– Если это были русские, Фредди, то есть шанс.
– Ага, – Фредди выплюнул окурок и, держа руль одной рукой, закурил. – У нас тогда самый реальный шанс встать к стенке.
Джонатан кивнул. Вляпаться в русскую заставу на грузовике, набитом оружием… да, шанс слишком реален.
– Будем надеяться, просёлки они не перекроют.
– Будем, – кивнул Фредди. – О Старом шоссе мало кто знает. И ещё на то, что русские полицейский «рыгун» от армейского «крикуна» отличают.
– Резонно, – кивнул Джонатан и решительно вытеснил его из-за руля. – Отдохни.
– Будешь осторожничать, врежу, – пообещал Фредди, закрывая глаза.
– Угробим грузовик, пешком придётся, – спокойно ответил Джонатан, аккуратно объезжая старую промоину.
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
К обеду пошли раненые. Крис передал дежурство Солу и побежал в приёмный, помогать Аристову.
– Ага, хорошо, – кивнул Аристов, увидев его уже в глухом белом халате. – Подготовь к осмотру.
Кивком показал на стоящие на полу носилки с окровавленными телами и продолжил осматривать робко стонущего молодого негра с пулевым в грудь навылет.
Крис склонился над ближайшими носилками. Да, женщина, топтали её, что ли, по волосам глядя, белая. Надсекая скальпелем, он осторожно отделял окровавленные лоскуты платья и белья, стирая ватным тампоном с перекисью кровь. Женщина продолжала стонать, но уже иначе. Крис прикусил изнутри губу. Вот же… помирать собралась, а одно на уме.
– Готово? – подошёл к нему Аристов. – Ну, как вы? В порядке? – и по-русски Крису: – Всё правильно. Молодец.
Женщина широко открыла синие сразу и страдающие, и счастливые глаза.
– О, доктор, о… – она задохнулась.
– Всё ясно, – кивнул Аристов, быстро пробегая пальцами по её телу. – Повернёмся на бочок.
Крис осторожно подсунул руки под её лопатки и ягодицы, приподнял. Женщина всхлипнула.
– Отлично. Вам здорово повезло, – и опять по-русски: – В перевязочную.
Майкл помог Крису переложить женщину на каталку. Её вздохи теперь никак не походили на те стоны, которые они слышали вначале, когда она ещё ждала своей очереди на осмотр. Майкл повёз каталку в перевязочную, а Крис подошёл к следующему.
– Всё правильно, – повторил Аристов, искоса быстро поглядев на его работу.
Полуседой мулат, дрожа от напряжения, сдерживал крик, пока Крис осторожно выпутывал его сломанную руку из лохмотьев рубашки.
– Эй, парень, осторожней, – не выдержал мулат, – она у меня одна.
– Рука или рубашка? – спокойно спросил Крис, заводя под руку шину.
Мулат заставил себя улыбнуться, но лежавший прямо на полу парень-трёхкровка с окровавленной головой фыркнул и тут же испуганно покосился на Аристова.
– Ну вот, – Крис помог мулату встать. – На рентген?
– Да, – ответил Аристов.
Он вроде даже не поглядел на них, но Крис знал, что доктор Юра видит всё и сразу.
– Спокойно, – Крис повёл мулата к двери. – Всё в порядке, легко отделался. Майкл, на рентген.
– Понял, – Майкл легко закинул здоровую руку мулата себе на плечи. – Пошли.
– Парни, – хриплый шёпот прервался полустоном-полувсхлипом. – Руку мне не отрежут?
– Нет, – ответил Майкл.
Аристов коротким жестом показал Крису на белого парня, испуганно косившегося по сторонам. Крис кивнул и наклонился над парнем. Рубашка, штаны, всё в крови. Ножевые? Похоже, так. То-то трясётся. А это что?
– Юрий Анатольевич, – сказал он по-русски. – Полостные.
– Иду, – сразу откликнулся Аристов.
Графство Эйр
Округ Гатрингс
Джексонвилл
Андрей обшарил взглядом стены и беззвучно выругался. Убегая от своры, он заскочил в этот склад и залёг между ящиками. Потерять они его потеряли, но уже битый час стоят у входа, а второго тут нет. Вот залетел! Ну, суки поганые… ему же ещё Алису догонять, а потом за Женей… ну, вы дотреплетесь… О чём они говорили, он не слушал. Охранюги они охранюги и есть, кто скольких да как пристукнул, да каких баб насиловали. Ладно, не каплет, можно и подождать. Когда-нибудь да надоест, уберутся, или начальство дёрнет, а нет… так пусть только стемнеет, он и сам их уберёт…
Женя допила свой стакан и задумчиво оглядела его. Теперь она стояла напротив Сторма, и их разделял огромный стол. Ни перепрыгнуть, ни перевернуть…
– Спасибо, Эд, но мне хотелось бы, – она лукаво улыбнулась, – чего-нибудь покрепче.
