Книга пятая
Белая Смерть
121 год
Осень
Тетрадь тридцать седьмая
Алабама
Колумбия
Джентльмену положено размышлять у камина, попивая коньяк или херес, в крайнем случае, хорошее виски. А он… Ну, так он никогда и не считал себя джентльменом. В современном понимании этого слова. Он, слава Богу, джентри. Из тех, старых. И потому он занимается самым мужским делом – чистит, смазывает, заряжает и готовит к бою своё оружие. Мужчина не бывает уродлив, мужчина не бывает стар. Оружие тоже. Если, конечно, к нему относятся как к оружию, а не как к музейной рухляди. Начало, нет, не коллекции, собранию, да, правильно, собранию оружия положил ещё прапрадед, родоначальник. Говорят, он был неграмотным то ли пиратом, то ли… неважно. Свою войну предок выиграл, и потому его прошлое никого не волнует. Каким мы его опишем, таким оно и будет. Друг продаст или предаст, то есть продаст бесплатно. Жена изменит. Дочь выйдет замуж и поставит мужа выше отца. Сын постарается уложить отца в могилу, чтобы самолично распорядиться накопленным. И только оружие тебя не продаст и тебе не изменит. Если и ты будешь с ним честен и заботлив. И никогда не доверяй своего оружия рабам.
Оглядев очередное старинное ружьё, вычищенное и практически готовое к стрельбе, он заботливо уложил его на положенном месте, рядом мешочки с пулями и порохом. Конечно, вряд ли дойдёт до двухсотлетнего старика, но лучше, чтобы всё было наготове. Так, что у нас дальше? Красавица винтовка, «Красотка Мери Сью». Тоже не первой молодости, но ещё хоть куда. Дальность, кучность, калибр – всё при ней. Да, тогда, ещё в первую расовую чистку, старушка потрудилась изрядно. Дед любил рассказывать об удачных выстрелах, нащупывая заветные щербинки на прикладе. Многим идиотам-говорунам, радетелям равенства и братства, демократо-либералам она укоротила язык. Ну, и прочим, кто мешал или, что важнее, мог помешать. Да-а, было время. Потом снова настали времена. Республики, империи, что-то ещё – всё преходяще. Но неизменен Старый Охотничий Клуб. Никакой политики, ни-ни-ни! Мы – только охотники, любители и ценители оружия, сугубо мужского развлечения. А где, как и на кого мы охотимся… ну, это же такие мелочи. А Белая Смерть? Досужие сплетни, ночные страхи. Официально её нет и не было. А что там болтают… Ну, вот и старушка готова к работе. Настоящая красавица хороша не блестящими бирюльками, а победами над чужими, ха-ха, сердцами. И головами.
В дверь осторожно поскреблись, и голос жены прошелестел:
– Тебя ждут у камина.
Условная фраза означала, что приехал свой для серьёзного разговора.
– Спасибо, дорогая. Скажи, что иду.
Да, не стоит заставлять ждать, новости могут оказаться серьёзными.
Гость ждал, как и было сказано, у камина. И не в гостиной, а в кабинете. Рассматривая развешенные над камином дипломы с выставок охотничьих трофеев. На стук закрывшейся двери не обернулся, демонстрируя полное доверие, дескать, за спину не опасаюсь. И разговор доверительный, но без имён и названий. Стоят плечом к плечу два немолодых человека, рассматривая реликвии и трофеи, перебрасываясь короткими, понятными только им фразами.
– Выпьешь?
– С утра пьют аристократы, а мы джентри.
– Понятно. Всё-таки сейчас.
– Выяснилось, что Старику перекрыли банковские счета, а без поворота офисные крысы хвостом не шевельнут.
– Они перестали бояться?
– Они теперь боятся других.
– Русских?
– Не исключено. Там кто-то крепко шурует. Пока не проявился.
– Понятно. А наши счета?
– Этот бригадный идиот перевёл клубные на свою службу. А русские объявили её преступной. А старый идиот прикончил бригадного, не взяв кода.
Ого, как он про Паука. Раз он осмелел, то, значит…
– Без кода и русские ничего не возьмут. Нужен суд.
– С каких пор победители судятся с побеждёнными?
– Даже так?
– Похоже на то.
– Думаешь, русские вмешаются?
– Будет шумно, вмешаются обязательно. Вспомни День Империи.
Кивок и снова молчание.
– Да, рановато, но и откладывать нельзя. Будет совсем не с кем.
– Машину запустили, так что думать уже поздно.
