Школьные подружки
Рассказ
Они были подружками еще в школе. Одинаково любили одни предметы и одинаково ненавидели другие. У них даже имена были похожие: одну звали Вера, а другую Лера. Их интересы во многом совпадали, и обе они мечтали стать знаменитыми актрисами, потому что очень любили театр. «Кто же, если не мы?» – говорили друг другу они. И действительно: обе хорошенькие, можно даже сказать, красивые, обе были центром внимания в школе и любимицами преподавателя по литературе, который ставил с ними сценки из произведений школьной программы для концертов и вечеров старшеклассников. Обе занимались в театральных кружках. Лера – при Доме культуры недалеко от дома, а Вера в более престижном – при Доме культуры работников театра, где даже шли репетиции студентов театральных вузов. Но внешне они были абсолютно разные: Лера была высокая и стройная девушка, с лицом «лирической героини», как называла ее Вера, а сама Вера была ростом пониже, пухленькая, с небесного цвета глазами, всегда искрящимися восторгом и радостью, видящая себя актрисой любого амплуа: от лирической и характерной героини до инженю и травести.
– Мне все под силу. Я все могу. – И это было действительно так, потому что она источала импульс совершенно необузданной энергии, радости и веры в свое актерское предназначение.
В театрах они проводили больше времени, чем за уроками, и были в курсе всех театральных премьер и нашумевших постановок. Любимым был, конечно, Театр на Таганке, где они пересмотрели практически весь репертуар, то стоя на галерке, то сидя на ступеньках, то на откидных местах, что было для них подарком судьбы.
У Леры в доме, где она жила, был друг, у которого сестра закончила одно из высших театральных заведений. Однажды, в дни зимних школьных каникул, он пригласил ее на новогоднюю елку в один из московских домов культуры, где его сестра была занята в новогоднем представлении для детей. Лера взяла с собой Веру, и они вместе с другом пошли посмотреть на его сестру.
Там сестра, махая руками и светясь красными лампочками, все время кричала: Пи-пи-пи-пи! – изображая первый искусственный спутник Земли. Вера была в восторге, а у Леры, представлявшей себе актерскую профессию немного по-другому, энтузиазм как-то поубавился. —
Ведь это же и есть актерская профессия, – с волнением говорила потом Вера, – это же и есть мастерство перевоплощения…
– Да, но не в спутника же с антеннами, – отвечала Лера, – для этого не стоит пять лет учиться и получать высшее образование.
– Как ты не понимаешь… Актер должен уметь играть все, как говорит наш режиссер в клубе, – даже шкаф…
– Ну он, наверное, прав… но я бы не хотела…
У тебя слишком возвышенное представление об актерской профессии, а в ней очень много всего и разного… поняла?
На этом дискуссия закончилась, и каждая из подруг осталась при своем мнении.
Сдав выпускные экзамены в школе, они подали заявления в один из московских театральных вузов.
Каждый год весной эти заведения атаковали огромные толпы выпускников, чувствующих свою причастность к актерской профессии. Все они были одержимы творчеством, все по-своему талантливые и, несмотря на бешеную конкуренцию, дружелюбно настроенные к своим соперникам. Они давали друг другу советы: что комиссии по прослушиванию нравится, а что нет, как надо отвечать на их вопросы, а что не надо говорить никогда…
Вера суетилась в этой толпе, знакомилась с людьми, выспрашивала, что да как, а Лера тихо стояла у входа и ждала появления студента, который руководил абитуриентами и запускал их внутрь аудитории по пять человек. И это были только предварительные прослушивания, после которых истинных конкурентов оставалось вдвое меньше. Вера и Лера прошли их легко и были допущены к экзаменационным турам.
На первый тур прослушиваний подружки были записаны в разные группы и на разное время, и они на определенный момент потеряли друг друга из вида. Первой предстала перед экзаменационной комиссией Лера. За столом напротив сидели три человека, а вдоль стен – уже студенты этого творческого вуза. Она прочитала лирический отрывок из любимого произведения, затем, как полагалось, басню Крылова, к которому относилась весьма сдержанно, но глубоко прониклась сочувствием к бедному ягненку. А затем смешное и веселое стихотворение молодого, популярного тогда автора, которого, как ее предупреждали другие поступающие, не очень жалуют экзаменаторы… Когда она прочла все, что подготовила, ее попросили подойти к столу…
Сначала ей задали пару уточняющих вопросов. Потом попросили показать зубы, и все внимательно заглянули ей в рот.
