Норма закрыла глаза и заставила себя заснуть.
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Ночью в госпитале совсем тихо. Тише, чем в тюрьме. И просыпаясь вдруг ночью, Чак лежал без сна и слушал эту тишину. Под его плечом пластина с кнопкой. Это парни придумали на ночь подсовывать её так, чтобы он, повернувшись набок, мог нажать кнопку и вызвать их. Не нужно ему, чтобы они сидели у него в палате всю ночь напролёт. Пусть они там, в дежурке, занимаются своими делами, а он… он сам по себе. Ладно. Парни хлебнули своего, он – своего, каждый горел по-своему. Парни говорили, что когда кончаются боли, то на всё уже плевать и жить неохота. Да, он помнит эти тряпочные, безвольно катающиеся под ударами тела. И ждал, когда и у него это начнётся. Но нет. Только усталость. Руки совсем не болят и не чувствуют ничего. И не шевелятся. Только если на массаже парни нажимают ему на точки. А толку… таблетки, уколы… он не спорит, не сопротивляется. Но ему не всё равно, просто таблетку засовывают прямо в рот, а шприц ему не выбить. Так что… кормят, не бьют, ничего не требуют, не жизнь, а лафа, только от этой лафы выть хочется.
– Чего не спишь?
Чак поднял на вошедшего глаза, чуть дёрнул углом рта в улыбке.
– Ты чего? Я тебя не звал.
– Я не мертвяк, – усмехнулся Крис, – от меня этим не избавишься, – и уже серьёзно: – Шёл мимо, слышу: не то дыхание.
– Слушал? – прищурился Чак.
– Слышал, – твёрдо поправил его Крис. – Болит что?
– Ни хрена мне не болит, – тоскливо ответил Чак.
Синий свет из коридора через верхнюю часть двери освещал палату. Крис переставил стул и сел на него верхом, положив руки на спинку.
– «Чёрный туман» – страшное дело, – голос Криса звучал ровно, без этого, выводившего из себя участия.
И Чак спросил:
– Ты долго горел?
– Долго, – кивнул Крис. – Думал: загнусь, – и улыбнулся воспоминанию. – На врачей с кулаками лез. Хотел, чтоб пристрелили.
– И как? – с интересом спросил Чак.
– Как видишь, – тихо засмеялся Крис. – Живой.
– Слушай, – вдруг попросил Чак, – вытащи ты эту хренотень из-под меня. Шевельнуться боюсь.
Крис протянул руку и забрал кнопку, положил на тумбочку.
– Гэб как, не загорелся ещё?
– Сходишь к нему завтра, сам посмотришь.
Чак покачал головой.
– Не пойду. Опять сцепимся.
Крис кивнул.
– Слушай, понять не могу, чего вы поделить не можете?
– Сам не знаю, – усмехнулся Чак. – Слушай, а у тебя как? Ну, паралич, остался?
Спросил и затаил дыхание: вдруг Крис подумает, что в насмешку спрашивают. И тогда всё. Ведь что не по ним, просто встают и уходят. Но Крис ответил так же спокойно и серьёзно.
– Трахать не могу, а остальное в норме.
– И… и не хочется? – осторожно спросил Чак.
Крис строго посмотрел на него, но заставил себя улыбнуться.
– Веришь тому, что беляки про нас трепали?
Чак почувствовал, как щекам стало горячо от прилившей к ним крови, прикусил губу, пересиливая рвущееся наружу ругательство. И неожиданно для самого себя вдруг сказал:
– Про нас тоже много врали. Думаешь, житуха наша слаще была?
Крис пожал плечами.
– Тебя во сколько отсортировали? Ну, в палачи.
Чак сердито дёрнул головой.
– Ты… ты хоть знаешь, по правде, кто мы? Мы – телохранители. Защищать должны. Ну, если лезет кто с ножом там или с пистолетом, вырубить его, стервеца, на хрен, чтоб не трепыхнулся. А ты… палачи, палачи, заладили! А вы…
– А мы для удовольствия, – кивнул Крис. – Ублажить, приласкать, ну, а дальше что? Вам на тренировку?
– А как нас кончали, ты знаешь? – Чак на мгновение крепко зажмурился. – И ладно бы если за дело. Ну, руку сломал или заболел, ну, это уж положено, а то… узнал, увидел, понимаешь, слишком много, или скажем…
– Убил не того, – закончил за него Крис.