– Надеешься выпрыгнуть на ходу?
– А ты?
– В моём собрании ничего русского нет. Пусть обыскивают.
Понимающий кивок.
– Я тоже всё скинул.
– Юнцы зашумят.
– Пускай. Прочистят и проредят, а потом скинем и их. Личные счета остались.
– Да, шанс есть.
– Его и используем. Начнём в понедельник вечером, чтобы Хэллоуин спокойно отпраздновать.
– Ни пуха ни пера.
– К чёрту.
– Взаимно.
Гость повернулся и вышел. Было слышно, как он прощается, отвешивая хозяйке дома несколько грубоватые, но очень искренние комплименты. Хозяин по-прежнему стоял у камина, разглядывая дипломы, знакомые до буквы, до пятнышка на полях. Всё-таки не один год, даже не десятилетие собирались. Когда за спиной раздались шаги жены, он не обернулся.
– Дорогой…
– Я у себя.
Жена молча отступила, пропуская его в оружейную.
Надо успокоиться, вдохнуть привычные с детства родные запахи оружейного масла, металла и пороха, ощутить тяжесть металла и живое тепло дерева. Завтра, да, завтра всё решится. Утром среды всё закончится. А начнём… ну, это решают на местах. Здесь лучше завтра с утра. Всё-таки Колумбия – большой город, русские держат большой гарнизон, а ночной шум заметнее. Русские… да, надо продумать и этот вариант. Если что… Старик Говард без своих телохранителей не опасен. А как удалось узнать, он потерял уже девятерых. Десятый – последний и сдан в аренду в провинцию, тамошней подставе. Сам старик в Атланте. Так что… рассчитывать можно и нужно только на себя. Если что…
Алабама
Графство Эйр
Округ Гатрингс
Джексонвилл
Женя быстро и бездумно печатала очередной лист. Текст был сложный, насыщенный цифрами, вставками и невнятной правкой, но её это не волновало. Этих текстов у неё было… и будет наверняка. Неумолчный щебет женских голосов, треск и звон машинок…
– Завтра Хэллоуин…
– Да, на час раньше заканчиваем.
– А приходим?
– Тоже на час раньше?
– Нет, как обычно.
– Спасибо и на этом.
– Хэллоуин – детский праздник.
– Да, как вспомнишь…
– Это было так давно?
– Спасибо, милочка.
– Джен, а вы пустите свою крошку?
– Нет, она ещё мала для таких развлечений.
– Конечно, вы правы.
– Кстати, просили не отпускать детей одних.
– Почему?
– Ну, милочка, это элементарно. Из-за цветных.
– И вообще обойтись без гуляний.
– Что-что? – встрепенулась Женя. – Хэллоуин всегда был…
– Всегда, Джен, – перебила её Майра. – А теперь, когда цветные безнаказанно шляются по городу, да к тому же они все напьются…
– В честь праздника, – хмыкнула Ирэн.
– Ну, они и в будни… тёпленькие, – рассмеялась Этель.
– Да, конечно, – Ирэн сосредоточенно просмотрела очередной лист и стала исправлять опечатку. – Мне думается, и нам лучше посидеть дома. Если, конечно, вы не любительница острых ощущений, Джен?
– Нет, – рассмеялась Женя. – Не любительница.
Показалось ей или впрямь миссис Стоун при этих словах быстро посмотрела на неё и тут же отвела глаза? Показалось, конечно. Миссис Стоун ни до кого нет дела. И никому до неё тоже.
Рабочий день плавно подходил к концу. Они уже собирали свои вещи, неспешно, оттягивая время, подравнивали отпечатанные листы. Почему-то Мервин не пришёл, чтобы осыпать их комплиментами и забрать сделанное. Ну и не надо!
Женя, как и все, убрала свой стол, закрыла машинку футляром и, оставив отпечатанный текст на виду, вместе со всеми вышла на улицу.
Рассел уже ждал её. Вежливо приподнял шляпу, здороваясь сразу со всеми – в Джексонвилле все всех знают – и конкретно ни с кем, ловко взял Женю под локоть и повёл так, что она сама не поняла, как оказалась в стороне от всех на боковой тихой улице.
Два дня – вчера и сегодня – она мысленно репетировала гневную отповедь, перебирала убийственные, с её точки зрения, варианты, а дошло до дела… её взяли и повели. И она терпит. Женя дёрнула руку.
– Ну-ну, Джен, не спешите. Судя по вашему… гневу, вы прочитали.
– Да, – Женя заставила себя говорить спокойно. – Сейчас я вам отдам.
