– Ба-абы! Азариха-то…!
– А?
– Чего?!
– Ты посмотри! С серьгами!
Зина, плотно сжав улыбающиеся губы, оттирала воротничок, старательно делая вид, что этот шум и переполох её, ну, совсем не касаются.
– Да не выпендривайся, Зинка, слышь, где взяла?
– Не взяла, а подарили, – с достоинством ответила Зина, перекладывая рубашку в ведро для полоскания.
– Ух ты-и! Это кто ж такие подарки делает?
– Может, и нам подарит?
– Каждой-то?!
– А чего ж нет? А, Зин?
Зина пожала плечами.
– Мне муж подарил, – и уточнила: – на свадьбу. А кто вам будет дарить…? Мне откуда знать.
– Ух ты, заважничала-то как!
– Ты что, Зин, замуж вышла?
– Вышла.
Зина развернула тёмную мужскую рубашку, придирчиво разглядывая еле приметное пятнышко на воротнике. Вроде, должно отстираться.
– Оно и видно! – рассмеялся кто-то. – Стирки сразу больше стало.
– Ну, за такие подарки и постирать можно. Ты вон Федьку Языкатого обстирываешь, он тебе много дарит?
– Федька-то? Да от него один подарок!
– Точно, девки, щас даст, через девять месяцев увидишь.
– Да уж, подарок один да не тебе одной. Зин, ты чего молчишь?
– А чего говорить? – пожала плечами Зина, бережно расправляя в мыльной воде клапаны нагрудных карманов. – Какие Федька подарки дарит, я не знаю, да и ни к чему мне. А мой, – и со вкусом, – муж мне вот серьги с колечком.
– А кольцо-то где? – тут же подозрительно спросили её.
– Охренела?! – немедленно возмутилась Зина. – Кто ж стирает с кольцом, его смоешь сразу, и всё, в сток с мылом уйдёт.
– Плюнь на неё, Зин.
– Понятное же дело.
– И чего лезет дура?
Под этот сочувственный гомон Зина дотёрла рубашку, переложила её в ведро и взялась за трусы.
– А чего ещё подарил?
– Кате куклу… Принцессу… Платье до полу… – рассказывала Зина, ни на минуту не прерывая стирку. – Димочке машинку игрушечную, «линкор-люкс» называется. И фруктов ещё купил. Второй день едим. Виноград, груши, бананы, яблоки, апельсины… Каждый в такой стаканчик или лоток уложен.
– Зин, а они, ну, стаканчики эти, тебе нужны?
– Не подъезжай, – отрезала Зина. – Конечно, нужны. В них только горячее нельзя класть.
– Ну-у?! – дружно ахнули разные голоса и загомонили наперебой: – Ну да, это ж посуда!.. Ты смотри, без мыла влезает… Ага, не украсть, так выпросить… Да ну её, Зин, это тот чёрный длинный? Что в кожанке ходит, да? Ты ещё вчера с ним от столовой шла?
– Да, – гордо кивнула Зина.
– Ой, Зинка, это у него мальчонка, что с твоей Катькой всё рядом?
– Ну да, – кивнула Зина, бережно отжимая носки и перекладывая их в ведро.
– А что? – вздохнул кто-то. – Может, оно и ничего. Он-то как к детям, ласковый?
– Слышала ж… кукла, машинка…
– И ему к лучшему. Каково мужику одному с дитём.
– Зин, а мальчонка-то как, признал тебя?
– Мамой зовёт, – ответила Зина.
– А твоя? Как с ним?
– Хорошо, привыкает потихоньку.
– Зин, а он сам как? Хорош?
– Тьфу на вас, – рассмеялась вместе со всеми Зина. – Всё-то вам расскажи.
– Ну, Зин, чёрные, они, говорят, неуёмные, заездит тебя, смотри, до смерти.
– От этого не умирают, – отмахнулась Зина.
– Это ещё что! – рыжая патлатая девчонка бросила свою стирку и выскочила на середину мытьевой. – А вот ревнючие они, это да! Мне историю рассказали, бабы, я обревелась, ну, сдохнуть, не встать! Один такой, чёрный, девчонку полюбил, родители согласия не давали, так он украл её, они в погоню, а он обрюхатил её по-быстрому, они и отступились.
– Ну, и чего тут жалостливого?
– Это где ж такое было? В Империи…
– Да пошла она, Империя эта, может до неё, а может ещё где!
– Ну, не знаю, как чёрные, а нашенские парни это оченно споро проделывали.