– Желание леди – закон для джентльмена, – весело улыбнулся Сторм.
Он встал и, оставив свой стакан на столе, пошёл к бару.
– Сейчас я вам сооружу чего-нибудь… чего-то такого этакого… и такого, и сякого…
Пока он, мурлыча какую-то песенку, рылся в баре, Женя по возможности бесшумно отошла к столику с телефонами. Ещё зимой, сразу после капитуляции для связи с комендатурой поставили отдельный тёмно-красный телефон, а номер крупно написали и к нему приклеили. Чтобы никто случайно не позвонил, и чтобы демонстрировать свою лояльность любым проверкам. Женя спокойно сняла нужную трубку и, зажав ладонью мембрану, чтобы он не услышал гудка, набрала номер.
Когда Сторм с полным стаканом обернулся к ней, в трубке щёлкнуло. Она ощутила этот щелчок и поднесла трубку к уху.
– Гатрингс. Комендатура, – сказал устало официальный женский голос.
Сторм переложил стакан в левую руку и очень медленно, очень плавно, будто боялся спугнуть, вынул правой рукой из-за борта пиджака пистолет и поднял его, целясь в Женю.
– Говорит Джексонвилл, – Женя говорила по-русски, неотрывно глядя в круглое чёрное пятнышко дула. – В городе погром, резня. Белая Смерть убивает всех. Они в форме самообороны.
Гатрингс
Комендатура
Связистка щёлкнула переключателем на первом же русском слове, и теперь женский голос, звенящий от сдерживаемых слёз, гулко отдавался под потолком штаба. Все замерли, и только катушки магнитофона, фиксирующего все звонки и разговоры, бесшумно вращались за стеклом футляра.
– Помогите. Может, успеете хоть кого-нибудь… Город оцеплен, никого не выпускают…
– Заткнись, шлюха! – ворвался мужской голос по-английски. – Что ты им сказала?
Грохнул выстрел, женщина вскрикнула. Недолгая тишина, и тот же мужской голос сказал по-английски:
– Это была шутка. Хэллоуин. Ха-ха!
И щелчок конца связи.
Телефонистка закрыла лицо руками.
– Колонна на марше? – стоявший у карты полковник не ждал ответа. – Вот вам и здешнее гнездо. Берите наружным кольцом.
– Есть!
Джексонвилл
Сторм положил трубку на аппарат.
– Каждый дурак совершает за всю свою жизнь один умный поступок. Но только один.
Женя молча смотрела мимо него, словно не замечала, как жёстко держит её Сторм. Она ждала выстрела, но всё равно закричала, когда пуля ударила в стенку рядом с телефоном, выронила трубку и отскочила. Но броска Сторма через стол к ней она не ждала. И этой хватки, заломившей ей обе руки за спину и больно сжавшей запястья, тоже.
Сторм убрал пистолет, продолжая сжимать её руки, и освободившейся правой рукой рванул её блузку так, что с треском отлетели пуговицы и обнажилась грудь.
– И я намерен совершить его. Пошли, красотка.
Он подвёл Женю к двери, раздавив по дороге остатки стакана, и вывел в коридор. Их встретили крики, но до Жени они как-то не доходили.
– Ну-ну, джентльмены, – ухмылялся Сторм, – не все сразу, времени у нас достаточно.
Рассел только вошёл и остановился у дверей, не понимая, не желая понимать происходящего. Он видел, как Сторм провёл мимо него Джен, растерзанную, не похожую на себя. Тёмные глаза Джен невидяще скользнули по нему. И он понял, что Джен не узнала его. Следом валила орущая улюлюкающая толпа…
Рассел почувствовал, что ему нечем дышать.
– Вы довольны?
Он резко обернулся. Опять эта карга?!
– Чему обязан, миссис Стоун?
Она не успела ответить. Вдруг откуда-то вынырнул Сторм и дружески обнял Рассела за плечи. Миссис Стоун сразу куда-то исчезла.
– Рад тебя видеть, Рассел. Ты чего такой, – Сторм заботливо улыбнулся, – невесёлый? Устал? Береги силы. Главное – впереди.