Она всё-таки высвободила руку и достала из сумки с покупками книгу с вложенным в неё буклетом.
– Вот, пожалуйста.
Рассел взял её и небрежно засунул в карман плаща.
– Вы не хотите сказать мне спасибо?
– За что?
– Чтение было малоприятным, – рассмеялся Рассел. – Не так ли?
– Вы правы, Рассел. А теперь извините, я спешу домой.
– Я провожу вас.
Женя поняла, что он не отстанет, а идти на скандал… сама же убеждала Эркина не связываться. Она немного демонстративно пожала плечами и молча пошла по улице. Рассел шёл рядом, больше не пытаясь взять её под руку.
– Вы не хотите ни о чём меня спросить, Джен?
– Вряд ли вы ответите на мои вопросы. Я имею в виду, ответите правду.
– Ну-ну, Джен. Давайте попробуем.
– Хорошо, – и неожиданно для самой себя Женя задала совсем не тот вопрос: – Там грифы «совершенно секретно» и про отчётность. С запретом выноса. Как она попала к вам, Рассел?
Рассел присвистнул.
– Однако, Джен, действительно, такого вопроса я не ждал. Но я отвечу и отвечу правду. Я подобрал её в… одной разорённой квартире. Ещё зимой. Вы удовлетворены?
Женя неопределённо повела плечом и промолчала.
– Ну, хорошо. А зачем я вам дал эту книгу, вас не интересует?
– Нет, Рассел. Тем более, что ответ лежит на поверхности. Вами двигала элементарная ревность.
Рассел быстро посмотрел на неё и отвёл глаза.
– Отличный удар, Джен. Поздравляю. Но… это не совсем так. Не ревность, а обида. Я обиделся за Хьюго.
– Он-то при чём? – искренне удивилась Женя.
– Вы отвергли его ради…
– Рассел, если уж на то пошло, Хьюго виноват сам. Ему не нужна моя дочь. А мне не нужен он. Вот и всё.
Рассел задумчиво кивнул.
– Что ж, это вполне логично. Но… но неужели вы и сейчас не поняли, зачем ему нужна ваша дочь?
– Кому?
– Не надо, Джен. Не будем играть в прятки. Мы взрослые люди. Пусть парень не виноват в своей ущербности, согласен, но он остаётся машиной, секс-машиной, автоматом.
– Заводная кукла… – усмехнулась Женя.
– Да. Вы умница, Джен. Точное сравнение. Конечно, это ваша дочь, и, если вы хотите, чтобы она начала… свою сексуальную жизнь сейчас, это ваше право. Тем более, с таким опытным, я говорю без иронии, вработанным экземпляром… Но, учтите, Джен, в книге этого нет, но с возрастом у спальников сексуальная активность легко переходит в агрессивность. Учтите и не оставляйте их наедине. Вот и всё.
Женя заставила себя промолчать. И продолжала спокойно идти, хотя больше всего ей хотелось влепить Расселу пощёчину. Как он смеет такое… об Эркине, но… Ладно, ещё месяц – и Рассел станет прошлым.
– Я не убедил вас, Джен? Так? – Рассел улыбнулся. – Вы обижены на меня. Но что поделать, правда – неприятная штука. И самое неприятное, что это действительно так.
Сзади послышались чьи-то шаги. Кто-то бегом нагонял их. Рассел повернулся, заслоняя Женю. Обернулась и Женя. Их догонял белобрысый подросток в форме самообороны.
– Минутку, Джен, – Рассел ободряюще улыбнулся ей и быстро шагнул навстречу мальчишке.
Они заговорили, вернее, говорил мальчишка, а Рассел только кивал. Когда мальчишка замолчал, Рассел обернулся к Жене.
– Прошу прощения, Джен, но я должен идти. Но мы ещё увидимся. Вы дойдёте одна?
– Да, благодарю вас. До свидания.
Но последние слова она договорила уже ему в спину. Удачно получилось. Женя переложила сумку из руки в руку и быстро пошла домой. Кажется, избавилась. Ну… ну, негодяй! Ему, видите ли, обидно за Хьюго, за этого бледного слизняка! Смеет говорить такое об Эркине! Ну, ничего, она с ним ещё посчитается. За всё. И за его мерзкие намёки в первую очередь.
