– Марк, давай свою.
– Она совсем сухая.
Ларри пощупал его куртку. Ладно, сойдёт.
– Ладно. Пошли теперь спать.
Ларри выключил в сушке и на кухне свет, и по внутреннему коридору они пошли в свою выгородку. Из-за тонких дощатых дверей и перегородок доносились разноголосые храп, посапывание и бормотание. Обычный ночной шум рабского барака, нет только звяканья приковывающих цепей да всхлипываний и стонов выпоротых. Ларри тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас воспоминания, и открыл дверь своей выгородки, включил свет.
– Ну вот, сынок, мы и дома. Давай спать ложиться.
– Ага, – кивнул Марк, сбрасывая одежду.
Ларри поставил под вешалкой сапоги, сложил на табуретку штаны и рубашку. И Марк, глядя на него, сложил и повесил всё аккуратно.
– Ну, залезай под одеяло.
– А ты?
– А куда ж я денусь? – тихо засмеялся Ларри, выключая свет. – Я рядом лягу.
После госпитального белья здешние простыни показались такими грубыми… Ларри лёг осторожно, чтобы не придавить Марка. Делая себе выгородку, он подогнал кровать по длине так, чтобы спать, вытянувшись, но в ширину никак не рассчитывал на двоих. Хотя Марк маленький… нет, всё равно надо ему отдельную кровать делать. Это же не нары в рабском бараке, где все спали вповалку, в одежде, только сапоги зимой снимали и клали под голову, а то и так… в чём ходишь, в том и спишь. Нет, надо жить нормально, по-человечески. Марк прижался, положил голову ему на плечо и всхлипнул.
– Ты что, плачешь, сынок? – шёпотом спросил Ларри.
– Я так ждал тебя, – Марк потёрся об него мокрой щекой.
Ларри погладил его свободной рукой по курчавой голове.
– Тебя не обижали тут без меня?
– Нет, – Марк задумался и убеждённо повторил: – Нет. Я только скучал по тебе.
Ларри тихо улыбнулся.
– Я тоже.
Марк вздохнул уже совсем сонно. Ларри почувствовал, как обмякло и расслабилось маленькое тельце, сглотнул стоящий в горле комок. Он дома, рядом его сын. Он силён и здоров. Правда, весь в долгах, и неизвестно, когда ему удастся расплатиться с Фредди… но… это неприятно, но не смертельно. Он будет работать. Завтра попросит у Джонатана разрешения забирать пустые жестянки и мелкие осколки. А там, если ему дадут настоящий материал, он будет рассчитываться работой. Подарки он раздаст завтра, да, за ужином. Кровать Марку и столик, чтобы рисовать и читать, а вот уже рабочий стол никак не влезет. Надо просить разрешения на ещё одну выгородку под мастерскую. Опасно, конечно: когда просишь у белого, никогда не угадаешь, чем это закончится, но другого выхода нет…
Мысли путались, уплывали. И уже засыпая, Ларри подумал: не дай Бог, приснится, как стоял на обрыве, а сверху наваливался грузовик – умрёшь ведь от страха.
Мерно не потрескивает, а как-то очень уютно шуршит огонь в камине. Верхний свет Джонатан выключил, и они сидели у живого пламени, глубоко утонув в просторных и удивительно удобных креслах. Джонатан отхлебнул из своего стакана и умиротворённо вздохнул.
– Честно, я не думал, что всё так удачно обойдётся.
– Я тоже, – хмыкнул Фредди.
Он полулежал в кресле, удобно разместив ноги на каминной решётке, и тоже со стаканом.
– Он не пострадал?
– Ты о грузовике или о Ларри? – усмехнулся Фредди.
Джонатан фыркнул в стакан.
– Уел.
Фредди только покосился на него.
– Как Монти?
– Как будто ты его сам не оглядел и не ощупал, – Джонатан допил свой стакан. – Какие новости у Майора?
– Лорд тебе перескажет.
Джонатан жестом выразил одобрение и встал, пошёл к бару.
– Сделать тебе ещё?
– Нет. Допью этот и завалюсь. Денёк был… что надо. Мастерскую будем делать с утра?
– Нет. Я уже думал. Полдня ему на обустройство, и начнём после ленча. Думаю, в одной из кладовок.
– Пойдёт, – кивнул Фредди. – В бараке будет неудобно.
– Да, жильё и работу не стоит смешивать, – назидательно сказал Джонатан.
– Я понял, – кротко согласился Фредди.
– Что именно? – насторожился Джонатан.
