Фредди встряхнул его за шиворот.
– Ты что взял?
Глаза мужчины предательски забегали по сторонам. Джонатан сунул руку за борт куртки, и мужчина опять зачастил:
– Да у него, голодранца, и не было ничего, что имел, на себе носил, а так-то у него и взять было нечего, да его шмотьё и с доплатой не нужно, что зарабатывал, то и прожирал, конфеты всё трескал, а так если он где и спёр чего, так это ж, понятное дело, для полиции приберечь, чтоб не пропало, заявить оно, конечно, да хлопотно, а так-то и в дом такое не понесёшь, больно страшно, а добро если в дело пойдёт, так это ж не в грех, а его-то, понятное дело, он же задиристый, всё нос драл, расу потерял, а соблюдать себя не хотел, ну, так если оно нужно, а краденому всегда хозяин сыщется…
Фредди отбросил его от себя.
– Н-ну!
– Ща, ща принесу, я ж понимаю всё…
Мужчина чуть ли не ползком выбрался из разорённой комнаты и тут же – видно, прятал недалеко – вернулся. Подал Фредди пояс в серебряных заклёпках, с серебряной пряжкой и ножнами. Фредди до половины вытащил из ножен холодно блестящее лезвие и посмотрел на мужчину. Вернее, на то место, где тот только что стоял.
– Ш-шакалы, – пробормотал Джонатан.
Фредди молча кивнул, тщательно свернул пояс и пошёл к выходу.
В кабине он сунул пояс под сиденье к их укладкам.
– К Эркину, Джонни.
– Знаю, – Джонатан рванул грузовичок с места.
Хотя трупы были убраны, кровавые лужи где засыпаны песком, а где смыты, и пожарища уже не дымили, но они ясно видели эти следы и достаточно ясно представляли, что же здесь разыгралось на Хэллоуин.
Ворота во двор Эркина были закрыты. Джонатан, как и тогда, остановил машину за углом, и они пошли. Калитка распахнулась от лёгкого пинка – притворена, а не заперта. Эркин тогда вошёл в эту дверь. Сарай напротив распахнут и пуст. Фредди толкнул дверь. Узкая крутая лестница, несколько ступенек поменяли совсем недавно, ещё не потемнели. Поднимаясь, услышали наверху какой-то шум и пошли совсем тихо. Уже всё понятно, но надо выяснить до конца.
Джонатан бесшумно открыл дверь, и они увидели разорённую, разгромленную квартиру. А шумела толстая старуха, перебиравшая какие-то тряпки в засыпанной перьями и клочьями ваты комнате. Она была так занята, что заметила Джонатана и Фредди, только потянувшись к лежащей на полу детской рубашечке и увидев рядом с ней сапоги Фредди. Ойкнула и с неожиданным проворством отскочила к окну.
– Хочется покричать? – ласково спросил Фредди.
– Нет, что вы, – Элма Маури быстро оправилась от растерянности. – Я же вижу, что передо мной джентльмены. Это выморочное имущество.
– Вы уверены в этом?
– Ну, разумеется. И, в конце концов, я имею на это право.
– Вот как?
– Да. За сотрудничество мне положена половина.
– И вы её уже забрали? – тихо спросил Фредди.
– Что вы, мистер, – вздохнула Элма. – Где мне с моими ногами угнаться за молодыми. Её и увести не успели, как, – она обвела рукой разорённую комнату. – Про сарай я даже не говорю. Дрова, керосин, картошка… Даже замки вынули во всех дверях. Конечно, я понимаю, это всё мелочь, но в наше время… – Она вдруг поперхнулась, потрясённо глядя на Джонатана. – Но… но, мистер, я же не знала, никто не знал. Почему Джен не сказала? Она всегда молчала.
– Где она? – резко спросил Джонатан.
– Её увели, как всех сомнительных, на сортировку, – Элма развела руками. – Но уж это вина Джен, я понимаю, она хранила это в тайне, но ведь речь о жизни…
– Где Джен? – уже спокойно спросил Джонатан.
– Её тоже увели, мистер. Но она никому ничего никогда не говорила. Эллис была очень хорошей девочкой, она и воспитывала её как белую. Мы же не знали, что она ваша дочь, мистер. Она считалась «недоказанной».
Фредди нагнулся и поднял разорванный фирменный пакет от Монро, повертел в руках и бросил.
– Да, мистер, – кивнула Элма. – Ничего не осталось. Я всё понимаю, вы велели Джен молчать, и она молчала, но… это не моё дело, мистер, но почему вы никого не предупредили?
