Глава 3
Сразу же после заселения к каждому подъезду прикрепили так называемых лифтеров. С виду это были женщины скромного вида пенсионного возраста, но только теперь, вспоминая их прозорливые глаза и вечную настороженность, понимаешь поставленные перед ними задачи. Дежурили они по суткам, тихо сидя между двумя дверьми подъезда на стульчике. В подъездном холле обычно были еще маленькие комнаты – там лифтеры ночевали, когда закрывали подъезд на ночь, но по внешнему звонку поднимались и открывали дверь задержавшимся жильцам. Когда вечерами девушки подолгу стояли у своих подъездов, воркуя с провожающими их молодыми людьми, они, словно блюстители нравов, напоминали им о позднем времени и загоняли домой.
Шумные игры нашего детства – вышибалы, штандер, салочки, пряталки – и велосипедные гонки по кругу двора объединили подрастающих детей в дружную команду. Классиками исчерченный асфальт не успевал промываться дождем. Единственное и приятное для нас напоминание о том, что в гостинице была какая-то жизнь, были изредка открывающиеся окна подвала под гостиницей, которые выходили во внутренний двор, и тетеньки в белых колпачках угощали нас бракованными булочками и пирожными, потерявшими при выпечке нужную форму. Вот это был праздник! Мы поедали все в момент.
Подрастая, нас все больше интересовало: как это все устроено в таком большом доме? Не знаю, как сейчас, но мы, как юные исследователи, столкнулись с неожиданнымфактом: все дороги для наших удивительных исследований были заботливо… открыты. Мы быстро освоили потайные внутренние проходы и лестницы и беспрепятственно, но на «мягких лапах», открывали для себя все новые и новые объекты для изучения. По черным ходам и лестницам мы проникали на чердаки, а там и до крыши было рукой подать. И вот, в один из очередных дней наших исследований, мы стояли на крыше рядом со знаменитыми украинскими вазами, которые снизу казались вазочками, а здесь их размеры повергли нас в ужас… На эти вазы, опять же, вели железные лесенки, но тут уже желающих по ним полазить не нашлось. И эти «походы» продолжались достаточно долгое время. Мы даже поднимались на крышу через один подъезд, а спускались через другой. В общем, освоили все ходы и переходы легко, а потом потеряли к ним интерес: нас стал занимать другой, более странный и «неопознанный» объект. Он был построен задолго до окончания строительства дома, занимал место в самом центре двора, был большой, круглый и назывался «фонтан». Но фонтаны обычно находятся внизу, и в них вода и краники, а наш «фонтан» стоял на высоком мраморном постаменте, по бокам которого были железные решетки и такая же дверь, всегда закрытая на прочный замок. За все годы вода прожурчала наверху этого сооружения низкими и жидкими струйками раза два. Нам было очень интересно узнать, что же за этой дверью и решетками. Но и днем, и вечером там было темно и пусто, только кошки ходили туда и обратно, но у них не спросишь… В общем, сколько мы ни пытались в это странное сооружение попасть, ничего у нас не вышло, но взрослые люди, пережившие войну, говорили, что это не что иное, как бомбоубежище на случай войны, чем очень нас пугали.
Еще мы любили забегать в гостиничный холл, а перед этим поиграть в пряталки у входа, среди огромных колонн с очень удобными для этой игры выемками. В холл мы забегали купить конверты и марки для переписки с друзьями, но гурьбой нас туда не пускали, а только по одному, и швейцары в униформе заставляли нас хорошо вытирать ноги и снимать галоши тех, кто их носил. Для взрослых посещения гостиницы было абсолютно свободными, и их никто не спрашивал, с какой целью они проходят в холл. Многие заходили туда купить свежие газеты и журналы и почитать их, сидя в удобных креслах, а также назначить встречу и побеседовать с друзьями.