– Что? – наконец смог выдохнуть Рассел. – Что… с ней?
– А-а, ты о Джен, – не сразу понял Сторм. – Дура, пыталась позвонить.
– Кому?!
– Возможно, русским. Но дозвонилась, – Сторм подмигнул стоящим вокруг, – покойным родителям. Те уже ждут и встречают.
Слушатели одобрительно заржали.
– А на чём поедет? – поддержал шутку кто-то в форме.
– На трамвае, – хохотнул Сторм. – Самый надёжный транспорт.
– С прицепом! – ржали вокруг.
– Сторм, – Рассел вцепился в его рукав. – Послушай, мне надо…
– Извини, – не дослушал его Сторм, – в трамвае уже битком, начальство на лучших местах. В этом уже мест нет. Но в ближайший устрою. По-приятельски.
Рассел оторопело, не узнавая никого, озирался. Хохочущие красногубые слюнявые рты… Холодные глаза Сторма… Что он здесь делает? Почему он с ними? С ними… Рассел резко повернулся и рванул дверь. Холодный вечерний воздух обжёг лицо. Когда-нибудь этот проклятый день кончится?
Ну, когда-нибудь, всё это, этот кошмар должен же закончиться. Он больше не может… не может…
Алиса стояла на перекрёстке, прижимая к себе баульчик. Андрей сказал: налево и прямо, и прямо. Но уже несколько раз приходилось убегать и прятаться в кустах, и куда теперь идти совсем непонятно. Уже темнеет, скоро мама придёт с работы, а она ещё на улице. Пальто испачкала, чулки порвала. Мама будет сердиться. Нет, лучше идти к Эрику. Как сказал Андрей, в Цветной квартал. Но она не знает, ни где дом, ни где Цветной. Алиса стояла и ждала чего-то. Потом вздохнула и пошла наугад. Крики и выстрелы уже не пугали её. Когда они близко, надо спрятаться под кустами и переждать, а когда далеко – это не страшно. И когда ничего не понимаешь, тоже… не страшно. Она совсем не боится, ну, вот нисколечко, ну, ни чуточки…
Алабама
На Старом шоссе они никого не встретили. Но пробираясь по разбитой ненадёжной дороге, потеряли много времени. Быстро темнело, и пришлось включить фары.
– Приедем ночью.
– Заткнись, Джонни, – попросил Фредди, напряжённо вглядываясь в сгущавшиеся сумерки. – Ну, ладно, дальше, как ни крути, а придётся здесь.
Джонатан кивнул. В темноте по бездорожью они точно грузовик посадят. Но… парни крепкие, до темноты должны продержаться. В имениях, мимо которых они ехали, было тихо. Так тихо, что не поймёшь: обитаемы ли. Но это не их проблемы.
Фредди вывел машину на шоссе и плавно, чтобы не рявкать мотором, стал набирать скорость, ощупывая фарами дорогу. Ещё часа четыре.
– Если там кольцо…
– Все проулки не перекроешь, Джонни. Ну, своротим пару изгородей.
Джонатан кивнул. Да, если въезды перекрыты, придётся пробиваться нахрапом. Шоссе пусто, и Фредди уже уверенно прибавил скорость.
– Пожуй пока, Джонни.
Джонатан достал из ящика под приборной доской свёрток с сэндвичами.
– Когда ты успел?
– Это так важно, Джонни? – пожал плечами Фредди. – Сам не помню. Кажется, я всего два одеяла взял.
– У парней куртки, – возразил Джонатан, ловко всовывая в рот Фредди половинку сэндвича. – Даже если они без всего выскочили, женщин завернём в одно, а парней…
Фредди дёрнул головой, помогая себе заглотать кусок.
– Вроде там твой пуловер старый был, – наконец прожевал он. – Я его к одеялам кинул.
– Диван и торшер тоже? – спросил Джонатан, разламывая пополам второй и последний сэндвич.
– Они у нас разве есть? – удивился Фредди, решившись оторвать руку от руля и взять сэндвич. – Ну, держись, Джонни. Этого моста нам не миновать.
Джонатан кивнул, скомкал и выбросил в окно бумагу от сэндвичей.
– Пойдём на таран?
– Посмотрим по форме.
Впереди показалась громада моста. Фредди включил дальний свет – только не хватает врезаться в ограждение – и бросил машину вперёд. Тёмная бесформенная масса на обочине… вроде блеснул металл… не останавливаться, пока не начали стрелять, не останавливаться…
Машина влетела на мост, если там заграждение – на таран, иначе… нет, чисто… ну, вперёд…!