– Это-то как раз ничего, – досадливо катнул голову по подушке Чак. – Без приказа, оно, конечно, но выкрутиться можно. А то… и того, на кого указали, и как велели, ну, всё по приказу сделал, а всё равно… финиш.
– А говоришь, не палач, – усмехнулся Крис. – По приказу убивает кто?
– А трахает по приказу кто? – язвительно спросил Чак. – Ну, ты без приказа хоть раз с бабой был?
Крис очень серьезное смотрел на него.
– Меня отобрали в спальники в пять лет. А тебя… скольких ты убил до той сортировки?
– А ты не убивал?
Крис медленно раздвинул губы в улыбке.
– Не виляй, Чак. Ты знаешь, о чём я.
– Ну, ладно, – помедлив, согласился Чак. – Ладно. Понимаешь, я… я мечтал… хоть раз, хоть одного… по своей воле, по своему желанию. А ты так не мечтал? По своей воле… не по приказу…
Крис задумчиво покачал головой.
– Что толку мечтать о несбыточном? Нас очень… строго держали. Две недели, ну, месяц, и торги. Чтобы не привязывались, понимаешь?
Чак кивнул.
– А сейчас?
– Не трогай этого, – тихо ответил Крис.
– Ты… ты не злись, я не хотел, – так же тихо ответил Чак. – Тебе всё-таки лучше, чем мне. Без… этого проживёшь, а без рук… ну, сколько меня ещё здесь держать будут? А надоем я им, тогда что? Милостыню просить? Я безногих видел, нищих. Белые, после ранений, просят, понимаешь, даже… даже у меня просили. Один безрукий, фуражку свою в зубах держал, на лету ловил, на потеху. И мне что, рядом с ним? Слушай, не хочу я этого. Чёрт, – Чак перекатил по подушке голову, длинно безобразно выругался. – Не злись, не на тебя. Как подумаю об этом, так… к сердцу подступает. Понимаешь? Если б кто только знал, что со мной, со всеми нами он делал, он… Я верил ему, мы все поверили, а он… он предал нас. И потом… Ты знаешь, что это такое, когда тебя, клятву твою продают и деньги при тебе считают… – Чак задохнулся непроизнесённым, частыми судорожными вздохами перевёл дыхание, покосился на Криса. – Ладно. Спасибо, что не заводишься.
– Я в реанимации, когда дежурю, – задумчиво сказал Крис, – тоже много чего слышу.
– Где дежуришь? – переспросил Чак.
– В реанимации, – повторил Крис и тут только сообразил, что сказал это слово по-русски. – Я не знаю, как это по-английски, но там тяжёлые лежат, после операций, ну…
– Понял, – кивнул Чак. – И там тоже… ухаживаешь?
– В общем-то, да, – согласился Крис.
– Не противно тебе за беляками… ухаживать?
– Они не беляки. Кожа белая – ещё не беляк.
Спокойное убеждение в голосе Криса заставило Чака с интересом посмотреть на него.
– Та-ак. Сам допёр или подсказали?
Крис пожал плечами.
– Не думал об этом. Как-то само дошло.
– И какой же белый – не беляк?
И по-прежнему спокойный голос.
– Сам понимаешь. Не дурак же ты, не малец на первой сортировке.
Чак кивнул и замолчал. Крис ни о чём не спрашивал, но и не уходил. Совместное молчание не было враждебным, но каждый думал о своём и по-своему. Наконец Чак снова заговорил:
– Ты… клятву… давал?
Крис молча кивнул.
– И… как?
– Моя клятва не нужна, – глухо ответил Крис.
– Не принял?! – Чак рывком сел на кровати.
– Нет, не понял. Не знают здесь, что это такое.
– Ты… ты уже здесь, русскому клялся? Слушай, зачем? Ты ж… говорил, что свободный.
– Свободный, – кивнул Крис. – Я тогда ещё не знал этого. Мне сказали, я не поверил, думал: ловят. Ну…
– Да знаю я все эти штучки беляцкие. И что, сам поклялся, ну, по своей воле?
– По приказу не клянутся, ты что? – удивился Крис.
– Да, – Чак дёрнул плечами, – всяко бывает. Так подстроят, что поклянёшься вроде сам, а на деле… Ну, и как ты теперь?
– А никак. Клятву только смерть снимает.