– Да уж, нашенский тут любого чёрного забьёт.
– Федьку вон взять…
– Ну, чего вы к мужику прицепились?
– Ой, бабы, скраснела-то как, влюбилась, пра слово, влюбилась, век свободы не видать!
– А Спирьку Рябого взять?
– Он уехал уже.
– Ну да, помним, как же.
– Ага, под ним только мотоциклетка не лежала.
– Да ну вас, давай, Рыжуля, рассказывай.
Зине хотелось послушать: рассказывала Рыжуля очень красочно, хоть и путано, но и дело делать надо. Тимочкино и Димино она выстирала, теперь своё и Катино замочить, а мужское всё прополоскать. Собрав выстиранное в ведро, она немного постояла и пошла полоскать. Кричит Рыжуля громко, но в полоскательной вода шумит, ничего не слышно.
У соседнего жёлоба с проточной водой стояла немолодая женщина в розовой застиранной, но тщательно зашитой комбинации и с аккуратно заколотыми чёрно-серыми из-за седины волосами. Она улыбнулась Зине.
– Поздравляю вас.
– Спасибо, – ответно улыбнулась Зина, вываливая бельё в жёлоб и ополаскивая ведро.
Седая хотела ещё что-то сказать, но только вздохнула, и Зина понимающе кивнула. Что ж, у каждого своё болит.
– Вам повезло, – наконец заговорила седая. – Встретить любовь – это большая удача. Берегите её.
Зина кивнула, соглашаясь. Хотя какая же у неё с Тимом любовь? Ничего же такого у них не было и когда будет – неизвестно. Но, конечно, ей повезло, сказочно, небывало повезло. Теперь… только не досмотри, ведь уведут, вертихвосток хватает, и помоложе, и пофигуристее, и хоть посреди плаца разлягутся. Вон Морозиха как своего держит. И… а ведь Тимочка вроде с Морозом в приятелях, ну да, видела же их вместе. Это хорошо, пусть приятельствуют.
Она собрала прополосканное и вернулась в мытьевую.
– …Ну вот, а он и поверил. Ну, девчонка же, дура, велико дело, платочек, выкинула бы и с концами, а она, дурёшка, призналась в чего и не было, а он и придушил, в постели прямо, – звонко частила Рыжуля, – и сам затосковал, зарезался с тоски. Во!
– Брехня это!
– Чиго-о-о?! Это я брешу?! Ах ты, кошёлка старая!
– А за кошёлку я т-те патлы повыдергаю, лысой пойдёшь! Тебе набрехали, а ты поверила. Когда это мужики с тоски по бабе насмерть резались?! А?! Да ещё по жене?! Сама подумай!
– Точно, все они сволочи!
– Ага, только о себе и думают!
– Ну и что! А история хороша!
– Плюнь, Рыжуля, расскажи ещё чего…
– Девчонки, а ну в темпе, на собрание опоздаете.
Зина быстренько простирала своё с Катиным, сбегала его прополоскать, потом всё отжала и сложила в тяжёлую мокрую стопку, ополоснула из шланга корыто, в котором стирала.
– Уходишь, что ли? Азариха, ну?!
– Я Чернова теперь, – гордо ответила Зина. – В сушку иду.
– Так ты что, записалась с ним? Не так просто?
– А как же! И документы уже получили. И комендант нам отсек дал.
Зина пошла в сушку, а вслед ей понеслось:
– Ишь загордилась, задом как завертела.
– Ну, бабы, мужика охомутать, да ещё под запись… это непросто.
Захлопнувшаяся за спиной дверь отрезала разговоры. Зина спокойно нашла свободный шкаф, аккуратно развесила и разложила вещи и закрыла дверцу, как и надо, до звучного щелчка. Шкаф загудел и заурчал, гоняя горячий воздух по развешенным внутри вещам. Мужчины сюда заходили редко и обычно в другое время, так что женщины, не стесняясь, ходили свободно, как в бане.
Ожидая, пока вещи высохнут, она немного поболтала и здесь. И здесь её серьги оглядели, оценили, поахали и поздравили.
Зина забрала высохшее бельё и пошла одеваться. Удачно как попала, нигде ждать не пришлось. Ну да, собрания же сегодня, не все стирать пошли. Теперь в гладильню. Туда свободно кто хочет заходят, туда в одной рубашке не стоит.
И здесь её встретили охами и ахами насчёт серёг. В гладильню-то и с колечком можно бы было, но уж оставила, так что теперь…
– Когда ж это вы слюбиться успели?
