– Так ты этого, как его, Фредди испугался? – засмеялся Андрей.
– Пошёл ты… Он один лежит, я бы и сам зашёл. Толковый мужик, между прочим.
– Вот он узнает, кто ты такой, – хмыкнул Леон. – Да ещё поймёт, что Джи… Смотри, Арч, он мосластый. Двинет – так двинет.
– А он знает, – ухмыльнулся Арчи.
Леон и Андрей выпрямились и подошли поближе.
– О тебе или о всех?
– Откуда знает? Ты трепанул?
– Не, что я, дурак? Ему этот, Фредди сказал. Чтоб, – Арчи расплылся в улыбке, – недоразумений не было.
– Ага.
– Вот оно, значит, как.
– А сам он домашним был. Говорит, пятнадцать лет на одном месте.
– Его проблема. А чего про нас сказал?
– Что не мы выбирали, кем быть. У него, видно, своё что-то было.
– Ладно, – Леон вернулся к работе. – Может, и впрямь…
Арчи и Андрей кивнули. Старая вражда между работягами и спальниками давала о себе знать, но пыл уже давно угас. И если не нарываться… С городскими цветными они, в общем, ладили. У них постоянная работа, хорошее жильё, в рабском они не ходят… многие в городе им завидовали. Да и держались они всегда вместе, а на ватагу чтоб лезть, это совсем дурным надо быть. Так что… И Фредди тогда, придя к ним в общежитие, сказал:
– Парень он тихий, один здесь. Одному тяжело.
И обвёл их холодным взглядом, сразу и насмешливым, и настороженным. Они все – а их было много: вечерняя пересменка как раз: одни уже пришли с работы, другие ещё не ушли – закивали. Одиночества они все нахлебались и, каково одному и больному, знали. Фредди стоял в их кругу, сбив шляпу на затылок и засунув руки в карманы.
– Поможем, сэр, – сказал за всех Крис. – И объясним, и посоветуем.
– Всё будет в порядке, сэр, – кивнул Майкл. – Вы можете не беспокоиться, сэр.
Фредди поверил им, а они Фредди. Да и этот… Ларри оказался действительно тихим. Не из-за болезни, характер, видно, такой. Что ж, когда не задирают, так и ты не возникай. С тобой по-людски, так и ты будь человеком.
Леон и Андрей закончили работу и ушли. Арчи быстро сменил куртку разносчика на халат санитара и побежал в ординаторскую. Интересно, чья сегодня смена? Если толстого рыжего доктора, то он и сам спит, и другим позволяет.
Но в ординаторской пусто. То ли не пришли, то ли сразу по боксам. Арчи сел на большой кожаный диван, такой длинный и широкий, что бо-ольшую групповуху можно закрутить, забился в угол и прислонился щекой к прохладной гладкой коже спинки. Подремать, что ли, пока… А глаза уже сами закрывались…
…Взрыхленная перемешанная со снегом и водой земля стремительно летит в лицо. Он падает и вжимается в неё, а сверху сыплются удары. Бьющих много, и они мешают друг другу. Если не шевелиться и не кричать, посчитают за мёртвого и бросят. Нет, чужие руки рвут на нём одежду, сдёргивают штаны, нет, нет, нее-е-ет!..
…Арчи вздрогнул и открыл глаза. И облегчённо перевёл дыхание. Нет, ничего из того нет. В ординаторской уже полно народу. Пока он спал, пришли.
– Проснулся? – спросил по-английски Владимир Евгеньевич Башкин, улыбаясь его смущению.
– Да, сэр, – тихо ответил Арчи, садясь прямо и исподлобья покосившись на двух откровенно смеющихся над ним медсестёр: Галю и Наталью Александровну. И добавил: – Я только закрыл глаза, сэр, на минутку.
– Ничего-ничего, – сказала по-русски Наталья Александровна и продолжила по-английски: – Сон был приятный?
– Нет, мэм, – вырвалось у него.
Расспрашивать его – чего он боялся – не стали и занялись своими делами. Его словно не замечали, но он знал, что когда сядут пить чай, его позовут к общему столу, и если начнётся общий большой разговор, то его сделают участником и говорить будут по-английски или будут ему переводить. А то, что было весной, то было, и никуда от того не уйти. Весь январь он метался, не зная, где и как укрыться. Все были врагами. Он сам уже не помнил: начал гореть тогда или уже в госпитале. Тогда его бы забили насмерть, затоптали, если бы не солдаты. Они разогнали истязателей и привезли его сюда. Доктор Юра и доктор Во-ло-дья – а полное его имя он и про себя не может выговорить – вправили ему вывернутые суставы, наложили гипс на сломанную руку – это он пытался сопротивляться насильникам, не поглядел, что они белые – и стал он гореть. Нет, не хочет он про это вспоминать.
