Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

– Сильно помочило?

– Мука почти вся, – махнул рукой Андрей.

– Чего ж не укрыли? С полдня натягивало, – Фредди спокойно закурил, сел поудобнее.

– Беспокоились, – Андрей кивком показал на дневку. – Так и держали при себе.

Фредди кивнул.

– А громыхало здорово. Скотная еле устояла.

– Молнией не ударило? – поинтересовался Андрей.

– Пронесло. Но тоже всю ночь не спали, успокаивали. Огород размыло к чертям свинячьим. Ларри только наладил его, – Фредди усмехнулся.

Эркин не вмешивался в их разговор и, казалось, не слушал. Он сидел у костра, напряжённо глядя в огонь.

– Думал, у вас поразметало все.

– Удержали, – улыбнулся Андрей. – Этих вот только пришлось искать.

– А я в рощу въехал, ну у реки мысом…

– Знаю, – кивнул Андрей.

– Вижу… – Фредди сделал паузу, затягиваясь сигаретой и быстро просчитывая варианты.

Неподвижность и равнодушное лицо индейца не могли его обмануть, а упорное молчание только подтвердило. Парень слушает. И слушает очень внимательно. Намекнуть? На что? Промахнуться нельзя. А иметь такого врагом не хочется. И не нужно. Учитывая, что стадо скоро откочует к резервации, и могут начаться разборки.

Фредди докурил и щелчком отправил окурок в костёр. Ну, первый выстрел…

– Вижу, гонит.

Еле заметно метнулись в его сторону глаза, дрогнули и опали желваки. Попал! Вот чего он испугался! Что видели его купающимся. Теперь успокоился, что не видели. Остальное потом.

Фредди улыбнулся. Приятно, когда получается с первого раза.

На чайнике запрыгала крышка.

– Чаю? – предложил Андрей.

– Нет, – Фредди мотнул головой. – Кофе.

– Кофе рабское, сэр, – негромко сказал Эркин.

– А откуда ж другое? – улыбнулся Фредди и перевёл дыхание.

Эркин сдвинул кружки, насыпал в каждую из брошенного ему Андреем мешочка бурого порошка и разлил кипяток. Бурая жидкость вскипела жёлтой пеной. Фредди вытащил пачку галет.

– Держите, парни. Так и думал, что без хлеба останетесь.

– Спасибо, сэр, – Эркин разорвал обертку и выложил галеты на сковородку от лепёшек.

Андрей, встававший поглядеть на бычков, вернулся к костру.

– Лежат. Значит, Ларри опять все сначала?

Фредди негромко засмеялся.

– Он так ругался утром, что мне даже понравилось. Стоит посреди огорода и кроет всех подряд аж до бога. А мелюзга на заборе с открытыми ртами слушает.

Представив эту картину, засмеялся Андрей, нехотя улыбнулся Эркин.

– У вас, значит, обошлось.

– Пока да, – Андрей засунул в рот галету целиком. – Грозы частые здесь?

– Когда как, – пожал плечами Фредди. – Вы ещё неделю здесь?

Эркин молча кивнул.

– Дотянете до подвоза, или подбросить вам к празднику?

Рот у Андрея был занят, и их общее удивление высказал Эркин.

– Какому празднику, сэр?

– День Отца послезавтра. Вы что, счёт дням потеряли?

– Мы его и не вели, – неожиданно резко ответил Андрей. – Мы только пастьбу считаем.

– Спасибо, сэр, – вклинился Эркин, взглядом останавливая Андрея. – Я думаю, мы обойдёмся, сэр.

Фредди кивнул. Ещё один промах. Ну, индеец отца не знает и ему этот праздник по хрену, это понятно, а белому… чем ему его папаша так насолил? Ладно, это пустяки.

Пока пили кофе с галетами, поспело варево. Фредди не стал отказываться. Ели молча, серьёзно. Эркин остался мыть посуду и закладывать варево на вечер, а Фредди с Андреем пошли перегонять поднимавшихся бычков.

Когда Эркин подскакал к стаду, Фредди уже не было.

– Умотал?

– Не видишь? – Андрей мрачно гонял во рту сигарету. – Пачку мне оставил и того… осчастливил своим отсутствием.

– Как-как? – переспросил Эркин. – Ты чего-то закрутил. Я не понял.

Андрей хмыкнул и повторил фразу уже по-английски.

– Здорово! – рассмеялся Эркин.

– Угу. Ты на этот раз от дождя всё укрыл?