– И диван, и карточный стол в стойло Монти не поместятся. Иначе бы ты говорил по-другому, – Фредди допил стакан и встал. – Всё, Джонни, кончим на этом, а то загуляем.
Джонатан кивнул. Вдвоём они навели порядок в баре, и Фредди ушёл к себе. Джонатан быстро постелил, разделся и лёг. Даже не день, а сутки, двое суток напряжённой работы, но результаты… что надо. О дороге через дамбы можно благополучно забыть. Даже если они выдержат зимние дожди, то проехать там всё равно уже нельзя. В этом Фредди прав. Ладно, значит, на дамбы не рассчитываем при любом раскладе… Мысли путались. Джонатан тряхнул головой, отгоняя их, и прислушался. Да, Фредди тоже лёг. Теперь они недельки на полторы залягут здесь, затем навестят кое-кого кое-где, но это можно и по очереди, и… чёрт, неохота ехать в Атланту, но надо. Столица всё-таки, хоть и раздолбали её вдрызг. Вмешиваться в тамошние разборки не будем, но посмотреть, кто её под себя подгребает, нужно. Ладно, хватит. Надо спать.
И уже окончательно засыпая, Джонатан услышал пощёлкивание капель по наружному козырьку над окном и весело подумал: «Хана дамбам. Успели проскочить».
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Подъезжая к госпиталю, Гольцев сбросил скорость. Часовой в воротах козырнул и показал направление на стоянку. Загнав машину на асфальтовый пятачок между двумя санитарными фургончиками, он выключил мотор. И несколько секунд сидел, не двигаясь. Странно, конечно. Всегда в госпиталь его привозили, на своих ногах… считанные разы. Ну, ладно. Посмотрим, зачем он понадобился Ивану Дормидонтовичу Жарикову, майору медицинской службы, доктору Жарикову. В принципе, всё понятно и известно, но всё равно – интересно.
Гольцев вылез из машины, огляделся. Та-ак, и куда теперь? К нему подбежал смуглый курчавый парень в накинутой на плечи армейской куртке.
– Прошу прощения, сэр, вы майор Гольцев, сэр?
– Да, – кивнул Гольцев, невольно улыбаясь ему.
– Добрый день, сэр. Доктор Иван велел встретить вас и проводить, сэр.
Лёгкие, удивительно ловкие движения, белозубая улыбка, перед которой невозможно устоять.
– Пошли, – согласился Гольцев и немедленно начал разговор: – Как тут Хэллоуин прошёл?
– Всё было тихо, сэр, – охотно ответил парень. – В городе немного пошумели, но к нам не лезли. Мы охрану сделали, помогали держать, – и с усилием по-русски: – пе-ри-ме-тр.
– Молодцы, – искренне сказал Гольцев.
Парень польщено улыбнулся.
– Спасибо, сэр. Пожалуйте сюда, сэр, – распахнул дверь подъезда. – На второй этаж, сэр, дежурка прямо напротив лестницы, сэр.
– Спасибо, – кивнул Гольцев. – А ты что, не пойдёшь дальше?
– Я без халата, сэр.
Гольцев понимающе кивнул. Смешно, но его огорчило, что парень не пошёл с ним. Так, но это что получается…? Он сердито тряхнул головой, сердясь на самого себя. Никогда за собой такого не замечал, всегда у него была… нормальная ориентация. И на тебе! Он рванул дверь дежурки, и сразу навстречу ему встал пышноволосый гигант в белом халате.
– Александр Кириллович? Рад вас видеть. Как доехали?
Здороваясь, Гольцев понял, что в принципе они одного роста, и в плечах он сам, пожалуй, не уже врача, но первое впечатление ожившей горы осталось. Первые и вроде бы необязательные слова. И внимательные карие в янтарных крапинках глаза, необидно и неотвязно рассматривающие, всё видящие и всё понимающие.
– У нас сейчас на лечении двое, – Жариков улыбнулся, – ваших крестников, – и тут же стал серьёзным. – Чак и Гэб. Я хотел поговорить с вами о них.
Гольцев кивнул.
– Как они?
– Пока, – Жариков вздохнул и повторил: – пока… Давайте сходим посмотрим на них, если хотите, вы сами с ними поговорите, а потом, – он улыбнулся, – обменяемся вопросами и ответами.
– Идёт, – согласился Гольцев.
Он сейчас был на всё согласен, лишь бы забить, заглушить то, нежданно испытанное им, пока улыбчивый весело вежливый парень провожал его к корпусу.