– Да, зубы надо будет подправить, это не проблема: наш стоматолог скажет, как это сделать. – Потом, сказав, что у нее красивые ноги и что нельзя их так закрывать, попросили приподнять подол платья повыше… потом еще повыше… Затем, сказав, что она допущена на второй тур, попрощались и велели позвать следующего… Лера ушла домой с противоречивыми чувствами…
Вечером она позвонила Вере. Вера была в абсолютном трансе. Первый тур она не прошла и сидела дома, закрывшись в комнате от надоевших своими сочувствиями родителей.
– Ты представляешь? – с возмущением говорила ей Вера. – Меня – и не взять! Ты же знаешь, что я прирожденная актриса. Они… Они сказали, что у меня не хватает, видите ли, фактуры! Какую еще фактуру они ищут: я – это фактура и талант в одном лице, я же могу любые роли играть, ты же знаешь! Оставьте меня в покое! – крикнула она постучавшим в дверь, родителям. – Я хочу тут сидеть, и сижу… понятно? – Лера, обуреваемая сложными чувствами, боялась сказать подруге о том, что она допущена на второй тур.
– Ну а ты? – спросила Вера. – Ну да, если ничего не говоришь, значит, тебя тоже «прокатили».
– Вер… Меня пропустили… на второй тур… И я не знаю, зачем и почему…
– Ну вот, видишь! Где их интуиция? Я не про тебя… Я вообще!
– Вер… Я тебе завтра позвоню, а ты пока успокойся. Мне тоже надо кое-что обдумать…
На следующий день Лера позвонила Вере и сказала, что на второй тур она не пойдет.
– Ты что, совсем с ума сошла? У тебя такой шанс! И не думай не идти! – Вера возмущенно кричала в трубку.
– Ты знаешь, я почти всю ночь не спала и все время думала… думала… Когда об этом мечтаешь, то кажется все совсем по-другому, как-то возвышенно, а когда соприкасаешься близко… В общем, это не мое… Понимаешь? Я почувствовала себя каким-то подопытным животным, которого хозяин может выдрессировать так, как он хочет. Или как кукла на руке у кукловода… Я почувствовала, что не значу ни-че-го, что я представляю из себя материал для лепки в чьих-то руках. Это не мое, понимаешь? И еще – покажите зубы…словно я лошадь, поднимите выше юбку…
– О чем ты говоришь? Ну и пусть в руках кого-то, но ТЫ будешь известной, а не твой кукловод! Понимаешь? ТЫ! – Подруги помолчали…
– А я, – сказала Вера, – буду опять штурмовать эти вузы на следующий год, и не один, как в этом году. Мне терять нечего, я для себя профессию выбрала… Это как раз – мое. Вот и все, и я им всем докажу…
Лера, окончательно осознав, что актерская профессия не для нее, успешно сдала экзамены в институт иностранных языков и целиком погрузилась в языкознание. Вера же продолжала ходить в самодеятельные клубы и завязывать знакомства с театральными и «околотеатральными» людьми. Подружки посещали театры вместе, как и прежде, иногда пользуясь услугами новых друзей Веры. На следующий год Вера снова не прошла по конкурсу ни в один театральный вуз, а еще через год, вновь провалив очередную попытку, устроилась реквизитором в один из популярных московских театров. Лера за это время вышла замуж и вскоре родила сына. Совмещая домашние хлопоты с учебой и надомной работой переводчика, она часто отказывалась от предложений Веры и в театры ходила совсем редко, только тогда, когда муж мог посидеть с ребенком. Вера, не обремененная семьей, часто сама заглядывала к Лере, все такая же жизнерадостная и возбужденная от бурлящих романов и захватывающих приключений в театральном мире. Она рассказывала Лере об интригах в актерской труппе, о том, кто с кем спит, кто с кем недавно выяснял отношение в ресторане Дома творческих работников, где она была с одним из известных актеров, с которым у нее в данный момент начинаются «отношения». Кто с кем там подрался, и чья жена бросила мужа из-за любви к партнеру по сцене. При том, что годы шли, энтузиазм и темперамент у нее оставались все тот же: она всегда горячо любила своих театральных мужчин, с которыми сводила ее судьба на актерских гулянках. Она жила их жизнями и влюблялась в каждого следующего, с молодой влюбленностью и на всю жизнь… Однажды она позвонила Лере и сообщила радостную весть о своем скором замужестве и предстоящей свадьбе. Она выходила замуж за молодого актера, подающего большие надежды и имеющего прекрасные перспективы как в театре, так и в кино: он где-то когда-то уже снялся в каком-то очень хорошем фильме. «И это только начало!» – со свойственным ей энтузиазмом уверяла она Леру.
