Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

Тетрадь сорок девятая

Алабама

Графство Олби

Войдя в вагон, Фредди удовлетворённо вздохнул. Преимущество класса-люкс – едешь один. Ни разговаривать, ни следить за лицом он больше не мог. Устал. Слишком много всего было. Бросив кейс в сетку над сиденьем, Фредди снял и повесил плащ, шляпу и сел. Ну вот. С Джонни он разминулся, они так и планировали. Тратить время на состыковки в этот раз не стали. Так, теперь… Подобьём у стада края и пересчитаем. По головам и по хвостам. Атланта. Сколько мог, столько и взял. Равновесие там ненадёжное, достаточно хоть одному сгореть, и начнётся новый передел. Завязываться с Атлантой не стоит. Стационарной точки не открыть, а разовые мало доходны. Доля в Атланте не для выгоды, а для голоса в Ансамбле. Правда, и Ансамбль это понимает, тоже не дураки. Передел прошёл слишком шумно, теперь там полиция надолго завязнет. Сам Робинс, бульдожина, прикатил.

Фредди поморщился. Атлантой он был недоволен. Эркин… как по живому режет. Чёрт, до сих пор случайности работали на них, и вот так сорваться. Стечение обстоятельств. Просто стечение обстоятельств. Чёрт принёс этого Полди. Если бы не этот гнусняк, могло повернуться совсем по-другому. Да, а Полди убил, конечно, Эркин. Это-то точно…

… «Чёрный вестник» стал выходить ещё сразу после первых больших бомбёжек и сохранялся до сих пор. Все трупы за сутки. Фотография, если лицо не размозжено. Анкетные данные, если в наличии документы. Особые приметы, если документов нет. Причина смерти и адрес морга. Тогда это помогало найти пропавших в бомбёжку или после налёта, сейчас… Он давно подозревал, что у полиции свои игры с «Чёрным вестником», но решил рискнуть. Кого он проверял, покупая газету? Себя, Эркина, полицию? Но, пробежав глазами листок, нашёл. Физиономию Полди с закрытыми глазами и синяком на лбу. А рядом текст. Леопольд Джереми Уоллстерн, тридцати пяти лет, без определённых занятий, состояние алкогольного опьянения, перелом второго шейного позвонка. Досмотрев так же внимательно газету до конца – вдруг, кто-то следит за ним – , он выбросил её в урну и ушёл…

…Фредди откинулся на спинку кресла. Ног, как следует, не вытянуть, но всё-таки… Конечно, это мог сделать только Эркин. И получилось… красиво. Пьяный упал и сломал себе шею, и тени подозрения не возникнет. Чисто сделано. Можно даже позавидовать. А всё остальное… Да, Эркину никогда не приходилось пугать. Парень либо терпел, либо убивал. И стрельба впритирку ему незнакома. Если не попал, значит, промахнулся. Эндрю бы сообразил, достаточно ту шляпу вспомнить. Тоже пугал. Да, если сам чего не умеешь, то и чужого мастерства не поймёшь. Его самого Джонни долго жучил и натаскивал по этикету и прочему, пока он смог оценить непринуждённую элегантность Джонни. То, что требовало от него усилий, сосредоточенности, у Джонни получалось, как само собой. Но в Аризоне он не только не понимал, даже не видел этого. Да, с Эркином так же. Что ж, отрезано, так отрезано. Эндрю в земле, Эркин… другая страна как тот свет. Может, и к лучшему, что оборвалось всё. По Атланте… всё с Атлантой.

Фредди искоса посмотрел в окно. Ход плавный, скорость только по окну и определить. Да, по Атланте больше ничего нет. Пьяную болтовню Найфа можно откинуть. Если бы это было раньше… хотя… хотя Найф мог видеть парней в Джексонвилле, даже глаз на них положить, но Эндрю мёртв, а Эркин в лагере. Найф им уже не опасен. Это всё рассуждения про «если бы», сотрясение воздуха. В сторону. Колумбия… Там прошло получше.

Фредди улыбнулся. К Слайдерам он пришёл вечером, когда у них заканчивалась смена для цветных, и вошёл через боковую дверь…

…Его встретил Метьюз, расплылся в улыбке.

– Добрый вечер, сэр. Прошу вас наверх, сэр, мы уже заканчиваем.

Он кивнул и стал подниматься по винтовой лестнице. По-прежнему пустой холл с большим письменным столом, но вместо табуретки стул, на окнах занавески, плотные, не просвечивают. Тянутся, наверное, прямо здесь, Эркин стеснялся, до последнего старался, чтобы его не видели за этим, и парни наверняка так же. И досадливо мотнул головой: ну, чего ему Эркин в голову лезет, отрезано же.