– В тот раз ты убирался. А я укрыл. Ладно, не кипи, – остановил он Андрея. – Гроза, заранее не знаешь. Мука пропала, видел. А крупу подсушим, если дождя не будет…

– А разложим для сушки и ливанет?!

– А на костре! – рявкнул Эркин. – На сковородке! Ты чего психуешь?

– А ничего! – Андрей отвернулся и, глядя в сторону, уже извиняющимся тоном сказал. – Разбередил он меня с этим днём. День матери, теперь отца… Навыдумывали, гады, только душу травят.

– А что, отец у тебя…

Эркин не закончил фразу, с таким искажённым лицом рванулся к нему Андрей, схватил за плечо.

– Слушай ты… – Андрей проглотил несказанное.

Они почти соприкасались лицами. Эркин напрягся, приготовился к удару, но Андрей убрал руку и отодвинулся.

– Никогда, – голос его был спокоен и тих, но настолько и так странен, что Эркин ждал самого страшного. – Никогда не спрашивай меня об этом. Слышишь, никогда.

Андрей рванул повод и поскакал на другую сторону стада. Эркин молча смотрел ему вслед. Что ж, у каждого своё. Каждый своего хлебнул. Не хочет Андрей, не будет он, конечно, поминать об этом. Ему-то что? Ему что отец, что мать… Всё одно. Всё осталось там, за границей памяти. Может, и было. Кто-то ж рожал его. От кого-то. Только для него-то этого не было. Не было! Не было, понятно?! И по фигу ему вся эта хреновина о родителях и родной крови. По фигу! Эркин хлестнул Резеду и поскакал в обход стада, издали грозя лассо Подлюге.

Но вечером у костра Андрей вдруг сам заговорил об этом.

– Ты вот что… Ты не обижайся, Эркин. Ну, за сегодняшнее.

– Я не обижаюсь, – пожал плечами Эркин. – Бывает.

– Нет, ты… ты пойми. Мать говорила, чтоб об отце молчали вмёртвую. Кто бы ни спрашивал, что бы ни сулили, как бы ни пугали. «Ты врать не умеешь, – говорила, – молчи. Убивать будут, молчи. Меня убивать у тебя на глазах, всё равно молчи». Я… – Андрей привстал на коленях. – Я же помню его, Эркин! Нельзя мне об этом. Нельзя. Мать просила, пойми…

Он вскочил и ушёл в темноту. Эркин молча поворошил поленья. Когда Андрей, вытирая глаза и судорожно переводя дыхание, вернулся и сел на своё место, так же молча подвинул ему кружку с кофе.

А ещё через день, когда вроде всё забылось, Андрей вечером порылся в своём мешке и вытащил флягу. Не ту, армейскую, как у Эркина, а самодельную, из бутылки, обшитой тканью. Отвинтил колпачок и разлил в кружки.

– Давай, – и шуткой скрыл всё, о чем нельзя им говорить. – Кто-то ж постарался, чтоб мы были. За них и давай.

Эркин кивнул, поднимая кружку, и глотнул. Бесцветная пахучая жидкость обожгла горло, выжав на глаза слёзы. Эркин закашлялся.

– Заешь, – протянул ему кусок мяса Андрей. – Это я у одного… сменял. Давно ещё. Тяну помаленьку.

– Что это? – откашлялся, наконец, Эркин.

– Тот чмырь клялся, что настоящая русская.

– Водка?

– А что ещё?

Андрей тщательно завинтил крышку и убрал фляжку. Вернулся к костру. Эркин поворошил поленья. От выпитого по телу прокатывались тёплые волны и как-то странно кружилась голова.

– Крепкая, – Эркин смущённо улыбнулся. – Даже в голову ударило.

– Ты ж говорил, что умеешь пить, – засмеялся Андрей.

– Такого я никогда не пил.

– А… там?

– В Паласе? – Эркин спокойно поправил упавшую на лоб прядь. – Там совсем другое подавали. Сладкое. Я же эл, в эл-пи был.

– А это чего такое?

– Эл, значит, для леди, эл-пи – Палас для леди. А кто для мужчин, те джи, джи-пи – Палас для джентльменов. Там рабыни были, – Эркин усмехнулся, – в основном.

– А?.. Стоп, – остановил сам себя Андрей. – Понял, – и сплюнул в костёр. – Система.

– Система, – кивнул Эркин. – Были ещё О-Паласы. Туда, говорят, те ходили, кто мучить любит или… гадости там разные.