Арчи потряс головой и встал.
– Что надо делать, сэр?
– Не спится? – улыбнулся Башкин.
– Плохие мысли в голову лезут, сэр, – честно ответил он.
– Сходи, посмотри, всё ли в порядке, – медленно подбирая слова, сказала Галя.
Башкин кивнул, и Арчи вышел из комнаты, пробормотав привычное:
– Да, мэм, слушаюсь, сэр.
Ночью в госпитале тихо, как в Паласе днём. Ему повезло, что за два года до Свободы его купили в дом. Из паласных уцелели единицы. Как Крис, как те двое, что не вышли из «чёрного тумана», оставшись безымянными, как… да нет, остальные паласные Свободу встретили в распределителях. И тоже кто случайно уцелел. А его два года перепродавали из дома в дом, последний хозяин часто одалживал его своим приятелям. Пока однажды он, наглядевшись в оконную щёлку на свободно ходящих рабов, не начал догадываться и подслушивать. И решился бежать.
Арчи бесшумно шёл по подсвеченному синими лампочками коридору. Всё тихо, всё благополучно. Шёл и вспоминал…
…Хозяин взял его к себе на ночь. Весь вечер сидели гости, и он прислуживал за столом. И слушал, слушал, слушал. Про то, что русские развалили экономику – интересно, что это за штука? – про то, что разрушили жизнь, взяли и отменили рабство, и теперь все рабы, вся скотина, не допоротая, бродит, где хочет и как хочет. Он ждал, что, как и раньше бывало, ему придётся их всех ублажать, а побег опять отложится, потому как после такой групповухи, не то что бегать, шевельнуться не можешь, но обошлось. Поругали русских, покричали, что ещё своё возьмут, и разошлись. А хозяин не запер его, а захотел удовольствия. Он постарался, чтоб умотать того побыстрее, и когда хозяин отвалился от него и заснул, накрыл ему лицо подушкой и держал, пока тот не затих. Потом вернул подушку на место тому под голову, уложил как спящего, оделся и ушёл. Он был в одежде домашнего раба, и про то, какой ценой достались ему сапоги, куртка и шапка, лучше тоже не вспоминать…
…У седьмого бокса Арчи придержал шаг и прислушался. Нет, нормальное дыхание. Спит. И не кашляет, не хрипит. Ну, и пусть себе спит.
Когда он вернулся в ординаторскую, там ничего не изменилось. Каждый был занят своим делом. Наталья Александровна вязала, Галя читала книгу, а Башкин листал глянцево блестящий журнал. Арчи снова сел на диван. Башкин показал ему глазами на другие, лежащие на столе журналы. Арчи благодарно улыбнулся, но осторожно покачал головой. Конечно, он всё понимает, но… но уж слишком ему когда-то досталось. Он тогда впервые попал в дом, и хозяин застукал его за разглядыванием журнала. Даже сейчас страшно вспомнить. Нет, здесь это не опасно, он знает, у него даже в тумбочке у кровати лежит журнал, и иногда перед сном он смотрит картинки, но только если один в комнате. Это Крис смелый, может при всех взять газету и начать разбирать слова, шевеля губами и придерживая пальцем строку. И этот… Ларри тоже не боится, лежит себе и читает. Как белый. Странный он парень. Пятнадцать лет у одного хозяина прожил, а в голосе злобы нет. Что его, не выпороли ни разу за пятнадцать-то лет? Странно. Читать умеет, белым «сэр» говорит, а приехал… работяга дворовой во всём рабском. Странно. Ладно, Леон правильно сказал: «Его проблема». Тут со своими бы разобраться.
– Может, чай поставить? – предложила, не отрываясь от книги, Галя.
– Когда параграф дочитаешь, – улыбнулась Наталья Александровна и продолжила по-английски: – Арчи, хочешь чаю?
Он с улыбкой неопределённо повёл плечами. От еды, а чай – тоже еда – никогда не отказываются, но и вскакивать сразу к чайнику тоже не стоит.
– Чай это неплохо, – сказал по-английски Башкин и отложил журнал. – Всё тихо.