– То-то и оно, – Чак снова лёг, задёргал плечами, пытаясь подвинуть одеяло.
Крис встал, поправил ему одеяло и снова сел.
– Я от своей клятвы не отказываюсь. И не откажусь.
– Я тоже… не могу. Она до смерти, – Чак облизал губы.
– Дать попить?
Чак медленно кивнул. Крис снова встал, взял с тумбочки стакан с водой, осторожно, аккуратно поддерживая Чаку голову, напоил его. Чак пил маленькими, медленными глотками, прокатывая воду по нёбу и горлу. И, допив, выдохнул:
– Спасибо.
– На здоровье, – улыбка Криса блеснула в синем сумраке. – Давай, поспи теперь.
– Я и так целыми днями сплю, – усмехнулся Чак. – Ладно, иди, подрыхни тоже.
– Ты смотри, какой заботливый?! – весело удивился Крис.
И Чак улыбнулся в ответ. Не смог не улыбнуться. Когда за Крисом закрылась дверь, утомлённо опустил веки. Тяжело, когда вот так за языком следишь, и не с беляком, а со… своим, да, чёрт, ведь свои они ему, никуда не денешься. Хотя они – спальники, а он – телохранитель… Номера у всех одинаково прошлёпаны. Ладно, что будет, то и будет, ничего он сделать уже не может.
Проходя мимо палаты Гэба, Крис прислушался. Вроде спит. Ну и хорошо. Может, ночь спокойная будет.
В дежурке уютно сипел чайник и Андрей, мучительно шевеля губами, разбирал заданный к следующему занятию текст. На стук двери поднял голову.
– Дрыхнут?
– Оба, – Крис подошёл к чайнику, осторожно пощупал. – Давно поставил?
– Не очень. Слушай, ты русский сделал?
Крис кивнул и устало сел на диван.
– Списать не дам. Сам разбирайся.
– Я и не прошу, – обиженно ответил Андрей и снова уткнулся в книгу. Но долго молчать не смог. – Слушай, ты на документ как записался?
Крис улыбнулся.
– Кириллом. Кирилл Юрьевич Пашков.
Андрей на секунду свёл брови, тут же улыбнулся и кивнул.
– Ага, понял. Красиво получилось. А я фамилию Кузьмин взял. Как у того… сержанта. Юрий Анатольевич по карте моей проверил, того сержанта Андреем Кузьминым звали. Он бы не был против, как думаешь?
Крис кивнул и улыбнулся. Все они, кто решил уехать в Россию, оформляя документы, брали русские имена. И друг с другом теперь старались говорить только по-русски, а если не получалось, то чтоб английских слов было поменьше.
Андрей отложил книгу и пошёл посмотреть чайник.
– Закипел. Давай чаю попьём.
– Давай, – Крис встал, преодолевая усталость.
Вдвоём они накрыли стол, разлили по чашкам чай. Это доктор Иван, Иван Дормидонтович, увидел как-то, как они, стоя, пьют впопыхах, и сказал, чтобы ели нормально. Давно это было. И вот, в привычку вошло. Накрытый стол, чашки с блюдцами, тарелки для печенья, даже варенье или джем не из банки, а из блюдечка или… как её… розетки.
– Вкуснота, – Андрей облизал ложку. – Слушай, они ж не заперты, а ну как опять сцепятся?
– Сцепятся, так разнимем, – улыбнулся Крис.
Андрей тоже улыбнулся, аккуратно надкусывая с угла печенье.
– Разнимем, конечно. Я одного не могу понять, Крис, извини, Кир, так? – Крис кивнул, и Андрей продолжил: – Я понять не могу, чего они так друг на друга кидаются, ведь оба…
– Стравили их, я думаю, – задумчиво ответил Крис. – Вот они остановиться и не могут. Мы ведь тоже… кидались. И тоже… не сами это придумали. Ты вспомни, как нас стравливали.
Как всегда, говоря о прошлом, они перешли на английский.
– Так, конечно. Ещё в питомнике, я помню, – кивнул Андрей.
– И потом, по распределителям. Да и по Паласам. Я один раз в общем был. Знаешь, с двумя входами.
– Слышал, – Андрей допил чашку, потянулся было опять к чайнику, но передумал. – Крис, тьфу ты… Кир, но это ж когда было, а здесь…
– И здесь, – перебил его Крис. – Поумнели потом, правда, а в начале… Еле из «чёрного тумана» вылезли и пошли считаться: кто эл, а кто джи.
