Алисе эта новая жизнь очень нравилась. Бойко болтая на двух языках сразу, она целыми днями носилась по лагерю в компании такой же ребятни, забыв про свои игрушки, увязанные в один из узлов, даже про баульчик. Даша и Маша были очень хорошими тётями, никто её не дразнил полубелой и ублюдком, мама разрешила говорить по-русски и много гулять, ну и чего ещё надо? А когда Эрик вернётся с заработков, будет совсем хорошо.
Маша и Даша были полностью согласны с Женей, что условия здесь… поискать. Не рай, но совсем с ним рядышком. Вчетвером они заняли одну из комнат в женском бараке и стали устраиваться. Раз простыни и наволочки с полотенцами казённые, то своё можно и не доставать, чтобы не связываться с большой стиркой и сушкой. Да и чем меньше глаз видят твоё добро, тем оно сохраннее. И ещё им повезло, что приехали одними из первых, вот и заняли сразу комнату, а теперь… Вон эта из седьмой, так чтоб её с дочками в одну комнату поселить, полбарака перетасовали.
Они сидели в своей комнате за обычной мелкой починкой – Алиска за день чулки вдрызг уделывает, раньше-то ей на неделю хватало – и Даша с Машей тихо рассказывали Жене про Андрея. Как они в первый раз увидели его в больнице, когда он вместе с Эркином стеллажи делал, как они их кормили обедом, а Андрей им потом отдал полученные за работу сигареты.
– Мне Эркин рассказывал, – кивнула Женя, подцепляя иголкой ускользающую петлю.
Маша и Даша вздохнули.
– А потом они на заработки уехали, – Женя сосредоточенно натягивала чулок на деревянный грибок. – И ни слуху, ни духу.
– А мы и не знали.
– Ага. Заметили только, что не видно нигде.
– А уж на День Империи боялись…
– Да, я тоже перепугалась. Где они, что там, ничего же не знаю, – вздохнула Женя и повторила: – Ничего…
– Да, и сколько их теперь продержат, – поняла её Даша, – и чем кончится…
– Ну, «вышки» не будет, – категорично заявила Маша, – а остальное не страшно.
– Да, – кивнула Женя. – Что не знаем мы ничего, и, где выяснять, неизвестно, вот что страшно.
– Ну, ты же запрос написала.
– Сразу, – кивнула Женя. – А толку-то?
– Всего два дня прошло, – рассудительно заметила Даша.
Женя разгладила штопку и сняла чулок с грибка.
– Да, знаю, а кажется… – она заставила себя остановиться, но тут же заговорила снова: – Он гордый, горячий. Не смолчит, не стерпит. Ведь, не дай бог, сцепится с кем… он же удержу не знает.
– Нет-нет, – запротестовала Даша, – ничего такого не случится.
– И не один он там, – поддержала её Маша. – Нет.
– Думаешь, всех не расстреляют? – горько усмехнулась Женя. – Ладно. Так можно до чего угодно договориться. Пойду Алиску звать.
– Да, уже ужин скоро, – согласилась, собирая нитки и иголки, Даша.
Женя быстро сложила шитьё, натянула ботики и, на ходу надевая плащ, вышла из их комнаты. В конце полутёмного коридора светилась открытая наружная дверь.
– И какой…, какая… дверь не закрывает! – резко распахнувшаяся дверь едва не ударила Женю. – Я ж их, сволочей, поймаю, поотрываю всё на хрен!
Полуодетая распатланная женщина пробежала мимо Жени к наружной двери, захлопнула её так, что стена вздрогнула, и, не переставая ругаться, так же бегом вернулась в свою комнату. Женя подождала, пока она столь же оглушительно захлопнет свою дверь, и пошла дальше. В конце концов, каждый переживает и успокаивается по-своему. Эта женщина запирается на задвижку, постоянно ругаясь из-за этого с соседками по комнате, и не выносит открытых дверей… Кто знает, что у неё там было. Женю это не касается. Здесь вообще никто никого ни о чём не расспрашивает. Чтоб не разбередить ненароком и не нарваться. И насчёт Алисы ей сразу посоветовали. Не расспрашивать, не напоминать, вот само и забудется. Может, оно и правильно. Помнится, в колледже на психологии – был факультативный курс – это же говорили.
Женя вышла из барака и не так огляделась, как прислушалась. Легче всего мелюзгу найти по гомону и визгу. Вот как раз Алиска заливается. Слава богу, кажется, она уже забыла проклятый Хэллоуин. Дети легко всё забывают. Правда, потом воспоминания возвращаются, но это уже потом, и сейчас об этом можно не думать.