– Даже скучно, – закончила за него по-русски Галя, закрывая книгу. – Ну, ничего не соображаю. Давайте чаю.
Арчи понял, что пора вставать. Про чай он и по-русски уже знает.
– Чай хорошо, – старательно выговорил он русские слова.
Наталья Александровна отложила вязание.
– Не говори так, Галя. Скучно тебе, – она говорила по-английски, – а скука на ночном дежурстве значит, что нет… – она замялась, подбирая слова, – что опасности нет. Всё в порядке.
Башкин кивнул и улыбнулся.
– Постучите по дереву, – и пояснил Арчи, заметив его недоумение. – Чтобы сбылось.
– Чтобы несчастья не было, – кивнула Галя.
Арчи, как и все, трижды постучал костяшками пальцев по столу и, поймав взгляд Башкина, специально взял чайник левой когда-то сломанной рукой, показывая её силу. Башкин понимающе улыбнулся и кивнул.
Ночное чаепитие обязательно на ночном дежурстве. Арчи уже это знал, как и весь ритуал. Как и все, он перед ночным дежурством покупал в городе или в буфете чего-нибудь и сейчас наравне со всеми выложил на стол пакет с имбирными пряниками. Сахар и заварка были общими и хранились в шкафчике с посудой. Чайник мощный и вскипел быстро. Наталья Александровна заварила чай. Галя разложила по тарелкам бутерброды, конфеты и пряники.
– Сахар сами кладите.
– И сахар, и конфеты, – покачала головой Наталья Александровна. – Не слишком?
Разговор шёл по-русски, Но Арчи не так понял, как догадался и, потянувшись было за сахаром, отдёрнул руку.
– Нет-нет, Арчи, – улыбнулась Наталья Александровна, – это я так просто. Клади.
– А я люблю, – Галя тут же поправилась, – любила чай с сахаром, вареньем и конфетами или пирожным.
– И часто так получалось, Галя? – поинтересовался Башкин.
– Два раза, – ответила Галя, покраснев, – я ещё маленькой была, мама с бабушкой меня баловали.
Арчи уже не робел за одним столом с белыми, но предпочитал помалкивать. В принципе он уже неплохо понимал по-русски, а когда говорили вот так, перемешивая два языка, то свободно следил за разговором. Новое слово заинтересовало его, и он не выдержал:
– Вар-ень-е… Это что?
– Liquid jam – ответил по-английски Башкин, и Арчи понимающе кивнул, уже зная, что именно русские называют просто джемом. – Никогда не ел?
– Нет, сэр.
– Оно вкуснее, – вздохнула Галя.
И пошёл самый интересный разговор. О еде.
Ларри по привычке проснулся на рассвете, когда встают в имении. Серый предутренний свет, тишина. Он осторожно поворочался, укладываясь, и снова закрыл глаза. Здесь ещё можно спать. Но сна уже не было, так, дрёма. Тогда на чердаке был такой же серый свет…
…Он взял у Энни корзину с выстиранным бельём и нёс её на чердак, когда на внутренней лестнице столкнулся со спускающимся Фредди. Он слишком поздно из-за корзины заметил это, на узкой лестнице было не развернуться, и он начал было пятиться, спускаясь, но Фредди… Фредди уступил ему дорогу!
– Проходи, Ларри.
– Спасибо, сэр, – изумлённо выдохнул он. – Прошу прощения, что помешал, сэр.
Фредди подождал, пока он поднимется, и с интересом спросил:
– И куда ты это тащишь?
– На чердак, сэр, – сразу ответил он.
После того, как хозяин велел показать Фредди мастерскую, тайн для Фредди в доме не было. Наружу Фредди не выходил, и он видел, как это злит того, и понимал. Сам он тоже фактически не выходил, только спускался в угольный подвал. Мальчишкой он работал в маленьком садике при доме, но часть дома и сад несколько лет назад продали, и с тех пор он с Энни не выходили из дома, правда… но это уже не его тайна, не только его. То, что Фредди пошёл с ним на чердак, не удивило его. Фредди вообще был любознательным. Пока он развешивал выстиранное, Фредди обошёл чердак, осматриваясь и примеряясь. Он закончил и уже собрался возвращаться, когда Фредди подошёл к нему, недовольно буркнув:
– Мышеловка, а не дом.