– Добрый вечер, сэр.

Он вздрогнул и оглянулся. Найджел, весёлый, улыбается. И он невольно улыбнулся в ответ.

– Сэр, вы с дороги, устали. Давайте мы вам массаж сделаем.

– Клиентов ваших не распугаю?

– Что вы, сэр! – улыбка Найджела стала лукавой, но по-прежнему неотразимой. – Шесть ровно, мы уже закрыли дверь.

– Уговорил, – рассмеялся он. – Но с одним условием.

– Всё, что хотите, сэр! – готовно улыбнулся Найджел, но глаза на мгновение напряглись.

– Бодрящий. Который по двойному тарифу.

– Разумеется, сэр. Желание клиента – закон, – и видя, что он полез за бумажником, уже серьёзно: – Платы вперёд не берем, сэр. Плащ и шляпу можете оставить здесь, сэр.

Когда они вдвоём спустились, их встретили Роберт и Метьюз. Нижний холл пуст, чист, но чувствуется, что только что здесь были люди. Может, из-за запахов… Он не додумал.

– Пожалуйста, сэр. Вот сюда, сэр.

И всё было так, как рассказывал ему Джонни. И совсем не то, что тогда. Вернее… да, парни – настоящие мастера, высокого класса. Но… но что-то не то. Хорошо, приятно, просто отлично, но… но Южных островов не было. Хотя встал он со стола… как новенький…

…Фредди шевельнул плечами, прилаживаясь к креслу. Новая, плохо обмятая портупея напомнила о себе. Та, что тогда сорвали с него русские, была пригнана что надо. Эту он тоже подогнал по себе, но она ещё чужая, не стала своей. Да, о парнях… Потом он посмотрел их книги, показал Роберту кое-какие тонкости. Парень уже достаточно опытен, чтобы понять, о чём идёт речь…

…Роберт кивает.

– Спасибо, сэр. Конечно, так удобнее.

Роберт старательно не так выписал, как нарисовал последние буквы, закрыл книгу и, поймав его взгляд, улыбнулся:

– Мы теперь учимся, сэр. В школе для взрослых.

– Все?

– Да, сэр, – улыбнулся Найджел. – Пока общий курс.

Он кивнул…

…Ну, что ж, здесь всё удачно. Капает не сказать, чтоб много, но постоянно. Оказалось, в конечном счёте, выгодно. Но думая о Слайдерах, не мог не вспоминать Эркина. Завертелось-то всё дело с его подачи. Чёрт, как же нелепо всё получилось. Ладно. Самое дохлое дело – в прошлом копаться. На всякого ковбоя найдётся лошадь, что сумеет сбросить. Упал? Ну, так встань, поймай повод и снова в седло. А будешь лежать и синяки рассматривать, так и останешься… под чужими копытами. Что мог, он сделал…

…Выйдя от Дэнниса, он направился на вокзал. И зашёл в бар просто промочить горло, не рассчитывая встретить кого-то из знакомых. Бар дорогой, высокого уровня, ковбою в такой нечего и соваться, но и он так одет, что в баре попроще не поймут, а то и возмутятся. Так что всё в соответствии и сочетается. И почти сразу увидел. В углу бара за столиком с газетой и чашкой кофе сидел профессор. Профессор читал и видеть его не мог, так что просто развернуться и выйти – не проблема, или выпить за стойкой, не привлекая внимания, но он взял свой стакан и пошёл к столику профессора.

– Добрый день, профессор.

Профессор поднял на него глаза и улыбнулся.

– Добрый день, рад вас видеть… мистер Трейси.

И приглашающий жест. Профессор сложил и небрежно элегантным жестом пристроил газету на краю столика. Он не готовился ни к этой встрече, ни к такому разговору, но и отказываться не имело смысла. А вступление о погоде и прочих пустяках – тоже.

– Я не выполнил обещания, профессор. Обещал поговорить с парнями и не смог, – профессор внимательно смотрел на него. – Мы опоздали, профессор. Приехали в Джексонвилл, когда всё уже кончилось, – он отхлебнул. – Эндрю убит. Эркин был арестован.

– Эндрю…?

– Да, – он кивнул и твёрдо посмотрел профессору в глаза, – лагерник.

– Это точно? – спокойно, только чуть замедленно спросил профессор.