Зина рассмеялась, изображая смущение. Не рассказывать же, что и не было ничего: засмеют.
– Или свёл вас кто?
– Да, – задумчиво кивнула Зина. – Можно сказать и так. А то и… само собой как-то всё. Поговорили раз, другой, ну и… к коменданту пошли отсек просить, а он упёрся. Без бумаги не даёт отсека. Ну и…
– Да уж, в самом деле, само собой.
– Вот. И не думала, не гадала, а получилось…
– Ну, на счастье тебе, Зин.
Влажная ткань шипела под утюгами. И голоса здесь звучали как-то тише, приглушенней, чем в мытьевой или полоскальне. Может, оттого, что перекрикивать воду не надо.
Зина тщательно отгладила рубашки, аккуратно расправляя воротнички, манжеты и клапаны. Как ещё мама учила на отцовских рубашках. И трусы. Глаженое надевать приятнее высушенного. А теперь Катино. И своё. Хорошо, хоть такую малость удалось летом купить и в Хэллоуин, будь он неладен, сберечь. Многие вон, в чём были, в том и выскочили. Ну, вот и всё.
Она выключила утюг, собрала вещи в аккуратную стопку.
– Счастливо тебе, Зин.
– Удачи тебе.
– Спасибо, и вам удачи.
После жара прачечной и гладильни во дворе показалось очень холодно. У столовой уже на молоко собираются. А её-то как? Зина побежала в барак. И прямо у входа столкнулась с детьми.
– Ма-ам! – просиял, увидев её, Дим. – А мы на молоко идём!
– Ага! – подхватила Катя.
Вышедший следом Тим улыбнулся ей.
– Ну и хорошо, – заулыбалась Зина. – Димочка, осторожней, а то я уроню. Оно всё чистое. Идите с папой. Я вещи уложу и приду.
Стоя на крыльце, она посмотрела им вслед. Тим вёл их за руки и из-за маленького роста Кати слегка сгибался в её сторону. Зина счастливо всхлипнула и побежала в отсек.
Здесь было всё чисто и убрано, койки заправлены. Зина разложила выстиранное и выглаженное в тумбочке, скинула платок, быстро расчесала и закрутила в узел волосы. Достала коробочку, вынула и надела колечко. Поглядела на него, поворачивая руку, чтобы камушки в цветочке блестели и искрились. Красота-то какая! Заглянула в стоящий на тумбочке пакет. Два апельсина ещё. Ну, это после ужина, на ночь. Беды от них не будет. И лоточки все Тима в пакет сложил. Вот и хорошо. Пусть так и лежат. Пакет тоже хороший, из плотной бумаги, форму держит и под корзинку сделан. И положить много чего можно, и на виду поставить не стыдно. Зина ладонями проверила, как лежат волосы, надела куртку и повязала платок фасонным запахом. Всё ж-таки… нечего ей чумичкой ходить, себя уродовать, не старое время, когда от надзирателей красоту прятали. И чтоб Тиме было не стыдно рядом идти.
Она ещё раз оглядела их отсек и побежала во двор.
Народу было меньше обычного. Ну да, собрания же. Не поймёшь сразу, правда, но вроде с холостяками уже закончили, а мелюзги совсем не видно. А у столовой, как всегда, родители. Зина выглядела своего – ага, вон стоит, с Морозами разговаривает – и подошла. И, как и Морозиха своего держит, так и она, встав рядом с Тимом, взяла его под руку. И стала слушать.
– Свой дом, может, и хорошо, – говорила Женя, – но ведь это очень большие расходы. И времени он много отнимает.
– Я тоже так думаю, – кивнул Тим, мягко прижимая к своему боку локоть Зины. – Чтобы дом был домом, только им и надо заниматься. И ещё. Я думаю… Свой дом в городе – это на окраине, хорошо, если работа рядом будет. А если нет? И город большой. У меня уже так было. Жил на одном конце, работал на другом. Очень неудобно.
Эркин кивнул.
– Да, больше проходишь, чем наработаешь.
Сообразив, о чём речь, вступила и Зина.
– Конечно, квартира лучше. А если ещё и весь дом хороший…
– Да, – подхватила Женя. – Квартира, безусловно, лучше. С водопроводом, отоплением…
– Да уж, – согласилась Зина. – Пожить уж по-человечески.