И он внезапно решился. Приложив палец к губам, он жестом позвал Фредди за собой. Фредди весело округлил глаза, но последовал без звука. Он подвёл Фредди к маленькому выходящему на крышу окну, отогнул удерживающие раму гвозди, выдвинул её вверх и установил стопор. Фредди понимающе кивнул. Он скинул обувь и босиком, чтобы не скользить, первым вылез в окно на скат. Оглянулся. Разуваться Фредди не стал, но подошвы кроссовок не скользят. Он показал Фредди, как можно устроиться. Фредди хотел что-то сказать, но он повторил жест молчания, Фредди кивнул, достал и тут же убрал сигареты. Они сидели на крыше – он чуть ниже, чтобы не возвышаться над Фредди – и смотрели на город. Под ними крыши, узкие отсюда улицы, редкие машины, а пешеходов совсем нет. Утренний воздух был чистым и прохладным. Он дышал им глубоко, не спеша. Снизу их увидеть не могли, а домашний раб из дома напротив вылезал на крышу в другое время. Он осторожно покосился на Фредди. Спокойное, но внутренне напряжённое лицо, цепкий очень внимательный взгляд. Их глаза встретились, и Фредди жестом показал ему, что хочет подняться на гребень и посмотреть скат с другой стороны. Он кивнул, осторожно встал и полез вверх, тщательно впечатывая ступни в прохладный металл крыши. Спускаться на ту сторону Фредди не стал, просто полежал, уцепившись за гребень и оглядывая крыши. Потом кивнул, и они стали спускаться. Влезли в окно, только теперь Фредди первым. Он влез следом, опустил и закрепил раму. Фредди подождал пока он возьмёт корзину, и они ушли с чердака. Когда он закрывал чердачную дверь, Фредди заговорил:
– Спасибо, парень.
– Пожалуйста, сэр, – вежливо ответил он, быстро соображая, как попросить Фредди хранить это в тайне…
…Ларри улыбнулся. Фредди всё понял сам и никогда не заговаривал об этом. И даже ни разу не вышел на крышу без него. Фредди многое понимает. Даже удивительно для белого. Но… да, уже утро. Сейчас придут измерять температуру, а потом, раз придётся завтракать с белыми, то надо быть в полном порядке. По коридору уже приближались знакомые шаги медсестры. Ларри осторожно потянулся под одеялом, повернулся на спину и улыбнулся открывающейся двери.
– Доброе утро, мэм.
Уже привычный утренний ритуал измерения температуры.
Когда он закончился, Ларри, медленно двигаясь, опасаясь уже не боли, а сбить повязку, встал и пошёл в уборную. Тщательно побрился, вымыл лицо и руки, расчесал тугие непослушные завитки. Отрастают волосы. У старого хозяина его стригла Энни, потом его брили наголо раз в квартал, как и всех рабов. Или реже? Что-то путается всё.
Когда Арчи заглянул в палату, он уже был одет и сидел на кровати.
– Пошли? – улыбнулся Арчи. – Тебе сказали?
– Да, – встал Ларри. – Когда температуру мерили, сказала, чтобы шёл на завтрак в столовую. Одиннадцатый стол.
– Усиленное питание, – кивнул Арчи. – Двигаем.
– Ты как, сменился уже?
– Ага. Тебя провожу и отвалю, – Арчи зевнул, пришлёпнув рот ладонью.
– А то давай, – предложил Ларри. – Я и сам дойду.
– Ладно уж. Взялся довести, значит, доведу.
Большая столовая была разгорожена невысокими – чуть выше сидящего человека – перегородками на отсеки. Белые в таких же, как у Ларри тёмно-зелёных пижамах проходили и рассаживались. Арчи быстро оглядывал зал.
– Сейчас найдём твой одиннадцатый.
Но к ним уже подошла полная белая женщина, туго затянутая в белый халат. Кивнув на их приветствие, она строго посмотрела на Ларри.
– Лоуренс Левине?
– Да, мэм, – тихо ответил Ларри.
– Иди за мной.
– Удачи, – шепнул ему вслед Арчи.
Она подвела Ларри к небольшому – на четыре столика – отсеку и указала место за одним из столов.
– Вот. Будешь сидеть здесь.
Стол был уже накрыт, и за ним сидело трое. В пижамах. Все белые. Ларри осторожно сел, опустив глаза.
– Мальчики, вы уж помогите ему, а то он робеет.
– Лизавета Степанна, в танковых войсках всегда порядок, – рассмеялся один из сидевших, молодой и со следами ожогов на лице.