– Ага, – улыбнулся Андрей. – Тётя Паша нас тогда тряпкой мокрой разгоняла. Но… но это уже не всерьёз было. В душ уже вместе ходили, и что? Хоть кого уронили? Нет. И в палатах, а по комнатам когда разбирались, уже не смотрели на это. Слайдеров тоже возьми. Один джи, а двое элы. И ничего.
– Я ж говорю, – Крис ложечкой выбрал из розетки последние капли варенья. – Поумнели.
– Не сразу, но поумнели, – согласился Андрей. – Ещё по чашке?
Крис покачал головой.
– Нет, пожалуй. Я полежу, подремлю.
– Валяй, конечно, – кивнул Андрей. – А я уберу сейчас.
Крис встал и перешёл к дивану, лёг, свесив на пол ноги и привычно закинув руки за голову, закрыл глаза. Он слышал, как позвякивает посудой Андрей, но звуки удалялись всё дальше, становились глуше…
…Смена выдалась тяжёлой. Три беляшки – совсем девчонки, неумёхи сопливые, сами не знают, чего им нужно – взяли двоих: его и смешливого мулата из соседней камеры. Раньше они вместе никогда не работали, два на три и с опытным напарником бывает непросто, а вот так… К тому же поганец вообще только одной занимался, бросив на него двух других. Он старался, конечно, но одному с двумя, да ещё когда одна перед другой выпендривается, это уж очень тяжело. И как со смены добрался до душа, убей, не помнит. Да ещё надзиратель дубинкой прошёлся, клиентки, видишь ли, не очень довольны, хорошо, хоть без тока обошлось. Ополоснувшись и придя в себя, стал искать мулата. Посчитаться за подлянку. Всю душевую обошёл, а тот как сквозь пол провалился, сволочь этакая. От злобы, от усталости и боли после дубинки он врезал по шее самозабвенно плескавшемуся под душем чернокожему мальцу-джи и занял его место, отобрав заодно и мыло. Тот, увидев старшего и эла к тому же, и пискнуть не посмел, покорно ждал, пока освободят душ, бросив на полу обмылок…
…Крис, не открывая глаз, улыбнулся неожиданной мысли: а не Андрей ли это был? Да, тот Палас был общий, элы и джи часто сталкивались, надзиратели больше следили за тем, чтобы спальники-элы не пролезли к спальницам-джи – вот беляки тупоголовые: да кому это траханье после смены нужно?! – и за остальным смотрели не так строго. Короткие, зачастую беспощадные стычки… Нет, не стоит и вспоминать. Крис с невольным стоном открыл глаза.
Андрей сидел за столом и читал, из вежливости сделав вид, что ничего не слышал. Но Крис сказал сам:
– Я стонал?
– Лежишь неудобно, – Андрей прижал пальцем нужную строчку и поднял глаза. – Разуйся и ляг нормально. И не будет ничего сниться.
Крис оттолкнулся от дивана и сел.
– Нет. Опять… Палас увидел. Последние смены тяжёлые были.
– Я тоже… всё помню, – Андрей смотрел прямо перед собой широко открытыми глазами. – Не хочу вспоминать, а помню. А если приснится… Тебе хорошо, ты один. А нас трое. И то один ночью кричит, то другой, то сам.
– А расселиться не думаете? – тихо спросил Крис.
Андрей покачал головой и снова уткнулся в книгу. Крис потёр лицо ладонями и встал. Нет, надо как-то разогнать эту тяжёлую дрёму. Он ослабил завязки на халате, сцепил руки на затылке и медленно выгнулся, встал на арку, коснувшись макушкой пола, выпрямился и, раскинув руки, погнал по телу волну.
– Ты бы разделся, – сказал, не отрываясь от книги, Андрей. – А то порвёшь, потом зашивать замучаешься.
– Мышцу не порву, а остальное зашить нетрудно, – усмехнулся Крис.
Как всегда, мышечное напряжение сняло усталость, и даже настроение улучшилось. Андрей, поглядев на него, отложил книгу и встал.
– Давай на пару.
– А учить потом будешь? – поинтересовался Крис.
– Ночь длинная, к утру выучу, – улыбнулся Андрей.