Разговор был очень приятный и интересный. И время прошло незаметно. Они только-только начали считать, сколько ж комнат нужно, чтоб было по-людски, как положено. А это, как объясняла Женя – у неё в колледже даже предмет такой был, по домоводству – сколько человек, так столько и комнат, да ещё общие, вот им, к примеру, если по этим правилам, четыре комнаты нужно. Но три-то уж точно. Спальня, детская и большая общая. Чтоб не есть, где спят, и у Алисы своя комната. Но тут открылась дверь столовой, и во двор с весёлым шумным гомоном повалили дети. И почти сразу же не менее шумно появились с собрания подростки.
– Ну, сейчас и мы пойдём, – сказал кто-то.
Зина привычно поправила платок на Кате и воротник пальто у Дима.
– Ну вот, папа сейчас на собрание пойдёт, а мы погуляем.
На последних словах голос у неё дрогнул. Тим внимательно посмотрел на неё, улыбнулся.
– Мы пойдём вместе. Они и одни погуляют.
– Да-а? – Дим хитро сощурил глаза. – А Алиску вон берут. И Никитку с Витькой.
– Ага, – немедленно подтвердила Катя.
Алиса, тихо державшаяся за руки Эркина и Жени, надеялась, что она вот так, само собой, пойдёт с ними, но, услышав Дима, возмутилась:
– А я уже большая, понял? Вот!!!
– Будешь так себя вести, никуда не пойдёшь, – строго сказала Женя.
– Ну, пап, – переключился Дим на отца. – Ну, мы будем тихо-тихо, ну, как мышки.
– Ага, – кивнула Катя.
Зина посмотрела Тима.
– Зашумят, я с ними выйду, Тима.
– Хорошо, – помедлив, кивнул Тим.
Он уже заметил, что многие идут с детьми. Да и в самом деле, что тут такого, ведь не комендант приказал, чтоб шли без детей, а сами вроде как поговорили, так что… сойдёт.
Чолли в толпе пробился к Эркину. Настороженно покосился на Женю.
– Слушай, – заговорил он по-английски, чуть громче камерного шёпота. – По-русски ведь всё будет?
– А как иначе? – удивился Эркин, проталкивая Женю и Алису впереди себя.
Чолли встал вплотную за ним.
– Я рядом сяду, я ж не понимаю.
– Ладно, – кивнул Эркин.
Сидя за столом, поставленным перед рядами стульев, Бурлаков смотрел, как входили и рассаживались мужчины и женщины, многие с детьми, в тёмно-синих куртках трудовой повинности – это угнанные, вон и чёрные – рабские – мелькают, в старых потёртых обтрёпанных пальто, перешитых шинелях, женщины в платках… Худые бледные дети… Рано постаревшие лица взрослых… Ну что, ваш выход, председатель Комитета. Бурлаков встал и улыбнулся.
– Здравствуйте.
Зал ответил неровным, но, в общем, доброжелательным гулом. Бурлаков вдохнул, выдохнул и начал говорить.
И сразу наступила тишина, которой не мешал тихий шёпот, когда переводили непонимающим…
Перед тем, как лечь спать – они заночевали в лагере – Бурлаков смог наконец выйти, даже не пройтись, а постоять в одиночестве, подышать и подумать.
Было уже совсем темно, вдоль ограды и у входов в бараки горели фонари, откуда-то доносился гул мужских голосов. Там, скорее всего, обсуждались сегодняшние события. Бурлаков с минуту постоял на крыльце административного корпуса, с наслаждением дыша ночной прохладой, подумал, что надо бы отойти в тень и не светиться попусту, и тут же одёрнул себя: не от кого и незачем ему прятаться. Да, денёк выдался… что надо! С фруктами получилось очень удачно. Как раз пришли деньги и их надо было быстренько сбросить, как говорится, до возникновения вопросов и предположений. А с другой стороны, в региональных лагерях жаловались, что от безделья люди изнывают, особенно семейные мужчины, привыкшие работать на семью. Этого никто не предусмотрел. Так что… может, имеет смысл хотя бы часть работ по благоустройству лагерей снять с комендантских взводов и передать людям? Вот же сегодня… он только и успел сказать, что о фруктах договорённость оформлена, но возникли сложности с доставкой, как сразу объявились и шофёры, и грузчики. С каким напором этот негр отстаивал своё право первенства. Тимофей Чернов. И этот индеец. Тоже встал первым. Что ж, и понятно, и объяснимо. Но никогда не мог подумать, что безжалостный киллер обладает такой психологической проницательностью. Хотя при такой работе… тоже необходимо. Да, Трейси предупреждал, что индеец не возьмёт денег, и объяснял это гордостью. И такое неожиданное подтверждение…
…Снова и снова он медленно, короткими фразами, чтобы все поняли, объясняет:
– Итак, безвозвратная ссуда не возвращается. А беспроцентная возвращается без увеличения. И срок возврата оговаривается, когда вы берёте ссуду.