Жариков достал из шкафа белый хрустящий от крахмала халат.
– Надевайте, – и улыбнулся. – Легенда вам не нужна, вас знают, но это госпиталь.
Судя по тому, что халат пришёлся впору, это была форма доктора. Гольцев расправил рукава, застегнулся.
– Готовы? Отлично.
Коридор был пуст. Время не то, или…?
– Раньше здесь лежали парни, – негромко говорил Жариков. – В самом начале отсек изолировали, а сейчас здесь только эти двое. Ага…
Жариков жестом остановил Гольцева. Они стояли у неплотно прикрытой двери, из-за которой слышались два голоса: низкий, что-то неразборчиво гудящий и более высокий, по-мальчишески весёлый. Разговаривали на английском.
– Спальник поганый, – Гольцев узнал голос Чака. – Встану, оторву тебе на хрен… – последовало длинное ругательство, закончившееся невнятным чмоканьем.
– Ты встань, – ответил мальчишеский, – руки восстанови. Тогда мы с тобой за ограду выйдем и посмотрим. Кто кому и что отрывать будет.
Жариков покачал головой и мягко открыл дверь. Гольцев увидел стандартную палату, просторную оттого, что вместо положенных четырёх кроватей стояла только одна. На ней полулежал на подушках Чак, укрытый одеялом по грудь. Большие мускулистые руки брошены вдоль тела поверх одеяла. Рядом сидел на стуле молодой негр с пышной шапкой кудряшек в глухом халате санитара с завязками на спине. Невнятица Чака и паузы в ответной ругани объяснялись неожиданно просто. Чак обедал. Парень кормил его с ложки кашей, а пустая тарелка из-под супа стояла на тумбочке рядом со стаканом компота. Грудь Чака прикрывало маленькое полотенце, углом которого парень время от времени вытирал Чаку губы и подбородок.
– А почему за ограду? – спросил Чак, облизывая губы.
– На территории госпиталя драки запрещены, – спокойно объяснил парень, ложкой подбирая с подбородка Чака крупинки. – Не говори с полным ртом, кашу роняешь.
– Накласть мне на твою заботу, – пробурчал Чак.
На звук открывшейся двери парень обернулся и окатил вошедших ослепительной неотразимой улыбкой. Гольцев настороженно покосился на доктора. Но на того, похоже, не действовало.
– Ты почему без шапочки, Андрей? – спросил по-английски Жариков.
– Не налезает ни одна, – вздохнул Андрей.
– Зайди к старшему завхозу и подбери, – с мягкой строгостью сказал Жариков. – Форму надо соблюдать.
– Хорошо, доктор Иван, – кивнул Андрей. – Сделаю.
Чак молча переводил взгляд с Жарикова на Гольцева и обратно. Мышцы на его груди заметно напряглись, но руки остались неподвижными. Андрей сделал движение от кровати, но Жариков покачал головой.
– Нет, заканчивайте спокойно. Мы подождём.
Андрей кивнул и повернулся опять к Чаку.
– Давай, открывай рот.
Тот ещё раз покосился на пришедших и подчинился. Жариков прошёл к окну, жестом пригласив Гольцева за собой. Чак ел теперь молча, с какой-то угрюмой ожесточённостью пережевывая кашу. Андрей, сохраняя на лице полную невозмутимость, покормил его, вытер ему губы, поставил пустую тарелку на тумбочку и взял стакан с компотом.
– Ты как ягоды хочешь? В начале или на конец? – спросил Андрей таким подчёркнуто заботливым тоном, что Чак не выдержал.
– А пошёл ты…!
– С компотом? – невинно поинтересовался Андрей, выбирая ложкой ягоды из стакана. – Давай, лопай.
Гольцев невольно засмеялся: с таким обречённым видом Чак взял губами из ложки ягоды. Жариков тоже улыбнулся.
– Кто кого заводит?
– Когда он злится, доктор Иван, – Андрей скормил Чаку ягоды и поднёс к его губам стакан, – ему меньше болит, он сам сказал.
– Та-ак, – понимающе протянул Жариков. – Но процесс-то при этом затягивается, об этом вы не думали?
Чак поперхнулся. Андрей вытер ему залитый компотом подбородок.
– Смотри, захлебнёшься и будешь первым утонувшим в компоте, – Гольцев заткнул себе рот кулаком, чтобы не ржать в голос, а Андрей продолжал: – А ему и так хорошо, доктор Иван. Кормят, поят, обмывают, с боку на бок поворачивают. А перегорит, так тогда ж работать придётся. А так… лафа, а не жизнь.