– Алиса-а! – звонко позвала Женя.
И тут же, как эхом, отозвалось:
– Пашка-а!
И ещё множество голосов, выкликавших английские и русские имена.
Спрингфилд – Диртаун
Золотарёв увидел, как мгновенно изменилось лицо индейца: под неподвижной маской мелькнула тень… и перед ним приготовившийся к схватке боец. Золотарёв успел поймать измеряющий расстояние взгляд и выхватил пистолет. Не думая, привычно среагировал на опасность.
– Ну? – насмешливо спросил он. – А теперь что скажешь?
Эркин уже справился с лицом. Чёрт глазастый, заметил. Стрелять собрался? Пулю не опередить, значит, конец.
– То-то, – улыбнулся Золотарёв. – Сообразил? Ну и ладушки, – сказал он по-русски и тут же опять по-английски. – Умный ты парень, а дурак. Решил, значит, красиво помереть. За что умирать собрался? А? Это-то ты можешь сказать? За кого не спрашиваю. Знаю. И почему не спрашиваю. Был ты рабом, рабом и остался, из хозяйской воли ни на шаг. Такие парни, не тебе чета, головы положили, чтобы рабства не было, а ты… Предал ты их и пули даже не стоишь.
И, не убирая пистолета, он резко шагнул вперёд и ударил. Без замаха, левой, своим коронным ударом, от которого никто ни разу ещё не смог уйти, не подозревая в нём левшу. И растерялся, ощутив, как его кулак только еле коснулся, скользнул по щеке индейца. И ударил второй раз. И снова кулак только дотронулся. Но на этот раз он понял: индеец отклоняется. И ровно настолько, чтобы удар потерял силу.
Золотарёв растерялся. Такого с ним ещё не было. И равнодушное неподвижное лицо индейца уже не обманывало: в самой глубине пряталась насмешка. Но ответить на неё… да чего там, уже нечем. Пристрелить… да нет, к чёрту, идти из-за этой скотины под трибунал… много чести поганцу будет. Он сунул пистолет в кобуру и резким жестом показал направление.
– Вперёд. Пошёл.
Не меняя выражения лица, Эркин выполнил команду.
Свиридов докуривал пятую сигарету, когда из-за кустов вышел индеец, а следом Золотарёв. Ну, слава богу, обошлось. Майор так и кипит, но это уже ничего, так… пузыри. Побулькает и пройдёт. Но скажи, какой крепкий парень. Видно же, что ни хрена из него майор не выжал.
– В машину, – глухо сказал Золотарёв.
Свиридов уже был за рулём. Майор сейчас может, не глядя, врезать, надо поосторожней. Золотарёв с трудом удержался, чтобы не дать пинка в зад этому чёртову спальнику – здесь бы уже не увернулся – но при шофёре не стоит. Сержант себе на уме, ещё неизвестно, чем и как это потом обернётся. Он сел на своё место, захлопнул дверцу.
– Поехали.
Эркин откинулся на спинку и прикрыл глаза, из последнего сдерживая клокотавшую внутри дрожь. Всё-таки испугался. И… и если правда, что расстрела не будет, то ему об Алисе надо думать. Мартин говорил: шахты или лесоповал, ладно, тише воды станет, отработает… Мороз Алиса Эркиновна, сто шестнадцатого года рождения, место рождения Алабама… А если Маша и Даша её на себя записали, на свою фамилию, как он её найдёт? Дурак, не спросил их фамилии. Маша и Даша и… и этого он не знает. Ох, дурак, какой же он дурак, скотина тупая. От злости и дрожь прошла. Куда ж его теперь этот беляк везёт? Обратно в тюрьму? Больше некуда. Всё-то его возят и возят. А куда денешься? Родился рабом, ну и… Как этот беляк сказал? «Был рабом и остался рабом». В самое больное ударил. Никто его так не бил. Даже Джонатан. Фредди… ну, об Андрее и Жене и говорить нечего. Женя… за тебя, за Андрея, за тех… «Такие парни головы положили, чтобы рабства не было»… Сволочь ты мундирная, а Андрей за что погиб? А наши, что на завале полегли? А Мартин за что на смерть с нами пошёл? Женя вас же на помощь звала… И вот попадётся такая сволочь… Ладно, будет день – встретимся. Ты без пистолета, и я без наручников. На равных. И ещё посмотрим, кто перед кем ползать будет. Раб, значит, из хозяйской воли ни на шаг… Дурак ты ещё. Вы же сами ещё и боялись нас. На ночь в барак, на засов, на цепь, в дороге обязательно в наручниках. Чтоб мы не посмели. Дураки вы, тупари беломордые. Но уж если мы дорывались… Как в заваруху зимой. Может, кого и зря побили, не без этого, а так-то… Ладно, думать ещё о тебе… Андрей говорил: «Много чести». Точно. Ох, Андрей. Если я и виноват, то перед тобой. И Женей. Эта вина всегда на мне.