Глава 4
На Большой Дорогомиловской улице еще до строительства Кутузовского проспекта были построены добротные правительственные дома. Во дворе дома, где жил Брежнев, находилась школа, в которой в основном учились дети и внуки ответственных партийных работников. Кутузовский же проспект застраивался домами для размещения дипкорпусов и жилья для иностранных дипломатов с семьями, приезжавших в Москву на работу на длительный срок. Вторая школа располагалась практически на слиянии этих двух улиц и находилась на целый квартал ближе к нашему дому. Именно она и стала моим местом учебы на долгие годы. Для меня это были годы напряженной работы, так как я, как и многие дети, училась в двух школах, еще и в музыкальной, да и эта общеобразовательная школа была не из простых. В ней как раз и учились дети послов и дипломатов, получавших временные квартиры на Кутузовском проспекте. Вся школа пестрела разным цветом кожи и говорила на разных языках. И это когда? В «глухие» советские времена! Начальную школу я помню плохо. Помню только, что в нашем классе было два мальчика-иностранца: очень симпатичный маленький венгр Янош и мальчик из Праги Карл, которого все в классе ласково называли Карлуша. Но кого забыть невозможно, так это наводившую ужас на маленьких школьников заведующую начальными классами. Это была уже очень пожилая учительница, прослужившая в школе почти полвека. У нее никогда не было своей семьи, своих детей, и школа объединила все это в ее жизни воедино. Она всегда называла всех учеников на «Вы», вызывая этим еще больший страх у маленьких детей. Лет ей было много, и выглядела она для младших школьников уже как старушка, но громогласная и прямая, появлявшаяся словно из-под земли, когда кто-нибудь шалил, она повергала малышей в шок. Когда первоклашки впервые приходили в школу и, подбегая к ней, спрашивали:
– Бабушка, а где здесь туалет? – она со строгим видом отвечала каждому:
– Не фамильярничайте! – и первоклашки отскакивали от нее как ошпаренные. Вообще, всегда, когда она появлялась в коридоре, все учащиеся уносили ноги от греха подальше.
Однажды, когда закончилась большая перемена и мы, дети второго класса, взбудораженные и охрипшие, наконец расселись по своим местам, дверь открылась, класс дружно встал… и замер в полной тишине: в двери появилась грозная фигура заведующей. Она вежливо извинилась перед учительницей, строго посмотрела на учеников и приказала девочкам сесть, а мальчикам остаться стоять. Обращаясь к занервничавшей учительнице, она спросила своим громовым голосом:
– Знаете, чем занимались мальчики вашего класса на перемене? – Учительница испуганно вытаращила глаза и повертела головой. Заведующая произнесла:
– Они бегали за девочками и задирали им платья…
Наступила мертвая тишина. Учительница осталась в той же позе, но у нее открылся рот.
– Теперь я очень хочу знать, – сказала заведующая, – что вы там хотели увидеть? Вот Вы, например, – указала она на одного из мальчиков. Мальчик захлопал глазами, но от страха не мог произнести ни слова.
– Так… понятно… Теперь Вы, – второй мальчик покрылся пятнами и тихо заплакал.
– Так… Ну что же, тогда вы, – указала она на третьего мальчика. Он опустил голову, вдохнул воздух и тихо сказал:
– Трусики…
А вот в средней школе только в нашем классе учились: англичанка из Лондона, немец из Западного Берлина, афганец, итальянец, два поляка и три индонезийца, причем состав иностранных детей периодически менялся. Мы были советскими детьми и вели себя как все дети, не понимая, какой груз ответственности лежал на учителях в то время, когда общение с иностранцами, да еще с «капиталистами», было табу для всех. Но только не для нас – учеников этой школы. Мы дружили, ходили друг к другу в гости, сидели за одним столом с послами и пили английский чай. В начале каждого учебного года, при пополнении класса новыми иностранцами, мы получали откровенные указания, от кого держаться подальше. Как правило, эти указания действовали только до конца урока, поэтому учителя были дерганые, недружелюбные, неконтактные и подозрительные. На нас орали, со злорадными улыбочками перехватывали записки, которые взрослеющие дети посылали друг другу, чуть что, пугали директором, хотя он был, пожалуй, самым добросердечным из всего педагогического состава, не скупясь ставили жирные двойки и исписывали дневники многочисленными замечаниями. Но все учителя, как один, были великолепными предметниками и знания давали фундаментальные. В классах не было особенной дружбы между учениками и даже каких-либо групп учеников с добрыми отношениями между собой. Некоторые, конечно, дружили парочками, но в основном все были сами по себе и сами за себя. В разговорах с ровесниками из других школ я всегда замечала, что мы опережали их по программе, что наша тройка – это у них пятерка, что наши провинности у них вообще никто не считал за нарушение школьных норм. Прессовали нас сильно. Зато потом при поступлении в вузы «наши» легко проскакивали через сито конкуренции. Но вспоминая годы учебы в этой школе, мало кто думал о ней потом с теплым чувством и с любовью к кому-то из учителей.