Чак судорожно сделал последний глоток.
– Убью, скотина вонючая! Спальник поганый…!
– Во, видите, доктор Иван. Меня обозвал, и лишний день, глядишь, и набежал, – Андрей снял полотенце с груди Чака и деловито собрал посуду. – Мне-то что, я за это зарплату получаю.
– За что, погань рабская?!
– Что тебя слушаю.
Андрей взял полотенце, посуду, озорно улыбнулся Жарикову и Гольцеву и вышел. Чак дёрнулся всем телом следом за ним и замер, бессильно дёргая грудными мышцами. На его глазах выступили слёзы, и он резко отвернулся от Жарикова и Гольцева, стоявших у окна.
Гольцев оттолкнулся от подоконника и подошёл к кровати.
– Здравствуй, Чак. Как ты?
– Почему? – хрипло выдохнул Чак. – Почему вы не убили меня тогда, сэр? За что вы меня… так?
– Ты хочешь умереть? – спросил Гольцев, усаживаясь на место Андрея.
– Чем так жить… когда всякая погань смеет измываться… простите, сэр, – Чак на мгновение повернул голову к Жарикову и уставился в потолок. – Это ваши… люди, сэр. Они делают то, что вы им приказываете…
– Разве у тебя боли не кончились? – спросил Жариков.
Чак снова покосился на него, вздохнул и честно ответил:
– Позлюсь, и опять… подёргивает.
Жариков подошёл и остановился в ногах кровати.
– Думаешь повернуть процесс обратно? Ладно, я ещё зайду, – и вышел, оставив их вдвоём.
Гольцев посмотрел на напряжённое, вызывающее и одновременно испуганное лицо Чака, достал пачку сигарет.
– Куришь?
– Если угостите, сэр, – после паузы ответил Чак.
Гольцев достал и вставил ему в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой. Когда он подносил Чаку огонёк, лицо того на секунду сморщилось в гримасе ожидания боли. Гольцев сделал вид, что не заметил и закурил сам. Он не спрашивал, но Чак тихо сказал:
– Я был у одного… в аренде. Он любил жечь человека… сигаретой или зажигалкой. Я запомнил.
Гольцев молча кивнул. Он слышал о таком не раз. От разных людей и, скорее всего, о разных людях.
– Ты хочешь вернуться назад? К Старому Хозяину?
Чак глубоко затянулся дымом и закашлялся. Гольцев взял у него изо рта сигарету и, когда тот отдышался, вставил обратно. Чак взглядом поблагодарил его.
– Сэр, я могу спросить вас?
– Спрашивай, – кивнул Гольцев.
– Говорили… один из наших… перегорел и живёт… – Чак затянулся, сдвинул языком сигарету в угол рта и выдохнул дым в сторону от Гольцева. – Он… как это у него получилось, сэр?
Тихо, как-то очень незаметно, так что ни Гольцев, ни Чак не обратили на него внимания, вошёл Жариков и встал так, чтобы видеть лица обоих.
– Он усыновил мальчика, – Гольцев разглядывал завитки и струйки дыма от своей сигареты. – Спасал его, заботился о нём. Он не рассказывал подробно.
– Через боль?
– Да, думаю, так, – Гольцев забрал у Чака окурок, погасил его и свою сигарету плевком, спрятал оба окурка в карман и встал. – Давай проветрю, чтобы дымом не пахло. Не продует тебя?
– Мне заботиться не о ком, – не слушая его, сказал Чак. – И у меня уже вот… паралич. Пока болело, ещё двигалось. Через боль, плохо, но… я чувствовал. А теперь… – он закрыл глаза, оборвав фразу.
Гольцев посмотрел на озабоченное лицо Жарикова.
– Что там?
– У Гэба? Пока по-прежнему.
– Не будет он гореть, – глухо сказал Чак. Он по-прежнему не открывал глаз и говорил будто сам с собой. – Пока по приказу живёт, не загорится. Он упрямый. Сдохнет, а без приказа крошки не съест, – и убеждённо повторил: – Не будет он гореть.
– А без этого он останется рабом, – возразил Жариков.
– Рабом родился, рабом и помрёт, – в тоне Чака прозвучал вызов, и в щёлке между веками блеснул настороженный взгляд.
– Необязательно, – покачал головой Жариков. – Человека можно бить, морить голодом, заковывать в кандалы… но пока он сам не считает себя рабом, он – не раб. Разве ты не встречал таких?