– Что Эндрю убит? К сожалению, да. Мы проверили, как смогли.

– Обстоятельства его смерти вам известны? – так же медленно спросил профессор.

– Немного. Его убила самооборона, цветные называли её сворой. Забили и сожгли.

Профессор кивнул.

– Да, я слышал о таком. Значит, они были в Джексонвилле?

– Да, в самое пекло угодили, – он не отводил глаз. – Профессор, вашу просьбу мы не выполнили, но… но теперь я вас прошу.

– Пожалуйста. Если в моих силах.

– Вы, ваш Комитет, имеет какое-то отношение к лагерям беженцев, к уезжающим?

– Да, мы курируем процесс репатриации.

Он кивнул.

– Я так и думал. Там, в Атланте, есть такой лагерь.

– Да, Центральный.

Взгляд профессора выжидающе спокоен.

– Эркин в этом лагере, – он вздохнул. – Я не знаю, каким именем он назвался. Индеец со шрамом на щеке. Здесь его звали Эркин Мэроуз. Помогите ему, – и невесело улыбнулся. – Не деньгами, денег он не возьмёт, он гордый. Но у него была семья. Жена и дочь. Мы о них ничего толком не узнали. По одним сведениям – уехали из города, по другим – убиты. Помогите ему найти их.

Профессор кивнул.

– Хорошо. Служба розыска налажена уже вполне прилично. Думаю, мы сможем ему помочь.

– Спасибо, профессор, – он осушил свой стакан. – Вот и всё.

– Что ему передать от вас? – участливо спросил профессор.

Он заставил себя улыбнуться.

– Боюсь, что ссылка на меня испортит вашу репутацию, профессор. В его глазах.

И не смог не оценить: профессор ни о чём больше не спросил. Они обменялись, соблюдая ритуал, несколькими незначащими замечаниями о погоде. Профессор передал привет Джонатану и пожелал им удачи. Взаимно. И на этом они расстались…

…Фредди снова посмотрел в окно. А хорошо стали поезда ходить. Так, это он сделал. Распрощались с профессором вполне дружелюбно. Выдержка у старика неплохая. Видно было, как задело его известие о смерти Эндрю. Что ж, можно понять. Последний шанс узнать что-то о судьбе сына… И ни слова о том, что тогда, в имении, они не дали информации. А узнай профессор об Эндрю тогда, да, где-то в середине октября, так парень был бы жив. Профессор бы его из Джексонвилла выдернул, чувствуется в старике сила, и вот… тоже стечение обстоятельств. И ничего уже не исправишь. Кон не переигрывают. Отрезано.

Фредди откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. До Краунвилля он вздремнёт. А там… там до имения на такси. В таком костюме на попутках не ездят. И пешком не ходят. В ковбойском проще, конечно, но… не в Колумбии. Нужен офис. И квартира. И машина. Возможно, с шофёром. До Рождества… нет, не стоит спешить. А то начнём подбивать итоги и в таком минусе окажемся… а завязли крепко. Джонни от имения не откажется. Для него это больше, чем деньги.

Графство Дурбан

Округ Спрингфилд

Спрингфилд

Центральный военный госпиталь

Когда все дни одинаковы, любая мелочь кажется значимой. На обед не компот, а густая розовая жидкость, которую приходится не так пить, как есть ложкой. Чем не событие, над которым можно сутки, если не больше, ломать голову. Вместо трёх таблеток дали две, но других. Проглотил и лежи, прислушивайся к собственным ощущениям.

Рассел невесело усмехнулся. Растительная жизнь, существование. Снаружи частые дожди и холод, спальников на площадку теперь выпускают редко, глазу не на чём остановиться. А беседы с доктором входят в расписание. Необременительный, даже… да, даже приятный час. Доктор отлично слушает, и временами кажется, что соглашается, даже сочувствует. Сегодня тоже будет нечто новое. Но не сказать, чтобы очень приятное…

…Доктор улыбается.

– Я думаю, вам нужен курс витаминотерапии.

Показалось или нет, что глаза врача из сочувствующих стали на мгновение озорными?

– Вам виднее, доктор. Осмелюсь только заметить, что таблетками я и так напичкан, как погремушка.

– Ну, зачем же таблетки? Инъекции. Вы, – в голосе врача уже откровенная насмешка, – вы же не боитесь уколов?

Он смеётся, показывая, что понял шутку.

– Да, я уже вырос из детского возраста.

– Уколов боятся многие взрослые, – уже серьёзно говорит доктор.