Они уже съезжали с моста, когда из кустов выехал армейский мотоцикл с тремя в форме и покатил к мосту.
– Прорвались!
– Рано, Джонни. Что сзади?
Джонатан стал маневрировать зеркальцами.
– Ну?
– Что-то… нет… ах, чёрт! Мотоцикл!
– Уходим, – спокойно решил Фредди, прибавляя скорость.
Джонатан кивнул. Теперь добраться до перекрёстка, а там опять на просёлок или целиной…
– Ты форму не видишь?
– Он держит дистанцию, Фредди.
– Повели, значит, – Фредди выругался. – Ну, ладно.
Джексонвилл
Наконец убрались сволочи, суки недорезанные. Андрей осторожно подобрался к дверям, прислушался. Стрельба, крики по всему городу. Чего русские чухаются? Темно же уже. Или – его вдруг как обожгло – или не знают? Город же оцеплен. Ах, чёрт, совсем хреново выходит.
Даша и Маша сидели рядом на крыльце дома, в котором уложили раненых. Пока затишье, можно и передохнуть. Всё-таки они добрались…
…Они перевязывали голову очередному найденному на улице раненому. Могучий негр только покряхтывал от боли, пока Даша накладывала повязку. Доктор Рудерман, осмотрев раненого, велел им забинтовать его и отошёл на середину улицы. А они сидели на газоне перед чьим-то домом. Негр, сначала перепугавшийся до полусмерти – это Маша заметила, что кто-то шевелится в кустах – уже успокоился и всё пытался их убедить, что он в порядке.
– Молчи, – строго сказала Маша.
– Тебе нельзя сейчас разговаривать, понимаешь? – начала Даша.
Доктор Рудерман резко обернулся к ним.
– Девочки, с раненым в кусты и тихо.
Его тон заставил их всех повиноваться. Они как раз успели забиться под нестриженую изгородь, и Маша собралась окликнуть доктора, когда на улицу вывалилась из-за угла пьяная, горланящая и хохочущая свора. И окружила доктора.
– А ты, жидюга, чего тут шляешься?!
– Воровать пришёл, да?!
– А вот мы сейчас тебя и поучим!
Доктор Рудерман молчал. Молчал, когда они, встав в круг, гоняли его ударами по кольцу, когда сбили с ног и стали топтать и прыгать на нём… А потом, радостно гомоня и смеясь, ушли. Когда их голоса затихли, Маша и Даша вылезли из кустов и помогли выбраться раненому.
Даша закинула его руку себе на плечи.
– Идём.
– Уходите, – выдохнул тот. – Вас тоже…
– Молчи, – Маша быстро переглянулась с Дашей. – Идите, я вас догоню.
Даша повела раненого на задворки. Маша через несколько минут догнала их и встала с другой стороны от раненого.
– Опирайся на меня, ну?
Он молча покосился на них и осторожно положил большую ладонь на Машино плечо. На безмолвный вопрос Даши Маша деловито ответила.
– Потом посмотрим. Может, что и уцелело, – она несла чемоданчик доктора…
…Чудо, что они добрались до Цветного. Чудо, что разбились только некоторые пузырьки. Всё чудо.
Норма Джонс не зажигала света. Свет – приманка. Пока – благодарение Богу – их дом миновали, хотя несколько раз гогочущие компании проходили по их улице. Джинни легла и, кажется, заснула. Лишь бы Джинни не стало хуже.
Норма подошла к окну и осторожно выглянула в щёлку между шторами. Что это? Кто это на их лужайке? Собака? А вглядевшись, ахнула и бросилась к двери. Распахнув её так, что зазвенели стёкла, она сбежала по ступенькам на газон и с ходу опустилась на колени перед маленькой как-то нелепо закутанной в большую шаль девочкой.
– Малышка, что ты здесь делаешь?
Девочка смотрела на неё, и в сумерках было различимо её строгое, даже требовательное лицо.
– Добрый вечер, мэм. Вы не знаете, где мой дом?
– Ты заблудилась? – потрясённо выдохнула Норма. – Зайдём ко мне.
Девочка покачала головой.
– Мама не разрешает ходить без неё. Значит, вы не знаете? – она вздохнула. – А где Цветной квартал, мэм, скажите, пожалуйста.
– Цветной квартал? Зачем тебе Цветной квартал?
– Там… мне надо туда, мэм.
