в заведение. А там… Мать-Вода, пронеси меня, Огонь Великий, освети дорогу.
Заведение работает круглосуточно, и его появление в голубом рассветном сумраке никого не удивило. Зевающий охранник у входа небрежно обыскал его, сонный смотритель указал место на стоянке. Он заправил и поставил машину и пошёл в рабскую зону.
Там тоже было тихо и пустынно. Дежурившая в эту ночь Мать налила ему горячего чая и положила каши.
– Спать будешь?
– Хорошо бы, Мать. Койка есть?
– А с чего ей не быть? – усмехнулась Мать. – Или тебе персональная нужна? Ну, чтоб не одному.
– А это уж как получится, – ответно улыбнулся Гаор, – но не откажусь.
– Котяра ты, – ласково покачала головой Мать. – Неужто поселковых тебе мало? Или дома хозяин не разрешает, в рейсах душу отводишь?
– Душу отвести, Мать, великое дело, – ответил Гаор. – А слышал я, как про гемы говорят, что много их не бывает. Или нет совсем, или не хватает.
– Ага, – засмеялась Мать, – не деньги, так девки, что ли ча?
– А чо ж нет?
Он подмигнул и повернулся на стук раскрывающейся двери казармы. На пороге, в одной мужской рубашке стояла и потягивалась Летовка.
– Здорово, Летовка, – улыбнулся ей Гаор. – Чего не спишь? Душно или холодно? Чем помочь?
– Экий ты дикой да охочий, – засмеялась Летовка, – глаза с недосыпу как у кроля, а туда же. Ты ж начнёшь, да заснёшь, не кончив.
– Я?! – возмутился почти искренне Гаор. – А ну, проверим?
– Иди уж, ложись, – легонько подтолкнула его в плечо Мать. – Когда будить-то тебя?
– Периода через два, – серьёзно ответил Гаор, вставая. – Которая койка, Мать?
– На мою ложись, – Летовка зевнула, пришлепнув рот ладошкой. – Иди, я сейчас. Ты только не засни тама, дождись, – и засмеялась, – а то тебя потом не растолкаешь, а от сонного никакого удовольствия нету.
– Ты только не тяни, – попросил Гаор, идя в казарму. – Мне через два периода в рейс.
– Слышала я, – Летовка посторонилась, пропуская его в дверь так, чтобы, протискиваясь, он потёрся своей грудью о её. – Моя третья слева. Не перепутай.
– Помню, – ответил Гаор, отвешивая ей шлепка так, чтобы рубашка задралась и его ладонь легла на голое тело.
– Ну, Кривин сын, – фыркнула Летовка.
– А ну, Рыжий, не озорничай, – рассердилась Мать. – Вздумал прям на дворе играться. В койку хочешь, так иди, а то… вот я тебя! А ты не заводи его, беги, куды надоть.
– Иди, я скоренько, – шепнула ему Летовка, вталкивая в тёмную сонно храпящую и сопящую спальню.
Отсчитывая ладонью стояки, Гаор нашёл нужный закуток, разделся и лег. Заснуть он не боялся: почему-то после бессонной ночи сна у него сейчас ни в одном глазу не было. Потому что не на отдыхе он – сообразил вдруг Гаор – а на задании. Ну, и где её носит?
Летовка появилась внезапно, ловко поправила его развешенную в изножье кровати одежду, скинула рубашку и нырнула под одеяло.
– Чего так долго? – прошептал Гаор, прижимая её к себе.
– А то ты соскучился? – засмеялась Летовка, ловко устраиваясь под ним.
Когда по доброму согласию… а когда по необходимости, для маскировки? То всё есть, кроме удовольствия. Но Летовка, похоже, ничего не заметила, и он успокоено заснул с чувством выполненного долга и даже не проснулся, когда Летовка встала на свою смену.