– О? – переспросил Андрей и тут же кивнул. – Понял, это от other.

– Да? – удивился Эркин. – Не знал. Ну, так вот. О них всякое болтали. Кого туда отобрали, то всё, тех уже никто не видел. Элов навалом, джи… тоже. А тех нет. О-Палас и всё. С концами. – Эркин потёр ладонями лицо. – Болтаю я чего-то, будто травы нажевался.

– Какой травы?

– Да говорил я тебе вроде. Ну, гонял бычков когда, ещё до Свободы, без жратвы раз остались, кончились продукты, вот и жевали её. Она голод забивает, и язык без привязи становится. Если увижу где, покажу.

– А называется как?

– А хрен её знает. Я вон из деревьев только дуб и клён отличаю. И то мне уже в имении показали. Послали раз кленовую аллею чистить, а я не знал, где она. Мне как влепили плетью, так я туда птичкой влетел и на всю жизнь запомнил, какой клён из себя. И с дубом так же. Павлиньи перья в одном Паласе видел, а самого павлина… А называюсь индейцем. – Эркин усмехнулся. – Хреновый я индеец.

– Ты ж не виноват в этом.

– Мне-то от этого не легче.

– Оно так. А разболтался ты, это точно, – Андрей засмеялся. – Так что водку ты пить не умеешь. И не хвастай.

– Я не хвастал.

– А что, много вам… ну, спиртного давали?

– В пайке не давали. А так… клиентки угощали. Там отхлебнуть, допить…

– А закусь?

Эркин засмеялся.

– Стащить успеешь, так закусишь. Мне один раз коньяка досталось… полный бокал. Она пригубила, а пить чего-то не стала и мне сунула. Я и шарахнул.

– Он, коньяк этот, крепкий?

– Не знаю. Обожгло сильно.

– И не опьянел?

Эркин опять засмеялся.

– Опьянеешь – не сработаешь. Не сработаешь – тока получишь. Меня повело было сразу, а как про ток вспомнил, так в момент протрезвел.

– И сработал?

– А куда денешься? Под ток, знаешь, неохота как-то… Потому и говорил, что пить умею. Но не люблю.

Андрей усмехнулся, покрутил головой.

– А меня редко берёт. Слушай, а кормили вас хорошо? В Паласе? – Эркин молчал, и Андрей заторопился. – Ты того, не обижайся, что я спрашиваю. Ты как, можешь про это говорить?

– Пьяный могу. – Эркин взял ещё кусок мяса.

Сегодня они вместо варева просто свалили мясо на сковородку и поставили на огонь.

– Ну, слушай. Кормили нас хорошо. Не от пуза, но паёк большой, сытный. А так… та же каша, хлеб, кофе. Каша, правда, с мясом. И кофе сладкий. Голодом не наказывали, ну, уж очень редко, – и усмехнулся, – чтоб вид не теряли. А на паёк этот ты не завидуй. Сытость эта боком выходила.

– Это понятно, – Андрей ответил злой усмешкой, – когда хорошо кормят… У нас опытные говорили, что в самых злых тюрьмах пайка сытная. Хорошая жратва, она опасная.

– Везде одно и то же, – кивнул Эркин. – Ну, ещё слушаешь? Или хватит с тебя?

– Валяй. Тебе выговориться надо, хмель выпустить. А спали вы где? Там же? Ну… где работали? Или?..

– Или. Работали в зале и в кабинах. А спали в камерах. Как в распределителе, только не на полу, а на койках.

– Ух ты! Не нары, значит. У каждого своя?

– Ну да, надзирателю так подойти удобнее. И чтоб не трепались. Койки хорошие, простыни давали. И подушки. Если что, подушками и душили.

– Мы одеялом.

– Одеяла не полагалось.

– Так и спали, что ли, под одной простыней?

– Ни под чем. В камерах тепло. И надзирателю всё видно. – Эркин усмехнулся и, явно передразнивая, рявкнул. – Лечь на спину, руки за голову! – и уже своим голосом. – Ну, рядом можно, или под себя. Но упаси тебя прикрыться.

– А это за каким чертом?