– А он где? – разжал губы Фредди.
– Вы про кого, мистер? Про индейца? Он как ушёл тогда утром, так больше и не появлялся. Нет, мистер, он был тихий, работящий. Жаль, конечно, но, если бы Джен сослалась на вас, его бы ей оставили.
– Убирайтесь, – тихо сказал Джонатан.
Элма Маури бросила на пол то, что держала в руках и пошла к двери. Остановилась, посмотрела на Джонатана, вертевшего в руках распоротого ножом медвежонка, и вдруг вскинула голову.
– Вы слишком поздно вспомнили о своих отцовских обязанностях, мистер.
И ушла.
Джонатан бросил на пол игрушку и повернулся к Фредди.
– Ты что-нибудь понимаешь?
– Не вижу ничего непонятного, – ответил, не глядя на него, Фредди.
– Опросим соседей.
– Они будут отвечать не тебе.
– То есть?
– Тому, за кого тебя принимают. Отцу девочки.
– Ты с ума сошёл?
– К лучшему, Джонни. Ты ищешь дочь, лучшей крыши не придумать. Пошли, Джонни. Здесь делать нечего.
Когда они спустились по лестнице, то увидели стоящих посреди двора нескольких женщин. Им что-то рассказывала та самая старуха. Заметив идущих к ним Джонатана и Фредди, женщины быстро разошлись, почти разбежались по своим домам. Но две остались.
Джонатан остановился так резко, что шедший за ним Фредди едва не налетел на него.
– Этого не может быть!
Фредди не так услышал, как почувствовал этот шёпот.
Элма Маури демонстративно повернулась к ним спиной и пошла к своему дому, но её собеседница осталась на месте, и с улыбкой смотрела на подходящих к ней одетых по-ковбойски мужчин.
Джонатан коснулся рукой полей своей шляпы, и было видно, каких усилий ему стоило не снять её.
Старая Дама приветливо улыбнулась.
– Рада вас видеть, – она сделала лёгкую, еле заметную паузу на месте обращения. – Вам нужна помощь?
– Буду весьма признателен, – ответил Джонатан.
– Пройдёмте ко мне, – предложила Старая Дама, внимательно осматривая Фредди. – Не думаю, что мы уложим вашу проблему в два слова.
– Вы как всегда правы.
Они уже подошли к её дому, когда Фредди буркнул:
– Пойду, поспрашиваю, – и ушёл.
Старая Дама улыбнулась и открыла дверь.
– Входите, Джонни.
– Благодарю.
Крохотная бедная гостиная, но, обводя её взглядом, Джонатан заметил кое-какие знакомые вещи и улыбнулся.
– Да, Джонни, – Старая Дама с улыбкой наблюдала за ним. – Вы не меняетесь. Как и ваш… друг.
– Я никак не ожидал вас встретить, Каролина. Или… уже можно: тётя Каролина?
– Когда-то вы называли меня Карой, Джонни. Я бы предпочла этот вариант.
– Как вам будет угодно, Кара.
Она улыбнулась.
– Вы всегда были покладистым мальчиком, Джонни. Когда чужие просьбы совпадали с вашими желаниями, не так ли?
Джонатан с улыбкой кивнул.
Они сидели у маленького круглого стола, покрытого вязаной ажурной скатертью. Большой альбом в бархатной обложке лежал строго посередине.
– Не смотрите на него, Джонни. Там нет ни одной известной вам фотографии.
– Тем более интересно, Кара.
– Я купила его за месяц до переезда сюда. У Старой Дамы, – он улыбнулась, – должен быть семейный альбом. Я купила его на барахолке, – вульгарное слово прозвучало у неё очень легко и даже естественно, – придумала, кто кем мне приходится, и, когда кто-нибудь слишком любопытный суёт в него нос, мне есть что ответить. Я даже нашла себя. Смотрите, – она безошибочно открыла альбом и показала Джонатану пожелтевшую фотографию. Девочка в пышном платьице и панталончиках с оборками с бантом в распущенных локонах сидит на увитых цветами качелях. – Пусть попробуют доказать, что это не я в пять лет, – она засмеялась и закрыла альбом. – Так, что вы ищете здесь, Джонни? Кого – понятно, но что?
Джонатан на мгновение задумался и улыбнулся.
– Расскажите всё, что знаете, Кара. Я сам отберу нужное.
Она негромко рассмеялась.