Как Гаор и просил, его разбудили, тряхнув за плечо. Он опять поел, выпил свежего горячего чая, купил в ларьке сигарет и длинную карамельку для Летовки – хорошо, были чаевые, получил от одного управляющего. Правда, касса была ещё закрыта, но сидящая в ларьке Любимушка взяла у него гемы, сказав, что сама потом поменяет. Обнялся на прощание с Летовкой, сунув ей в карман конфету под завистливым взглядом Лиски, поблагодарил Мать и забрал свою карточку. Обыск на выходе из зоны. Фургон стоит на месте, прогреть мотор, на выезд, обыск на выезде, охранники, смотрители – все уже сменились, обычный выезд… Гаор уговаривал себя, что всё как обычно, как всегда, и, неимоверным усилием удержавшись, открыл бардачок, только отъехав от заведения за поворот, где его уже никак не могли увидеть. Конверта не было! Всё точно. Ну, удачи всем и мне тоже!
Гаор резко бросил фургон вперёд. Теперь по оставшимся посёлкам и домой. Улетела мина в болото, будем ждать кругов. А заезжать в центральное заведение теперь в каждом рейсе надо. И, выехав, проверять бардачок. Кто знает, может, ещё что положат. А за перерасход бензина ему вломят, как пить дать. Ну что ж, боишься карцера, не ходи в самоволку. А в карцер не за то попал, что в самоволку ходил, а за то, что от патруля не удрал. Так что, мужайся, журналюга, худшее впереди!
6 декада
Лето шло своим чередом. Миновало Заклинание Мать-Земли по-нашенски и Торжество Небесного Огня по-ихнему. Все отпраздновали кому как положено. И опять рйсы, работа в саду и огороде, занятия с Лутошкой и обычные человеческие радости и горести.
Затяжелела Цветна. Гаор с невольным интересом ждал выяснений, чей ребенок, готовый к любому, ведь Цветна и у него – было дело – ночевала. Но, к его удивлению, об этом и речи не было, а обсуждали совсем другое: отправит хозяин Цветну в какой посёлок, чтоб там выносила, родила и до года кормила, а потом заберёт обратно, или так и оставит. Решили, что оставит: Цветна же не в доме, а другой работе пузо не мешает. В посёлках вон до остатнего работают, прям и рожают в поле. И ещё говорили, что если не отправят Цветну в посёлок, то, скорее всего, и после года ребёнка с ней оставят.
– А хорошо бы, чтоб и хозяйка затяжелела, – сказала Красава, штопая рубашку Лузги. – Цветну бы в кормилки взяли, вот и совсем ладно бы было.
– А чо ж нет? – кивнула Цветна, горделиво проводя руками по заметно набухшей груди. – Я двоих бы запросто выкормила.
Гаор слушал все эти рассуждения с интересом, но своего мнения он не имел и потому не высказывался. Он вообще с беременными никаких дел раньше не имел. Нет, кое-что он знал, ещё в училище ходили по рукам затрёпанные листы из медицинской энциклопедии, беременных видел на улицах, но этим его познания ограничивались. Прислуга в Орртене не беременела, отцовских жён он видел изредка и издали, а у Сторрама… Гаор вспомнил слышанное тогда, на предпродажном осмотре и усмехнулся. Сторрам разведением рабов не занимался. А вообще… неужели всё это, да, в учебнике геополитики, который дал ему ещё тогда почитать Жук, потому что на солдатском отделении геополитику не изучали, там это назвалось «воспроизводством и обеспечением человеческих ресурсов», да, так, и, говоря по-ихнему, размножение рабов, или расплод, сконцентрировано в посёлках? Этой стороны рабской жизни он пока не касался. В своих рассуждениях, потому что практикой – он снова невесело усмехнулся – занимается постоянно.
– Рыжий, ты чего? – с интересом спросил Лутошка, – смотришь на лампу и лыбишься?
– Ничего, так просто, – ответил Гаор, взмахом головы отбрасывая отросшие волосы и ненужные сейчас мысли. – Решил? Давай, проверю.
Он взял тетрадь по арифметике и стал проверять задачи. С тетрадями повезло. Приехал старший бастард, и Лутошка похвастался ему, что теперь грамотный. А тот, само собой, всё отцу рассказал. И хозяин вечером пришёл на кухню, устроил Лутошке экзамен, а на следующий день разрешил Гарду отдать Лутошке свои старые учебники и сам дал тетрадок. И для письма, и для задач. Так что читает теперь Лутошка не военные сводки в старых газетах, а «Родную речь», и Гаору больше не надо линовать тетради и перед рейсом писать в них задания, только номера задач и упражнений из учебников.