Она улыбнулась и отошла. Ларри не понял ни слова: они говорили по-русски, но интонация… Он осторожно приподнял глаза. Трое белых мужчин, улыбаясь, смотрели на него. То, что они оказались за одним столом с негром, похоже, их не смущало. Расу потеряли вроде Стефа? Или если они русские…
– Ну, давай знакомиться, парень, – заговорил по-английски сидящий напротив мужчина со шрамом, тянущимся от виска через всю голову среди отрастающих волос цвета чернёного серебра. – Я Михаил Аркадьевич, но можно и просто Майкл. Это тоже Михаил, только он Миша, – парень с ожогами кивнул, – а это Николай или Никлас, – очень бледный мужчина с запавшими глазами улыбнулся. – А тебя как зовут?
– Ларри, сэр.
– Ну, приятного всем аппетита, – сказал по-русски Миша, щедро намазал маслом толстый ломоть хлеба и придвинул к себе тарелку с кашей.
Остальные ответили улыбками и кивками, Никлас, а за ним и Ларри повторили пожелание по-английски, и все взялись за еду.
Ларри в общем-то знал, как вести себя за столом. Старый хозяин не так, а вот Энни жучила его мальчишкой… Но русские ели немного иначе. Раньше он не понимал, почему ему дают столько хлеба, и просто радовался еде. А теперь увидел. Они ели хлеб не отдельно, а со всем! Каша с хлебом, маленькие толстые лепёшки со сметаной с хлебом, коричневое сладкое питьё – какао – тоже с хлебом. А хлеб мазали маслом. И ещё каждому по два ломтя ветчины. И он, подражая соседям по столу, так же мазал хлеб маслом и клал сверху ветчину. На столе так всё стоит, что не спутаешь, где чьё, только хлеб горкой на общей тарелке, бери сколько хочешь.
К концу завтрака Ларри уже смелее поглядывал на своих соседей и отвечал на вопросы. По-английски говорили все трое. Миша с сильным акцентом и не очень правильно, но понять его было можно, а Майкл и Никлас совсем хорошо, как… как на родном. Разговор крутился вокруг еды. Что сегодня гречневая каша, а вчера на завтрак была яичница, а какао который день уже, хорошо бы чаю, так, может, на полдник дадут, а на обед скорее всего борщ, как и вчера, борщ – это хорошо, лучше лапши… Говорили по-английски, только некоторые слова были русскими, но Ларри догадывался, что борщ – это суп из свёклы с картошкой, мясом и сметаной, вчера он его ел, и ему понравилось.
Когда поели, он, как и остальные, собрал грязную посуду стопкой, вытер губы бумажной салфеткой и встал из-за стола. И на всякий случай уточнил:
– Сэр, мне всегда здесь сидеть?
– Да, – кивнул Майкл.
И пока они все вместе шли к выходу, очень просто и доходчиво объяснил, что номер стола – это обозначение еды. И сесть за не тот стол – это получить совсем другую еду. Без соли там, скажем, или без сахара. А решают это врачи, кому что нужно. В их отсеке одиннадцатый стол – усиленное питание после болезни или истощения. Поэтому им и дают всего так много, а если ещё хочется, то можно попросить добавки.
– И дадут, сэр? – вырвалось у него.
– И догонят, и добавят, – засмеялся Миша.
Но Майкл, отсмеявшись, серьёзно сказал:
– Обязательно дадут. У тебя что, истощение?
Ларри вспомнил вчерашние объяснения врача и кивнул:
– Да, сэр. И ещё… плеврит.
– Неприятно, но не смертельно, – улыбнулся бледными губами Никлас.
По широкому висячему переходу с окнами в цветных витражах они прошли в лечебный корпус, расходясь по процедурным кабинетам. Госпитальный день покатился своим чередом.
Джонатан и Фредди приехали в час посещений. Как и тогда, оставив грузовичок на стоянке, они прошли в широко распахнутые кованые ворота.
– Сразу к Ларри или поищем Юри?
– Сегодня воскресенье, Джонни, он может быть и в городе.
Они уже подходили к корпусу стационара.
– Ты помнишь, где это?
– Боксы на втором этаже в этом крыле. Он в седьмом.
Посетителей было немного, во всяком случае, на лестнице им никто не встретился, и большинство дверей было плотно закрыто. Проходя по коридору, они мельком заметили в одном из боксов пожилую светловолосую женщину в старомодной шляпке. А миновав следующую дверь, Фредди придержал шаг, так что Джонатан едва не налетел на него.