– Конечно, Джонни. Ну, здесь её звали Джен Малик. Она приехала сюда за два года до капитуляции, работала в конторе у Грэхема и где-то ещё, растила девочку. Кстати, что девочка по всем документам «недоказанная» – это ваш грех, Джонни. Да, незаконные дети – проклятье любой старой семьи. Но жизнь полна превратностей, и проклятие может стать благословением. Оставить девочку «недоказанной»… – она укоризненно покачала головой. – И подкидывать Джен кое-что тоже можно было пораньше, а не ждать осени. Между вами… между родителями может быть что угодно, но ребёнок не должен страдать. А теперь… теперь поздно.
– Вы думаете, Кара…?
– Да, Джонни, – она не дала ему договорить. – Я думаю, они обе погибли. Девочка не могла пройти сортировку. Была дана установка на ликвидацию всех «сомнительных». А Джен… ну, какая мать безропотно отдаст своего ребёнка на муки и смерть, подумайте сами. Это для мужчин… мужчины делят детей на законных и незаконных, а для женщины все дети её, родные. Бывает, конечно, когда мужчина уговорит женщину. Что так будет лучше и не ей, а ребёнку. Но… – она сочувственно посмотрела на Джонатана. – Да, держалась Джен великолепно, ни разу, ни намёком. Я, правда, подозревала: девочка похожа на вас, видна порода, а когда вы появились, то какие ещё могут быть сомнения? На этот раз вы опоздали, Джонни. И уже ничего не изменить.
– Спасибо, Кара, – кивнул Джонатан и осторожно спросил: – А этот индеец…?
– Это вы его прислали? – удивилась Каролина. Джонатан неопределённо повёл плечами, и она продолжила: – Остроумно, не спорю. Он делал всю тяжёлую работу по дому, дрова, вода и так далее. Тихий, работящий. Но вы зря подобрали такого красавца. Его принимали за спальника, пошли всякие разговоры. И ведь готовились торги, на него была куча заявок. Тридцать первого он ушёл, как всегда, рано утром и больше не появлялся. Говорили, что его видели в Цветном квартале, что он убил, убивал белых, но… здесь были настоящие бои, Джонни. Ну, летом он куда-то исчез на три месяца, и Джен пришлось нелегко. Но в сентябре он опять появился, а там от вас деньги подоспели. Вот и всё, пожалуй. Да, а ваш друг по-прежнему предпочитает «Деним»? Я помню, он, как начал вставать, так пользовался только им.
– Одно время он пользовался «Райским яблоком», – усмехнулся Джонатан.
– Да, мужчины непостоянны, но, в конце концов, возвращаются к старым привязанностям. И иногда опаздывают. Что ещё могу сказать? Попробуйте заглянуть в морг. Русские все трупы свезли в больничный морг. Кого опознают, то отдают для захоронения. Может, найдёте… отдадите последний долг.
– Они точно погибли?
– Всё знают священники. И старые девы. Вам могли бы помочь Милли и Лилли, они держали кондитерскую на Мейн-стрит, знали всё обо всех и очень разумно использовали эти знания. Но их кондитерскую разгромили, так что я даже не знаю, живы ли они.
– Я вам очень благодарен, Кара. Что я могу для вас сделать?
Она улыбнулась.
– Мы в расчёте, Джонни. Я не в претензии, что семья не приняла меня. Незаконный ребёнок не нужен никому. Печально, но это так. Я пробивалась сама и что теперь в том, что мой брат, ваш отец, был Бредли, а я нет. Мир его праху, и праху нашего отца и вашего деда, Джонни, и вашей сестре, мир всем Бредли, и неважно, кто из них был Бредли по документам, а кто по сути. На остаток моих дней мне хватит остатка денег. Но, Джонни… не повторяйте ошибок, – она лукаво улыбнулась. – Найдите остальных своих детей и сделайте выбор. Когда ваше положение упрочится, усыновите, как сделал ваш дед, или оформите опекунство… сами посмотрите по обстоятельствам. Очень жаль, что вы опоздали, Джонни.
– Да, я опоздал, – глухо ответил Джонатан. – Мне надо идти, Кара.
– Если вы когда-нибудь заглянете ко мне, буду вам рада.
– Да, благодарю вас.
– Ваш друг больше не болеет?
– Нет, – Джонатан улыбнулся. – Вы отлично справились. Надеюсь, он не доставил вам тогда много хлопот.
– Что вспоминать, Джонни. Тяжело было первую неделю. Кормить с ложки, обмывать… а потом стало совсем несложно. И Джозеф, – она рассмеялась, – ни о чём не догадался. Хотя вернулся через два дня после вашего ухода. Я как раз успела пополнить запасы в ванной.