Парная растяжка, когда сцепляются друг с другом, дело непростое, а если к тому же один намного старше и потому тяжелее, то и просто трудное. Но Крис был осторожен, а Андрей очень гибок. Конечно, дежурка – не зал, и места мало, и одежда мешает, но проработали они как надо, ничего не уронив и ни разу ничем не нарушив госпитальную тишину. Потом умылись холодной водой. И Андрей снова сел за книгу, сам себя подтащил и ткнул лицом в страницу. Крис улыбнулся и достал журнал. Этот журнал со множеством картинок и подписями к ним дал ему доктор Иван со словами:
– Что непонятно, запоминай. Я потом объясню.
И теперь Крис разбирал подписи, шевеля, как и Андрей, губами и шёпотом проговаривая особо трудные длинные слова. В основном названия были несложные. А где непонятно, там картинка объясняет. Гроза… мартовский день… взморье… Что это такое: в-з-мо-рь-е? Ну и словечко. На картинке… вода до горизонта, бело-жёлтый песок, два белоголовых голых мальца бегут по мелкой воде. Мальчики маленькие, ещё до первой сортировки. Взморье… Есть слово «море», так может, это просто берег моря? Надо будет спросить. Сосны… ну, это понятно.
– Крис, тьфу, Кир, ты чего смотришь?
– Россию, – ответил, не поднимая головы, Крис. – А ещё раз спутаешь, по шее дам. Чтоб запомнил.
Андрей рассмеялся этому обещанию, как шутке. Крис и сам знал, что это не всерьёз, да и сам вовсю путает. Но не сказать нельзя. Раз смолчишь, два смолчишь, а на третий сам получишь.
Андрей наконец закончил читать страницу, достал тетрадь и стал выписывать ответы на вопросы. Писал он медленно, наваливаясь грудью на стол. Крис легонько шлёпнул его между лопаток и тут же получил ответный шлепок. Это Тётя Паша, когда они, вставая из «чёрного тумана», начинали есть, уже сидя за столами, требовала, чтобы сидели прямо, ели спокойно.
– Ты чего, как ворованное, заглатываешь? – приговаривала она, небольно шлёпая по спине. – Ешь по-людски.
Ешь спокойно, голым не ходи, глаза прямо держи… и всё время «по-людски», «по-человечески». И доктор Юра так говорил, и доктор Иван, и остальные… Однажды Крис не выдержал и спросил доктора Ивана:
– А раб не человек?
И удивился тому, как обрадовался доктор его вопросу.
– Андрей, – Крис оторвался от картинки, на которой лес был весь белым от снега. – Ты помнишь, как в первый раз с белыми за столом сидел?
Крис спросил по-английски, и Андрей ответил так же.
– Помню. Только это не за столом было. Меня тогда у тех сволочей отбили, и сержант мне сначала дал хлеба и попить из фляги, а потом… потом все к полевой кухне, – Андрей стал перемешивать русские и английские слова, – пошли. Я ещё не знал, что это такое. Мне говорят, я не понимаю ничего, и болит всё, меня те беляки только мордовали. Ну, мне сержант рукой махнул, показал, чтобы я с ними шёл. Я послушался. Всем в котелки супу налили, густого, чуть пожиже каши, и хлеба дали. Я стою, жду: может, кто даст мне доесть или хоть котелок вылизать. А тут мне опять сержант помахал, я подошёл, и повар мне котелок подаёт и два ломтя хлеба. Чёрного. Но всем такой давали, – Андрей улыбнулся. – Я решил, что надо отнести. Ну, что это сержанта паёк, он свой котелок повару протягивал, я видел, и тот налил ему. Я взял котелок, он горячий, я его двумя руками держу, ладони грею, и на сержанта смотрю: куда нести прикажет. Все уже сидят вокруг, прямо на земле, нет, там брёвна какие-то, обломки всякие, ну, развалины, понимаешь? Кто где сидит. И едят. Я запах чую, аж ноги подкашиваются, – Андрей засмеялся воспоминанию, Крис понимающе кивнул. – Ну, стою, думаю: долго ещё надо мной измываться будут? Мне говорят что-то, на рот руками показывают, а я… ну, ничего не понимаю. Потом один по-английски говорит: «Это еда. Ты есть. Это есть».
– Тут ты понял, – засмеялся Крис.