– Оброс ты, – сказала Нянька, глядя, как он наклоняет голову, чтобы волосы не мешали читать. – Завтра подкорочу тебя.
– Бороду не надоть, – сразу сказала Большуха, – она у него вон как в завиток, не мешает ничему и смотрится ладно.
– А заодно и Лутошку, чай, надоть, – кивнула Красава. – Вона на шею уж ложатся.
– А чо, Старшая Мать, – улыбнулась Милуша, – тады и остальных мужиков заодно.
– Джадд опять не дастся, – засмеялась Басёна.
– Ему хозяин разрешил так ходить, – отмахнулась Нянька. – Об нём и разговора нет. А так-то в сам-деле всех надоть.
На следующий день Нянька вооружилась ножницами и, к удивлению Гаора, очень ловко и ровно подкоротила всем мужчинам волосы. Чтоб спереди до бровей, а сзади на шею не ложились, а то под ошейник забиваться будут, натирать, а из-под ошейника потёртость плохо лечится. Лузге и Сивко, как самым лохматым, она даже шеи сзади подбрила, а спереди они уж сами.
– Борода у тебя и впрямь в аккурате, – сказала она Гаору, – а усы сам ровняй. Вон у Сизаря ножнички возьми.
У запасливого Сизаря нашлось даже зеркальце, и он показал Гаору, как подравнивать усы и бороду.
– Я, паря, быват, и волосы спереди сам делаю, – гордо рассказывал Сизарь. – Это вот в страду недосуг было.
Много шума и суматохи было от хозяйских детей. То только девочки на «чёрный» двор бегали, но они, как объяснили Гаору, уже к порядкам приучены и потому не особо мешали. А вот младший бастард – Гирр – и впрямь оказался боек. С утра и до вечера он был везде, всюду лез, всем попадался под ноги, избегая, впрочем, сарайчика Джадда, которого боялся, а с недавних пор и гаража. Гаор был в рейсе, и о случившемся рассказал ему Лутошка. Как он мыл легковушку, а потом сел за руль, ну, просто посидеть, чем хошь клянусь, не трогал ничего, а она сама вдруг стронулась, а тут Гирр прямо под колесом, ну, и врубил по тормозам, так что её аж развернуло, а тут хозяин, ну, и ввалили пять «горячих», а Гирру хозяин сам отвесил и запретил без него в гараж даже заглядывать.
Выслушав Лутошку, Гаор кивнул.
– Пять «горячих» за такое, это ты ещё легко отделался.
Лутошка шмыгнул носом. Что от Рыжего сочувствия не дождёшься, он ещё когда понял. А за такое может и от себя добавить.
И угадал.
– Надо бы и ещё ввалить, – задумчиво сказал Гаор, – я ж тебе велел без меня за руль не садиться.
Лутошка снова шмыгнул носом, всем видом изображая раскаяние и готовность будущего беспрекословного послушания. Но Гаор сам умел такое ещё в училище и потому не поверил.
– А вторые пять за что получил? – насмешливо спросил он.
– А ты откуль знашь? – искренне вылупил на него глаза Лутошка.
– А рубцов десять, – засмеялся Гаор.
Из-за жары работали они без рубашек, и он сразу обратил внимание на аккуратные поперечные полосы на спине Лутошки.
Лутошка снова шмыгнул носом и стал рассказывать. Что у Гарда журнал есть, а в нём одни картинки, букв мало, а картинки… одни голые бабы и мужики, и все голозадые, и такое вытворяют… и они с Гардом смотрели этот журнал, а хозяин увидел… ну и… Лутошка замолчал, потому что Рыжий ржал уже в полный голос, аж на ногах от смеха не стоял.
– Так, – наконец отсмеялся Гаор, – тебе пять «горячих», понятно, а Гарду что?
– Не знаю, – вздохнул Лутошка. – Но журнал хозяин себе забрал. А мне ещё и Старшая Мать ввалила, и матка… а мужики все ржут навроде тебя.
– А что, плакать, что ли? – Гаор вытер выступившие на глазах слёзы и с интересом посмотрел на Лутошку. – Ну и как? Понравилось тебе?