Золотарёв сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Ск-котина краснорожая, переупрямил всё-таки. Индеец чёртов, упрётся, так не своротишь, сдохнет, а не сдастся. Чёртов парень. Его бы упрямство, да на пользу дела. Так ведь нет. Вот втемяшится что в такую башку, и всё тут. Недаром про индейцев говорят, что решают один раз и на всю жизнь.
Джексонвилл
Фредди остановил грузовик за квартал до дома Кропстона. Джонатан зло вскинул на него глаза.
– Ты это чего, ковбой?
– К врагу шумно не подходят. Очнись, Джонни. Мы голые.
Джонатан стиснул зубы так, что заметно вздулись желваки. Фредди молча ждал. Наконец Джонатан выдохнул сквозь зубы и улыбнулся.
– Пошли, Фредди. Поговорим с Тушей.
Фредди кивнул и выключил мотор. Они вышли из кабины и неспешным ровным шагом отправились по проулку между увитыми плющом каменными оградами местных особняков к нужной, неотличимой от остальных, и двинулись вдоль неё, ещё больше удаляясь от центральных ворот. За оградой было тихо. Та же мёртвая тишина, что и во всём городе. Но… но что-то не то. Фредди невольно нахмурился. От Бобби можно ждать любой пакости. А Джонни готов лезть напролом.
Возле утопленной в стене маленькой калитки – входящему придётся нагибаться – они остановились. Джонатан нажал выкрашенную под стену и потому незаметную кнопку. Выждал ровно три секунды и снова нажал. Этим ходом они пользовались редко. Обычно после второго звонка и ещё пяти секунд калитка открывалась, но секунды шли, а щелчка выключенного запора не слышно. Джонатан выждал целую минуту, вполголоса, тщательно выговаривая слова, замысловато выругался и поднял голову, оглядывая гребень десятифутовой ограды.
– Джонни, – предостерегающе сказал Фредди.
– И тебя так же и туда же, – ответил Джонатан. – Подсади.
Не дожидаясь реакции Фредди, он легко встал на его плечи и ухватился за гребень, подтянулся и сел на ограду верхом.
– Ток отключён. Лезь спокойно.
Фредди, цепляясь за его ногу и руку, так же залез на забор. Перед ними открылась безмятежная пустынная лужайка, покрытая зелёной травой, живописно расположенные разноцветные кусты и куртины. Столики, зонты и стулья уже убраны, но возле пустого бассейна всё ещё стоял массивный шезлонг Бобби.
– Приготовился к зиме, стервец, – заметил Джонатан, спрыгивая вниз.
Фредди ещё раз обшарил взглядом лужайку, бассейн, пустынную террасу и последовал за Джонатаном. Да, Джонни теряет голову редко, но капитально и удержу уже не знает. Допёк его этот городишко. Ладно, голыми их никто никогда не видел, может, и сойдёт по старой памяти. Прислуги не видно, разбежались, что ли. Бобби и до заварухи шиковал, рабов, правда, не держал, разве только на уж самой чёрной работе. Если прислуги нет, то это даже неплохо.
Вдвоём они поднялись по пологим мраморным ступеням, пересекли террасу с заботливо укрытой на зиму и составленной в аккуратные пирамидки летней мебелью. Их никто не встречал.
Джонатан быстро обернулся к Фредди, зло улыбнулся и сильным ударом ноги открыл входную дверь так, что она стукнулась о стену. Внутри дома отозвалось эхо.
Они шли пустыми и какими-то неухоженными комнатами, как будто эту часть дома с прошлой зимы так и держали в забросе. Их шаги и стук распахиваемых Джонатаном дверей гулко отдавались по всему дому.
Фредди хмурился: за топотом Джонатана он никак не мог разобраться в еле слышимых или кажущихся шорохах. Что-то здесь не то. Неужели Джонни не чувствует? Но Джонатан уже пнул очередную дверь, и Фредди, по-прежнему держась за его правым плечом, быстро оглядел кабинет.