– Это и дурак-работяга поймёт, – ответно засмеялся Андрей. – Ну, я смотрю на сержанта, он кивает мне, улыбается. Я и понял, что можно. Ну вот.
– Сразу и набросился?
– Нет, – Андрей покачал головой. – Я ж видел, что им такую же еду дали. Вот и ждал, чтоб сержант хоть губами коснулся.
– Ну, понятно, – кивнул Крис.
Это с ними со всеми было. Как из «чёрного тумана» вышли, так сразу вспомнили, кто они такие и что им положено, а что запрещено, и соблюдали всё… до смешного. После горячки боли уже не так боялись, тут был другой страх. Их вылечили, нет, дали перегореть и оставили жить. Зачем? Зачем русским перегоревшие спальники? Никто не произносил вслух страшное слово «исследования», но все его помнили и боялись. Боялись хоть чем-то прогневить новых хозяев.
– Ну и как? – спросил Крис. – Дождался?
– Нет, конечно, – улыбнулся Андрей. – Они же не знали об этом, откуда им знать? Мне ещё раз сказали, чтобы я ел, я и послушался. Где стоял, там и сел. Хлеб сразу заглотал, суп через край выпил, и стал гущу руками выбирать. Тут сержант опять подошёл, ложку мне дал.
– Ты, небось, шарахнулся, – насмешливо улыбнулся Крис.
– Ну! Не то слово. Но самый… – Андрей на мгновение задумался и щегольнул недавно усвоенным словом, – самый прикол после был. Я, значит, всё съел, котелок вылизал.
– Языком? – удивился Крис.
– Руками всё выбрал. Он же армейский, плоский, голова не влезает, – деловито объяснил Андрей. – Ну, они смотрят на меня, улыбаются, смеются. Ну что, жратву отрабатывать надо. Те-то, сволочи, меня и не кормили, а так, что сумею стянуть, пока они дрыхнут, то и моё. А тут… и хлеб, и суп.
– И ложку ещё.
– И её, – кивнул с улыбкой Андрей. – Ну, я котелок с ложкой отставил, встал и подошёл к ним. Раздеваться надо, а у меня болит там всё, еле ноги передвигаю, а их много. Ну, я и стал им объяснять, что я, дескать, руками и ртом им полное удовольствие сделаю, а там, если можно, не надо, больно очень.
– Расхрабрился ты, – покачал головой Крис. – Они тебя не побили, когда поняли?
– Когда поняли, один замахнулся. Я на землю сразу и к сержанту на карачках. За сапоги его уцепился. Я же его хозяином посчитал.
– Заступился?
– Да, – кивнул Андрей. – И… и сказал мне, что ничего такого им от меня не нужно, – у Андрея дрогнули губы. – В первый раз меня за так накормили. И смотрели… не зло, не насмешничали. И потом… никто меня никак не тронул. Ни бить, ни… того, другого.
– А сержант? – тихо спросил Крис.
– Ладно, тебе скажу. Он… он по голове меня погладил раз, по волосам. Ну… ну, не знаю, как сказать, но не так, без этого.
Он уже давно незаметно перешёл на русский, а по-русски они и слов этих, что любой спальник узнаёт и на всю жизнь запоминает в свой первый год уже в учебном питомнике, не знали.
– Я понял, – кивнул Крис. – Да, можно это первым разом посчитать.
– А ты?
– А я уже здесь, со всеми. Когда нас к столовой стали приучать. Помнишь, когда доктор Юра водил?
– Конечно, помню, – засмеялся Андрей и вдруг перешёл на английский: – Ну, и долго ты под дверью ушами хлопать будешь?
Крис, давясь от смеха, показал оттопыренный большой палец. Из-за двери не доносилось ни звука, но они оба знали, что Гэб, подслушивавший их разговор, уходит. И почувствовав, что остались одни, дали себе волю. Хохотали до слёз, до боли в животе. Самым смешным было то, что говорили-то они в основном по-русски, так что подслушать палач-сволочуга подслушал, а вот понять…
– Здорово, – наконец смог выговорить Андрей. – Ну и здорово же получилось.
– Точно, – отсмеявшись, выдохнул Крис.
Они ещё повеселились, показывая друг другу в лицах, как эта сволочь палаческая слушает, ни хрена не понимая, и наконец вернулись к прерванным занятиям. Смех смехом, но, что задано, надо сделать.