Дверь седьмого бокса открыта, видна кровать и полулежащий на ней негр в зелёной госпитальной пижаме. В руках у негра газета и карандаш. Он настолько ушёл в разгадывание кроссворда, что ничего не замечал вокруг.
Фредди усмехнулся.
– Ты смотри, как обжился.
Джонатан с улыбкой кивнул. И Фредди негромко, не пугая, а только привлекая внимание, кашлянул. Ларри вздрогнул, поднял глаза и увидел их. Газета мгновенно исчезла – они даже не заметили, куда он её спрятал – а Ларри уже вставал им навстречу, сияя широкой улыбкой. Фредди пропустил Джонатана вперёд и вошёл следом, закрыв за собой дверь.
– Здравствуй, Ларри, – улыбнулся Джонатан.
– Здравствуйте, сэр.
– Здравствуй, газету не помял? – усмехнулся Фредди.
– Здравствуйте, сэр. Я аккуратно, сэр, – ответно улыбался Ларри.
Наконец расселись. Ларри на кровати, а Фредди и Джонатан на табуретках. Ларри смущало, что он оказался выше их, но Джонатан и Фредди этого не заметили, и Ларри постепенно успокоился.
– Мог и не прятать, Ларри.
– Привычка, сэр, – виновато развёл руками Ларри.
Фредди сразу ощутил чем-то знакомый запах в палате и принюхался. Ларри заметил это и улыбнулся.
– Это мазь так пахнет, сэр. Мне от неё дышать легче.
– Хорошо мажут? – сразу спросил Фредди.
– Да, сэр, – и невольно засмеялся. – Она, помощница доктора, мажет и смеётся, что на мне не видно, где намазано, а где нет. Мазь тёмная, сэр.
– Так, – кивнул Джонатан, – врач говорил, что с тобой?
Ларри кивнул.
– Да, сэр.
– И что сказал? Что у тебя?
– Хронический плеврит травматического происхождения, сэр, – Ларри старательно выговорил непривычные слова и заторопился: – Но это ничего, сэр, леди доктор сказала, что это можно вылечить и что я не заразный, сэр, это на других не переходит, сэр.
– Ясно-ясно, – остановил его скороговорку Фредди. – А ещё что?
– Ещё? – Ларри вздохнул. – Общее истощение, сэр.
– Усиленное питание дают?
– Да, сэр. Так много еды, – Ларри улыбнулся, – что я есть устаю.
– Ничего, потерпишь, – нарочито строго сказал Фредди.
Все охотно посмеялись, и Ларри продолжил:
– Мне сказали, что меня будут месяц лечить.
– Доктор Юри?
– Нет, другой. Леди доктор. У неё трудное имя, сэр. Ми-рош-ни-чен-ко, – старательно выговорив по слогам, Ларри перевёл дыхание.
– Да, – кивнул Фредди, – непросто. Специалист по лёгким?
– Да, сэр, фтизиатр.
– Понятно. А в остальном как?
– Всё хорошо, сэр. Ко мне все очень добры, сэр, – просиял широченной улыбкой Ларри.
Джонатан выслушал рассказ о столовой, о седом Майкле, который дал газету с кроссвордом и обещал завтра показать библиотеку, о докторе Иване и вообще…
– Ну и отлично, Ларри. Лечись спокойно, всё будет в порядке.
– Ты к Юри сейчас? – спросил Фредди.
Джонатан кивнул.
– Иди, я догоню.
– Ладно. Ну, Ларри, счастливо. Делай всё, что врачи велят. Лечись. Поправляйся. Мы за тобой приедем.
– Да, сэр. Спасибо, сэр, – улыбался Ларри.
Когда Джонатан вышел, Фредди достал бумажник.
– Я тебе сейчас денег дам.
– Сэр, но…
– Помолчи, Ларри, ладно? Тебя в город выпускают?
– Сказали, недели через две, если всё в порядке будет. Сэр, у меня всё есть, я не могу так, сэр.
Ларри старался говорить твёрдо, у него даже слёзы на глазах выступили от напряжения. Фредди спокойно отсчитал пятьсот кредиток, потом добавил ещё и протянул всю пачку Ларри.
– Держи, – его тон исключал иные варианты, Ларри покорно взял деньги, но лицо его было таким несчастным, что Фредди счёл необходимым пояснить:
– Это твои деньги, Ларри. В счёт зарплаты.