Годы шли, и все менялось: заковали в гранитные берега Москву-реку, превратив глинистые холмы в красивую набережную. Вокруг гостиницы развели красивые скверы. Кутузовский проспект постепенно стал превращаться в престижный район Москвы. Создав прямую связь центра Москвы с Кутузовским проспектом через Новоарбатский мост, вырос Новый Арбат с первыми московскими «небоскребами». Его тогда в шутку называли «вставная челюсть Москвы», так как эти бетонные коробки, в двадцать пять этажей каждая, которые возвели с двух сторон широкого Нового Арбата, сильно выделялись на фоне фундаментальных советских строений и выглядели инородными телами.
Сегодня гостиница «Украина» вышла на мировой уровень европейских стандартов пятизвездочных отелей, а состарившаяся интеллигенция в большинстве своем продала свое престижное жилье богатым бизнесменам.
Квартиры переделывались, объединялись и перекраивались, в зависимости от доходов новых владельцев. Но часть «старой гвардии» жильцов еще тихо существует в своих обветшавших и скромных по нынешним временам квартирах, сохраняя историческую память и дух того времени в своем родном доме.
Пожизненная прививка
Рассказ
Солнечный свет, струившийся сквозь легкие шторы, заливал светом просторную комнату. Большое настенное зеркало отражало стройную фигуру красивой женщины. Створки гардероба были распахнуты, а большой диван и два мягких кресла были завалены платьями и вешалками. Здесь же на ковре были разбросаны с десяток пар модельных туфель, многочисленные сумочки, ремешки и прочие предметы дамского туалета. Прикладывая к плечам очередное платье или костюм и придирчиво рассматривая свое отражение, женщина каждый раз критически оценивала результат.
– Нет, это с этим никак не сочетается. А вот это – ничего… Ничего хорошего…
Каждый раз, после покупки в магазине наряда на «выход в люди», она ругала себя потом за купленные вещи, которые теснились в больших гардеробах и про которые она забывала сразу же после того, как они оказывались на вешалке.
– Как я могла купить такое? – недоумевала она, вытащив платье или брюки, которые так ни разу и не надела. И вариантов таких покупок было не мало. Но, как всегда, пообещав самой себе больше так не делать, она приобретала показавшуюся нужной в данный момент, но в итоге не нужную никогда очередную вещь.
Позвонила подруга.
– Да. Привет! Вот, выбираю себе наряд. А ты уже знаешь, в чем пойдешь?
Тоже не знаешь? Тоже все перемерила? Да уж и не знаю! Публика-то будет разного возраста, сама понимаешь… Ну ладно, сейчас ко мне мастер должна прийти… Да, волосы в порядок привести… Хорошая женщина… Я обычно сама к ней хожу, но сейчас не успеваю, все так как-то сложилось… Мы с мужем только вчера прилетели и получили конверт с приглашением… Да, мы созвонились… У мужа задание: до вечера подарок купить, а у меня – себя в порядок привести… Ну целую, увидимся завтра…
В конце концов, рассуждала она, закончив разговор с подругой, как-то все скоропалительно: заранее не оповестили, никто и не предполагал, что это серьезно, что все так сложится… Думали, ну поехала немного «крыша» у девушки, но это по молодости: мама у нее женщина умная, рассудительная, объяснит дочери, что к чему… Видимо, не получилось.