– А их спроси. С питомника приучили. По-другому лежать я только в имении выучился, как вздует спину после пузырчатки, и не захочешь, а только на животе спать будешь. А так… койка низкая, надзирателю удобно ногами бить. А в распределителе прямо на полу ведь. Хоть в лицо тебе, хоть в живот, хоть… – Эркин махнул рукой. – Ну, в распределителе спишь, только если вся камера спальная подобралась. А попадёшь с работягами, так там не до сна. Спина к решётке, ноги поджал, голову прикрыл и дрожишь до утра. Полезут, не полезут… Били нас в распределителях… по-чёрному. Ведь ты подумай, – Эркин с внезапно ожившей старой болью подался к нему, – ты пойми, нам любой синяк уже плохо. А лицо попортили, то всё, пошёл в Овраг. Так ведь, сволочи, погань рабская, не била, увечила. Мы и дрались так, не подпуская к себе, ногами отбивались.

– То-то тебе кишки чуть не выпустили.

– Сам говорил, что чуть не считается. А так, я ж пять лет не спальник, и не продавали меня из имения. Отвык. И не дерутся рабы с ножами. Это уж после Свободы научились.

Эркин оглядел опустевшую сковородку и засмеялся.

– Завтра пустую кашу лопать будем.

– А у нас без заточки делать было нечего, – задумчиво сказал Андрей, словно не расслышав его последней фразы. – Шмонали, конечно, и если найдут чего, то сильно пожалеешь… о себе. Только, если жить хочешь, ты её сделаешь и прятать научишься, чтоб всегда под рукой была.

Эркин внимательно посмотрел на него.

– Тебе, похоже, тоже надо… язык малость отпустить.

– Надо, – кивнул Андрей. – В другой раз. Скоро светать начнет.

Эркин закинул голову и засмеялся.

– Точно. Проболтали сон.

– Отпраздновали, – засмеялся Андрей. – Давай хоть на остаток храпанём.

Эркин кивнул и встал, потянулся, сцепив пальцы на затылке.

– Ложись. Я к стаду схожу.

– Чего так?

– Мало осталось. Разоспимся, упустим.

– Я сосну, – мотнул головой Андрей. – Давай тогда так…

– Давай, – сразу согласился Эркин. – А я днём своё возьму.

– Идёт.

Эркин шёл к стаду. После первых же шагов земля перестала пружинить под ногами. И не опьянел он так уж особо. Просто… отвязал язык. Чтобы о Зибо не думать. Зибо-то его сыном считал. Как же страшно обманули старика… Старика? А сколько ж лет Зибо было? Он же видел его номер. Ярко-желтый, как у всех негров, такой же, как у него самого, только у него чёрный. Ну да, краску так подбирают, чтобы сразу заметно было. Нет, он же видел этот номер. Как же там…

Он обходил стадо. Подсвистывал, напевал обрывки каких-то песен. И мучительно думал, вспоминал, будто это было так важно. И вспомнил. Остановился и, загибая пальцы, шевеля губами, стал считать. Сбивался, ругался шёпотом и снова считал. И снова выходило. У них разница в двадцать три года. Когда его привезли в имение, Зибо было сорок три года. И умер он… нет, года он не знает, но это было до Освобождения… А ему самому двадцать пять. Зибо бы сейчас было сорок восемь… Эркин вдруг всхлипнул… Совсем он пьяный, что ли? Ведь мало же выпил. Сорок восемь… Как сказал тогда этот краснолицый, что гостил в имении? Они – гость и хозяин – шли мимо скотной, а он как раз мыл пол у дверей и услышал.

– …Мужская зрелость после пятидесяти, мой дорогой…

И смех. Они… они всегда смеялись… Будьте вы прокляты, все, все до единого! Кому из рабов вы дали дожить до пятидесяти?!

Эркин выругался уже в полный голос. Запрокинул голову и памятным с детства усилием сдержал, втянул обратно слёзы. Вот так! Получалось это не всегда, но сейчас вышло. Сволочь он сам, конечно, и скотина бесчувственная. Назвал бы Зибо хоть разок отцом, язык бы не отвалился, а старику стало бы полегче. Старик Зибо. По рабским меркам много прожил. Умер не на Пустыре, и не в Овраг свалили, а похоронили. И он невольно торжествующе улыбнулся воспоминанию. Как сказал тогда Грегори? «Свезёшь в овраг, а там сам знаешь». Хорошо, что Грегори лень было к Оврагу тащиться.

Светлело. Проступала роса. Эркин обшарил глазами небо. Вроде, ровно светлеет, без пятен. Может, и не будет дождя. Пора разводить костёр. И вообще… жить дальше.

Джексонвилл

Ровно стрекотали машинки. Лопасти вентилятора под потолком без устали месили горячий воздух. На клавишах машинок блестели следы потных пальцев.