– Не догадался? – переспросил Джонатан.
– Прокуроры знают многое, хорошие прокуроры знают всё, а генеральный прокурор, – она даже хихикнула, – только то, что нужно. Он не задал мне ни одного вопроса, Джонни. Мир и его праху.
Джонатан задумчиво кивнул и встал. Встала и Каролина.
– Спасибо, Кара, я должен идти.
– Да, конечно. Но… не отчаивайтесь, Джонни. В этом мире всё возможно. Даже невозможное.
Он улыбнулся и поцеловал ей руку. Она коснулась старчески сухими губами его лба.
Держа шляпу в руках, Джонатан вышел и едва не натолкнулся на Фредди, сидящего на перилах веранды и задумчиво курившего. Джонатан кивнул ему, надел шляпу и пошёл к воротам. Фредди последовал за ним. Их провожали осторожными взглядами из-за занавесок.
В кабине Джонатан спросил.
– Ну?
– Контора Грэхема, святой отец Джордан, ещё есть какой-то священник для цветных, в конторе две… леди, их видели в квартире Джен после Хэллоуина. Куда?
– Пройдёмся по всем, – сразу решил Джонатан.
– Тогда начнём с конторы, – кивнул Фредди, включая мотор. – Вряд ли она работает, но, может, кое-что узнаем.
Город тих и безлюден. Похмелье. Ехать оказалось недалеко. Джексонвилл вообще невелик. Целые окна, не выщербленные стены… это вселяло надежду. Но внутри… распахнутые двери, на полу какие-то бумаги, и гулкая пустота. Они шли по коридору, заглядывая во все двери. Никого. На столах бумаги, картонные стаканчики, кое-где на полу пустые бутылки, ещё всякие мелочи.
Очередная дверь оказалась закрытой. Фредди пнул её, и они вошли в стандартную канцелярскую комнату. Судя по пишущим машинкам на каждом столе, здесь работали машинистки. И две женщины, собиравшие в пакеты содержимое ящиков из двух столов, смотрели на вошедших. Седая, высушенная с бесцветными плотно сжатыми губами удивлённо, а молоденькая румяная – испуганно.
– Добрый день, – Джонатан коснулся шляпы, а Фредди ограничился молчаливым кивком.
– Добрый день, – растерянно ответила молоденькая.
– Добрый день, джентльмены, – сухо сказала седая. – Что вам угодно?
– Мы разыскиваем Джен Малик, – улыбнулся Джонатан.
– Но… – начала молоденькая.
Седая остановила её взглядом и отчеканила:
– Мы не располагаем интересующей вас информацией.
– Где её стол? – спросил Фредди.
Седая молча указала ему на один из столов.
Машинка закрыта пыльным чехлом, бумаг нет. Фредди быстро выдвинул и осмотрел ящики. Пачка чистой бумаги, пачка копирки, нижний, где обычно хранят запасные туфли и сумочку, пуст, самый верхний, для канцелярской мелочёвки… пара старых обгрызенных ластиков, сломанный карандаш. Ни точилки, ни линейки и прочей мелочи. И записной книжки или блокнота тоже нет.
– Она уволилась? – спросил Джонатан, наблюдая за его работой.
– Она, – начала молоденькая, и опять седая перебила её.
– Контора закрыта, мы все уволены.
Джонатан сдвинул шляпу на затылок.
– Почему?
Они быстро переглянулись и снова уставились на него. Молоденькая вдруг ахнула и закрыла себе рот ладошкой, а глаза седой полыхнули таким холодным огнём ненависти, что Джонатан растерялся и от растерянности спросил слишком резко.
– Где Джен Малик?
– Нет, – седая строго посмотрела на молоденькую. – Молчите. Ничего не говорите им.
– Почему? – сдерживая себя, спросил Джонатан.
– Грех помогать палачу, – отрезала седая.
– Вы в это верите? – Фредди задвинул последний ящик и встал.
– Во что? Что это грех? – в её голосе прозвучала ирония. – Да, я уверена в этом.
– Согласен, – Фредди улыбнулся. – Но мы друзья Джен. Вы тоже дружили с ней. Так помогите нам.
– Нет, – она тоже улыбнулась, но её улыбка заставила Фредди нахмуриться. – Во второй раз это у вас не получится. Вы, – она повернулась к Джонатану, – я рада, что вы опоздали. Второй раз надругаться над ней вы не сможете.
– Где она? – тихо, с трудом не срываясь на крик и ругань, спросил Джонатан.