Он пожимает плечами, и разговор переходит к другой теме…

…Интересно, какой подвох в этой… «витаминотерапии»? Уж очень хитрые были глаза у доктора. Что ж, поживём – увидим. Спешить некуда и незачем.

Жариков, услышав стук в дверь, поднял голову.

– Войдите.

И удовлетворённо улыбнулся, увидев входящих: Криса, Эда и Майкла.

Нестройный гул приветствий и вопросов.

– Здравствуйте… Вы нас звали?… Здравствуйте… Мы пришли… Здравствуйте…

– Здравствуйте, проходите, садитесь.

Они расселись перед его столом, привычно ловко и бесшумно расставив стулья. Все уже по-рабочему: в белых глухих халатах и шапочках.

– Вот зачем я вас попросил зайти. Вы знаете о тюремном отсеке?

Они быстро переглянулись и закивали. До сих пор они в этом отсеке не работали. И Майкл сразу сказал об этом.

– Слышали, Иван Дормидонтович. Но не работали.

– Знаю, – кивнул Жариков. – Но теперь… одному из находящихся там больному, подчёркиваю – больному Шерману прописан курс инъекций, витаминотерапия, – снова понимающие кивки, как-никак курсы уже окончены, до дипломов совсем ничего осталось. – Так вот, я хочу, чтобы инъекции ему делали вы.

Они молча и очень удивлённо смотрели на него.

– Только ему? – помедлив, спросил Майкл.

– Только ему назначен курс инъекций, – улыбнулся Жариков.

– А ещё? – спросил Эд. – Ведь есть ещё что-то. Ещё причина.

– Есть, – с удовольствием кивнул Жариков. – Этот Шерман, больной Шерман, до капитуляции Империи работал… его работа была связана с питомниками, – лица парней стали настороженными. – Причём именно с питомниками, где готовили спальников.

– Он что же, – медленно начал по-русски Крис и закончил по-английски тоном ругательства, – он врач?

– Нет, – ответил по-русски Жариков. – Он инженер.

– Один чёрт, – многообещающе буркнул Эд.

Жариков посмотрел ему в глаза, и Эд опустил голову.

– Ладно, – тряхнул головой Крис. – Это вы проверяете нас?

– Ну, что мы клятву Гиппократа помним, да? – улыбнулся Майкл.

– Вас мне проверять незачем. В вашей профессиональной честности, – Жариков подчеркнул голосом последние слова, – никто не сомневается. Нет. Не для этого. Он много видел спальников, знает, по его словам, как их делают. Я хочу, чтобы он увидел вас. Свободных людей. Будет вас о чём-то спрашивать, не злитесь, не обижайтесь, отвечайте вежливо и правдиво.

– Не поддавайтесь на провокации, – усмехнулся Эд.

– И это, – кивнул Жариков.

Парни снова переглянулись.

– И что же, – спросил Крис, – на все его вопросы мы должны отвечать?

– И всю правду? – поддержал его Майкл.

Жариков улыбнулся.

– Я понимаю. Есть вопросы, на которые отвечать не хочется, – парни сразу закивали. – В таком случае, так и говорите. На этот вопрос я отвечать не хочу. И почему.

– Ясно, – кивнул Крис. – Всё будет в порядке, Иван Дормидонтович.

– Я рассчитываю на вас, – серьёзно сказал Жариков. – Очень рассчитываю.

– Сделаем, Иван Дормидонтович, – ответил Эд.

Парни уже вставали, когда дверь приоткрылась и в щель всунулась голова Андрея.

– Иван Дормидонтович, к вам можно?

– Брысь, малец! – шутливо замахнулся Эд.

Андрей изобразил ужас и вошёл, втащив за собой Новенького.

– Давай смелей, ты только не реви и не мямли.

– Вы чего это задумали, а? – подозрительно спросил Крис.

– Валите, старикашки, – ответил Андрей, ловко уворачиваясь от щелчков.

– Стоп, – остановил их Жариков, – потом доиграете. Что случилось?

– Давай, – Андрей подтолкнул Новенького.

Тот испуганно огляделся, но Эд, Крис и Майкл явно не собирались покидать кабинет, и наконец заговорил:

– Я видел его… Я на площадке был, на заднем дворе, качаться стал и увидел его… он здесь, он… – Новенький всхлипнул.

– Кто он? – спросил Эд.

– Ну, кто меня… на День Империи… – в широко раскрытых глазах Новенького показались слёзы. – Я как увидел его… как вспомнил…

Крис ухватил Новенького за шиворот и встряхнул.