Лутошка неуверенно пожал плечами, и Гаор снова захохотал. У Лутошки прямо вертелись на языке вопросы: в сам-деле голозадые так трахаются или эти картинки навроде сказок, как в книге про море – воду без берегов или про огнедышащие горы-вулканы, и кого, как не Рыжего, спрашивать об этом, раз он до клейма среди голозадых жил и всё про них знать должон, но он во как ржёт, значит, и отвечать всерьёз не станет.
– А как он вас застукал? – с интересом спросил Гаор. – Где вы это смотрели?
Лутошка вздохнул.
– Меня на огород послали, моркву полоть, а Гард пришёл и грит, успеешь, посмотри, что есть. Ну, мы за смородиной, она рядом там, и сели. А там у одного мужика такое… ну, я говорю, что такого огроменного и не быват, ну, и заспорили, и, – Лутошка горестно вздохнул, – нас и услышали.
– И всё? – вздрагивающим от сдерживаемого смеха голосом спросил Гаор. – Вы ж, небось, заголились и сравнивать стали.
– А ты откуль знашь? – изумился Лутошка.
Но ответа не получил, потому что новый приступ хохота повалил Гаора на пол и говорить он не мог. Лутошке стало так обидно, что у него даже слёзы на глазах выступили. Наконец, Гаор отсмеялся и перешел к объяснениям. Чтобы порка мальцу впрок пошла.
– Знаешь, за что тебя пороли? Не за порнушник, а за то, что попался на этом. Понял? Попадаться нельзя, запомни.
Лутошка озадаченно кивнул.
– А не за то, что работу бросил?
– За это само собой, опять же раз попался, то и отвечай. И спрятались бестолково, и горланили небось, и по сторонам не смотрели. Так?
Лутошка кивнул.
– Ладно, – смилостивился Гаор, – добавлять я тебе не буду, хотя за глупость тебе положено раза, понял?
Лутошка снова кивнул, уже обрадовано. Что Рыжий не посчитал его проступок таким уж страшным, как он решил со слов матки и Старшей Матери, было неожиданностью, но приятной. И он решил рискнуть
– Рыжий, а ты пробную мне когда дашь?
– Это у хозяина надо спрашивать, – ответил Гаор. – Как он разрешит.
– Так он же теперь… – потрясённо выдохнул Лутошка.
– Наверное, – согласился Гаор, – раз он злится на тебя, то не даст. Но ты тут сам виноват, сам себя наказал.
Потрясённый раскрывшейся перед ним бездной отчаяния, Лутошка по-детски заревел, размазывая кулаками по лицу слёзы и грязь. И Гаор счёл свой педагогический долг выполненным, зная по собственному опыту, что пронять до печёнки, чтоб на всю жизнь осталось, можно только так, а не просто побоями, даже поркой. Гаор дал ему выреветься и послал умываться, а, оставшись один и работая, снова и снова представлял себе, как оно всё тогда было, и начинал смеяться.
– Смешно тебе? – вошла в гараж Красава. – Опять, небось, мальцу врезал и рад?!
– Нет, мать, – серьёзно ответил Гаор. – Сколько положено, ему Джадд ввалил, а дважды за одно не наказывают, просто объяснил ему. Чтоб второго раза у него не было.
Красава задумчиво кивнула.
– Ну, разве что так. А ревел он чего?
– Понял, значит, – Гаор невесело усмехнулся, – что таким дураком оказался. Он же за руль сесть хотел, а теперь хозяин ему пробную не разрешит. Вот и ревёт.
Красава вздохнула и ушла. Лутошка вскоре вернулся, уже умытый, и встал на своё положенное место.
Через день хозяин разрешил вывезти Лутошку на пробную поездку, и Гард появился в гараже, видно, ему такое наказание определили – догадался Гаор – и всё пошло как раньше. Конечно, Лутошку дразнили, выспрашивая у него, чего он такое в том журнальчике увидел, что сам заранее портки снял. И Лутошка под общий смех краснел, сопел и пыхтел. А там набежали новые события.
Но в целом жизнь шла легко и спокойно. И хотя больше конвертов в бардачке не появлялось, но Гаор был даже рад этому, потому что следующая за «Серым коршуном» статья о поселковой жизни, как живут на грани голода те, кто кормит всю страну, ещё была в работе.