Остановив свой выбор на черном элегантном платье-футляре, подобрав к нему сумочку, туфли и украшения, она стала развешивать на вешалках все остальные вещи и расставлять все по своим местам. Она любила порядок во всем: в доме, в своих делах, и поэтому, когда пришла мастер-стилист, все было готово к новому этапу ее преображения.
– Здравствуйте, Лена. Проходите, пожалуйста. Я покажу вам, где расположиться, чтобы вам было удобно работать, а мне получать удовольствие от вашей работы. Но сначала мы с вами выпьем кофе. Или чай, что вы предпочитаете?
– Спасибо. С удовольствием! У меня сегодня было много клиентов, и я просто не успела выпить ни того, ни другого. От кофе не откажусь.
– Вот и прекрасно. Я накрою на стол, а вы пока располагайтесь в ванной комнате, она просторная, места там много, все, что вам будет нужно, – под рукой.
Лена пошла осваивать ванную, а приветливая хозяйка Валентина хлопотать на кухне, готовя кофе и что-то из закусок. Мастер-стилист Лена была женщиной лет сорока, ухоженной и, видимо, очень красивой в юности. В ней чувствовались хорошее воспитание и интеллигентность, которые сразу, при первом же общении, притягивали к ней многих женщин, и они становились ее постоянными клиентками.
– Ну как? – спросила хозяйка, когда Лена вернулась на кухню. – Вам там удобно будет?
– Да, спасибо, очень удобно. Все хорошо: места много, все свои принадлежности я разложила.
– Тогда присаживайтесь и угощайтесь, – сказала она, разливая ароматный кофе по чашечкам.
– Давайте за кофе и обсудим ваши пожелания на завтрашний день, – сказала Лена, отпив немного из чашки. – Наверное это должна быть не традиционная укладка волос, насколько я поняла, а что-то нарядное, на торжественный случай?
– Да, верно, и случай знаменательный, – сказала Валентина. – Это свадьба.
– Прекрасно! Сделаем что-то легкое, летящее. Вы ведь идете на это мероприятие надолго. А там шампанское, веселье, танцы до утра. Ведь это так обычно бывает, поэтому какой-то статичной укладки мы делать не будем, правильно?
– Все так, – сказала Валентина, – только такая свадьба, как вы сказали, – это вариант обычный, а здесь случай особый. – Лена смотрела на хозяйку дома заинтересованными и немного удивленными глазами.
– Замуж выходит молоденькая дочка одной из моих подруг, а жених старше невесты на сорок лет и старше ее матери на пятнадцать.
Наступила пауза. Лена, словно в замедленной съемке, медленно выпрямлялась, глядя на Валентину, и глаза ее из светящихся светло-голубых постепенно превращались в мрачно-синие, как у сиамской кошки.
– Что с вами, Лена? – испуганно спросила хозяйка. Лена, как бы выходя из мгновенного сна, захлопала глазами и нервно проговорила:
– Извините, пожалуйста, я… немного шокирована, то есть нет… просто у меня реакция осталась с детства… сейчас таких свадеб много случается, но каждый раз мне жалко… – она запнулась.
– Кого? – спросила Валентина.
– Жениха… – ответила Лена, и глаза ее покраснели.
Они обе какое-то время сидели молча. Валентина, почувствовав сильное напряжение во всем сказанном Леной, боялась прервать это молчание, но она вдруг сама сказала:
– Видите ли, Валентина, я вам объясню свою реакцию на сказанное вами. Для меня этот вопрос больной… Я ребенок от такого брака. Мой отец был старше мамы на тридцать пять лет. И я вам должна сказать – ничего хорошего в этих отношениях нет и быть не может, хотя начинаются они, как правило, по желанию с обеих сторон: у молодой жены кружится голова от того, что ничего не надо наживать путем тяжких усилий с ее стороны, так как все уже есть и только руку протяни, а у него – головокружение, не только от повышенного давления, но и от ощущения, что молодость-то не ушла, а вот она, рядом, и смотрит на него с любовью и преданностью. Но только вы мне расскажите хотя бы про один такой брак, в котором не было бы выгоды со стороны молодой жены? Вы знаете такие?