Опущенные шторы, огонь в камине, канделябры… вполне рабочая обстановка, только Бобби почему-то не за своим столом, а в кресле у камина, но лицом к двери, ноги укрыты пледом, руки под пледом, рядом на маленьком столике бутылка коньяка и полупустая рюмка… Бобби что, с ума сошёл?
Кропстон медленно поднял свесившуюся на грудь голову, увидел их и… улыбнулся.
Фредди всё понял, но Джонатан уже заговорил:
– Ты мне какое число назвал, гнида?
С этими словами Джонатан шагнул вперёд, и Фредди, прикрывая его, так же переступил порог. Дверь кабинета мягко, почти беззвучно захлопнулась за их спинами. Всё ещё улыбаясь, Бобби ответил:
– Извини, Джонни, я думал, ты в курсе. Конечно, я понимаю, ты такое развлечение пропустил, да и Фредди бы отвёл душу, но видимо посыльный не нашёл тебя.
Джонатан как-то по-рыбьи беззвучно схватил ртом воздух, а Кропстон продолжал:
– Так уж получилось, Джонни, но я про твой заказ помню. Десяток отборных самцов для работ по имению и столько же самок на расплод. Ты же хотел сделать свой питомник, я помню.
Кружок дула с силой воткнулся в поясницу Фредди, и так, стволом, его отодвинули от Джонатана и поставили рядом с ним. Кропстон нарочито сокрушённо покачал головой, с еле заметной злорадной усмешкой вытащил из-под пледа руки и показал им наручники. Фредди покосился на застывшее бешеное лицо Джонатана и шагнул вперёд, резко бросив через плечо:
– Убери ствол, я голый.
Не обращая внимания на двух русских солдат у двери и появившегося в дальнем углу офицера, он подошёл ко второму креслу и пинком выдвинул его на середину кабинета. Кропстон следил за ним медленно расширявшимися глазами. Коротким незаметным жестом офицер отослал солдат, и они сразу исчезли. Офицер стоял в тени, и разглядеть его было трудно, но Фредди и не собирался его рассматривать. Он не хотел этого, игру всегда надо вести до последнего, но Бобби зарвался, подставляя Джонни, нужно осадить, и другого способа здесь и сейчас нет. Он сел в кресло, положил ногу на ногу щиколоткой на колено, и Джонатан, мгновенно поняв и подхватив игру, подошёл и встал за его правым плечом.
– Шестёрка, – тихо и очень чётко сказал Фредди. – Тебе кто разрешил колоду менять?
Кропстон растерянно заморгал. Фредди ждал, спокойно разглядывая его светлыми неподвижными глазами. Не дождавшись ответа, продолжил:
– Ансамбля не было. У кого спрашивался? Ну? Или, – Фредди раздвинул губы в улыбке, – сам решил?
– Фредди, – наконец прорезался из неразборчивого бульканья слабый голос Кропстона, – так ты… ты… ты и есть?
– Кто я? – ласково спросил Фредди.
– Ковбой, – потрясённо выдохнул Кропстон.
– Правильно, – кивнул Фредди. – Соображаешь ещё. Давно на Паука работаешь?
– С… с весны. Фредди, он… он заставил меня.
– Кого сдал Пауку?
– Нет, Фредди, нет, я обещал, но ничего не делал.
– Мне повторить? – осведомился Фредди.
– Он велел найти Армонти. И всё. Ещё… ещё в том году. Я не смог. И вот… отрабатывал.
– Что ещё?
– Фредди, я имел дело с Сынком. Я потом даже не видел Паука. Фредди, меня заставили. Он приставил ко мне… своего чёрного.
– Это твои проблемы, Бобби. Здесь были мои, – Фредди подчеркнул голосом последнее слово, – парни.
– Фредди, я ничего не мог сделать, командовал Сторм и эти, из… Фредди, Пит говорил, но я ничего не мог сделать, они сами нарывались, Фредди, на индейца были заявки, но я бы оставил, но он сбежал в Цветной, а белый, их всех назначили к финишу, я никого не мог послать за ними, Фредди, меня взяли за глотку, эти, из СБ никого не слушали…
Фредди со скучающим выражением лица, не перебивая, слушал сбивчивый захлёбывающийся крик. Наконец Кропстон остановился.
– Твои проблемы, Бобби, – спокойно сказал Фредди и встал. – Встретимся – договорим.