– Таких сразу к финишу, сэр, – пожал мощными плечами Чак, усмехнулся и повторил: – Гэб упрямый.
– Странно получается, – задумчиво сказал Гольцев. – Гэб не горит, потому что живёт по приказу. А ты в тюрьме загорелся, как раз, когда приказы начались. Как это так получается?
Чак насторожился, поёрзал затылком по подушке и наконец нехотя ответил:
– Я из-за другого загорелся, сэр.
– Убивать некого стало, – понимающе кивнул Гольцев. – Но вот Ротбуса убили в августе, а взяли тебя первого ноября. Чего ж это ты за столько месяцев не загорелся? Ведь по собственной воле жил. И не убивал никого.
– Я… я на массаж ходил, – Чак открыл глаза. – Ну и… позлюсь, подерусь, бабу там возьму… отпускало.
– Насиловал? – резко спросил Гольцев.
– Деньги покажешь, так они сами на всё согласны, сэр, – насмешливо улыбнулся Чак. – Да и чего черномазых насиловать? Их ещё в питомнике, да по распределителям надзиратели по-всякому. Ну, когда приучают, что белому прекословить нельзя. Это они сейчас… «чуйства» себе напридумывали, а тогда… на кого ей хозяин укажет, под того и ляжет без звука, сэр.
– А ты сам? – прозвучал вдруг насмешливый вопрос.
Жариков и Гольцев повернулись к двери. На пороге стоял Крис с ведром воды.
– Что… я? – медленно спросил Чак.
Жариков нахмурился, шагнул вперёд. Насторожился, предчувствуя, Гольцев. Но Крис уже вошёл, поставил на пол ведро с плавающей в нём тряпкой и, медленно закатывая рукава синего халата уборщика, сказал:
– Ты на «трамвае» с какими, – он передразнил Чака, – «чуйствами» ездил, а?
Гольцев посмотрел на Жарикова, перевёл взгляд на Чака… посеревшее лицо, расширенные в немом крике глаза… А Крис, словно не замечая этого, деловито объяснял Жарикову по-английски.
– Я вместо Андрея уберу здесь всё.
– А Андрей? – спросил Жариков.
– Он в реанимацию пошёл. Там, – Крис помедлил, подбирая слова, и продолжил по-русски: – тяжёлых двое. У одного Джо с Джимом сидят, а у другого, это седой без обеих ног, и рука правая покалечена, у него Андрей посидит. Арчи из города придёт, подменит его.
Жариков задумчиво кивнул.
– Ну… ладно, согласен.
Чак медленно хрипло перевёл дыхание, осторожно покосился на Жарикова и Гольцева. Жариков, поймав этот взгляд, кивнул Гольцеву и пошёл к двери.
– Хорошо, Крис, не будем тебе мешать.
– Вы не мешаете, доктор Иван, – улыбнулся Крис, выплёскивая воду из ведра широким веером и берясь за тряпку.
В коридоре Гольцев несколько оторопело уставился на Жарикова.
– Ты что-нибудь понимаешь?
– Не всё и неточно, – Жариков, придерживая его под руку, прислушался. Но в палате было тихо. – Пойдём к Гэбу, посмотрим, что там.
Когда их шаги в коридоре затихли, Чак тихо спросил Криса, спокойно мывшего пол.
– Зачем ты сказал это? При беляках, – Крис не ответил, и он продолжил: – Хочешь сквитать что, так сам валяй. Я безрукий теперь, не отобьюсь. А белякам подставлять… западло!
Крис выпрямился, ловко выкрутил тряпку в ведро, холодно оглядел Чака.
– Не тебе говорить об этом, палач.
– Ты… спальник, трахалка, ты… – Чак длинно выругался.
Крис усмехнулся.
– Я горел, чтобы не быть им. А ты хочешь остаться палачом. Ты – трус.
– Заткнись, – дёрнулся Чак. – Я… я этих беляков давил… Как гнид, двумя пальцами…
– По приказу? – презрительно улыбнулся Крис. – Велика храбрость – пытать связанного. А самого коснулось, сразу хвост поджал.
Чак рывком повернулся набок, сел на кровати и с усилием встал.
– Н-ну, – хрипло выдохнул он. – Говоришь, я трус, так? Давай! Я безрукий, ты… всё твоё при тебе, ну… кто кому глотку перервёт, посмотрим?
Крис насмешливо прищурился.
– По поединку соскучился? Зря стараешься. Драться я с тобой не буду.