Свадьбу сыграли в ресторане. Престарелые родители были счастливы, что дочка наконец устроила свою судьбу и нашла человека, которого долго искала, но их беспокоило будущее совместное с ним проживание, так как он до этого момента жил в актерском общежитии на окраине Москвы, и дочка забирала его к себе, то есть к родителям, с которыми она сама проживала в маленькой квартирке с двумя смежными комнатами.
Приехав однажды в гости к Вере по ее приглашению, Лера и ее муж увидели сидящую в их комнате шумную компанию подвыпивших актеров и закрытую дверь в маленькую смежную комнату, где теперь тихо ютились ее родители. Молодой муж, приходя голодным после спектакля домой, постоянно заставал в их комнате жующую компанию своих же, не занятых в спектакле, партнеров по театру. Они начисто сметали всю нарезанную Верой колбасу, а также кильки, шпроты и огурцы в банках. Поэтому он как приходил голодный, так голодным спать и ложился. И кончилось все это тем, что он ушел к женщине, которая каждый вечер ждала его дома за столом, на котором всегда были горячий борщ, домашние котлеты и жареная картошка…
Однажды Вера позвонила и торжественно сообщила, что постепенно ее творческая жизнь «дает первые ростки».
– Меня сняли в кино, правда, пока в маленьком эпизоде, но это начало, и я надеюсь на продолжение, потому что режиссеру я понравилась. Пойдите и посмотрите, очень хороший фильм.
– Молодец, Вера, рада за тебя. Завтра же пойдем и посмотрим тебя на экране. Я позвоню потом, расскажу о своем впечатлении.
Не имея в данный период достаточно свободного времени, Лера с мужем выкроили вечером момент, когда было с кем оставить ребенка, и побежали в кино. Фильм был скучный, длинный, и сколько они ни вглядывались в лица актеров, сколько-нибудь похожего на Веру лица они не увидели.
– Верочка, что-то мы с мужем тебя не увидели, хотя смотрели внимательно, наверное, просто прозевали этот эпизод или переговаривались в это время. – Лера, недовольная тем, что потеряла столько времени зря, говорила нарочито любезно и для того, чтобы Вера не почувствовала ее раздражения, специально сваливала вину на себя.
– Ну вот! – обиженным голосом проговорила Вера. – А помнишь, там на телеге четыре женщины едут, с ведрами? Помнишь?
– Да, конечно, припоминаю, – Лера не помнила этого эпизода вообще, но боялась обидеть подругу.
– Так одна же из них я! Помнишь, в клетчатом платке, в телогрейке? У меня, правда, грим там очень сложный, меня почти час гримировали. Эх, мне надо было тебя заранее предупредить…
– Ой, теперь вспомнила! Ты там еще одну тетку с этой телеги потом столкнула. Да? Правильно?
– Нет, столкнула другая, а я – та, которую столкнули, и она еще в овраг покатилась и прокричала: «Мы с тобой еще встретимся, тварь поганая!». Ты понимаешь, какая удача? Это же не с каждым приглашенным такая удача случается! Это тебе не массовка – это уже эпизод с текстом! Улавливаешь разницу?
– Слушай, здорово! Ты прямо так здорово это прокричала, так выразительно, так ее припечатала, у меня аж мурашки по спине в тот момент побежали, когда я это увидела!
– Спасибо тебе, подружка, может, еще порадую и тебя, и публику своими ролями?