– Тебе сказали: не реви! Давай по порядку.

– На День Империи ты где был? – спросил Майкл. – Тебя же после привезли, я помню.

– В… в Джексонвилле. Я… я там в Паласе был… тайном. Меня на жёсткую работу послали. А там… там началось… – он снова всхлипнул.

– Я помню, – успокаивающе сказал Жариков. – Ты рассказывал.

– Да, сэр, – Новенький всё ещё предпочитал в разговоре английский, – да, я убежал тогда, спрятался. Там были две леди. Они… они не прогнали меня. Дали воды, одна, – он улыбнулся сквозь слёзы, – она мне платок дала, вот, – он полез в карман.

– Видели мы его, видели, – остановил его Майкл. – Дальше-то что?

– Дальше пришёл… этот. Увидел меня, стал бить, он… он меня между ног ударил, по яйцам… – по щекам Новенького потекли слёзы. – Если б… если б не русский патруль, меня бы забили. И… и он теперь здесь… я его видел. Он опять…

– Не тронет он тебя, – сказал Эд.

– Пусть только сунется, – кивнул Крис.

Жариков молча слушал, чувствуя, что отношение парней к Новенькому быстро меняется и они готовы его защищать.

– Он опять скажет, что я насильник. А насилие – это же преступление. У русских тоже. Сэр, клянусь, я не насиловал её, она заказала жёсткую работу, я даже не умею жёстко работать.

– Делов-то, – хмыкнул Андрей.

Жариков погрозил ему пальцем, и Андрей понимающе кивнул.

– Я не знаю, чего она закричала, сэр…

– Провокация же, – сказал Эд. – Объясняли тебе, объясняли…

Новенький всхлипнул. Крис посмотрел на Жарикова и стал выталкивать всех из кабинета.

– Мы пойдём, Иван Дормидонтович, всё ясно, всё сделаем, пошли, парни.

– Ага, – не стал спорить Андрей.

С Крисом вообще редко спорили.

Когда они остались вдвоём, Жариков включил лампочку над дверью, усадил Новенького на стул у своего стола.

– Дать воды?

– Спасибо, сэр. Вы очень добры, сэр.

Жариков налил воды, поставил стакан рядом с ним на стол и сел на своё место. Молча смотрел, как тот пьёт маленькими глотками, постукивая зубами по краю. Будто и не было этих месяцев и снова за окном лето, а парня, нет, мальчишку, избитого, плачущего то ли от боли, то ли от страха, только-только привезли. Какое же неустойчивое состояние. Даже имени до сих пор себе не выбрал, так и зовут его все Новеньким.

Новенький допил и поставил стакан на стол, вытащил из кармана платок – тот самый – и не так вытер им губы, как прижал на секунду, поднял на Жарикова глаза и несмело улыбнулся.

– Полегчало? – ободряюще улыбнулся ему Жариков. – Ну, я рад.

Новенький кивнул.

– Простите, сэр, я не хотел, это… – и осёкся, сообразив, что чуть не подставил Андрея, понурился.

– Так почему ты его испугался? – Жариков демонстративно не заметил его смущения. – Здесь тебе ничего не грозит.

– Да, сэр, мне говорили, сэр. Я… я как увидел его… я на скамейке качался, – он посмотрел на Жарикова.

Жариков кивнул. Он много раз видел эти упражнения. Парни садились на узкую скамью, вытянутые ноги подсовывали под параллельную скамейку так, чтобы упираться в неё снизу подъёмом, руки сцепляли на затылке и начинали раскачиваться, постепенно увеличивая амплитуду. Качали пресс.

– Ну вот, – вздохнул Новенький. – Я качался, открыл глаза и вижу… Он на меня сверху из окна смотрит. Ну, где окна с решётками.

– И ты его через решётку разглядел и узнал? – удивился Жариков.

– Я эту сволочь всегда узнаю, – буркнул Новенький и застыл в ужасе от сказанного, глядя на Жарикова расширенными глазами.

– Что ж, вполне справедливо, – кивнул Жариков.

Новенький судорожно сглотнул и перевёл дыхание, робко улыбнулся.

– Там окна с решётками, сэр, это… это же тюремный отсек, да, сэр?

– Да.

– Он… он не выйдет оттуда?

– Нет, – улыбнулся Жариков. – Можешь быть спокоен. А как ты думаешь, он узнал тебя?

Новенький вдруг подался всем телом вперёд.