– Почему?!
– А я брезгливый, – Крис кинул скомканную тряпку в ведро и пошёл к двери.
Чак сделал выпад, пытаясь достать его в спину ногой, но не удержал равновесия на скользком полу и упал. Крис поставил ведро и вернулся к нему. Ловко поднял и уложил на кровать, укрыл одеялом.
– Брезгливый, а ухаживаешь, – попробовал уколоть его Чак.
– Это моя работа, – пожал плечами Крис. – Я за неё деньги получаю. Ну, лежи, я у Гэба пол вымою и приду, руки тебе помассирую.
– Зачем?
– Тебе ж помогало. Сам говорил.
В коридоре Крис вытер рукавом пот со лба. Нелегко ему этот разговор дался. Никогда не думал, что будет за палачом ухаживать. Ладно. Надо – значит, надо. Но молчать он больше не будет. Нет. Так, теперь к Гэбу. Тоже… хорошо устроился. Валяется целыми днями на кровати, только что ест сам и по нужде встаёт. И тоже… начал пасть разевать. Ладно, заткнём. А молодых надо убирать отсюда, как и решили. А то ещё сорвутся. Или…
В дежурке Жариков предложил Гольцеву чаю, но тот, мотнув головой, отказался. Жариков кивнул и так же молча подвинул к Гольцеву пепельницу.
– А теперь, Александр Кириллович, – глаза у Жарикова еле заметно смеялись, – я готов ответить на ваши вопросы. А вы потом ответите на мои, согласны?
– С врачами спорить… – усмехнулся Гольцев. – Согласен, конечно.
– И ваш первый вопрос наверняка о том, зачем вообще я вас пригласил, так?
– Да нет. Скорее почему… – Гольцев запнулся.
– Почему ваше начальство с этим согласилось, – закончил за него Жариков, улыбаясь уже откровенно. – Так?
– Да, – решительно кивнул Гольцев. – Я, признаться, думал, этот материал уже отработан. Извините.
– Не за что, – Жариков продолжал улыбаться. – Всюду свой жаргон, который со стороны достаточно циничен, – и стал серьёзен. – Дело вот в чём, Александр Кириллович. Вы слышали о Пакте Запрета?
– Слышал, конечно, – даже удивился Гольцев. – Ещё в школе учил. Но это…
– Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, – ответил цитатой Жариков. – Чем он, этот Пакт, примечателен? Во-первых, это единственный международный и межконфессиональный договор, который подписали все. Самый многосторонний. Во-вторых, он единственный неотменённый и ненарушенный до сих пор. И это за такое немалое время. В-третьих, за его нарушение не предусмотрено никаких конкретных санкций, но к нарушителю разрешено применять любые меры воздействия и наказания.
Гольцев поймал себя на том, что, как школьник-отличник, кивает на каждую фразу, рассердился, но промолчал: так понимающе улыбнулся Жариков.
– Разумеется, всё уже понятно, Александр Кириллович. Нарушения Пакта возможны при условии, что все тайные, специальные и так далее службы тщательно следят и пресекают не сами нарушения, а утечку информации об оных. Потому что нарушить Пакт Запрета можно только при наличии государственной поддержки, прямого или косвенного покровительства, а то и прямого заказа. И утечка информации о нарушении развязывает руки противникам этого государства и этого режима.
– Так…
– Вы совершенно правы Александр Кириллович. Именно поэтому Империя осталась без союзников и соратников.
– Но мы воевали в одиночку.
– Да, но нам никто не мешал, а Империю никто не поддерживал.
– Доктор, а почему вы здесь, а не… – Гольцев улыбнулся и показал пальцем в потолок.
– Потому что моё место здесь, – серьёзно ответил Жариков. – Пакт запрещает изменения природы и естества человека.
– Вы считаете, – медленно сказал Гольцев, – что Империя этим баловалась?
– Не баловалась, а занималась вполне серьёзно и чуть ли не в промышленных масштабах. Кем ещё являются спальники, как не продукцией такого производства?
– Но мы не нашли ни одного такого… – Гольцев запнулся на мгновение: – предприятия, раз это промышленность.
– Вот именно, Александр Кириллович. Ни одного питомника, ни одного Паласа. И я думаю, что такое массовое, вернее, массированное уничтожение всего, связанного с воспроизводством рабов, особенно некоторых их категорий, лагерей, и остального, это только прикрытие.