– Нет, – Норма постаралась придать своему голосу надлежащую строгость. – Так поздно маленьким девочкам нельзя гулять. Идём ко мне. Ты переночуешь у меня, а утром я отведу тебя к маме.
– Я не гуляю, мэм, – в голосе девочки звучала какая-то убеждённость, сила, с которой – Норма это почувствовала – ей не совладать. – Я иду в Цветной квартал.
– Вот, налево и на втором перекрёстке направо, – сдалась Норма.
– Большое спасибо, мэм, – девочка сделала что-то вроде книксена. – Спокойной ночи, мэм.
Она повернулась и пошла в указанном направлении. Норма, сидя на земле, бессильно смотрела ей вслед, не замечая охватывающего её холода.
– Мама! – прозвенел голос Джинни.
Норма вскочила на ноги. Джинни в длинной ночной рубашке белым привидением стояла на крыльце.
– Джинни, – бросилась к ней Норма. – Зачем ты встала?
– Как ты могла отпустить её, мама? Как ты могла?
Норма обняла Джинни.
– Ты простудишься, Джинни, иди в дом.
Норма повела её. Джинни подчинялась её рукам, не сопротивляясь и повторяя:
– Мама, как ты могла, мама…
– Идём, девочка, я уложу тебя, укрою. Выпьешь горячего, я сейчас разожгу плиту.
– Нет! – Джинни остановилась, испуганно вцепившись в мать. – Они придут на свет, нет, нет, мама, не надо.
– Хорошо-хорошо, конечно, ты права.
Они прошли в комнату Джинни. Норма помогла ей лечь. Укрыла.
– Ну вот, всё хорошо, маленькая.
– Да, – Джинни всхлипнула. – Посиди со мной, мама.
– Конечно-конечно, – Норма села на край постели.
Джинни высвободила из-под одеяла руку.
– Возьми меня за руку, мама. Мне… – она запнулась. – Я как подумаю… одна на тёмной улице… и они… что они с ней сделают…
– Ну, Джинни, – Норма гладила узкую слабо подрагивающую кисть дочери.
– Мама, а если с ней, как со мной, мама, она же ещё маленькая. Я…
– Не надо, Джинни, не вспоминай. Ты дома. Ты со мной.
– Да, мама, а она…
Андрей вышел со склада, огляделся. Вроде… вроде обошлось… Сделал два шага… В последний момент почувствовал свист рассекаемого палкой воздуха и метнулся в сторону. Удар пришёлся в плечо. Он упал на землю и, крутанувшись – как учил Эркин – вскочил на ноги, выхватив нож.
– Ну, падлы, сколько вас?!
Глядя на рычащий воющий клубок, Джимми Найф удовлетворённо кивнул. Не зря он на этого парня глаз положил. Что ж, если отобьётся… с таким бо-ольшие дела закрутить можно.
Под ногами уже хрипело и булькало несколько… считать некогда и незачем. Кулаки, палки, кастеты, а у него нож. На, получи, гад… Нож мягко входит на всю длину под пряжку ремня, и руки, уже ухватившие за ворот у горла, разжимаются. Ещё один есть. Сколько осталось? Трое? Отобьюсь.
Джимми не спеша достал пистолет и надел на ствол распылитель. Пусть дураки думают, что Джимми Найф, Джимми Нож другим оружием брезгует. Пушкой надо пользоваться редко, но наверняка. Чтоб на тебя и не подумали. Вон Фредди Ковбой, стрелок классный, киллерам киллер, а Крысу проволокой задушил, так на него и не думает никто. Потому как оружие не то. Ну, вот, их двое уже. Сейчас ты, парень, уложишь этого баиньки, и я тобой займусь.
Тяжело дыша, Андрей выпрямился, вытер рукавом залитое своей и чужой кровью лицо. Отбился. Ну, скоты, падлы, подстерегли, суки, но теперь… добить, что ли, этого, вон хрипит… да нет, пусть подыхает, ещё мараться об него… За спиной что-то тихо щёлкнуло. Андрей резко обернулся на звук и… Он успел увидеть вспышку и зеленоватое метнувшееся ему в лицо облачко. И полетел в темноту, где уже не было ничего, кроме боли и бесконечного падения.