– Там, куда вы не дотянетесь.
– Если она в безопасности, то нас это устраивает, – заставил себя улыбнуться Джонатан.
– С каких пор СБ заботится о безопасности своих жертв? – седая явно не исчерпала запасов иронии.
– Вы можете думать всё, что вам угодно, – устало сказал Джонатан. – Но мы друзья Джен, и нас волнует её судьба и судьба её семьи.
– А вот это вас совсем не касается, – вставила молоденькая.
– Да, – кивнула седая. – Совершенно верно.
– Почему же? – прищурился Джонатан, решив использовать уже явно сложившееся мнение о его отношениях с Джен. – В конце концов, у меня тоже есть какие-то права.
– У вас нет никаких прав! Вы воспользовались ею для своих грязных целей, а теперь заявляете о правах?! Даже цинизму должен быть предел! Надругаться над святыми для каждой женщины чувствами, ставить эксперименты на живых людях, положить на ребёнка клеймо недоказанности, хотя вы-то отлично знали расу ребёнка, потому что это ваш ребёнок, а теперь, когда она наперекор всему сохранила дитя, вы имеете наглость явиться сюда добивать уцелевших! – Она вскинула голову. – Мне жаль, что вы избежали участи своих коллег.
– Ну, это уже мои проблемы, – насмешливо улыбнулся Джонатан.
– Почему вы не оставите Джен в покое? – сказала молоденькая.
– Молчите, – седая строго посмотрела на неё. – Когда говорят, то проговариваются, – и повернулась к Джонатану. – Больше я вам ничего не скажу. Можете стрелять. Вы же, – она окинула его и Фредди презрительным взглядом, – вы же любите стрелять по безоружным. А ещё лучше связанным.
Фредди насмешливо хмыкнул.
– Не смею спорить, – Джонатан вежливо тронул шляпу. – До встречи, миледи.
Фредди кивнул, и они вышли. В коридоре задержались, прислушиваясь, но за дверью было тихо. Фредди пожал плечами. Здесь больше ничего не получишь. На улице Фредди улыбнулся.
– Когда говорят, то проговариваются. Золотые слова, Джонни. Теперь к этому… отцу Джордану?
– Обойдёмся, – мотнул головой Джонатан. – Вряд ли он что добавит. Давай в церковь для цветных. Выяснил, где она?
– Представляю, – Фредди вывернул в проулок. – Джен и девочка живы, и в безопасности. Если верить этой психе.
– Есть варианты? – холодно спросил Джонатан, закуривая.
– Надо узнать об Эркине и Эндрю и рвать когти.
– А Бобби?
– Само собой. В морг ещё.
– Да, вдруг опознаем.
– Забрать сможем, Джонни?
– В Овраге они лежать не будут, – отрезал Джонатан.
– Морг ближе, Джонни.
– Заворачивай.
Фредди молча кивнул, вписывая грузовичок в поворот.
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Крис бесшумно открыл дверь и вошёл в свою комнату, сел к столу и посмотрел на спящего. Ты смотри-ка, так и спит на боку, даже подушку руками обхватил. И плачет, что ли? Тогда надо будить по-тихому. А то испугается. Крис осторожно кашлянул, пошаркал ногами по полу.
Эркин сквозь сон почувствовал чьё-то присутствие рядом и разлепил веки. Где он? А, вспомнил. Пора уже, что ли?
– Пора?
– Нет, – Крис покачал головой. – Тебе снилось что-то?
– Снилось, – Эркин вытер мокрое лицо о подушку, повернулся на живот и приподнялся на локтях. – Это твоя комната, что ли?
– Да.
– Один живёшь, хорошо, – у него закрывались глаза, и Эркин со вздохом уронил голову. – Я посплю ещё.
– Спи, – согласился Крис.
Да, одному жить хорошо, никто не видит тебя, когда ты плачешь ночью или просыпаешься в холодном поту от страха, и никто не мешает сидеть всю ночь, рассматривая взятый у доктора Юры анатомический атлас, и никто не знает, когда ты приходишь и уходишь… Да, одному хорошо. Когда вот так выплачешься в подушку, то потом спишь спокойно, потому что прошлое отпустило, и ты можешь жить дальше. Как ни в чём не бывало… Крис уронил голову на руки и застыл так.
Кто-то осторожно приоткрыл дверь. Крис повернулся на звук и увидел Эда. Приложил палец к губам. Эд понимающе кивнул и постучал пальцем по левому запястью. Крис замотал головой и сделал жест, которым спальники обозначали, что до конца смены ещё есть время, но всё-таки встал и подошёл к кровати.