– Сэр… вы думаете, он не узнал меня? Да, сэр? Мы для них на одно лицо, сэр, они же нас по номерам различают! – и так же резко замолчал, опять испугавшись сказанного.

Жариков успокаивающе улыбнулся, и парень ответил ему неуверенной, но улыбкой.

– Ты в безопасности, – Жариков говорил тихо и очень убеждённо. – Он не тронет тебя… Ты спокоен и уверен в себе…

Глядя неотрывно на Жарикова, Новенький беззвучно шевелил губами, повторяя за ним короткие веские фразы.

Убедившись, что парень обрёл равновесие, Жариков отпустил его. А когда закрылась дверь, достал свои тетради и быстро сделал необходимые записи. Что же… Джексонвилл. Шерман из Джексонвилла. И только он постоянно следит за тренировками парней. А это… это новая тема для разговора с Шерманом. Интересно будет выслушать его версию. И даже не событийную канву, а мотивацию. И надо будет поговорить с Андреем. Никогда не думал, что философские беседы могут иметь такой психотерапевтический эффект! Прямо расцвёл парень. Стал учиться уже серьёзно, таскает книги на дежурства. Что ж… вполне логично. Как говаривала бабушка: «От своего дела душа поёт». А у Шермана… талантливый инженер. Почему он стал инженером? То, как он говорит об отце, его работах, о спальниках, выдаёт глубинный интерес в другой сфере. И наличие блоков. Но непонятно, что именно заблокировано. Итак, по методике… да, разговор о детстве. Пойдём по предстадии.

Жариков захлопнул и убрал тетради в сейф. Но медлил закрыть дверцу. Стоял и смотрел на выстроившиеся на полке книги и брошюры. Какой талант и какое холодное циничное презрение к людям! Создание программ, методик, инструментария для превращения людей в… как там, в нашумевшей когда-то очередной фантастике-страшилке? А, вспомнил! Биороботы, а если по-простому, живые куклы. Заводные куклы, бездумные и бездушные механические игрушки, которыми так любили баловаться в позапрошлом веке. Расчеловечивание как форма садизма? Не единичный случай, а развитая система. Как воронка, втягивающая в себя надзирателей, клиентов и клиенток Паласов, врачей, инженеров, конструкторов, фармацевтов… Или… Кому и за что мстил доктор Шерман?

Жариков захлопнул и запер сейф, закрыл и запер шкаф-футляр, привычно, как всегда перед уходом, оглядел стол. Теперь… теперь к Чаку и Гэбу.

Он вышел в коридор и быстро, уверенно, как ходил всегда, если только не беседовал с кем-то – ведь многим легче говорить, двигаясь – пошёл по коридору.

Чак, как всегда, лежал на спине, разглядывая потолок. Больше нечем заняться. Иногда он двигал плечами, чтобы руки, безвольно ёрзая по одеялу, ощутили его. Да, чувствительность кожи вернулась, но как лежали они мёртвыми, так и лежат. Он ни на что уже не надеялся. Не хотел надеяться. Каждая надежда слишком страшно заканчивалась разочарованием.

– Перестелить тебе?

Он повернул голову и улыбнулся. Не смог не ответить плутовской улыбке Андрея.

– Нет, пока не надо, – и, помедлив, вытолкнул: – Ты дежуришь? Зайди.

– Нет, – Андрей открыл дверь и вошёл.

На нём были армейские брюки и ботинки, рубашка в красно-жёлтую клетку. Чак жадно разглядывал его.

– Ты чего так смотришь? – удивился Андрей.

– Давно без халата никого не видел, – признался Чак.

– Я ж не на дежурстве, – объяснил Андрей, усаживаясь возле кровати. – Ты как?

Чак скривил губы.

– Как видишь. Гэб чего замолчал? Парализовало?

Андрей кивнул, и лицо его стало угрюмо-озабоченным. Чак насмешливо сощурил глаза.

– И чего ты так за нас переживаешь, а? Сказать тебе, сколько таких как ты, я забил?

Андрей удивлённо посмотрел на него.

– Ты чего задираешься? Опять, что ли, руки заболели?

– Телок ты. Безобидный, – хмыкнул Чак. – Тебе чего ни скажи, ты на всё согласный.

– Не дури.

– Ну да, скажешь, что нет?! Ты ж сам говорил, я слышал, тот беляк, что тебя зимой мордовал, тут же. Лечится. Ты ему хоть по морде смазал? И не хлопай ресницами, – Чак зло дёрнул углом рта. – Я ж знаю, втихаря и вы умеете. Не так уж вы врачей боитесь, когда надо счёты свести, что, нет? Так своих можете, а на беляка кишка тонка?