Снизу вверх Кропстон обречённо смотрел, как Фредди отворачивается от него и идёт в дальний угол к молча стоящему там русскому офицеру, а Джонатан, прикрывая его спину, как и положено телохранителю, синхронно идёт сзади. Русский открыл перед ними дверь, выпустил, вышел следом, и дверь закрылась.
Кропстон обессиленно поник в кресле. Это уже конец. Но кто мог подумать… Он их так ждал! И дождался. Чёрт бы побрал этого русского. «Ничего, подождём, может, ещё кто забежит». Будто знал, проклятый! Знал? И потому ждал? Но… но это тогда… Тогда есть шанс. Или нет? Как эти, эта парочка разыграла его! Сволочи, гады, и никто ни одна сволочь не предупредила. Найф наверняка знал, потому и смылся сразу, чтобы Фредди за своих парней с него шкуру не спустил. Фредди-Ковбой. Вот он, Ковбой и есть. И что теперь? Он прислушался, но звукоизоляция в доме была слишком надёжной. Чёрт, всё бы отдал, лишь бы услышать… Неужели Джонни-Счастливчик купил русского? Или… дьявол, ничего не слышно. Мёртвая тишина.
А там…
– Какого чёрта вы сюда впёрлись?! – Гольцев возмущённо оглядел стоящих перед ним Джонатана и Фредди. – Повылазило вам, засады не видели?!
– Алекс, – Фредди смущённо развёл руками, радостно улыбаясь. – Твои парни классно сидели. Пока меня не ткнули, я не чухнулся.
– Поври кому другому! – фыркнул Гольцев. – За каким чёртом вы вообще здесь оказались?
– Да парни наши здесь, пастухи, – стал объяснять Фредди. – Ну, ты же помнишь их.
– Помню, – кивнул Гольцев.
Джонатан, по-прежнему стоя за плечом Фредди, быстро оглядывал рослого, массивного и в то же время ловкого русского. Кажется, майор. Неужели тот самый? Алекс? Неужели есть шанс? Несколько раз он уже открывал рот, чтобы что-то сказать, и получал от Фредди удар локтем под дых.
– Ну, так что с парнями? – спросил Гольцев. – И кончай своего лендлорда дубасить, дыхалку ему отобьёшь.
– Хотели прикрыть парней, – ответил Джонатан, вставая рядом с Фредди. – Да опоздали.
Глаза Гольцева настороженно сощурились.
– Та-ак, и где они сейчас?
– Эндрю в морге, – ответил Фредди. – А Эркина арестовали и увезли.
– Ясно. А сюда вы чего пришли?
– Бобби обманул нас, – спокойно сказал Джонатан. – Он обещал поворот на Рождество.
Гольцев задумчиво покивал, что-то решая.
– Сейчас начнём большой обыск. Что ваше тут есть?
– Ничего, – сразу ответил Джонатан.
– Тогда вон отсюда. Оба.
– Мы тебя в баре подождём, – ухмыльнулся Фредди.
– Где-е? – подчёркнуто удивлённо переспросил Гольцев.
– Всё, – Фредди быстро вскинул раскрытые ладони на уровень лица. – Всё. Поняли.
– Отель «Континенталь», – улыбнулся Джонатан. – В люксе.
– Не раньше одиннадцати, – усмехнулся Гольцев.
– Ждём до упора, Алекс.
Гольцев кивнул и показал им на скрытую драпировкой дверь.
– Вас проведут.
Возникший неизвестно откуда солдат уже ждал их. Джонатан и Фредди попрощались кивками и пошли к двери. Уже Джонатан впереди, а Фредди за его правым плечом. Гольцев, прищурив в насмешливой улыбке глаза, смотрел им вслед. Ну… артисты! Ладно, сыграем и мы. Посмотрим, что получится.
Графство Эйр
Округ Диртаун
Диртаун
В тюремный двор они въехали уже в темноте. Всю оставшуюся дорогу Эркин ехал, закрыв глаза, и временами действительно засыпал. Больше к нему не цеплялись.
– Вылезай, – это были первые слова Золотарёва после той остановки.
Эркин вылез из машины и быстро огляделся. Но, видно, все тюрьмы, как и распределители, одинаковы. С него сняли наручники, и уже тюремщик скомандовал:
– Руки за спину. Пошёл. Вперёд.
Проход по двору, переходы, лестницы, коридоры, глухие стены и двери с закрытыми окошками.
– Стой. Лицом к стене.
Лязг замка.
– Заходи.
Дверь захлопнулась за его спиной, и Эркин ошарашенно огляделся.
– Меченый! Вернулся!!