Джимми Найф свинтил распылитель, неторопливо – а куда спешить-то? – разобрал и широким веером разбросал. Найди теперь в околоскладском мусоре неприметные железки, да и некому и незачем их искать, тщательно протёр носовым платком пистолет и вложил его в руку одного из трупов. И только после этого подошёл к лежащему навзничь светлоголовому парню в рабской куртке. Аккуратно носком ботинка выдавил из полуразжавшегося кулака нож. Хороший нож, но наверняка с характерным следом, пусть лежит. Крякнув от натуги – костистый, силу когда наберёт, многое сможет – взвалил тяжёлое тело на плечи и потащил к спрятанному за углом грузовичку. Уложил в кузов, снял и бросил туда плащ, на случай если кровью перепачкал, накрыл парня плащом и ещё брезентом сверху – и чтоб не видно, и чтоб не задохнулся – и сел в кабину. А теперь полегонечку, потихонечку уберёмся отсюда. Русские с минуты на минуту явятся. Придурок клялся, что препарат – надёжнее не бывает. Вырубает на неделю и память чистит. Дескать, многократно проверено в лабораторных и боевых условиях. И до последнего дурашка верил, что откупился. А с беспамятным хорошо дело делать. Ему что скажешь, в то он и будет верить.
Колумбия
За эти месяцы, что он болтался по Колумбии, Чак многое увидел, узнал и вспомнил. И лица, и адреса. Кого-то видел у Старого Хозяина, к кому-то опять же с хозяином приезжал в Атланте, в загородные имения, которые не для хозяйства, а для развлечения. А теперь они не все, но очень многие здесь. Сбежали, значит, от бомбёжек и русских. И это он их узнал, а они его если и видели, то в упор не замечали, им все негры на одно лицо. Так что…
Пока ему всё удавалось. Ни один не ускользнул. А пикнуть он им не давал, сразу вырубая голос. Кое-кто, увидев его, сам терял дар речи. А ещё пистолет показать… шлюхи белые, сами раздеться норовят, только бы… А тогда сколько он вытерпел от той сучки белобрысой, жены хозяйской, ещё мальчишкой, вот её бы встретить, то бы потешился, от всей души, а с этими некогда возиться, быстренько прикончить со всем отродьем и дальше. Патрули русские уже по городу шляются, того и гляди накроют, надо спешить, пока патроны не кончились, или русские не накрыли. Это только спальник-недоумок мог к белякам за помощью от беляков же бежать. Нет, беляков давить надо. Всех не всех, но до кого дотянешься и сколько успеешь. Темнеет уже. И патронов всего ничего осталось. И патрули, чёрт бы их подрал. Поближе к Цветному, что ли, взять? Сколько там ещё адресов…?
Джексонвилл
Когда Эйб Сторнхилл очнулся, было уже темно. И он не сразу понял, где находится. Он лежит… на земле… потрескивает рядом огонь… Огонь? Горит церковь?! И эта мысль заставила его встать на ноги. Да, всё так. Это горит его церковь, вернее, уже догорает. Теперь он всё вспомнил. Они молились. Мужчин не было, только женщины, некоторые с детьми. Они пришли за защитой. И вместе с ними он молил Бога о защите. Одна из женщин, прижимая к себе двоих настолько перепуганных, что даже не плакали, малышей, закричала:
– Меня, Господи, возьми лучше меня, а не их! Спаси их, Господи!
Остальные подхватили этот крик. И он присоединился к ним.
– Господи, возьми мою жизнь и спаси их!
А потом ворвались те, пьяные, в форме… и дальше всё путалось. Он попытался защитить, закрыть собой… И вот…
Заслоняясь рукой от жара, он медленно, преодолевая боль в избитом теле, обошёл вокруг церкви. Наткнулся на несколько трупов. В форме. Значит… значит кто-то всё-таки пришёл на помощь. «Господи, прости им, ибо… ибо я уже не могу прощать. Господи, нет…» Он перевёл дыхание. С зимы он помнил, как выглядят сгоревшие заживо. «Спасибо тебе, Господи, этого не случилось». А теперь…
Эйб Сторнхилл оглядел себя. Хотя уже стемнело, он увидел, что его облачение изорвано, в грязи и крови. Он ощупал своё лицо. Опухшее, болезненное. Рот разбит, глаза, скулы… Но он жив, и его место там, в Цветном, рядом с ними. Они унесли и увели своих, а его оставили. Значит, он сам придёт к ним… А погребением этих… Это паства брата Джордана. Пусть он ими и занимается. Души их не уберёг, так пусть тела… А ему надо идти. В Цветной квартал. К своим…
Мартин Корк зарядил пистолет и щёлкнул предохранителем.
– Ну вот, и два магазина в запас. Теперь порядок.
Эркин кивнул и улыбнулся через силу.
– А много мы покрошили.