Гул голосов, переводящих, пересказывающих друг другу. И вдруг встаёт высокий красивый, несмотря на перечеркнувший щёку шрам, индеец.
– А когда надо будет возвращать эти деньги?
– Какие? – переспрашивает он, уже догадываясь.
– За житьё здесь. Мы живём, едим, пьём, сигареты получаем. Это всё стоит денег. Сколько лет мы будем их возвращать?
Зал взрывается.
– Да кто тебя за язык дёргал?!
– И чего вылез?!
– Так бы, может, и забыли про них!
Индеец молча пережидает этот шум и, неотрывно глядя на него, бросает остальным:
– Когда надо взять, то не забывают. А я хочу знать. Сколько я должен.
Он невольно улыбается: ну, золотой же парень! – и подчёркнуто спокойно отвечает:
– Нисколько. Это безвозвратные траты.
Зал снова гудит, уже успокаиваясь. Помедлив, индеец садится, сохраняя на лице настороженно-недоверчивое выражение. Он видит, как с разных рядов о чём-то спрашивают, и слышит его ответ:
– Я не шакал, работать могу, мне халявы не надо…
…Бурлаков улыбнулся. Первый такой вопрос. Ни в одном лагере, ни разу никто не задавался этой проблемой. Принимали всё, как должное, видимо, всерьёз считая, что если не напоминать, то так и обойдётся. Нет, в чём, в чём, а в определённой смелости парню не откажешь. И на работу вызвался одним из первых, да, встал сразу, практически одновременно с Черновым. Золотой парень. Но подходить к нему сейчас с вопросом о том лагернике нельзя. Это однозначно. К сожалению. За спокойствием парня чувствуется, в каком он напряжении. Да. Пусть осядет на место, обживётся, успокоится. И уже тогда. Спешить ведь уже некуда. Мёртвые не воскресают. Глупая детская надежда на чудо. Чудес не бывает, но как горько это понимать.
– Игорь Александрович…
Он невольно вздрогнул, беззвучно ругая себя и сжимая пистолет в кармане, и повернулся к тихо подошедшей золотоволосой женщине в светлом плаще.
– Слушаю вас.
– Вы, – она улыбнулась, – вы узнаёте меня?
– Вера… Вера Алова, так?
– Да. Извините, я помешала вам, но я хотела сказать, хотела, чтобы вы знали.
– Да?
– Я ни о чём не жалею.
Бурлаков понимающе кивнул.
– Да, вам нелегко.
Она пожала плечами.
– Я пошла на это вполне сознательно. В конце концов, жизнь дороже. Там у меня оставалось слишком мало шансов, – она улыбнулась. – Всё-таки хочется не только жить хорошо, но и просто жить.
– Да, разумеется, вы правы, Вера. Вы уже решили, куда уедете?
– Какой-нибудь большой город, – Вера улыбнулась уже веселее. – Среди множества легче затеряться. Вы же знаете это. Найду себе работу попроще, жильё поскромнее и стану тихой незаметной горожанкой, одной из миллионов.
– Вы слишком красивы, чтобы стать незаметной, – улыбнулся Бурлаков. – Даже среди миллионов.
– Спасибо, Игорь Александрович, – негромко рассмеялась Вера.
Шум голосов затихал, мужчины стали расходиться. Вера вздохнула.
– Ещё рас спасибо, Игорь Александрович, и… спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Вера.
Оставшись один, Бурлаков вытащил сигарету и закурил. Да, у каждого своё… свои проблемы и решения этих проблем. Любая проблема решаема. Кроме смерти…
Вдалеке мимо прошло ещё несколько мужчин, разговаривая между собой.
– Завтра не проспи.
– Так после ж завтрака поедем.
– Точно, жратву не проспишь.
– Машину я проверил. Порядок.
Бурлаков догадался, что это вызвавшиеся ехать за фруктами. Говорили по-русски, изредка вставляя английские слова. В ночной тишине голоса звучали гулко и разносились далеко, да никто особо и не скрывался.
Тим был уверен, что все уже спят, но к своему удивлению, обнаружил всех своих бодрствующими. Дети, правда, были в койках.
– Пап! – Дим вскочил на ноги на постели. – Ты пришёл!