– Увы, и правда, не знаю. – Валентина с интересом слушала Лену.
– Вот и я тоже. Или это деньги, или высокое положение этого мужчины в обществе, или известность, или все вместе и сразу. О своей встрече и знакомстве мои родители мне никогда не рассказывали. Я знала только то, что мой отец был в то время московским чиновником высокого ранга, а мать семнадцатилетней ученицей, заканчивающей школу, – продолжала Лена. – Свои биографии они никогда мне полностью не раскрывали, но уже в сознательном возрасте я узнала, что они встретились случайно, из-за того что моя бабушка, мамина мама, ходила по высоким городским инстанциям, собирая какие-то справки для оформления послевоенных документов, так как ей полагался орден за оборону Москвы в военные годы. На тот момент она работала в две смены, чтобы побольше заработать, так как одна содержала себя и школьницу-дочь. В какой-то из дней она попросила ее пойти в одну из таких инстанций с ее документами и забрать уже оформленные начальником наградные бумаги. Там, у отца в кабинете, и состоялась встреча моих будущих родителей – маме было семнадцать, ему пятьдесят два. Мама стала ездить по Москве на машине с личным шофером отца и переехала из коммуналки в его пусть не большую, но отдельную квартиру. Потом родилась я. Квартирные условия снова улучшились. От меня все тщательным образом скрывали, но потом от родственников отца я узнала, что на момент их встречи мой отец был уже третий раз женат и имел сына – ровесника моей мамы. Потом я узнала и о том, что зарегистрировали они свои семейные отношения, когда мне было уже семь лет и я пошла в школу. Меня, маленькую девочку, всегда удивляло то, что мама никогда не называла моего отца по имени – только «папа» и «папочка». Я по-детски спрашивала ее про это, но она никогда прямо на этот вопрос не отвечала и всегда говорила, что ей так больше нравится, а когда я продолжала настаивать и говорила, что это мне он – «папочка», а тебе он – муж, мама злилась и отвечала, что это не мое дело. Но в детстве, когда я была ребенком, я искренне любила только своего отца: он был единственным, кто никогда ни при каких обстоятельствах не повышал на меня голоса и всегда держал мою сторону, когда мама с бабушкой меня ругали. Он был мой верный друг и кроме как «доченька» меня не называл. И я помню его голубые-голубые глаза, которые всегда с нежной любовью смотрели на меня. Это было лучшее воспоминание из моего детства.
– А что было потом? – спросила Валентина, заметив, как погрустнел взгляд Елены.
– А потом было то, что я выросла, папа состарился, а мама только вошла в возраст сорокалетней активной женщины. Когда отец еще работал и приносил домой неплохие деньги, а работал он до семидесяти трех лет, все еще было вроде бы нормально: неработающая мама получала папину зарплату и могла еще позволить себе некоторые излишества молодой жизни. Но вскоре отца проводили на пенсию, и он сразу стал никому не нужным старым человеком. Мать и до его ухода на пенсию часто на него раздражалась, а сейчас он вызывал в ней сплошную агрессию. Когда отец по привычке, в телефонном разговоре или по доходившим до нее слухам, хвастался перед кем-нибудь своей молодой женой, мама устраивала дома скандал, что он не умеет держать язык за зубами, и отец потом долго сидел молча и пил таблетки.