– И не вы один так думаете, – кивнул Гольцев. – Ну да, понятно…
– Это достаточно логично, – пожал плечами Жариков. – Хоть один исследовательский центр нашли? Целым?
– Нет, – мотнул головой Гольцев. – А вот странные развалины и пожарища по захолустьям – это да. Значит, самоликвидировалась СБ… Ладно, Иван Дормидонтович, это…
– В чужую епархию со своим крестом не лезу, – улыбнулся Жариков. – Кстати наш госпиталь, похоже, располагается именно в таком центре.
– Что?! – потрясённо спросил Гольцев.
– Именно так. Его построили, но ни аппаратуру, ни персонал не завезли, не успели. Стояли пустые коробки с подведёнными коммуникациями. Мы их заняли и оборудовали уже под свои нужды.
– Интересно, – пробормотал Гольцев, а про себя добавил: «И многое понятно».
Гэб лежал на кровати, глядя в потолок. Криса он подчёркнуто не заметил. Крис ответил ему таким же подчёркнутым равнодушием и принялся за пол. Они были вдвоём, в коридоре тихо, и Гэб не выдержал.
– Сегодня не твоя смена.
– Не твоё дело, – спокойно ответил Крис.
– Это почему ж? – усмехнулся Гэб. – Сегодня этот должен быть, смазливенький. Или он занят? Русских обслуживает, так? – Крис стиснул зубы и промолчал, а Гэб продолжил: – Этому… майору русскому его дали, значит. А тебя полы мыть. Проштрафился, значит. Ну, чего молчишь, спальник?
Крис заставил себя улыбнуться.
– На рабскую болтовню отвечать – много чести будет.
– Сам раб, – уже другим и по-настоящему злым тоном сказал Гэб.
– Нет, – Крис это сказал так спокойно и просто, как говорят только правду. – Я освободился.
– Не ври, – буркнул Гэб и сел на кровати, обхватив колени руками. – Был ты спальником и остался спальником. И все вы здесь… спальники.
– Хочешь остаться рабом, оставайся. Твоё дело, – пожал плечами Крис. – А на нас кивать нечего. Мы все перегорели. И освободились.
– Та-ак, – протянул Гэб. – Вот, значит, как. И свободные, и на белых работаете. И пикнуть не смеете. Вы ж тогда ночью свободно меня в Овраг скинуть могли. Этого… доктора побоялись, не так что ли? Чака обмываете, с ложки кормите, а придушить не смеете. Ну, и чего ты врёшь, что свободный? Просто… другую работу тебе дали. Ну, не спальники вы, ладно, но рабы. Чего молчишь? Сказать нечего?
Крис быстро домывал пол. Выпрямился, кинул тряпку в ведро, стряхнул с рук воду. Гэб напрягся, но Крис опять, как тогда ночью, оглядел его.
– Что ж, вы оба хотите остаться рабами. Забирай Чака, и возвращайтесь к своему хозяину.
Гэб даже приоткрыл рот, не найдясь сразу, что ответить. А Крис опустил закатанные рукава, взял ведро и пошёл к двери. Гэб молча проводил его взглядом.
Крис убрал ведро с тряпкой и пошёл в дежурку переодеть халат.
Доктор Иван и заезжий майор, тихо о чём-то беседовавшие, обернулись на стук двери.
– Ну, как там? – спросил Гольцев.
Крис вежливо улыбнулся, открывая шкаф и быстро переодеваясь.
– Всё нормально, майор, – увидел быстрый внимательный взгляд доктора Ивана и продолжил: – Лентяи и трусы долго живут. Раньше так было.
– Лентяи и трусы? – переспросил Жариков. – Что-то новенькое. Ну, трусы, потому что гореть боятся. А лентяи?
И Криса прорвало.
– Они грамотные. Оба. Так сколько времени лежат, а про библиотеку не спросили. Ни разу.
Гольцев невольно присвистнул от удивления. А Крис продолжал, перемешивая русские и английские слова.
– Лежат, ни хрена не делают, жрут от пуза, да ещё… кочевряжатся. Ну, это ладно, мы на работе, так что в одно ухо вошло – в другое вышло, так им и друг на друга плевать. Гэб ведь ходячий, так хоть бы раз задницу оторвал, к Чаку заглянул, помог бы чем. Так нет. Только друг друга поливают… – Крис явно хотел выругаться, но сдержался. Махнул рукой. – Ладно. Иван Дормидонтович, я массаж Чаку сейчас сделаю. Чтоб мышцы, – и с усилием, по слогам: – не ат-ро-фи-ро-ва-ли-сь.