– А как же иначе? – улыбнулся Тим. Посмотрел на Дима, на сидящую на своей койке Катю, на Зину с шитьём в руках, бессмысленным при ночном освещении. И спросил по-другому: – Почему вы не спите?
Зина сунула узелок в тумбочку.
– Тебя ждали, – просто ответила она. – Ты устал, поди?
– Нет, – догадался о смысле последнего слова Тим, снимая куртку. – Всё в порядке.
К его удивлению, Зина взяла её у него и сама повесила. Дим вдруг пробежал по постели и ткнулся в блестящую кожу лицом.
– Пап, маслом пахнет! Здоровско! Кать, понюхай!
Катя вылезла из-под одеяла, но Зина перехватила её и уложила обратно.
– Чего это вы разбегались? А ну, спать оба!
Дим со смехом барахтался в её руках, пока она засовывала его под одеяло.
– Совсем разошлись. Иди, умывайся, Тима, я их уложу сейчас.
Тим кивнул и взял полотенце, но медлил у занавески, глядя, как Зина укладывает детей, подтыкает одеяла…
– А папа меня на ночь целует! – заявил Дим.
– И меня, – пискнула Катя.
– И я вас поцелую, – Зина поцеловала обоих. – Ну вот, а теперь спите и хорошие сны смотрите.
– А папа? – вдруг подала голос Катя.
Зина с улыбкой посмотрела на Тима. И Тим так же, как и днём, нагнулся и поцеловал их. Скачала Катю, а потом Дима. Просто потому, что стоял ближе к Катиной койке.
– Ну вот, теперь всё правильно, – вздохнул Дим, засыпая.
Тим посмотрел на Зину. Она стояла между койками, свесив руки вдоль тела и слегка склонив набок голову. Тим сглотнул внезапно подступивший к горлу комок.
– Я… я сейчас.
Зина кивнула, и её серёжки блеснули в синем сумраке ночного барака.
В уборной, несмотря на позднее время, было людно. Шумно фыркал, умываясь, молодой светловолосый парень в аккуратно заштопанной рубашке. Тим его ещё не знал. Больно молодой для семейного, хотя… Не лезь в чужие дела, пока они тебя не касаются, – остановил себя Тим. В углу обтирался, как всегда, до пояса Мороз. Седой мужчина в армейской рубашке и рядом с ним щуплый подросток. Ещё кто-то. Тим никого особо не разглядывал: незачем. Он тщательно, дважды намыливая, оттёр руки, умылся.
– До завтра, – бросил, проходя мимо, Эркин.
– До завтра, – ответил Тим, не оборачиваясь.
На ходу расправляя полотенце, Эркин прошёл в свой отсек. Нюся уже легла – придя со двора, он застал её беседующей с Женей – а Женя расчёсывала волосы. Эркин повесил полотенце и сел рядом с Женей. Она улыбнулась ему.
– Договорились до чего?
– Так, – пожал плечами Эркин. – Кто куда и всё такое.
Женя посмотрела на спящую Алису.
– Не знаешь, фрукты будут завтра продавать или в пайке выдадут?
– Никто не знает, – покачал головой Эркин. – Но, Женя, деньги у нас есть.
– Да, – кивнула Женя, – ты прав, конечно. На этом экономить нельзя.
Эркин осторожно тронул прядь её волос, приподнял на ладони и погладил другой ладонью. Женя улыбнулась, и Эркин уже смелее собрал её волосы двумя руками и зарылся в них лицом, вдохнул такой знакомый, такой… родной запах. Почувствовал руку Жени на своей голове и замер.
Как он оторвался от Жени, как у него хватило на это силы… Эркин уже залез на свою койку, разделся и лёг, закутался в одеяло, а его руки и лицо всё ещё ощущали волосы Жени, её запах… И засыпал он, ни о чём уже не думая и ни о чём не беспокоясь.
Семейный барак, взбудораженный сегодняшними событиями, уже спал.