Репетируя уничтожающую Рассела речь, Женя неожиданно быстро дошла до дома. Эркин, сидя на пороге сарая, сосредоточенно щепал лучину. Несмотря на сумерки народу во дворе было много, и Женя, увидев, что к ней направляется Элма Маури, самым строгим и деловым тоном велела Эркину отнести в кухню сумку с покупками. Эркин отложил нож и со словами: «Слушаюсь, мэм», – взял у неё сумку и ушёл в дом.
Элма Маури рассказала Жене о погоде, своём здоровье и, понизив голос, о некоторых событиях в личной жизни прошлого поколения горожан, сделав ряд глубокомысленных замечаний о влиянии этих событий на жизнь нынешнего поколения. Женя ахала, поддакивала и задавала положенные вопросы.
Во двор вышел Эркин и, не поглядев на них, вернулся к прерванной работе. Женя плавно закруглила разговор и побежала в дом.
Алиса ждала её в прихожей и… с ходу неожиданно пожаловалась на Эркина:
– А Эрик меня во двор не пускает.
Женя на мгновение растерялась. Эркин чего-то не разрешил Алисе?! Совсем интересно. Алиса требовательно смотрела на неё, ожидая окончательного решения.
– И правильно сделал, – безапелляционно заявила Женя. – Темно уже.
Алиса, что-то обдумывая, кивнула. Женя поцеловала её в щёку, быстро переоделась и захлопотала. Плита уже горячая, чайник и кастрюля с кашей греются. В кашу он налил воды? А то пригорит, потом не отскребёшь. Да, налил.
Женя бегала по квартире, а Алиса, как всегда, ходила за ней по пятам, рассказывая дневные новости. Что сказали и сделали Дрыгалка, Спотти, Линда, Тедди и мисс Рози. Эркин принёс вязанку дров и лучинки, взял ключ от сарая и ушёл закрывать его. Женя задёрнула и расправила шторы, зажгла лампу. Заправлял лампу теперь Эркин. И печь, и вода, и… да вся грязная работа по дому на нём, а он ещё и ещё на себя взваливает. Кастрюли и сковородку так оттёр, что даже как посветлело на кухне. Женя помешала кашу и отодвинула на край плиты. За её спиной в прихожей стукнула дверь и лязгнул замок.
– Эркин, ты?
– Да. Я всё убрал и закрыл.
– Ага, спасибо. Мой руки и садись. У меня уже готово.
Эркин, как всегда, переоделся в кладовке и вошёл в кухню уже в рабских штанах и рябенькой рубашке. Стоя у плиты, Женя слышала, как он звякает рукомойником, умываясь, как фыркнула Алиса, видно, он опять, забирая у неё полотенце, брызнул ей в лицо водой – с недавних пор это вошло в ритуал вечернего умывания.
– Что нести? Чайник, кашу?
Женя счастливо улыбнулась.
– Бери чайник, каши только на вечер осталось.
– Ага.
Они сели за стол. Алиса сосредоточенно воевала с кашей, а Эркин и Женя вели свой нескончаемый разговор на любимую тему: как они поедут.
– Хорошо, что зимой: всё тёплое на себя наденем, уже паковать меньше.
– А постели придётся оставить?
– Да, жалко, конечно, перины, подушки, одеяла.
– Может, хоть для Алисы возьмём?
– Нет, и так много.
– Чемодан купим.
– Да, придётся.
– Моё-то всё в один мешок влезет. Сапоги, куртка – на мне, а остальное… Да, а ковёр?
– Ну, что ты, ковёр, конечно, возьмём.
– А если в него всю одежду увязать? Он же мягкий.
– Это ты хорошо придумал, – одобрила Женя. – Значит, что получается?
– Два мешка, узел с одеждой и…
– И всё, Эркин. У тебя не сто рук. И спина всего одна.
– Зато широкая и сильная, – рассмеялся Эркин.
Засмеялась и Женя.
– В один мешок моё всё уместится, – продолжал Эркин. – В другой, он побольше, туда если без ковра…
– Туда остальное бельё, посуда, мелочи всякие, продукты на дорогу. Или нет. Вот посуду, продукты, мелочи и всё, что в дороге нужно, в маленький мешок. А в большой всё бельё, а в ковёр верхнее. Деньги и документы…
– У тебя в сумочке.
– Хорошо. Но часть денег у тебя, чтобы не держать в одном месте.
– А моё? – вмешалась в разговор Алиса.
– В ковёр, – сразу ответила Женя.
– Да?! – возмутилась Алиса. – У тебя мешок, у Эрика мешок, а у меня ничего?! Так нечестно!
– Будет и тебе мешок, – засмеялась Женя. – Сделаю я тебе рюкзачок.