Время шло. Моя мать становилась все более раздражительной и злой, как по отношению к отцу, так и ко мне. Я видела, как тяготит ее потерявший денежную основу и привилегии советской жизни старый муж. Я не могла быть постоянно с ним рядом, так как, стремясь побыстрей уйти от авторитарной матери, рано выскочила замуж и уже сама растила маленького сына. Но каждый раз, навещая родителей, я видела, как «расцветает» лицо отца и суровеет лицо матери. Отец начал болеть, а мать устроилась на работу на полдня. Она, конечно, за ним ухаживала, но так, как ухаживают за больными в больнице посторонние нянечки. Она изолировала его от внешнего мира, переселила в маленькую комнату, и он перестал с кем-либо общаться. При этом она находила время для романов на стороне, и часто по вечерам ее подвозили к дому разные машины, а он чахнул в квартире в одиночестве. Однажды я ей сказала, в очередной раз навещая отца:
– Мне его так жалко: он уже совсем плохой, не живет, а тихо существует в этой жизни…
– Ну и пусть, пусть существует. Ты же знаешь, какая у него пенсия большая! Я без нее пропаду! – ответила мне моя мать.
Через полгода отец умер. Но мать не пропала, а тут же вышла замуж за молодого, моложе ее на десять лет, мужчину. Но этот брак продержался ровно пять лет, так как именно такой срок был определен законом в то время, дающим возможность при разводе поделить общее жилье поровну между супругами. Так как я со своей семьей жила уже отдельно, половина папиной квартиры ушла в руки ее молодого и шустрого мужа.
Лена замолчала. Две женщины сидели в задумчивости, боясь нарушить воцарившуюся тишину. Первой заговорила Лена.
– Простите, пожалуйста, я не знаю, что вдруг на меня нашло. Просто наваждение какое-то. Я не хотела… Я вообще никогда никому про это не рассказывала, только своему мужу… Все получилось так неожиданно. Просто всегда, когда видела этот свадебный «фарс» с пожилым женихом со стороны, у меня сердце начинало болеть от того, что мне становилось жалко этих бедных, молодящихся из последних сил старичков, поддавшихся молодым женщинам и поверившим в искренность их чувств. А тут все близко: вы, свадьба, старый жених, молодая жена… Извините меня, пожалуйста… – Лена еще хотела что-то сказать, но Валентина вдруг неожиданно быстро встала, взяла телефон и набрала номер.
– Это я, привет, дорогой! Ну что, подарок купил? Молодец! Тот, что наметили? Прекрасно… Да-да, все правильно. Закажи доставку и укажи время… вечером… Да, уже в ресторан… Адрес ты знаешь… Я тебе потом все объясню… Да, я передумала. Открытку красивую не забудь купить, напиши поздравление: я сейчас тебе по эсэмэске текст пришлю, а то я знаю, что ты можешь целую поэму написать – ты же коротко не умеешь… Ну все, пока! Целую!
– Я ничего не понимаю, – Лена с ужасом смотрела на Валентину.
– Да не волнуйтесь вы ни о чем, – с улыбкой сказала Валентина. – Вы мне помогли решить проблему с этой свадьбой! Если б вы только знали, как мне не хотелось на нее идти! Вы даже не представляете! У меня не было похожей истории в семье, но я всегда знала, что семья – это двое молодых и их дети как продолжение. Вы настолько точно попали в цель, когда сказали, что если семья для чего-то другого: денег, карьеры, взаимовыгоды, то в таком случае свадьба – фарс. Тогда не нужно этих помпезных торжеств: тихо распишитесь и живите себе на радость. Если это любовь, то семья состоится, если тонкий расчет, то кто-то будет ущемлен и будет страдать. А уж если этот брак не первый и не второй… то тути вовсе глупо выставлять свое счастье, с уже отвергнутыми кем-то женихами и невестами, напоказ: собрались в хорошем месте с близкими людьми и отметили это событие. Поэтому я не очень хотела идти на это представление вместо свадьбы, меня тоже всегда настораживают старые женихи. Да и у этого наверняка эта свадьба уже не первая и даже, думаю, не вторая. Кстати, к женщинам это тоже относится. Вы знаете хотя бы один брак молодого человека с возрастной женщиной, у которой не было бы или денег, или квартиры? Поэтому такие браки всегда предсказуемы.