– Чак, – тихо сказал Андрей, – он не узнал меня. Я иногда думаю, вспоминаю. И не могу понять…

– Чего? Беляков? Все они сволочи, – убеждённо сказал Чак. – Ладно. Что я про… таких, как ты, сказал… ты… ты пойми, я ж по приказу…

– Я понимаю, – кивнул Андрей. – Но… ты так ненавидишь белых, и раньше ненавидел, так? – Чак кивнул. – И выполнял их приказы. Почему?

– А ты? Любишь их, что ли?

– Тех? – Андрей мотнул головой, словно указывая на нечто, оставшееся там, за стеной. – Нет, конечно. И остальные все наши. И я не могу понять…

– Тут не понимать, а давить их, сволочей, надо! – сорвался на крик Чак.

Андрей вдруг положил ему ладонь на плечо.

– Тихо…

– Чего? – камерным шёпотом спросил Чак.

– Идёт кто-то, – так же ответил Андрей. – Чужие шаги, я не знаю…

Дверь открылась тихо, без стука, и в палату вошёл мужчина в белом халате, накинутом на плечи поверх аккуратного тёмно-синего костюма. Андрей вгляделся в него и встал, улыбаясь.

– Добрый день, вы ищете доктора Жарикова?

Для спокойствия Чака он говорил по-английски, и мужчина ответил на том же языке.

– Добрый день, но я уже нашёл, кого искал.

Андрей пожал плечами, обернулся к Чаку и застыл. Чёрное лицо Чака стало мертвенно-серым. Таким перепуганным Андрей его ещё не видел. Чак вжимался в постель, растекался по ней, беззвучно шевеля дрожащими губами. Андрей перевёл взгляд на вошедшего и шагнул вперёд, заслоняя собой кровать с Чаком.

– Вы… я же знаю вас. Вы лежали у нас, в боксе. Вы… – Андрей на секунду задумался, сведя брови, и улыбнулся. – Вы Николай Северин, вас ещё Никласом называли.

– Верно, – по губам Никласа скользнула улыбка. – Я тоже помню тебя.

– Зачем вы пугаете его? – тихо сказал Андрей. – Он же больной.

– Он просто узнал меня, – Никлас мягко положил руку на плечо Андрея, нажал, отодвигая. Спружинив всем телом, Андрей остался стоять.

– Сэр, вы могли и обознаться, – начал он.

– Палач и жертва всегда узнают друг друга, – спокойно сказал Никлас.

Чак издал невнятный хрипящий звук.

– Он был рабом! – в отчаянии крикнул Андрей, рассчитывая криком позвать дежуривших Фила и Анта. – Он… он выполнял приказ!

Светлые серо-голубые глаза смотрят на Андрея с мягкой насмешкой. И Андрей быстро продолжил:

– Виноваты те, кто приказывал, а не он. Он… он горел. Вы не знаете, какая это боль…

– Любая боль болит…

– Сэр, – прохрипел Чак, – не трогайте его, он ни при чём, уйди, Андре, он спальник, сэр, он не виноват.

– Будто ты виноват, – бросил, не оборачиваясь, Андрей.

– Моя вина, мне отвечать! – выдохнул Чак.

Андрей вдруг ощутил такой удар в спину, что сделал шаг в сторону, чтобы не упасть на Никласа, и изумлённо увидел, что Чак стоит в боевой стойке с прижатыми к груди кулаками, в упор глядя на Никласа.

– Да, это я! Покуражиться пришёл? Мстить хочешь? – Чак говорил быстро, захлёбываясь, как в бреду. – Давай! У нас один конец. Вы нас делали такими, и убивали нас, когда мы не нужны, давай, ну…!

– А кричать зачем? – вошёл в палату Жариков.

Быстро оглядел всех троих, укоризненно покачал головой.

– Николай Николаевич. От вас я такого никак не ждал.

– Я тоже, – улыбнулся Никлас и, помедлив, объяснил: – Я никак не ждал такого совпадения, – посмотрел на Чака. – Ты зря испугался. Я не собираюсь тебе мстить.

– Да, – Чак не замечал уже ничего, даже того, что его руки не висят вдоль тела, а прижаты к груди в боевой стойке. – Да, мстят равному, не так, что ли?!

– Молодец! – тихо сказал Жариков.