– Хорошо, – кивнул Жариков. – А Гэбу?
– Так у него всё действует. Пусть сам трепыхается.
– Логично, – засмеялся Гольцев.
Крис улыбнулся в ответ, оправил на себе белый халат и вышел.
Жариков кивнул невысказанному Гольцевым.
– Да, золотой парень. Заносит его иногда, как всех, впрочем. Но самый серьёзный из них.
– Инициатор переезда он? – спросил Гольцев.
– Не единственный. Там целая команда сбилась. И не просто в Россию, а медиками, – Жариков улыбнулся. – Не будем ему сейчас мешать. Жаль, конечно, что с этим Тимом мне не удалось пообщаться, очень жаль. Но вы правы. Знаете этот принцип? Работает? Хорошо работает? Так и не лезь.
– Знаю, конечно, – рассмеялся Гольцев. – Как начнёшь улучшать, тут и…
– Вот именно, Александр Кириллович. Но в целом, я понял. Спасибо.
– Не за что, – пожал плечами Гольцев. – А парни как горели? Так же?
– И так, и не так. У парней основа процесса физиологическая, хотя там тоже далеко не всё ясно, но у этой пары, по всему похоже, чистая психика. И ещё, похоже, что Крис прав, обвиняя их в трусости. Они боятся.
– Чего? – с интересом спросил Гольцев. – Боли?
– Нет, я бы не сказал. Страх боли у них в пределах нормы. Хотя возможно и несколько увеличен, как бывает у садистов, но тоже не явно, – задумчиво рассуждал Жариков. – А вот глубинный страх, который и не даёт им перейти к другой жизни…
– Боятся свободы? – иронично улыбнулся Гольцев.
– Да. Свобода, – Жариков устало потёр ладонями лицо, – для многих, не только бывших рабов, кстати, не благо, а бремя. И Тим… Ведь сначала он остался без хозяина, начал действовать самостоятельно, а уже потом вышел из депрессии. Да и была ли она? Мы ведь точно не знаем, – Гольцев кивнул. – Но… вернёмся к страхам.
– Старого Хозяина они боятся до… – Гольцев задумался, подбирая слово, – ну, до того, что имени его не могут назвать. И вот ещё эти слова… Как Тим говорил? Скажут их, и я не человек.
– Похоже на формулу глубоко воздействия, – кивнул Жариков. – Тоже, кстати, впрямую не запрещено, но настоятельно не рекомендовано к использованию. И там ряд нюансов… Да, это будет тяжело выправлять. Главное – неизвестен механизм внушения.
Гольцев развел руки, жестом показывая, что рад бы помочь, да не знает, как. Жариков согласно вздохнул.
Когда Крис вошёл в палату, Чак лежал на спине, закрыв глаза, будто спал. Крис ладонью тронул его за плечо.
– Чего тебе? – спросил Чак, не открывая глаз.
– Массаж буду тебе делать, – ответил Крис, переставляя стул и садясь поудобнее.
– Отстань, – попросил вдруг Чак. – Всё равно они ни хрена не чувствуют.
– Да-а? – удивился Крис. – Ну, ладно, всё равно давай. Станет больно, скажешь.
Чак нехотя кивнул и открыл глаза. Крис чуть подвинул его, достал из кармана тюбик и выдавил себе на ладонь немного крема, тщательно растёр.
– А это зачем? – подозрительно спросил Чак.
– Для мягкости. И запах приятный.
– Я не спальник, чтоб от меня пахло! – возмутился Чак.
– Так от тебя всё время пахнет, – усмехнулся Крис, беря его за правую руку. – Только не скажу, что приятно. Так что не пахнет, а воняет.
Чак, как от удара, хватанул ртом воздух и надолго замолчал.
Крис методично, спокойно разминал ему мышцы, снова и снова, от плеча к кисти и до кончиков пальцев, и обратно, сгибал и разгибал ему пальцы в каждом суставе, локоть, плечо, вращал кисть.
– Не больно?
– Нет, – покачал головой Чак.
– А где трогаю тебя, чувствуешь?
– Вижу, – угрюмо ответил Чак.
Крис нахмурился.
– Ноги немеют?
– Нет. Отстань. С чего им неметь?
Крис положил его руку на одеяло, встал и перешёл со стулом на другую сторону кровати.
– Давай теперь левую.
– Тебе надо, так сам и бери, – огрызнулся с невесёлой усмешкой Чак.
Крис кивнул и взял в руки его левую кисть, легонько встряхнул.