– Знаешь, – Мартин явно не слышал его. – Я вот восемь лет был на фронте. Убивал, умирал, снова убивал. И теперь думаю: зачем я это делал? Понимаешь? Зачем? Из-за чего была эта война?
Эркин как-то неуверенно пожал плечами.
– Я воевал, – продолжал Мартин, – защищал Империю, порядок, и вот… Хорошо, мы проиграли, пришли русские, всё разрушили… Но я вернулся домой, жена меня дождалась, работы, правда, хорошей не нашлось, но какая-то была. Был дом, была семья. И вот… Решили восстановить порядок. И я потерял всё. Так будь он проклят этот порядок!
Эркин усмехнулся.
– Согласен.
Мартин быстро вскинул на него глаза и кивнул.
– Да, извини, я и забыл, что это было для тебя. И для остальных.
– Ничего, Мартин. Думаешь, ночью не полезут?
– Не знаю. Пока нам везло. С одной стороны лезут. На два фронта мы бы сдохли.
Они сидели у костра, уже по-ночному яркого.
– Это всё шваль, – Мартин ловко сплюнул в костёр. – Им бы пограбить, над беззащитными поизмываться. А как до серьёзного дойдёт… Фронта, сразу видно, и близко не нюхали. Стрелять толком не умеют. И командиры такие же… Ладно, – оборвал он себя. – Кто в охранении?
– Моя ватага, – Одноухий, кряхтя, опустился на землю. – Сколько мы ещё продержимся, – и после мучительной паузы, – Мартин?
– Сколько нас и сколько их, – спокойно ответил Мартин. – Либо мы их передавим. Либо они нас.
– А кого больше? – спросил Эркин.
– Хочется думать, что нас, – ответил Мартин и повернулся к подбежавшему к костру подростку. – Как там?
– Тихо. Только говорят, кто-то на подходе шебаршится.
Мартин встал.
– Пойдем. Посмотрим, кто там… шебаршит.
Он ни к кому не обращался, но Эркин сразу вскочил на ноги.
Они подошли к завалу и осторожно, чтобы не высветиться, поднялись к лежащим у гребня часовому.
– Ну, что там?
– Да вот, – Митч подвинулся, давая им место. – Вроде там кто-то бродит. Я цыкнул, затихло, а сейчас опять.
– Тихо, – скомандовал Мартин.
Да, в тёмной – тень от завала сливалась с ночной темнотой – глубине улицы что-то шевелилось и вроде даже поскуливало.
– Собака, что ли? – неуверенно спросил Митч.
Мартин молча мотнул головой, прислушиваясь.
– Фонарь бы, подсветить, – предложил Длинный.
– У тебя есть? – хмыкнул Мартин. – Тогда заткнись.
– А факелом? – спросил Эркин.
– Себя осветишь.
– Ну, тогда так спущусь, – Мартин ухватил его за плечо, но Эркин легко вывернулся. – Я глазастый. Увижу.
Алиса шла уже очень долго. Эта улица была такая длинная и тёмная. И под ноги всё время попадалось что-то мягкое, будто побросали сюда… Подушки? Не бывают они такие большие. Она несколько раз спотыкалась и падала, попала руками во что-то холодное и липкое, чуть не потеряла баульчик, чулки совсем порвались, обе коленки наружу. И ей очень хотелось плакать. Но Андрей велел тихо. Она шла и тихо всхлипывала.
Эркин слезал с завала на ту сторону, когда над его головой на гребне ярко вспыхнуло несколько факелов, осветив улицу и маленькую нелепую здесь фигурку, пробиравшуюся между трупами.
– Чтоб мне…! – потрясённо выругался Мартин. – Девчонка!
И крик Эркина:
– Алиса!!
Ослеплённая светом, Алиса застыла на месте, оглянулась… и увидела рядом скрюченного залитого кровью мертвеца. И, уже не помня себя, пронзительно завизжала.
Мартин встал на гребне в полный рост, заорал что-то, отвлекая возможно прячущихся в темноте на себя.
Алиса визжала, беспомощно дёргаясь на месте, когда чьи-то руки подхватили её и подняли на воздух.
– Алиса, – повторил Эркин, прижимая её к себе.
Упираясь ладонью и баульчиком в его плечи, Алиса попыталась отстраниться.
– Алиса, ты не узнаёшь меня?
– Эрик, – всхлипнула Алиса, обхватывая его за шею и едва не уронив баульчик. – Я шла, шла…
– Меченый! – заорали с гребня, – Назад, чтоб тебя…!