Его вернули в ту же камеру. И опять десятки рук обнимали его, шлёпали по плечам и шее.
– Ну, мы думали, всё…
– В Овраге встретимся…
– Куда это тебя дёргали?
– Слушай, чего это с тобой делали?
Эркин только мотал головой, не успевая ответить ни на один вопрос. Арч грозно цыкнул, заставив всех замолчать.
– Ну? Ошалел, что ли?
– Ошалеешь, – улыбнулся Эркин. – В больницу возили.
– Зачем?
– Ты ж того…
– Тобой стенку прошибёшь.
– Для страха, – коротко объяснил Эркин, и все понимающе закивали. – А там наших, ну, цветных много, вот они мне и жратвы достали, и… вообще.
– А чего они там?
– Работают.
– Врачам помогают? Цепняки?
– Там другие врачи, – Эркин по-прежнему старался не вдаваться в подробности. – А у вас как?
– Да так же.
– Не, не вызывали уже.
– Дрыхли весь день.
– И в щелбаны дулись.
– Твоё мы того… думали, уже не понадобится.
– Меня там накормили, – отмахнулся Эркин. – Вечерняя оправка была уже?
– Нет. Ложись, разбудим.
Эркин подошёл к своей койке, подтянулся на руках и сел. Быстро снял куртку и сапоги, привычно пристроил их и лёг, закинув руки за голову.
– Что? – с соседней койки улыбнулся ему Мартин. – Хлебнул страха?
– По уши, – серьёзно ответил ему Эркин, закрывая глаза.
Койка словно покачивалась под ним, от всего пережитого тошнило, но можно лечь, вытянуться, и главное – он опять один из многих, может затеряться в общей толпе. Плохо быть на виду. Эркин несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Тело ломило, как после работы, хотя парни постарались, промяли его, как следует, и промазки не пожалели.
– Эркин, – негромко позвали.
Он медленно открыл глаза и повернул голову.
– Чего тебе?
Мартин, полулёжа на боку, смотрел на него блестящими голубыми глазами.
– Ты там что, в парикмахерскую заодно сходил?
– Нет, – насторожился Эркин, сразу вспомнив, что в машине беляк об этом же шофёра спрашивал. – А что?
– Пахнет от тебя… люксово, – объяснил Мартин.
– Точно, – подал голос снизу Грошик. – У Скиссорса такого не было. Похоже, но не так.
Судорожно соображая, как лучше соврать, Эркин смущённо улыбнулся.
– Ну, я ж говорю, мне там парни, ну, когда в душ отвели, мыла дали, душистого. И вообще…
– Хорошо живут, – хмыкнул Мартин.
– Они как, на плате или за жратву? – поинтересовался Арч.
– И ва-аще? – подошёл Длинный.
«Уф, пронесло», – радостно подумал Эркин и стал рассказывать.
– Жильё у них при госпитале, столовая.
– Сами не готовят, значит?
– Нет, так только, кофе там, перекусить… Значит, платят им раз в месяц, и они сразу за месяц вперёд отдают за жильё, стирку, еду, а что осталось – это уж твоё.
– Это… – Арч подвигал бровями, соображая. – Это ж годовой контракт выходит.
– Выходит, – согласился Эркин.
– Это хорошо, – кивнул Арч. – Ловко устроились. А работа какая?
– Ну-у, двор убирают, дрова там, уголь, полы моют, за больными, ну, лежачими ходят…
– За беляком дерьмо выносить… тьфу! – сплюнул Длинный.
– Ты пойди, найди себе что почище, – засмеялся Грошик. – А в город выпускают их?
– Смену отработал и гуляй, – уверенно ответил Эркин.
– И у каждого своя койка?
– Комната, – поправил Эркин. – Ну, а кто хочет, те по двое или трое в одной, а так у каждого своя.
– Ни хрена себе! – ахнул кто-то из собравшихся слушателей.
– А с бабами как же?
– Ну да, когда трое в одной, так не приведёшь ведь.
– Они неженатые все, – ответил Эркин и, чтобы не объяснять дальше, а то и проговориться недолго, уточнил: – Говорят, им и так хорошо.
– Ну, если в город свободный выход, то конечно, – согласился Мартин.
Остальные закивали.
– Шикарня, – завистливо вздохнул кто-то.
– Госпиталь-то русский, – объяснил Эркин.
Дальнейшие расспросы были остановлены командой на оправку. Эркин натянул сапоги и спрыгнул вниз. Прошлый страх уже отпустил, а новый ещё не начался. Ночью редко что бывает, надзиратели тоже по ночам дрыхнут. Так что, надо думать, до утра его уже никуда не дёрнут.