Женя допечатала последнюю строку, протёрла руки салфеткой и только тогда вытащила лист из машинки и положила в стопку.

– В этой жаре работать совершенно невозможно, – пожаловалась Этель. – Неужели нельзя поставить кондиционер?!

– Ну, наша провинция, – засмеялась Ирэн, – ещё не поднялась до таких высот цивилизации.

– Да?! – Майра даже подскочила на месте. – Вы знаете, комендатура была у Хокса с инспекцией и распорядилась поставить кондиционер и вентиляцию. Иначе штраф и так далее, вплоть до закрытия.

– Может, и нам пригласить эту инспекцию? – засмеялась Рози.

– Без толку, Рози, – авторитетно заявила Этель. – Это распоряжение касалось только цеха, где работают цветные. Ну, где у него протравка вся и прочая гадость. А мы – белые, о нас русские не будут заботиться.

– Ах, пусть не заботятся, – простонала Ирэн, – лишь бы не мешали.

– А чем они вам мешают, милочка? – заинтересовалась Майра. – По-моему, вы были без ума от этого офицера. Арсения. Не так ли?

– Ну, не я одна, – засмеялась Ирэн. – Полгорода с ума посходило. Красавец, герой и так далее.

– Герой! – фыркнула Этель. – Всё-таки я не согласна. Пусть они белые, но их геройство… неужели мы забыли, что была война, что их геройство – это смерть наших близких, крушение нашего мира. Может, их мир и лучше, я не знаю, может быть. Но этот мир был нашим. И мы были счастливы в этом мире.

– О да! – резкий голос миссис Стоун хлестнул по ушам. – Мы были счастливы.

Обычно замечания миссис Стоун прекращали разговор, но сегодня Этель не отступила.

– Да, миссис Стоун! – Этель вызывающе вскинула голову. – Мы были счастливы! Каждый мог быть счастлив.

– И рабы? – спокойно и совсем не язвительно спросила миссис Стоун.

– Да! Посмотрите на нынешних цветных. Грязные, оборванные, голодные. Да разве кто держал так рабов?! Вспомните. А кто воспитывал их? Заботился…

– Честность так и не воспитали, – засмеялась Майра. – Воровали и будут воровать. Я помню…

– Да, – перебила ее Этель. – Сахар из сахарницы, и вообще, еду без присмотра нельзя было оставить. А сейчас? Тащат всё, что увидят. Работать не хотят и не умеют, простейшего дела нельзя поручить.

– Вы несправедливы, Этель, – спокойно возразила Ирэн. – Среди них попадаются вполне приличные, для цветных, разумеется, экземпляры. Видимо, от хороших хозяев.

– По-настоящему, приличные, как вы говорите, остались у хозяев! – не сдавалась Этель. – И вообще, цветным не свойственны высшие чувства. Я говорила о нас.

– Вы были счастливы, Этель?

– Да, Рози. И вы, и вы, и вы… Да все. Мы просто не понимали своего счастья, не ценили его.

– Успокойтесь, Этель, – Ирэн подошла к ней и нежно поцеловала в щёку. – Будем надеяться, что будет лучше.

– Что? Что может быть?!..

Этель не договорила. Дверь резко раскрылась, и Мервин Спайз влетел в комнату. Всё было сразу забыто. Но Мервин, всегда такой внимательный, рассыпающий шутки и комплименты, не пропускающий ни одной девушки, ограничился небрежным общим кивком и подошёл к Жене.

– Мисс Малик!

– Да, – оторвалась от вычитываемого текста Женя.

– Я прошу вас пройти со мной.

– Что?! – у Жени сразу пересохло в горле и задрожали руки. – Что случилось?!

– Ничего особенного. Успокойтесь. Фирме нужна ваша помощь. Нет-нет, оставьте всё как есть.

Женя взяла сумочку. Это был совсем другой Мервин. Быстрый, уверенный, с неожиданно властным командным голосом.

В коридоре он взял её за руку повыше локтя. Не сжал, но Женя сразу почувствовала, что её ведут.

– Что случилось?

– Не волнуйтесь, мисс Малик, – и повторил. – Вы нужны фирме.

Он привел её в кабинет директора. Нет, разумеется, Женя знала, что у фирмы есть директор, знала, как его зовут, слышала сплетни о нём, даже пару раз видела издалека, но разговаривать с ним ей, как и другим девушкам, не приходилось ни разу. Все распоряжения и зарплату они получали от Спайза.