– Эй, парень.
Эркин вздрогнул, перекатился на спину, открыл глаза и рывком сел.
– Пора?
– Пора, – кивнул Крис.
В комнату вошли Эд, Клайд, Люк, Майкл, ещё парни… Кто-то положил на кровать выстиранные и высушенные вещи Эркина. Он потянулся к трусам, но Крис, уже слыша знакомые шаги доктора Юры, переложил всю стопку на подоконник.
– Ты чего? – вскинул на него глаза Эркин.
– Доктор Юра уже идёт. Посмотрит он тебя, тогда и оденешься.
– Та-ак, – зло сощурил глаза Эркин.
Сразу загудело несколько голосов:
– Да ты чего… Он не простой доктор… во мужик… всё про нас знает… когда горели, вытаскивал…
Аристов вошёл в комнату и поздоровался. Ему ответили весёлым приветливым гомоном. Сидя на кровати, Эркин недоверчиво смотрел на усаживающегося у кровати белого в очках и врачебном халате. Врачам Эркин никогда не доверял. Но… но парни говорят, что этому можно.
– Ну, здравствуй, – улыбнулся Аристов. – Поел, поспал, теперь и поговорить можно. Так?
Помедлив, Эркин осторожно кивнул.
Аристов с улыбкой смотрел на сидящего перед ним индейца. Ноги и живот прикрыты одеялом, мускулистые руки свободно лежат на полусогнутых под одеялом коленях. Но это спокойствие сжатой пружины. Настороженные недоверчивые, но не злые глаза.
– Мне надо осмотреть тебя, – спокойно сказал Аристов.
Эркин обвёл глазами толпящихся вокруг парней. Они с улыбками закивали ему. Вдохнул и медленно кивнул:
– Раз надо, чего ж трепыхаться.
Аристов улыбнулся, доставая стетоскоп.
– Послушаю тебя для начала. Знаешь, что это?
– Знаю, сэр, – ответил Эркин, вздрагивая от прикосновения металлического кружочка к телу.
– Так, хорошо. Дыши. Не дыши. Повернись спиной. Не дыши. Всё. Здесь у тебя полный порядок. Жалобы на здоровье есть?
Эркин замотал головой. С той секунды, как Аристов достал стетоскоп, в комнате наступила полная тишина. Парни замолчали, как выключенные. Опоздавшие толпились в дверях, не заходя в комнату.
– Хорошо. Теперь ляг на спину.
Крис, перегнувшись через спинку, ловко убрал к стене одеяло.
Эркин лёг, привычно закинул руки за голову и слегка развёл ноги.
Аристов свернул и убрал в карман халата стетоскоп, встал и привычно наклонился над распростёртым телом.
Сначала брюшную полость, чтобы успокоился. Разумеется, полный порядок…
Тёплые сильные, но не жёсткие пальцы скользят по телу. Не больно и… и похоже на тогдашнее на сборном, когда его смотрела та русская женщина-врач. Но тогда она дошла до лобка и остановилась, не стала щупать, а здесь… вот, пошёл по точкам. Совсем не больно, даже странно.
Аристов недоумевающе покачал головой: интересно, неужели утрачена чувствительность?
– Не больно?
– Нет, сэр.
– А так?
– Нет, сэр.
– Ты чувствуешь, где я тебя трогаю?
– Да, сэр.
– Так здесь и раньше болело, – не выдержал Эд. – Ты не ври. Незачем.
– Я не вру, – ответил Эркин. – Сейчас не болит.
По комнате прошёл гул, и стоявшие в дверях полезли к остальным, вставали на стулья, лезли на плечи к передним.
– Но ты что, не чувствуешь ничего? – спросил Крис.
– Почему не чувствую? – Эркин и сам удивился. – Всё чувствую. Третья точка сейчас. Листочек.
– Верно! – выдохнул кто-то.
– И совсем не больно? – спросил Эд.
– Щекотно, – смущённо улыбнулся Эркин.
– А так? – спросил Аристов.
– По розочке? Тоже. Нет, если ударить или ущипнуть, – попытался объяснить Эркин, – то больно, конечно.
– Молотком по пальцу попадёшь, тоже больно, – хмыкнул Сол.
Его поддержал неясный гул. Аристов недовольно оглянулся, и сразу наступила тишина.
Аристов присел на край кровати. Положил ладонь на грудь Эркина.
– Всё у тебя в норме. Понял? – и невольно сказал по-русски: – На ощупь нормальный мужик.