– Ага, – удовлетворилась обещанием Алиса.
Женя разлила по чашкам чай, положила Алисе сахар.
– Аккуратно мешай, – и посмотрела на Эркина. – Как сегодня у тебя?
– Всё так же, – Эркин взмахом головы отбросил со лба прядь. – Работы мало, вместо платы еда и сигареты. Правда, кормят хорошо, а с деньгами, – Эркин помрачнел, – с деньгами совсем туго.
– Ничего, – Женя подвинула поближе к нему баночку с джемом. – До отъезда у нас денег хватит.
– Деньги на дорогу нужны, – Эркин старательно не замечал джема. – В дороге тоже… есть надо, да и… мало ли за что платить придётся.
– Ничего, – повторила Женя. – Не переживай. И, пожалуйста, не задирайся.
Эркин только вздохнул в ответ. Но если так и дальше пойдёт, то никаких запасов не хватит, и жить придётся только на деньги Жени… Скорей бы уехать.
Алиса допила чай, и Женя взглядом отправила её спать. Алиса вздохнула, но подчинилась. Эркин встал, собрал и унёс посуду на кухню, оставив только две их чашки. Сидя за столом, Женя слышала, как он укладывает посуду в тазик и заливает водой, звякнул дверцей топки, видно, огонь подправлял. В комнату вернулась Алиса. Женя помогла ей переодеться и уложила. Укутала одеяльцем, поцеловала в щёчку.
– Спи, зайчик.
– Ага-а, – сонным вздохом согласилась Алиса.
– Женя, – Эркин внёс подогретый чайник и сел на своё место.
– Что?
Женя ещё раз поцеловала Алису и вернулась к столу.
– Почему ты её не по имени зовёшь?
Женя не сразу поняла.
– Кого? А, Алиску? – и улыбнулась. – Это ласково так. Меня папа звал Пуговкой. И Трещоткой. А тебя… – и осеклась.
Но Эркин улыбнулся.
– По-всякому. Чаще просто Индейцем.
– А Эркином кто тебя назвал?
– Я сам, – Эркин говорил спокойно, улыбаясь. – Понимаешь, рабу имя не положено. Хозяин даёт кличку. Ну, и сами друг друга называли тоже… кличками. Что у меня имя есть, никто не знал. Я тебе первой сказал. Тогда. А второй раз уже после освобождения. Когда справку получал.
Женя кивнула.
– Я читала когда-то, что индейские имена обязательно со значением. И вот летом у нас тут была комиссия, ну, по переселению индейцев, – Эркин понимающе кивнул. – И там было двое индейцев. Офицеры. Так вот, одного звали Большое Крыло, а другого – Неистовая Рысь. Правда, красиво?
– Д-да, – неуверенно ответил Эркин.
– А твоё имя что означает?
Женя смотрела на него так бесхитростно, так доверчиво… Он может выдумать что угодно, и она поверит. Но… он обещал, что тайн не будет, так что надо сказать правду.
– Я не знаю, – тихо сказал Эркин. – Я… я просто услышал…
…Все учебные питомники одинаковы. Сколько их было на его памяти. И зачем-то снова перевозят. Но он уже знал, что задумываться над причудами белых себе дороже. Чем меньше думаешь, тем легче. И распределители все одинаковые. И вот он опять стоит, заложив руки за спину и опустив голову, а надзиратели спорят над ним.
– Ну, куда его, спальника недоделанного?
– К мелюзге – он их испортит, а к большим, так его размажут.
– Так недоделанный же ещё, может, и обойдётся.
– Ага, а вычет ты за меня платить будешь?…
…– Понимаешь, Женя, мне лет двенадцать или чуть больше было, и вот в распределителе…
– Где?
Он осёкся. Женя не знает?! Да, конечно же, да! Откуда ей это знать?
– Ну, перед торгами нас там держали. Ну вот, и меня отправили в коридор к отработочным. К индейцам, – Эркин усмехнулся, – в отдельную камеру…
…– С ума сошёл?
– Порядок. В отдельную закроем. Там в конце как раз.
– Я в этом не участвую.
– Я и один справлюсь. Слышишь, черномазые расшумелись. Давай, успокой.
– Ну, смотри.