Так тихо, что его услышал только Андрей. Он быстро удивлённо глянул на Жарикова и снова уставился на Чака, готовый в любой момент подхватить того. Чак перевёл дыхание, вызывающе вскинул голову.

– Тебе нравилась твоя работа? – спросил Никлас.

– Меня не спрашивали! – резко ответил Чак.

– Твой хозяин был садистом, и ты – такой же.

– Нет, – вмешался Андрей, – нет, сэр, он не садист, садист – это…

– Это кто? – Никлас говорил спокойно, но его спокойствие заставило Жарикова нахмуриться. – Ты ведь получал удовольствие от своей работы. Тебе нравилось и мучить, и убивать.

– Белых! – крикнул Чак.

Но Никлас продолжал:

– Так ты ничем не лучше своего хозяина. Ты – такой же!

– Нет!

– Да, – твёрдо, даже жёстко ответил Никлас. – Из всей десятки Говард тебя Ротбусу отдал. Именно поэтому.

– Нет, – хрипло выдохнул Чак.

– Что нет? Твой хозяин Спенсер Рей Говард!

Андрей успел подхватить падающего Чака и усадить того на кровать. Укоризненно посмотрел на Никласа.

– Мало ли у кого какой хозяин был. Так что, всю жизнь ему эту сволочь… Говарда поминать?

Никлас с улыбкой посмотрел на него. А Андрей, стоя рядом с Чаком, продолжал:

– Это уже прошлое. Ни исправить, ни изменить уже ничего нельзя. Время… – он запнулся, подбирая слово, – его не вернёшь, ну, не пойдёшь обратно, ну…

– Необратимо, – подсказал Жариков.

– Да, спасибо! Необратимо, понимаете?

– Замолол, – буркнул пришедший в себя Чак. – Вот влепят тебе сейчас, что без «сэра» говоришь, так и узнаешь, необратимо оно или нет.

– Философ, – Никлас подмигнул Жарикову и снова стал серьёзным. – Всё правильно, время необратимо, и шёл я сюда не за этим, – он посмотрел на Чака, – если бы твоя кровь, твоя жизнь вернули хоть одного из моих товарищей, хоть одного из замученных тобой, меня бы ничто не остановило. Но… незачем о невозможном. Я хотел поговорить с тобой о другом. Другом человеке. Вот об этом, – он достал из кармана карточку и очень естественным жестом протянул её Чаку.

И таким же естественным движением Чак поднял руку и взял её. И тут же уронил – пальцы не смогли удержать бумагу – изумлённо глядя на свою руку. Андрей, гибко нагнувшись, поднял карточку и не удержался. Хоть и хотел сразу отдать Чаку, но посмотрел. Его подвижное выразительное лицо окаменело. Он резко сунул Чаку фотографию.

– Держи!

И отошёл к окну. Встал там спиной к находящимся в комнате и застыл. Чак удивлённо посмотрел на него, перевёл взгляд на лежащую на ладони фотографию, пожал плечами и протянул руку Никласу.

– Я не знаю его, сэр.

– Не узнаёшь, – поправил его Никлас, забирая фотографию. Усмехнулся: – не хочешь узнавать так же, как не хотел называть своего хозяина, – и повернулся к Жарикову: – Извините, доктор, но… можно вас на пару слов?

– Я ещё зайду, – сказал Жариков Чаку, выходя следом за Никласом.

Мягко хлопнула дверь. Чак, сидя на кровати, удивлённо разглядывал свои руки, осторожно пробовал сгибать и разгибать локти, вращать кистями, шевелить пальцами. Андрей по-прежнему стоял у окна, упираясь лбом в стекло.

– Андре, – тихо позвал Чак, – Андре!

– Чего тебе? – глухо, словно через силу, отозвался Андрей.

– Они заработали, слышишь?! – Чак вскочил на ноги, встал в боевую стойку и неловко сделал боксёрский выпад, правой, левой, опять правой. – Оглох, что ли?! У меня руки ожили! – заорал он в полный голос.

Андрей оттолкнулся от окна и мимо него пошёл к двери.

– Андре, – растерялся Чак, – ты… ты чего? – и вдруг сообразил: – Так ты того, что на фотке, испугался, что ли? Да плюнь, он же наверняка подох давно.

Андрей остановился перед ним, оглядел с ног до головы.

– Руки, значит, заработали? – у него дёрнулись губы. – Можешь опять убивать, значит? Ну, и радуйся, палач. И не лезь ко мне.

– Ты чего, – Чак положил руку ему на плечо и тут же отлетел от хлёсткого удара, неожиданно сильного и болезненного.