Эркин осторожно кивнул, по комнате зашелестел камерный шёпот: переводили и переспрашивали.
Аристов повторил по-английски:
– Ты нормальный здоровый мужчина, – легонько шлёпнул его по груди и убрал руку, улыбнулся. – Поговорим ещё? Согласен?
Эркин пожал плечами. Подобные вопросы у него никогда не вызывали желания отвечать. И попробуй тут отказаться, вон их сколько. Да и чего тут, свои всё-таки, всё поймут.
– Пусть, как горел, расскажет, – сказал кто-то.
И тут началось:
– По фигу, все горим одинаково.
– У меня не дотронься, а ему щекотно. А говоришь: «одинаково».
– Так он когда горел, а ты только встал.
– Ни хрена, а всё равно…
– Заткнись. У Слайдеров тоже не болело.
– А ты щупал?
– Так пастухи же, ты чем думаешь, посади тебя в седло…
– Вы заткнётесь?! – рявкнул Крис.
– А ты не командуй!
– Парень, а как, управлять можешь?
– А тебе это нужно?
– Он по смене заскучал.
– Иди ты…
– Эй, парень!
– Чего тебе? – Эркин взглядом спросил у Аристова разрешения и сел, обхватив полусогнутые колени руками.
– Ты как, с бабой можешь?
– Могу, – кивнул Эркин.
И опять наступила тишина.
– Давай по порядку, – сказал Крис.
На этот раз его поддержали.
– Доктор Юра, сначала вы давайте.
– Когда ты горел? – мягко спросил Аристов.
– В двадцать лет, сэр.
– А уцелел как? – влез Андрей.
Его с нескольких сторон щёлкнули по затылку и в макушку. Эркин улыбнулся.
– Да меня спьяну вместо отработочного купили. Ну, индеец и индеец. Обломали, не глядя, и в скотники сунули. Вот я там и отпахал до Свободы.
– Ух ты-и! – потрясённо выдохнул хор.
– И что? – Крис стоял, опершись на спинку кровати, вцепившись в неё так, что побелела натянувшаяся на костяшках кожа. – Никто не заметил?
– Чего? Что я спальник? – Эркин невесело усмехнулся. – Нет, хозяйка меня, когда ей меня после ломки предъявили, так она сразу углядела, да толку-то… Я уж не годился ни к чёрту, – он запнулся, свёл брови, но тут же тряхнул головой. – Там такое… устройство было, ну и ещё… словом, мне отдавили всё, расплющили.
Кто-то присвистнул.
– Но это же… нечеловеческая боль, – медленно сказал Аристов.
Эркин кивнул.
– Ног не мог свести, враскорячку ходил. А потом, ну, когда загорелся, так, – он усмехнулся, – не сразу даже понял, что горю. Думал, что ещё от того дёргает.
– Долго горел?
– Не знаю. Днём на скотной пахал, ночью… Ну, сами знаете, как оно, не в себе от боли был. А потом… Всё равно стало, будто это не я, а кто-то.
– «Чёрный туман», – кивнул Эд.
Эркин удивлённо посмотрел на него и улыбнулся.
– Да, точно, «чёрный туман» и есть. Купили меня, вроде снег лежал, а очнулся вдруг – и листву вижу, крепкую уже.
– По-нят-но.
– Ну, а дальше чего?
– А ничего. Свободу объявили, я ушёл. Ну, ходил, искал себе… работу, жильё…
– И что?
– И нашёл, – угрюмо ответил Эркин, глядя на свои руки, и тут же вскинул голову. – Всё нашёл. Дом, жену, брата, дочь, работу… Всё у меня было. И нет ничего, – и поглядел на Аристова. – Сэр, я могу одеться?
– Да, конечно, – кивнул Аристов, и сразу, передавая из рук в руки, Эркину дали его одежду. – Одевайся. Пообедаешь сейчас, – Аристов поглядел на часы, – и ещё поговорим, если хочешь.
– Мне что, – пожал плечами Эркин, натягивая трусы и берясь за джинсы. – Не мне решать.
– Тесно здесь, – сказал Эд, спиной отодвигая стоявших сзади. – Пошли в холл. Там и поешь.
– Да ну, – возразило сразу несколько голосов. – Перекрывать намучаемся… Давай здесь… Сейчас принесут… Поместимся… Поешь сейчас… а мы…
– А мы чая попьём, – тряхнул головой Крис.
Гомоня, шутливо толкаясь, парни повалили из комнаты, Эркин намотал портянки, обулся и встал, надевая рубашку. Встал и Аристов.