Надзиратель ткнул его дубинкой, направляя в коридор к отработочным. Замирая от ужаса, он прошёл между решётками, из-за которых на него молча смотрели индейцы. Обритые наголо, в лохмотьях. Но вот и маленькая полутёмная камера в конце. Лязгает решётка, толчок дубинки между лопатками, шаг через порог, лязг за спиной, он оглядывается и переводит дыхание. Один? Неужели один?! И тут же вздрагивает, увидев, что тёмная масса в дальнем углу шевелится. Прижавшись спиной к решётке, он следит, как в углу медленно встаёт на ноги человек, выпрямляется, а на полу… Сколько их? Двое? Трое? Взрослые, не отбиться. Рабов отработочные забивали, а ещё поймут, что он спальник… то конец, не отбиться. Запах грязного тела и крови накатывает на него удушливой волной, он ещё теснее вжимается в решётку. Негромкий гортанный шёпот. Он не понимает слов и молча следит за надвигающимся на него высоким костлявым индейцем в лохмотьях. Штаны и рубашка не рабские, белые обноски, что ли…
…– Я вот сейчас вспоминаю, – улыбнулся Эркин, – и думаю, это джинсы были. И ковбойка. Я до этого никогда ковбоев не видел…
…– Парень… не бойся… – улавливает он в потоке гортанных звуков знакомые слова.
Ладно-ладно, не бойся, подойди, сядь рядом, ложись поспи, а потом… знаем, и слышали, и видели. Второй раз на это не поймаете. Тёмная рука тянется к нему, к голове. Ухватят за волосы – точно не отбиться. Резким ударом ребром ладони по чужому запястью так, чтобы не перехватили он отбрасывает чужую руку и застывает, готовясь к новой схватке. Но индеец не нападает. Стоит, растирая ушибленное запястье, и смотрит на него. Странно смотрит. Будто и не отработочный. А кто тогда? Что-то не то, не так. Но если опять полезет, придётся драться. Нет, отошёл к лежащему у стены и сел рядом с тем, жестом приглашает подойти. Ну нет, такие дураки давно в Овраге. Он осторожно, скользя спиной по решётке, опускается на корточки и садится, подтянув колени к подбородку, сворачивается тугим клубком, чтобы в любой момент развернуться для удара или отпрянуть. Оба индейца смотрят на него, негромко переговариваются. Он слышит часто повторяющееся слово «эркин» и догадывается, что это его они так называют. И похоже… по тону, по их взглядам, что это не ругательство. Он не знает, как это назвать, но чувствует: нет обиды в этом слове…
…– Всю ночь так просидел. Они шевельнутся, я проснусь сразу, – Эркин хмыкнул. – Всю ночь продрожал. Но они между собой только говорили. Я уже и бояться перестал. Думал, если ещё раз позовут, то подойду. Но не позвали, обиделись, наверное. А утром за мной надзиратель пришёл. А слово я запомнил. И решил, – он улыбнулся. – Пусть у меня будет имя. Индейское. Я же индеец. Мне все тыкают этим, а я, ну, ничего индейского не знаю. Пусть хоть имя.
Женя кивнула, протянула руку и погладила его по плечу. Он быстро повернул голову, прижал её руку подбородком и тут же отпустил. И встал, собирая чашки. Встала и Женя. И в самом деле, поздно уже, пора ложиться спать.
– Проследите за молодняком. Если нормы соблюдаются, то… на здоровье. Пусть оформляют владение.
– Да, сэр.
– Ступайте.
Кропстон кивком отпустил всех и задержал Сторма.
– Что вас смущает, Эд?
Сторм пожал плечами.
– То же, что и вас. Русские.
Кропстон задумчиво кивнул.
– Возможно, вы и правы. Но…
Сторм улыбнулся.
– Но, сэр. Я согласен с вами. Постараемся обойтись минимальными потерями.
– И что же вы считаете максимальной потерей? – усмехнулся Кропстон.
– Свою шкуру, сэр, – Сторм встал. – Я могу идти?
– Приглядите за Расселом, – бросил ему в спину Кропстон.
Сторм молча кивнул, выходя из кабинета.
Когда за ним закрылась дверь, Кропстон достал из ящика стола колоду и стал раскладывать пасьянс. Итак, Сторм уверен в провале. Но надо быть круглым идиотом, чтобы рассчитывать на что-то другое. Значит, максимальная потеря – своя шкура, а минимальная… все остальные. Что ж, вполне… вполне и даже весьма. Сведём потери к минимуму.
– Гэб.
– Да, сэр, – откликнулся телохранитель, выходя из-за портьеры.
Кропстон быстро поглядел на него. Интересно, какие инструкции дал парню Паук? Всякие ходили об этом слухи. Любит Паук избавляться от людей чужими руками и без следов. Пит однажды ляпнул, что и Джонатан Говард с папочкиной подачи на тот свет отправился. Пит, конечно, дурак, но иногда ляпает такую глупость, что уж очень похожа на правду.