– А ваши друзья на вас не обидятся?
– Да они просто не заметят, что нас нет. Столько народу наприглашал. Мы сейчас хорошего красного вина выпьем, с сыром и фруктами, а потом займемся моей прической. Хорошо? Свадьба свадьбой, а женщина всегда должна хорошо выглядеть, а не только на праздниках!
Валентина очень быстро и умело сервировала стол в гостиной. Лена попыталась ей помочь, но хозяйка сказала, что сейчас она ее гость, а она любит ухаживать за гостями, и поручила ей только расставить тарелки и разложить приборы. На столе появились высокие бокалы на тонких ножках для красного вина, красиво нарезанные сыры разных сортов, белый и черный виноград на большом блюде и аккуратно нарезанные и обжаренные в тостере кусочки хлеба. Умело открыв специальным приспособлением бутылку, она разлила вино по бокалам.
– Прошу вас, присаживайтесь, – сказала хозяйка. – Женщины сели за стол и, приподняв бокалы, немного помолчали.
– Я хочу выпить за вас, Валентина, за ваше внимание ко мне, за то, как вы меня выслушали. Я мало кому рассказывала о моей семейной истории, об отношениях моих родителей, а с вами почему-то разоткровенничалась, и вы меня поддержали. Спасибо вам за это. – Они чокнулись и отпили немного вина. Вино было насыщенное, немного терпкое и как нектар разлилось по телу.
– А помните картину «Неравный брак» в Третьяковке? – спросила Валентина.
– Конечно, ее все знают. Нам еще школьникам на экскурсиях о ней рассказывали и сейчас, думаю, рассказывают.
– Так вот, такие браки всегда существовали, и всегда они были основаны на деньгах! – женщины опять чокнулись и выпили вина. Валентина пополнила бокалы. – Там родители практически продают свою дочь старцу, годящемуся ей не в отцы даже, а в дедушки! – сказала она.
– Конечно… все на деньгах, все на деньгах… – повторила Лена. – Давай выпьем за нас, бедных женщин… которых одни покупают… а другие… продают!
– Давай, – сказала Валентина, и они снова чокнулись и выпили.
– А я вот что думаю, – продолжала Валентина, – помнишь там сзади, в толпе, за невестой стоит молодой человек с грустным лицом и в скорбной позе? Так это ее бывший жених. Это как бы портрет самого художника Пу… Пуки… А-а! Пукирева. Помнишь?
– Да! Он такой красивый, молодой, элегантный, с модной причёсочкой, с бородкой и очень задумчивый. Помню, конечно.
– Так вот, – продолжала Валентина, – у меня такое впечатление, что это он ее подтолкнул к замужеству, а не родители. А историки и искусствоведы неправильно эту картину поняли. Ясно? А то родители, родители!
– Что же это они столько времени нам голову морочили? Как это так?
– А так, – сказала Валентина, подлила в бокалы вина, и они снова чокнулись и выпили. – Это он, этот красавец, от которого все, наверное, с ума сходили в этом городе, или городишке, уж и не знаю, как его там называли, видя, что этот дед совсем уже старый, подумал и решил, что дед долго не протянет и скоро отдаст концы, а молодая вдова унаследует его денежки и недвижимость. Вот тогда-то они и поженятся. А? Как ты считаешь?
– Слушай! Ты – гений! Вот в чем причина, что она согласилась! Они это вместе и обдумали. А так что еще можно было бы сделать? Ну закатила бы она скандал родителям, ну убежала бы с ним вместе из дома, а жить-то на что? Родители бы точно им денег не подкинули…
– Вот именно. Они, конечно, все обдумали, и скорее всего, план их осуществился… а то жалко их как-то будет. Правда?
– Да… Давай за них выпьем!
– Давай.