Утро было солнечным, но холодным. Сразу после завтрака, вернее, ещё даже вторая смена не закончила, а два грузовика и две бригады грузчиков были наготове. Тим обошёл свой грузовик, пиная ботинком покрышки. На всякий случай. Вчера он и вызвавшийся быть вторым шофёром низкорослый, но жилистый мужчина, как его, да, Сёма, Семён Корсик, облазили, осмотрели, чуть ли не вылизали оба грузовика в лагерном гараже. И всё равно. Мало ли что… Семён сделал то же самое. Обойдя свои машины, они переглянулись, отошли на пару шагов, встали рядом и закурили. Рядом с ними встали шестеро грузчиков. По трое на машину. Чтоб загружать обе сразу, а не по очереди. Чолли, у пожарки в яростной, правда, словесной схватке – о том, что бывает с визой после драки, все знали – выругавший себе право поехать, стоял рядом с Эркином. Третьим в их бригаде был Иван Абросимов, кряжистый, стриженый наголо при санобработке мужчина, отец четырёх детей мал-мала меньше. Жена у него погибла в Хэллоуин, и уже в лагере он сошёлся с подселённой в его отсек семнадцатилетней девчонкой, малыши уже звали её мамой, а другие женщины Абросихой, но в канцелярии они ещё не записались. Сейчас она, держа на руках меньшую полуторагодовалую, стояла рядом с другими жёнами. Эркин взглядом нашёл Женю и улыбнулся ей. Женя кивнула ему. Дим смирно держался рядом с Зиной, как и велел ему за завтраком отец.
Подошла, держа в руках кожаную папку для бумаг, полная женщина в форме с майорскими погонами, а за ней солдат с автоматом.
– Однако, – хмыкнул кто-то из другой бригады.
Женщина быстро оглядела их зорким, всё замечающим взглядом.
– Доброе утро, – они ответили ей нестройно и дружелюбно. – Сразу к делу. Я – майор Берестова. В городе праздник, День Благодарения. Возможны любые провокации.
– Военная обстановка, понятно, – кивнул Абросимов.
Она строго посмотрела на него.
– Кто отказывается от поездки?
– Да чего там?! – дёрнул плечом высокий рыжеватый парень с толстыми, как у мулата, губами. – Не страшнее Хэллоуина. Поехали!
– Отказов нет? – Берестова ещё раз оглядела их и кивнула. – Тогда по машинам. Денис Иванович, вы во второй.
– Есть! – козырнул солдат.
Тим подбежал к своей машине, открыл дверцу перед Берестовой, захлопнул и быстро занял своё место. Что он едет первым, решили ещё вчера. Корсик в Атланте впервые, а он-то город знает. Когда он сел, Берестова достала из папки план Атланты – явно из путеводителя для туристов – с намеченным карандашом маршрутом и протянула ему.
– Разберёшься?
– Да, мэм, – вырвалось у Тима по-английски, и, досадуя на себя, он повторил по-русски. – Да, майор.
– Отлично, – она улыбнулась. – Поехали.
Тим мягко стронул машину с места и поехал к раскрывающимся перед ними воротам.
– Па-ап! – донеслось до него. – Мы тебя ждём, возвращайся!
Тим молча кивнул. Конечно же, он вернётся.
Когда ворота закрылись, Зина со вздохом сказала Жене:
– Господи, да пропади они пропадом, фрукты эти. Лишь бы обошлось всё.
– Да, – согласилась Женя. – Лишь бы они вернулись.
Возле столовой возникла шумная толкотня: в третьей смене много новеньких, но никто из женщин не оглянулся. Они стояли по-прежнему, и дети не бегали вокруг и не кричали, как обычно, а смирно стояли рядом с матерями, держась кто за руку, кто за юбку.
– Что ж, так и будем стоять? – тряхнула головой жена Корсика. – Дела-то за нас никто не сделает.
– Не до дел, – покачала головой Зина, – сердце не на месте.
– Да уж, – кивнула низенькая и круглая из-за толстого платка поверх куртки женщина с младенцем на руках. – Какие уж тут дела.
Разговор шёл по-русски, и жена Чолли, не понимая ни слова, только молча переводила большие испуганные глаза с одной говорившей на другую.
– Так и будете стоять? – хмыкнул проходивший мимо комендант.
– А ты нам кресла поставил?! – неожиданно бойко ответила Абросиха и уточнила: – Ковровые.
Немудрёная шутка вызвала общий смех, комендант с улыбкой покрутил головой и пошёл дальше. Смех разрядил напряжение.
– Ну что, – Женя посмотрела на жену Чолли и перешла на английский. – Где б сердце ни было, а дела делать надо.
– Я ж и говорю, – кивнула жена Корсика и продолжила по-английски: – У меня вон стирки на полдня.
– Да, – кивнула жена Чолли и робко добавила: – мне вот с ним, – она качнула прижатого к груди младенца, – к врачу надо.
– Женя, а ты куда? – спросила Зина.