Маленький, седоголовый, в безукоризненно строгом костюме, в больших очках, делавших его лицо ещё меньше, Кристиан Рочестер Грэхем поднял голову, когда Мервин ввёл Женю в его кабинет, и, помедлив с секунду – чтобы она заметила и оценила – встал.

– Добрый день, мисс Малик. Садитесь.

– Добрый день, мистер Грэхем. Благодарю вас.

Женя опустилась в указанное ей кресло у стола. Мягкое, но не расслабляющее.

– Сколько лет вы работаете в нашей фирме, мисс Малик?

– Два года, мистер Грэхем.

– Фирма ценит ваше сотрудничество, мисс Малик.

Женя с вежливой улыбкой наклонила голову. Плата, конечно, могла быть и повыше.

– Вы, кажется, русская?

– Да, мистер Грэхем.

– И знаете язык?

– Да, мистер Грэхем.

– Вы можете переводить, стенографировать по-русски?

Женя перевела дыхание. Вот, значит, в чём дело.

– Мне не приходилось практиковаться в стенографии по-русски, мистер Грэхем, но я владею языком.

– Отлично.

Грэхем улыбнулся. Его лицо от этого не стало ни веселее, ни добрее. Улыбка надевалась и снималась как очки. Или галстук.

– Фирма нуждается в ваших услугах переводчицы, мисс Малик.

– Я готова помочь фирме, – улыбнулась Женя, – насколько это в моих силах.

– Фирма не забудет вашей услуги, – Грэхем сверкнул очками. – Сторм введёт вас в курс дела.

Сторм? Это ещё кто такой?

– Разумеется, – прозвучал новый голос. – Буду счастлив сотрудничать с вами, мисс Малик.

Женя вздрогнула и обернулась. Откуда в кабинете взялся этот… Она не успела додумать. Разговор был явно окончен. Она встала, и Грэхем попрощался с ней кивком. И только в коридоре она смогла разглядеть Сторма.

Высокий загорелый блондин с по-военному аккуратной стрижкой. И костюм, отличный летний костюм смотрится на нем формой. Женя никогда не думала, что её контора как-то связана с армией.

– Эдвард Сторм, – представился он, изящно поцеловав Жене руку, и улыбнулся, показав великолепные зубы. – Разумеется, просто Эд.

– Тогда просто Джен, – ответно улыбнулась Женя. – Так из-за чего такой шум?

– А! – он пренебрежительно махнул рукой. – Паника всегда на пустом месте. Прибывают русские, а о переводчике никто не подумал.

– Они не везут своего? – удивилась Женя.

– Их об этом не спросили, – Сторм рассмеялся. – Фирма принимает и обеспечивает.

– Да, а в чём же само дело?

– Пустяки. Хотим получить контракт, минуя комендатуру. В двух словах, Джен. Русские предложили индейцам переселение. Мы хотим предложить свои услуги в обеспечении.

– Да-а? – удивилась Женя. – Впервые слышу. А они хотят переселяться?

– Кто, индейцы? Ну, если мы получим контракт, то они захотят.

Женя ощутила, как по спине пополз холодок. Это во что же она влезает? И… и как же Эркин? Он тоже должен будет уехать? Но спрашивать нельзя. Она не может интересоваться этим.

– Они должны были приехать через неделю, но утром позвонили и сообщили, что будут в три. Вот и началась паника.

– И это надолго?

– Я не думаю, что они задержатся, – он выжидающе посмотрел на неё.

Женя поняла, что должна объяснить.

– Меня так срочно сорвали. Сказали, всё оставить как есть…

– Ну, Мервин – паникёр со званием. Но не волнуйтесь, Джен. Всё будет в порядке.

– Я надеюсь.

Они пришли в конференц-зал. Здесь Жене ещё не приходилось бывать. Стол для переговоров. Массивные под старину стулья. Собранные изящными складками шторы, затеняющие окна. Стены, обшитые тёмными резными панелями. На столе уже приготовлены бутылки с водой и стаканы. Прохладный чистый воздух. Жене понравилось, и Сторм еле заметно улыбнулся, наблюдая за ней.

– Вы справитесь с синхронным переводом, Джен?

– Я надеюсь, – повторила Женя. – А вы, Эд, совсем не знаете русского?

– Ну, есть две вещи, которые узнаёшь сразу и запоминаешь на всю жизнь. На любом языке.

– И что же это? – подыграла Женя, уже догадываясь об ответе.

– Как попросить хлеба и как обругать. Причем ругань универсальна.

Женя охотно засмеялась.

– А вот и они!