– Эркин! – Мартин рявкнул так, что остальным даже стало страшно на мгновение. – Ты… твою… вместо мишени…!
Прижимая к себе Алису, Эркин метнулся к завалу. Несколько рук помогли ему взобраться и перелезть через гребень.
– Это… моя дочь… – выдохнул Эркин, оказавшись на своей стороне.
– Ну, ни хрена себе! – вырвалось у Митча.
Озадаченно загалдели остальные. Подошёл Мартин.
– Митч, Длинный, наверх. В оба следите. Эркин, ступай к костру, отогреешь её. И покормить надо.
– Ага.
Женя умывалась. Вдруг очнулась и увидела, что находится в туалетной комнате. Кто и когда её привёл сюда, она не помнила. И сколько просидела на кафельном полу, забившись в угол, тоже. Но очнулась и встала, поглядела на себя в зеркало. И стала умываться. Умывшись, потрясла руками, обсушивая их, попробовала запахнуть разорванную на груди блузку. Нет, она ни о чём не жалела. Но и думать сейчас ни о чём не могла. Только об этом. Оторванные пуговицы… и бюстгальтер надорван… юбка и жакетик измяты… какие-то пятна на лацканах… кровь, что ли, из носа накапала…если засохла, то не отстирается… Ни о чём другом ей думать сейчас попросту нельзя… нельзя…
– Приказано заглушить моторы и ждать!
– Чего? Каждая минута – это жертвы.
– И упущенные преступники. Начнём движение сейчас, они попрячутся как крысы, а потом что? Как на День Империи? Нет. Пусть успокоятся и празднуют, сволочи. Утром будем их брать тёпленькими.
– И укрывать их после такого гульбища не будут.
– Для чего и ждали.
Алабама
Фредди резко затормозил, подпуская преследователя, и тут же опять рванул на полную скорость. И выругался: мотоцикл чётко держал дистанцию. Далеко впереди мелькнул слабый отсвет пригашенных по-военному фар.
– Вилка, Фредди, – спокойно сказал Джонатан.
– На хрен мне их вилки! – Фредди бросил машину вбок через кювет.
По целине, подминая кусты, объехал перекрёсток и снова выбрался на шоссе.
– Оторвались, Джонни!
– Гони.
– Есть, сэр! – рявкнул Фредди, выжимая из машины всё возможное.
Джексонвилл
Эркин сел к костру. Алиса по-прежнему держала его за шею, не выпуская, впрочем, баульчика.
– Ну, всё, маленькая, – Эркин говорил по-английски. – Всё в порядке.
Весть о том, что у Меченого нашлась дочка, беленькая, как… ну, как в молоке выкупанная, уже облетела весь Цветной. И костёр окружала плотная толпа зрителей. Прибежали и Маша с Дашей. Нашёлся хлеб и кофе. Кто-то принёс мокрую тряпку и вытер Алисе перепачканные кровью руки, ещё кто-то дал ей кусок сахара. Она ела, пила и рассказывала. Одновременно.
– Я дома была, а он пришёл…
– Андрей? – спросил Эркин.
– Да. И мы пошли… А потом за нами гнались… И мы бежали… А он сказал, чтобы я к тебе шла, а сам побежал, а они за ним… А я пошла… А под кустом когда сидишь, они не видят и мимо проходят… А они страшные…
– А он? – спросила Маша. – Ты под кустом, а он что?
– Он бежал, – Алиса даже жевать перестала, – а они за ним, а он упал, и они его били. А потом облили из, – она не очень уверенно выговорила: – из канистры. И подожгли. Он кричал, а они смеялись. Почему они смеялись, Эрик? – ей никто не ответил, и она, обведя толпящихся вокруг людей внимательным взглядом, вздохнула. – А меня они не заметили. Я под кустами лежала. Как он сказал, только тихо, что бы ни было, молчи, – и снова стала есть.
Даша закрыла лицо ладонями, Маша обняла сестру, уткнулась в неё лицом. Эркин молча смотрел в огонь остановившимися расширенными глазами. Алиса дожевала хлеб, глубоко вздохнула и положила голову ему на плечо.
– Эрик, а мама на работе? Она потом придёт, да?
– Да, – тихо ответил Эркин. – Она потом придёт.
Алабама
Армейский бронетранспортёр выдвинулся из темноты, перегораживая дорогу. И когда свет фар их грузовичка упёрся в зелёный металл, Фредди рванул тормоз. И тяжело навалился грудью на руль.