– Я в административный, в отдел занятости, – улыбнулась ей Женя. – Погода хорошая, – она поправила Алисе шапочку, – до обеда пусть погуляет.
Так, договариваясь, кто с кем и куда, они разошлись. В самом деле: психуй, не психуй – ничем они своим мужьям не помогут. Детей, кто чуть постарше и одеты получше, отправили гулять, остальных в барак. А им – кому на стирку, кому к врачам, и самой, и с детьми… Зина подумала было пойти с Женей, но… что она без Тимочки выбирать будет? Его работа денежнее, ему и смотреть. Подсобницей она везде устроится, а Тимочка – шофёр. И автомеханик. Вот пусть и решает, а уж они за ним поедут. Муж – иголка, а жена – нитка, а не наоборот.
– Зина, – окликнула её Женя. – Пойдём?
– Ой, – отмахнулась Зина. – Да куда мне, я ж не знаю ничего.
– Вот и посмотрим.
И Зина пошла с Женей. Конечно, они посмотрят, послушают, решать не им, так хоть посоветуют. Господи, лишь бы обошлось всё, господи… Зина повторила это вслух, и Женя кивнула. Она думала о том же и теми же словами и потому была готова заниматься сейчас чем угодно, лишь бы хоть на время забыть о возможном… нет-нет, только не это!
Тим вёл машину, изредка поглядывая на лежащую на колене карту. Город был тих и пустынен. Праздник. Первый праздник после Хэллоуина – понял Тим – и все боятся. Маршрут проложен в объезд центральных кварталов. Толково. Дольше, правда, но зато меньше шансов нарваться. Напряжение первых минут за рулём уже отпустило его. В зеркальце он видел машину Семёна. Хорошо дистанцию держит. С таким напарником было бы и в России неплохо, но у Семёна есть родня, и он едет туда. Уже списался. И место в семейном деле ему там готово, и с жильём помогут… Ну, удачи ему. И нам удачи.
Берестова искоса поглядывала на Тима. Да, класс сразу виден. Даже в том, что его руки не держат руль, а лежат на нём. А уж ход… будто не в грузовике, а в генеральской легковушке сидишь. И мотор не воет и не рычит, а поёт. А ведь машину только вчера увидел. Нет, хороший мастер, настоящий специалист. «Ценное приобретение», – усмехнулась она.
– Вы отлично водите, – объяснила она свою улыбку, заметив его взгляд.
– Спасибо, – улыбнулся Тим. И желая сделать приятное – машина-то русская – сказал: – Очень хорошая машина.
Берестова засмеялась.
– У хорошего шофёра любая колымага хорошо поедет.
– Кол-лы-ма-га? – удивился новому слову Тим.
И Берестова стала объяснять.
Эркин, Чолли и Иван сразу устроились у переднего борта. Кабина прикрывала их от ветра, и они курили, разглядывая заднюю машину и убегающие за неё дома. Чолли покосился на Ивана, на Эркина. Эркин поймал этот взгляд и улыбнулся.
– Всё путём, – сказал он по-русски и по-английски для Чолли: – Порядок.
Иван кивнул. Солнце пригревает, ветра совсем не чувствуется, работа предстоит не скажи, чтоб уж очень тяжёлая, и на себя работать будем… Иван повторил это вслух. Эркин кивнул и перевёл для Чолли.
– Так, это правда, – старательно сказал Чолли по-русски.
И дальше они говорили, перемешивая русский и английский языки так, что все понимали сказанное.
– Даже если и будут продавать, – задумчиво сказал Эркин, – не думаю, чтоб с нас заломили.
– Точно, – кивнул Иван. – Говорили, кто в город ходил, что в нашем киоске всё дешевле. Но ты здорово с этим вылез.
– Это про выплаты? – усмехнулся Чолли и покрутил головой. – Рисковал, конечно.
– Не хочу вслепую жить, – серьёзно ответил Эркин.
– Да, – кивнул Чолли. – Хуже нет, когда не знаешь, что завтра будет, чего ещё хозяин выдумает.
– И без хозяина хватает, – помрачнел Иван. – Живёшь, рассчитываешь, а тут… – он забористо выругался, – и вся твоя жизнь псу под хвост. Ты на Хэллоуин много потерял?
– Брата, – ответил Эркин. – Ну и… Если посчитать… За квартиру до Рождества заплатили, картошки, дров, керосина на всю зиму запасли… Алиса ко мне в Цветной вся в крови пришла, Женю мёртвой считал, да… Ладно, – оборвал он себя. – Каждый своего хлебнул.