– Проверь окна и двери, Гэб, и можешь идти отдыхать.
– Слушаюсь, сэр.
Когда не уверен в рабе, лучше держать его на дистанции. А в Гэбе он не уверен. Нет в этом парне нужной беззаветности. Да, конечно, убьёт любого по первому приказу, но захочет ли умереть сам за хозяина? Так что лучше не рисковать. И не прижимать, не злить без нужды. Грин, похоже, именно на этом и погорел. Что там произошло, толком никто так и не узнал, но команде СБ пришлось их выжигать огнемётами вместе с домом. И старину Мейнарда прикончили его же рабы, и сколько ещё таких… И устраивать поворот, чтобы опять вот так ждать удара в спину или смерти во сне? Проигрыш неминуем, значит, главное – минимизировать потери.
Кропстон сгрёб карты, перетасовал и сбросил в ящик стола. Первая стадия – проверка и выявление нарушений в содержании – начата, команды самообороны отправлены по выявленным адресам. Машина стронулась и теперь ни её остановить, ни самому на ходу не спрыгнуть. Кой чёрт занёс Бредли с его Фредди в такую глухомань, что их оттуда, когда надо, не выковырнешь? А они нужны. Оба. Здесь и сейчас. Но уже ничего не сделаешь.
– А здесь что?
– Посмотри по списку.
– Да ни хрена! И так знаем.
– Ага. Одна… сучка тут краснорожего прикормила. Чистый ходит, гладкий. И наглый, сволочь…
– Ну что ж, проверим. Давайте только тихо, чтобы не спугнуть.
– Знаем.
– Не впервой.
Универсальная отмычка под любой замок. Разработана в Центре Исследований СБ, входит в снаряжение сотрудников, начиная с младшего подофицера. Но ею надо уметь пользоваться. Тройт умел. С такими сейфами справлялся, а здесь-то… Меньше минуты понадобилось на калитку, и они вошли во двор.
– Сарай проверим?
– А что там может быть?
– Да керосин! Ща погреем!
И все дружно заржали.
Тройт поморщился. Сопляки, а туда же. Тихо надо, а они ржут. Если там «расу оскверняют», то врасплох уже не застанешь. Он покосился на командира. Тот тоже промолчал, хоть и поморщился. Ну да, сыночки всё, слова им не скажи. Ни армии, ни серьёзной работы не нюхали даже.
Гогот под окнами разбудил Женю, и она приподняла голову. Что это? В их дворе всегда было тихо, загульных компаний не водилось. Что это?! Ей почему-то стало страшно. Она встала, стараясь не шуметь, подошла к окну и тут услышала, как… как открывают нижнюю дверь. К ней? К ним! Зачем?! Алиса… Эркин… Эркин! Она побежала в кладовку и натолкнулась на Эркина.
– Закрой меня.
– Что? – не поняла она.
– Тихо. Они на лестнице уже, – шёпот Эркина обжигал ей кожу на щеке. – Накинь крючок.
И Эркин исчез. Женя нащупала дверь кладовки, накинула крючок, теперь… дверь, уже верхняя. Нет, ложиться поздно.
– Кто там? – громко спросила она, выходя в прихожую.
Дверь распахнулась, и сразу несколько сильных фонарей ослепили её.
– Кто вы?! Что вам нужно?!
Она пятилась под этими лучами, а в дверь вваливались всё новые и новые… в форме самообороны.
– Мама! – ударил её в спину голосок Алисы.
И Женя бросилась на этот голос, схватила Алису на руки.
Эркин успел содрать и отбросить в угол простыню, наволочку и пододеяльник – не положено бельё рабу – и лечь. Вцепившись зубами, скрюченными пальцами в подушку, ждал. Может, пронесёт. Пронеси… слышал он о таком, ещё весной… неужели опять… или этот… поворот?!
– Ага, вот он где! – с треском распахнулась дверь.
И удар сапогом. Эркин успел поджать ноги, и удар пришёлся вскользь.
– Встать, скотина! – с него сдёрнули одеяло.
И снова удар.
Тесно. Бьющих много. Бьют неумело. Пошатываясь, уклоняясь от ударов, он на четвереньках выполз из кладовки и встал, заложив руки за спину. Женя… лишь бы Женю… тронут её – поубиваю…
– Так, значит, вы берёте с него деньги?