Колумбия
ВЧ № 4712
Михаил Аркадьевич ещё раз просмотрел сводку за сегодняшний день и кивнул.
– Да, на сегодня, я думаю, достаточно. Что осталось?
– Майор Гольцев просит разрешения задержаться на ночь, – дежурный заглянул в папку, – в Джексонвилле. – Михаил Аркадьевич кивнул, и дежурный сделал пометку. – Майор Золотарёв выехал из Диртауна в Колумбию.
– Пусть прибудет ко мне в госпиталь завтра в семь пятнадцать.
– Есть!
– Гольцева задержите здесь. Я приеду к одиннадцати.
– Есть, – дежурный закрыл папку, щёлкнул каблуками при развороте и вышел.
– Без меня допрос телохранителя Кропстона не начинайте. И, Олег Тихонович, подготовьте всё, что у вас по Кропстону, – Спиноза кивнул. – Гольцев обещал его разогреть, не давайте остыть.
– Понятно, Михаил Аркадьевич. Вы завтра один?
– Да. Пока буду ездить один.
Спиноза кивнул, собирая бумаги. Михаил Аркадьевич улыбнулся.
– Не переживайте так, Олег Тихонович. Не только нас застали врасплох. И несмотря на это обе главные задачи решены.
– Вы о…?
– Да. Вся недобитая и ранее незамеченная, мм-м, как бы помягче выразиться, сволочь вылезла сама. Это, во-вторых. А, во-первых, и главных: ни один наш военнослужащий не пострадал.
– Да, – кивнул Спиноза. – Ни одного выстрела в нашу сторону. И оружие…
– Вот именно.
– Да, хотя ждали на Рождество. И дату мы сами подсказали. Но, Михаил Аркадьевич, мне непонятна причина этой спешки. Всё-таки разумнее было дождаться нашего ухода.
– Разумнее с чьей точки зрения? – улыбнулся Михаил Аркадьевич. – Хэмфри Говард подготовлен?
– Дозревает, Михаил Аркадьевич. Но он производит впечатление подставной фигуры.
– Впечатления бывают…
– Обманчивыми, – кивнул, заканчивая фразу, Спиноза.
– Вы поторопились, Олег Тихонович. Недостаточными. По Говардам материал подобрали?
Спиноза кивнул и уточнил:
– Но там много пробелов.
– Значит, продолжайте. И ещё… По Джексонвиллу проходит некий Рассел Годдард Шерман. Там что-то неясное и видимо, – Михаил Аркадьевич улыбнулся, – интересное. Распорядитесь о переводе Шермана и всех материалов, связанных с ним, сюда.
Спиноза понимающе улыбнулся, делая у себя пометки.
– По задержанным цветным юридическая часть готова? Вот пусть сразу с утра и начинают.
– Это же сколько пайков сэкономим, – чуть-чуть преувеличенно восхитился Спиноза.
Михаил Аркадьевич с удовольствием рассмеялся и встал из-за стола.
– И сможем расселить остающийся контингент. Чтобы не стали корректировать уже известные нам версии. Вот теперь действительно всё. До завтра, Олег Тихонович.
Они попрощались, и, когда за Михаилом Аркадьевичем закрылась дверь, Спиноза снова сел за работу. Генерал умеет работать, но и другим передышки не даёт. Тем более, что крыть нечем: готовились, готовились, а начало прошляпили.
Графство Дурбан
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Когда стемнело, Крис вышел на крыльцо. Сейчас тихо, его отсутствия не заметят. Ему и нужно-то всего несколько минут. Он огляделся и побежал, стараясь держаться в тени. Вот и его обычное место. Подъезд четвёртого корпуса отсюда как на ладони, а его самого не видно. А вот и она. Поверх халата куртка, такая же, как и у него, зелёная пятнистая с меховым воротником, халат белый, виден издалека. Свой он предусмотрительно снял перед выходом, чтоб не засветиться ненароком. Перебегая от дерева к дереву, он проводил её до входа в жилой корпус. В свободное время он сразу, как только за ней закрывалась дверь, бежал за угол и следил, как вспыхивает свет в её окне. Прежде, чем его включить, она задёргивала шторы. Не маскировочные, но тоже достаточно плотные, лампочка едва просвечивала сквозь них расплывчатым пятном, а её даже силуэтом не разглядишь, но он стоял и смотрел, пока не казалось, что его заметили, или пока не гасили свет. Но сегодня так нельзя. Надо бежать обратно на смену. Лью-сья. «Спокойной ночи, Люся», – беззвучно шевельнул он губами, убегая к лечебному корпусу.