Женя услышала шум подъезжающей машины. На секунду ей стало страшно. Сторм напряжённо прислушался и улыбнулся Жене.

– Идёмте, Джен, мы в числе встречающих.

С замирающим сердцем Женя последовала за ним, доставая на ходу блокнот для записей.

В первые минуты взаимных представлений, разговора о погоде и поездке Женя как-то растерялась. Нет, она не опаздывала с переводом, кроме того, у русских был свой переводчик. Но его английский был совсем иной, непривычный для слуха, и Жене пришлось переводить для всех. Но постепенно всё утряслось.

Русских было пятеро. Плотный немолодой мужчина в военной форме. Женя не разбиралась в русской системе звёздочек и полосок, но решила, что по званию он должен быть старшим. Тимофей Александрович Горин. Молодой высокий в штатском, обменявшийся со Стормом – как успела заметить Женя – удивлённо-весёлым взглядом. Похоже, они раньше знали друг друга и даже были чем-то неуловимо схожи. Его звали Николаем Золотарёвым. Молоденький белобрысый и курносый юноша – переводчик, Петр Смирнов, тоже в военной форме. И ещё двое. Смуглые, черноволосые, оба в военной форме без знаков различия, но с орденами. Их имена вызвали у Жени затруднения в записи, и она переспросила. Они вежливо повторили. Гичи Вапе и Нихо Тиан Або. И только записав, она вдруг сообразила. Это же не русские, а индейцы!

Грэхем, ведший переговоры от лица фирмы, тоже понял это, и его лицо стало сморщенным и совсем маленьким. Женя осторожно покосилась на Мервина, безмолвно стоящего за спиной Грэхема. Подвижное улыбчивое лицо Спайза окаменело. Пожалуй, только Сторм сохранил самообладание. Хорошо ещё, что обошлось без рукопожатий.

Наконец расселись вокруг стола в конференц-зале, и начался уже серьёзный разговор. Говорили, в основном, двое: Грэхем и Горин. Горин говорил медленно, делая паузы для перевода и записи.

Женя так давно не слышала русской речи. Но привычка к работе оказалась сильнее волнения. Тем более, что никакой особой терминологии не требовалось. Речь шла о транспорте. Фирма предоставляет транспорт, берёт на себя организацию транзитных пунктов, полное обеспечение водителей и питание переселенцев. Русские оплачивают всё это и обеспечивают беспрепятственный проезд вплоть до границы Русской территории, где переселенцев будет встречать русский транспорт.

– Мы в силах обеспечить перевозку до конечного пункта.

– Мне кажется это нерациональным, мистер Грэхем. Такое увеличение пути пробега увеличит и интервалы. Упадет пропускная способность пунктов транзита. – Горин улыбнулся. – Тогда их придётся делать стационарными.

– Мистер Горин, эти затраты нас не остановят.

Индейцы слушали молча, не выдавая своего отношения к происходящему. Переводя и записывая, Женя не могла наблюдать за ними. Но чувствовала, что их молчание успокаивает Грэхема. Они сидят за одним столом, но переговоры ведёт белый. Это как-то привычнее.

Женя уже освоилась и переводила довольно бойко, ведя запись для экономии времени на языке говорящего. Судя по одобрительным взглядам Горина и Золотарёва, они знали английский. Во всяком случае, настолько, чтобы оценить её усилия. Но… но зачем им тогда переводчик? Для индейцев? Но они молчат, и по их неподвижным лицам непонятно, слышат ли они вообще.

– Мы обладаем достаточно разветвлённой сетью, чтобы охватить всю Алабаму, мистер Горин. И даже соседей.

– Если вы имеете в виду Луизиану и Аризону, – вдруг заговорил Гичи Вапе, – то там вывозить некого. Истребили всех.

Он говорил по-русски медленно, твёрдо и очень чётко выговаривая слова. Медленно не от незнания – сразу поняла Женя – от характера. Его глаза смотрели на них с холодным спокойствием. Он ненавидел настолько, что был выше проявлений этой ненависти. Грэхем явно растерялся, но тут заговорил Сторм.

– Ну, я бы так не считал. Очень многие просто переселились из резерваций…

– Их переселили, – перебил его Гичи Вапе. – В Луизиане и Аризоне вывозить некого, – повторил он, и его слова прозвучали окончательным приговором.

– В Луизиане есть индейцы, – не сдавался Сторм.

– Это единицы, живущие в городах, – заговорил Золотарёв. – И все они уроженцы других штатов. Большинство интегрировалось в городскую среду. Вряд ли они захотят переселяться.