Прижимая к себе молча вцепившуюся в неё Алису, Женя старалась говорить спокойно.
– Разумеется.
– И ещё он работает на вас, не так ли?
Недаром она всегда боялась Мервина. Мервин Спайз, дамский угодник и доверенное лицо владельца их конторы, не в обычном элегантно небрежном костюме, а затянут в форму, поигрывает пистолетом.
– Да.
– И каковы же его обязанности, мисс Малик?
– Дрова, вода, вынести грязную воду, ведро из уборной… Вся грязная работа на нём.
Алиса молча прижимается к ней, Женя поглаживает её по спинке. Что там в кухне? Что делают с Эркином? Но Мервин смотрит в упор, и она должна держаться.
В комнату входят двое, в той же форме.
– Что там? – бросает, не оборачиваясь, Спайз.
– Особых нарушений нет, – спокойно отвечает немолодой.
Второй, совсем мальчишка, скучающе обводит комнату лучом своего фонаря и, заметив рассыпанные по полу игрушки Алисы, улыбается. И Женя в каком-то оцепенении видит, как он носком сапога подбрасывает в воздух тряпичного медвежонка и ловит его на лезвие своего ножа, ловким движение распарывает, разрезает медвежонка пополам и стряхивает остатки на пол.
И в том же оцепенении Женя слышит собственный голос:
– Я могу уложить ребёнка?
– Разумеется, мисс Малик.
Мервин выделяет слово «мисс», и юнец радостно ржёт, похабно оглядывая Женю.
Женя уложила Алису, укрыла, быстро накинула на себя халатик, завязала пояс. Что там на кухне?
– Ну что ж, мисс Малик. Раз вас устраивает его работа, послезавтра зайдите по этому адресу, уплатите положенный сбор и оформите владение.
Она видит, как её рука недрогнувшими пальцами берёт у Мервина белый прямоугольник, слышит свой голос:
– Благодарю вас.
Из кухни слышен хохот, звон бьющегося стекла и какие-то глухие удары.
– Заканчивайте, – бросает Мервин и идёт к двери, за ним эти двое.
Выйдя за ними в кухню, Женя видит лежащего на полу Эркина и… тёмную, нет, чёрную струйку на полу от его губ. Вокруг мальчишки из самообороны. Мервин что-то говорит. Ей? Да, это ей:
– Вы должны соблюдать правила содержания раба, мисс Малик. Можете оставить его в кладовке, но на ночь вы должны его приковывать и запирать на прочный засов, а не крючок. Необходимый для содержания инвентарь можете приобрести по тому же адресу, – и остальным: – Всё, здесь закончили.
Они перестают пинать Эркина и, гогоча, как отпущенные с урока мальчишки, вываливаются на лестницу. И уходящий последним, Мервин вдруг оборачивается в дверях.
– Постарайтесь не опоздать на работу, мисс Малик. Вы всё поняли?
– Да, – слышит Женя свой голос. – Я поняла.
Ушли? Шаги на лестнице, хлопает нижняя дверь, раз, другой, ещё… сколько их было… ушли?! Она кидается к Эркину, и его шёпот отбрасывает её.
– Отойди. Сейчас вернутся.
Она успела сделать шаг назад, когда в кухню вбежал тот, немолодой.
– Прошу прощения, мисс, фуражку забыл.
Он берёт со стола свою фуражку, и голос его звучит… тепло, по-отечески.
– А вообще-то, мисс, вы бы лучше купили себе чёрного. Индейцы с норовом, – и носком сапога толкает голову Эркина.
И Женя видит, как от толчка безвольно катнулась по полу черноволосая голова и чёрная струйка расплескалась в лужицу.
В последний раз хлопает нижняя дверь, калитка… Эркин приподнимается на руках, выплёвывает чёрный сгусток, снизу вверх смотрит на Женю и… и улыбается окровавленными губами.
– Отбились.
Его голос и улыбка выводят Женю из оцепенения, и только сейчас она замечает на кухонном столе горящую лампу. Кто и когда зажёг её и принёс сюда? Не помнит. Не видела…
– Мама! Ты где?
– Алиса! – Женя побежала в комнату.
Эркин встал. Надо замыть пол, пока не присохло. Ну… ну, неужели пронесло?
Он зачерпнул из ведра холодной воды, взял тряпку.
– Эркин! – Женя, бледная, чуть темнее своей рубашки, с глазами-провалами на пол-лица встала в дверях кухни. – Эркин, Алиса тебя зовёт.
Эта и ещё 2 книги за 34,99 zł