Его отлучки не заметили. Или сделали вид, что не заметили. Сегодня дежурит Вера Ивановна, она очень редко, да, считай, никогда замечаний не делает. Только посмотрит и либо покачает головой, либо кивнёт. И всё.
Уже в халате Крис заглянул в ординаторскую. Вера Ивановна просматривала карту назначений.
– Заходите, Крис, – сказала она по-английски, не поднимая головы.
Крис вошёл и остановился в двух шагах.
– Мы вдвоем сегодня, и много назначений, – он осторожно кивнул, а Вера Ивановна продолжала: – Вам придётся работать за сестру, Крис. Вы уже освоили инъекции?
– Внутривенные плохо, мэм, – тихо ответил Крис.
Она кивнула.
– Хорошо. Внутривенных, кстати, немного. Но пятеро на капельницах. Стерилизаторы загружены. Давайте всё проверим и подготовим, – она наконец оторвалась от бумаг и подняла голову, встретилась с ним глазами и улыбнулась. – Я думаю, Крис, вы справитесь.
Он смущённо покраснел и отвёл глаза. Вера Ивановна учила его и остальных на курсах. Рассказывала она очень просто, понятно и как-то так, что её слова как сами по себе укладывались в памяти. Доктор Юра говорил о ней: «сильный клиницист». Клиницист – это который лечит… Вера Ивановна встала.
– Примемся за работу, Крис.
– Да, мэм, – пробормотал он, уступая ей дорогу.
Вера Ивановна работала методично, её руки двигались неспешно, но очень точно, и потому всё получалось быстро. Крис так старался ни в чём не ошибиться, что все мысли о Люсе, об этом удивительном индейце, вообще обо всём куда-то улетучились.
– Ну вот, когда мы уверены в своих тылах, – Вера Ивановна улыбнулась, и он ответил ей улыбкой, – обойдём палаты.
– Сначала тяжёлых, – объясняла она по дороге, – лёгкие, с хорошим самочувствием уже спят, в эти палаты лучше вообще не заглядывать, чтобы случайно не разбудить.
Крис кивнул и попробовал осторожно высказаться:
– Когда разбудишь, потом трудно засыпают, да?
– Правильно, Крис, – кивнула Вера Ивановна. – А вот сюда надо зайти.
Крис удивился. Этого номера не было в перечне назначений, но Вера Ивановна показала ему на выбивающуюся из-под двери световую полоску.
– Нарушение режима, – вырвалось у него по-русски.
– Совершенно верно, – с этими словами Вера Ивановна решительно открыла дверь палаты.
Двое мужчин повернулись к входящим.
– Так, – строго сказала Вера Ивановна по-русски. – Михаил Аркадьевич. Как следует охарактеризовать человека, нарушающего режим и понуждающего к аналогичному нарушению другого?
– Виновен, – Михаил Аркадьевич встал и, к крайнему изумлению Криса, поцеловал Вере Ивановне поочерёдно обе руки, но не ладони, а тыльную сторону. – Виновен, но заслуживаю снисхождения безоговорочным признанием своей вины. Не правда ли, Никлас?
Никлас приглушенно рассмеялся.
– Разумеется, Михаил Аркадьевич.
– Разумеется, Михаил Аркадьевич, – повторила чуть насмешливо Вера Ивановна. – Извольте пройти в свою палату, – и перешла на английский. – Крис, отведите больного.
– Слушаюсь, мэм, – кивнул Крис.
– Не смею спорить с превосходящими силами, – развёл руками Михаил Аркадьевич. – Спокойной ночи, Никлас.
– Спокойной ночи, Михаил Аркадьевич.
Крис посторонился в дверях, пропуская, и пошёл следом. Михаил Аркадьевич улыбчиво покосился на него.
– Вы так серьёзно относитесь ко всем поручениям, Крис?
– Да, сэр, – сразу ответил он.
– Похвально, – Михаил Аркадьевич сказал это так серьёзно, что Крис улыбнулся. – А что за суматоха была днём?
Крис сразу насторожился и неопределённо пожал плечами.
– Ничего особого не было, – сказал он осторожно, но Михаил Аркадьевич, остановившись у двери своей палаты, молча ждал, и Крис понял, что придётся отвечать. – Привезли одного парня, он… из наших, его посмотрели, и… его увезли.