Сторм открыл рот, И Женя ждала, что он повторит ту, сказанную ей фразу, но он улыбнулся и сказал.

– Разумеется. Переселение – дело сугубо добровольное.

Женя успела заметить удивлённый взгляд Мервина и скользнувшую по губам Золотарёва усмешку, а Сторм продолжал.

– Но объявить им об этом, объяснить перспективы стоит.

– Конечно, – кивнул Горин. – Но основные маршруты пойдут отсюда, из Алабамы.

Грэхем склонил голову.

– И всё же, – Горин был серьёзен, но эта серьёзность зазвучала насмешкой. – Другие фирмы не менее разветвлены и оснащены. Да и условия, предлагаемые вами, я бы не назвал более выгодными. Почему, мистер Грэхем, мы должны предпочесть именно вашу фирму?

Грэхем надел торжествующую улыбку.

– Наша фирма всегда была выше расизма. Мы никогда не учитывали расовый разряд сотрудника, ценя только его компетентность и добросовестность.

Русские быстро переглянулись, даже лица индейцев на долю секунды утратили неподвижность.

– Вот как? – широко улыбнулся Горин. – Приятно слышать. А на другие расы ваша терпимость тоже распространялась?

– Мы никогда не нарушали законов, – с достоинством ответил Грэхем. – И в рамках закона мы соблюдали свои принципы. Закон суров, но это закон.

– Безусловно согласен, – кивнул Горин. – Что ж, это весомый аргумент, – он обвёл взглядом своих спутников, – это позволяет надеяться, что ущемления прав и достоинства переселенцев при переезде не произойдёт.

– Разумеется, – Грэхем убрал торжествующую улыбку и стал подчёркнуто деловит. – Надеюсь, маршруты и графики движения будут согласованны своевременно.

– Конечно, – Горин улыбнулся. – Задержка нежелательна для всех сторон.

Женя ждала перехода к оформлению бумаг. Но Горин и Грэхем встали и обменялись рукопожатием. Переговоры окончены? Встали и остальные.

– Завтра мы будем в десять, – сказал Горин. – Рад такому исходу.

– Немалая заслуга в этом принадлежит мисс Малик, – Грэхем с отеческой улыбкой посмотрел на Женю. – Кстати, мисс Малик наша давнишняя сотрудница и ваша… м-м… соотечественница.

Как только речь зашла о ней, Женя растерянно замолчала, но Смирнов так плавно и вовремя подключился, что заминки не произошло. Теперь все смотрели на неё. Чувствуя, что краснеет, Женя сжимала обеими руками свой блокнот и мечтала только о том, чтобы это поскорее кончилось. Но, на её счастье, началось прощание. Рукопожатий больше не было, и русские ушли. Сторм пошёл проводить их.

– Мисс Малик, – Грэхем был серьёзен и даже торжественен, – фирма не забудет вашей услуги. А сейчас я попрошу вас по возможности скорее подготовить и отпечатать стенограмму.

– Да, разумеется, мистер Грэхем, я займусь этим немедленно.

– Ещё раз благодарю вас, – и Грэхем покинул конференц-зал.

Когда он ушёл, Спайз и вернувшийся Сторм наперебой стали восхищаться Женей.

– Вы были блистательны, Джен.

– Какая языковая свобода!

– Спасибо, Мервин. Спасибо, Эд. Я пойду печатать.

– Разумеется, Джен. Мне тоже пора.

– Минутку, – остановил их Сторм. Поколдовав у одной из панелей, он открыл дверцу встроенного бара. – Я думаю, мы это заслужили.

– Ох, только воды, – попросила Женя.

– Не спорьте с опытным человеком, Джен. Вам надо успокоиться. Всё-таки сидеть за одним столом с индейцами… это слишком волнующее ощущение. Не правда ли, Джен?

Женя кивнула, принимая бокал.

И как-то само собой получилось, что Мервин убежал, а она и Сторм задержались.

– Но вы и вправду блистали, Джен.

– Спасибо, Эд. Но как вы оценили мою языковую свободу, не зная русского?

– О?! – Сторм приподнял брови. – А вы умны, Джен.

– Это плохо?

– Плохо показывать свой ум, – в голосе Сторма прозвучала горечь. – Глупцы это редко замечают, но никогда не прощают.

– Спасибо за предупреждение, Эд. – Женя допила пузырящуюся искристую жидкость. – Мне пора.