– Но, сэр… Сэр Джонатан…
– С ним я всё улажу. Ты понял? – повторил Фредди. – Это твои деньги. Мало ли чего захочется или понадобится, фрукты там, конфеты. Начнёшь в город выходить, из одежды чего себе купишь, мальцу своему…
– Да, сэр, – Ларри наконец справился с голосом. – Спасибо, сэр.
Что-то в интонации Ларри заставило Фредди остановиться.
– Что, Ларри?
– Сэр… если… если это не слишком дерзко с моей стороны…
– Ну, – подбодрил его улыбкой Фредди.
Ларри достал из тумбочки и протянул ему лист бумаги.
– Вот, сэр. Это Марку. От меня, сэр.
Фредди взял листок, скользнул взглядом по рисункам, покрывавшим обе стороны, аккуратно сложил так, чтобы сгибы пришлись между картинками и спрятал во внутренний карман куртки.
– Передам. Из рук в руки.
– Я боюсь, он забудет меня, сэр, – виновато улыбнулся Ларри. – Ведь всего два дня мы были вместе, сэр.
– Не трухай, – сказал по-ковбойски Фредди, и Ларри негромко коротко засмеялся, вернее, фыркнул смехом, как когда-то. – Ну, бывай, Ларри.
Фредди протянул ему руку, и, помедлив с секунду, Ларри ответил на рукопожатие.
Когда за Фредди закрылась дверь, Ларри снова лёг и достал газету, но на ум уже ничего не шло. Всё путалось…
…Он разводит сильный огонь в камине гостиной, подвигает кресла, большие, со скамеечками для ног, высокими спинками и подлокотниками. Энни рассказывала, что пока была жива хозяйка, по вечерам все собирались в гостиной. Хозяин и хозяйка сидели в креслах, хозяин читал, хозяйка вязала, и молодые господа здесь же, кто с книгой, кто с рукоделием, а как умерла хозяйка, а молодые господа ещё раньше разъехались, так впустую огонь по вечерам в камине и горит. Но теперь… теперь Фредди здесь сидит с хозяином, оба то молчат, то о чём-то разговаривают. Он готовит камин, бар и уходит к себе. Конечно, Фредди догадывается, что он умеет читать, но всё равно показываться за чтением лучше не надо.
– Уже всё готово?
Фредди, как всегда, вошёл незаметно. Только что его не было, и вот он уже здесь.
– Да, сэр, пожалуйста, сэр.
Фредди подходит к бару, переставляет бутылки, что-то отыскивая, звякает стаканами. Он тоже умеет смешивать коктейли, но Фредди делает всегда сам. И к приходу хозяина у Фредди уже готовы два стакана.
– Спасибо, Ларри, можешь идти отдыхать, – отпускает его хозяин.
Он благодарит и уходит к себе. Но не ложится. Ночь ещё не началась и его работа не закончена. Хозяин посидит с Фредди и пойдёт спать. Он поможет хозяину принять ванну, вымоет всё и вымоется сам. Фредди успевает вымыться под душем, пока хозяин доделывает дневные дела в кабинете. А пока… остальные комнаты он убрал, бельё с чердака перенёс в гладильню, а гладить завтра, пока он его сбрызнул и свернул, чтобы не пересохло. В мастерской он тоже всё сделал. Можно и почитать…
…Ларри вздохнул, словно просыпаясь. Нет, ничего того уже нет, и никогда не будет. Когда-то он мечтал о мести. Нет, он понимал, что ему не отомстить, но… но ведь есть, да тот же бог, о котором столько написано, пусть Бог, пусть кто другой, но, чтобы их покарало, тех, и кого видел, и кого не видел…
…– Ларри!
Он бросил пылесос и побежал в кабинет. Хозяин никогда вот так, криком, не звал его. Что случилось?! Хозяин за столом, перед ним газета… свежая, он сам только-только взял её вместе с остальной почтой из ящика и принёс в кабинет.
– Что, сэр?
– Ларри, – голос хозяина падает до шёпота, – посмотри, Ларри.
Он послушно берёт газету, смотрит фотографии. Хохочущие белые полукругом, а перед ними на земле… люди? Нет. Трупы. И он не узнаёт, а догадывается. И слова, что помимо воли прыгают со страницы прямо в мозг, уже не нужны. «…справедливый гнев…», «…логово грязных ублюдков…», «…очищение расы…», «…проклятые самим Богом…». Он опускает газету, роняет её. И голос хозяина:
– Я знал, знал, что так и будет, Ларри. И на что-то надеялся.