– Постой, что-то я не пойму, – Валентина с интересом посмотрела на Лену, – почему это тебе молодую невесту и молодого человека жалко, а не старого жениха?
– Потому, что она жить с ним и не собирается, а под венец идет ради любимого, чтобы у них деньги были… тут другая ситуация. Потому что она предпочла молодого жениха старому и отдает себя в жертву из-за любви к этому молодому и красивому. – Они обе дружно задумались, и Валентина разлила остатки вина по бокалам.
– А вдруг этот старикашка жить долго собирается? Может, ему и лет не так много, как кажется. Просто тогда спортом не занимались, мышцы не качали, в фитнес-клубы не ходили. Вот он и выглядит на девяносто, а ему, может, и шестидесяти нет… а? Время же другое было…
– Да-а!.. Тогда долго им еще ждать придется…
Женщины еще немного поговорили о картине. Вдруг Лена спохватилась,
– Ой! Я совсем забыла о вас, о вашей прическе, о своих обязанностях! Со мной это впервые, но у вас тут так хорошо, и вы такая необыкновенная и интересная собеседница…
– Во-первых, не «вы», а «ты». Мы уже давно с вами, то есть с тобой, перешли на «ты», а во-вторых – какие обязанности? Мы уже давно про это забыли. Мы отдыхаем – ты после работы, а я от рассказа о твоей семье и от всех этих молодых жен, старых мужей, старых жен и молодых мужей… А у тебя есть дети? Ах да, ты говорила, что у тебя есть сын. Сколько ему лет?
– Двадцать скоро будет.
– Ух ты! Такой большой, а ты такая молодая. Здорово! А муж есть?
– Конечно, – улыбнулась Лена, – мы встретились, когда нам обоим было по двадцать, и с тех пор мы вместе. В прихожей раздался звонок, и Валентина пошла открывать дверь. В комнату вошел высокий, симпатичный мужчина средних лет, и, быстро оценив ситуацию, обратился к женщинам,
– Милые дамы! Я вижу, вы меня не ждали, а я бы тоже хотел присоединиться к вашему застолью, тем более что я очень голодный.
– Вот, – сказала Валентина, – познакомьтесь, это мой муж Владимир, а эта красавица – стилист по прическам и очень хорошая женщина Лена.
– Очень приятно, я вижу, вы хорошо время проводите, но может быть, вы с Леной накормите голодного мужчину? Что тут у вас? – Он обвел глазами стол. – Ну, это все не для меня, это для дам, а мне, Валюша, что-нибудь по существеннее и… покрепче… – Валентина засуетилась и начала быстро выставлять из холодильника всякую еду, а Лена расставлять ее на столе.
– Как приятно, когда столько красивых женщин за тобой ухаживают! – Муж посмотрел на жену. – А прическа у тебя очень красивая, пышненькая такая, молодежная, сейчас модно ходить такой взъерошенной, тебе идет. Вы, Лена, просто молодец! – Женщины переглянулись и их плечи задергались от сдавленного смеха,
– Да-а! – прошептала Валентина, – вот и делай для них прически. Они и разницы не видят между ухоженной головой и черт знает чем!
– Женщины делают прически для женщин, уж поверь мне, я это точно знаю, только мы можем оценить облик другой женщины. У мужчин взгляд на женщин совсем с другой стороны… с какой, не будем уточнять. Во всяком случае, прическу они оценят в самый последний момент… Они рассмеялись. Муж налил себе что «покрепче», а женщинам что «полегче» и произнес:
– За прекрасных дам! – У Лены зазвонил мобильник.
– Это муж, – сказала она. – Да…Я у одной из своих клиенток… Как уже поздний вечер? Я… я смотрю в окно… А который час? Не может быть! Ой! Я же на машине! Ой-ой-ой! А меня здесь угощают… хорошим вином, и я чуть-чуть выпила…Ч то видишь? Я говорю… совсем чуть-чуть. Запах чувствуешь? Через мобильник? Ну ты даешь!.. Хорошо, жду, записывай адрес, – она продиктовала адрес.