– Выговорись, – тихо сказал. – Легче будет.
– Я знаю, сэр, – кивнул Эркин.
– Не бойсь, – сказал Крис. – Всё здесь останется.
В комнату натащили стульев и чашек. Из кухни принесли опять тарелки. Эркин невольно рассмеялся.
– А влезет в меня?
– Давай, наворачивай, – радостно заржали в ответ. – Эх, не сообразили, сразу чайники поставить… Парни, дуйте на кухню, попросите там… Чья смена сегодня?… Этот, ну, мордатый?… Андрей, бери двоих и валяйте… Доктор Юра, чаю… а мы кофе… Ну и дуйте… Андрей, слышишь…
И снова Эркин вздрогнул, услышав это имя, но вокруг если и заметили, то вида не подали. Шутками, ссорами из-за стульев и чашек, они отводили его от той горечи, что услышали. И разговор шёл беспорядочно, обрывками, бросками, но, в конце концов, возвращался всё к тому же.
– С весны там, значит?
– В Джексонвилле? Да.
– И работал кем?
– Грузчиком на станции. Ну, и мужская подёнка.
– Это что?
– Ну, дрова поколоть, забор поставить, ещё там по мелочи.
– А! Понятно.
– Брат плотничал здорово, и я при нём…
– А брат-то откуда?
– Заткнись, брат он брат и есть.
– Мы напарниками были, а потом, в Бифпите уже, братьями записались, – Эркин вздохнул.
– Туда-то как занесло? – отвёл его сразу на другое Арчи.
– Нанялись на лето бычков пасти, – Эркин вытер хлебом тарелку из-под салата и придвинул суп. Он держал себя, но, сняв верхнюю тарелку, увидел тёмно-красный борщ с плавающим куском мяса и белым кружком сметаны, отложил ложку и закрыл лицо ладонями.
Парни недоумевающе переглядывались.
– Ты… ты чего это? – неуверенно спросил Люк, и зазвучали встревоженные удивлённые голоса.
– Это борщ…
– Он вкусный, парень, ты чего?
– Русский суп.
– Знаю, – глухо ответил Эркин, не убирая ладоней. – Знаю, – и рывком бросил их на стол, заговорил, ни на кого не глядя. – Андрей тогда пришёл к нам, Женя тоже борщ сварила. Один раз только мы вот так, всей семьёй, посидели… Я виноват, сам Андрея послал, я думал: он пройдёт, заберёт Женю и Алису, уведёт в Цветной, а он… Алису спас, на себя отвлёк. Женю… тоже из-за меня. Не было бы меня, может, и обошлось бы. Убили их. Не прощу. Встречу, я думаю, встречу, кто Андрея жёг, меня Алиса спрашивает, они его бензином облили и подожгли, так Алиса мне, что он кричал, а они смеялись, спрашивает, чего они смеялись, она ж… ей пять лет всего, что я ей скажу? Встречу этих… За Андрея, за Женю зубами рвать буду, расстреляют если, так я их там дождусь, мертвяком к ним приду, жить не буду, не уйдут, найду их, узнаю… – он задохнулся, закрыл глаза и так посидел, зажмурившись, потом открыл глаза, взял ложку и стал быстро, явно не чувствуя вкуса, есть.
– А чего у него, ну, брата твоего, имя русское? – после недолгого, но тяжёлого молчания спросил Андрей.
Эркин нашёл его взглядом.
– А, так он русский.
– Как русский?
– Беляк?!
– Беляка в братья взял?! Охренел?
Эркин в ответ выругался так, что парни только головами закрутили.
– Ого!
– Вот это загнул!
– Ты это где так навострился?
– Мало?! – Эркин обвёл их бешеным взглядом. – Он мой брат. И Женя, жена моя, русская. Поняли? Вы…!
– Твой брат из угнанных? – тихо спросил Аристов.
Но Эркин услышал его за гомоном и ответил:
– Нет, сэр. Он лагерник.
– Что?! Не может быть! – вырвалось у Аристова.
– А что, сэр? Почему не может? – Эркин тяжело, как после бега, дышал. – Я двадцать шестой год живу, это может быть?! Шесть лет скоро, как перегорел, это может?! – он хотел ещё что-то сказать, но заставил себя замолчать. – Ладно. Всё может быть. Всё, – оглядел сидевших и стоящих вокруг. – Чего вы все как под током задёргались. Ну, лагерник. И что?
– Точно? Может, он наврал тебе? – прищурился Крис.
– Я его номер видел, – отрезал Эркин.