Он слышит голос хозяина, но не видит его, не смеет поднять глаза.
– Соломон был прав, Ларри, надо было бежать. Всё бросить и бежать. Но куда? Куда нам бежать, Ларри? Только на тот свет, в могилу?! Нас и так толкали туда. Ларри, что я мог сделать?! Их нет, Ларри, никого нет. Я последний. Я! Самый старый. Мне место там, а не им. А я здесь…
Голос хозяина прерывается каким-то клёкотом. Он догадывается, что хозяин плачет, и стоит, втянув голову в плечи…
…Ларри провёл ладонью по лицу. Нет, вроде удержался, не заплакал. А тогда он плакал. И Энни на кухне. А хозяин закрылся в кабинете, ничего не ел, сидел, раскачиваясь у огня и что-то невнятно бормоча, страшный, небритый, в разорванной у горла рубашке. Такое Ларри уже видел. Когда хозяин узнал, что убили сэра Дэвида, леди Рут и их детей. Нет, не надо об этом. Даже дышать стало трудно. Надо чем-то заняться, раз кроссворд в голову не лезет.
Он встал, убрал оставленные ему Фредди деньги. Что ж, действительно, когда разрешат выходить в город, купит себе рубашку, даже две. А то эти парни – Арчи и другие – спрашивают, почему он во всём рабском ходит. Денег много, на многое хватит. А сейчас… сейчас он пойдёт на Цветочный бульвар, как все называют переход с витражами. Там гуляют те, кому уже можно ходить, но нельзя во двор. Скоро уже ужин, а там он встретит и Майкла, и Мишу, и Никласа. Да, и отдаст Майклу газету. Больше он ничего с кроссвордом сделать не сможет: остальных слов не знает, да и в этих, похоже, ошибок наделал.
Аристов был в своём кабинете и оживлённо беседовал с Джонатаном, когда Фредди наконец добрался до них. Его задержала та самая, светловолосая в старомодной шляпке. Со спины она казалась пожилой и была при более близком взгляде пожилой, но резвости, с которой она выскочила в коридор и за рукав вдёрнула Фредди в бокс, и молодая бы позавидовала.
– Прошу прощения, – попытался высвободить рукав Фредди.
Но тонкие пальцы с сухой кожей оказались неожиданно цепкими.
– Я должна поговорить с вами. Вы ведь джентльмен, не так ли?
Фредди неопределённо повёл плечами.
– Вы поймёте меня. Я – мать. И если я пошла на это, то только ради моего мальчика.
– Мама… – заговорил лежащий на кровати бледный до синевы юноша.
– Нет, – бросила она, не оборачиваясь. – Молчи. Я слишком много потеряла, тебя я не отдам.
– Мэм, – Фредди повторил попытку освобождения своего рукава, но по-прежнему безрезультатно. – Я буду вам весьма признателен, если вы объясните мне…
– Это ошибка, это… это недоразумение, чудовищное недоразумение, мальчик не при чём, он не виноват, я клянусь вам!
– Мама! – в голосе юноши зазвенели слёзы. – Я сам отвечаю за себя, мама.
– Мэм, – Фредди удалось вклиниться в её пылкую, но от того ещё менее понятную речь. – Я не знаю, что сотворил ваш сын…
– Ничего, я клянусь вам, он не виноват.
– Но это его проблема, – твёрдо закончил Фредди, выдёргивая наконец рукав. – Я к этому не имею и не желаю иметь никакого отношения.
– Но… но… но вы хотя бы подтвердите…
– Что?! – Фредди уже терял терпение.
– Что мой мальчик не при чём.
– Мама!
– Молчи! Ты сам себя губишь!
– Разберитесь без меня, – предложил Фредди, отступая к двери.
– Нет, подождите. Мне больше не к кому обратиться.
– Мама! – юноша рывком приподнялся на локтях. – Мама, он в другой палате, я его даже не видел. Никто не сможет сказать, что я потворствую чёрным, – он задохнулся и упал на подушки.
Фредди остановился, уже взявшись за ручку двери.
– Да-да, – кинулась к нему женщина. – Мой мальчик слаб, а они положили его рядом с чёрным. Ведь его могут лишить расы, а он не виноват, это всё русские. Вы видели, этот чёрный, наглый, в такой же одежде, – она испуганно понизила голос, – он… он чуть ли не читает. Одна посуда, одна еда… Я не дам моего мальчика. Подтвердите, что это… это…