– Конечно, порадуешь, конечно…
Они еще какое-то время иногда виделись, потом общались только по телефону, потом все реже и реже, правда, не забывая поздравлять друг друга с праздниками. Потом и эта традиция растворилась во времени…
Прошли годы… Как-то Лера с сыном и его девушкой-однокурсницей были на спектакле в одном из ведущих московских театров. После окончания спектакля они еще немного походили по театру, рассматривая фото известных артистов, ожидая, когда схлынет толпа в фойе и в гардеробе и можно будет спокойно получить пальто и одеться. Уже получив свои вещи, Лера заметила в конце зала гардеробщицу, лицо которой ей кого-то напоминало. Она подошла поближе: пожилая женщина, в форменном халатике, с обширной сединой из-под когда-то крашенных хной волос, лихо управлялась с куртками и пальто спешивших домой зрителей.
– Вера! Верочка! Это ты? – тихо спросила Лера. – Женщина обернулась и посмотрела на Леру.
– А-а! Это ты, подруга? А кто это с тобой? – Вера спросила безо всякого интереса, так, словно должна была спросить.
– Это мой сын и его однокурсница, – ответила Лера.
– Такой большой уже… А как тебе спектакль? Правда, прекрасная постановка? А как тебе главная героиня? – Глаза Веры вдруг засверкали прежними огоньками задора и энергии.
– Правда, великолепно играет? Как тебе ее монолог во втором акте?
Вера выкинула вперед руку, закрыла глаза, запрокинула вверх голову и… почти на выкрике произнесла несколько фраз из монолога главной героини спектакля… А после секундной паузы спросила,
– А как тебе ее заключительный монолог, ты только послушай, как она его произносит, заливаясь слезами… – Голубые, смотрящие куда-то вдаль глаза Веры тоже наполнились слезами…
В фойе театра уже почти никого не осталось, и Лера, понимая, что Вера уже находится в другом, только ей ведомом мире, тихонько подтолкнула опешивших молодых людей к выходу…
Высотка
Повесть
Глава 1
Последняя сталинская высотка. Гостиница «Украина»… Для меня это просто дом, в котором прошли мои детство и юность. Как-то я задумалась о причине названия гостиницы – Украина. Почему?
Оказывается, этот сталинский проект подразумевал строительство гостиницы-высотки, которая должна была стать символом открытия дороги на запад. Строительство начиналось в болотистой деревне Дорогомиловская застава, состоящей из ветхих деревянных домиков и бараков, и первоначальное название этого грандиозного объекта было «Гостиница «Дорогомиловская». Это была седьмая, последняя сталинская высотка, которая после его кончины достраивалась еще четыре года и была переименована Хрущевым в гостиницу «Украина».
Уже по прошествии многих лет стало известно, что поначалу гостиницей должно было стать все здание высотки вместе с «крыльями», как называли их жильцы, и часть работ уже была произведена, но что-то не заладилось и гостиничные номера в «крыльях» стали срочно переделывать под квартиры, что сказалось на их неудобной планировке. Здание было поделено на гостиницу, расположенную в центре, и примыкающие к ней слева и справа девяти– и десятиэтажные жилые корпуса. Эти корпуса были построены быстро и заселились за два года до того, как было закончено строительство центральной гостиницы, и еще долго ее шпиль сиял на фоне голубого неба металлическим каркасом без облицовки.
Меня, маленького ребенка, и старшего брата привезли в этот дом родители, получившие двухкомнатную квартиру на четверых. Все московские высотки были и есть в категории домов «с излишествами»: внутренняя отделка с лепниной впечатляла, дубовый паркет с рисунком и потолки «три с половиной» тоже. Большие окна, мраморные подоконники, просторные, облицованные лакированным деревом лифты, широкие мраморные лестницы подъезда… Но при всем этом великолепии отделки об удобстве проживания, казалось, не думал никто: тесная ванная, узкая и длинная кухня, в которой невозможно было поставить стол для еды всех четверых членов семьи – только узкий для двоих, смежные комнаты и коридор для «особо изящных». Трехкомнатные квартиры имели, конечно, больший метраж за счет еще одной комнаты, но прелести и недостатки были те же. Это сейчас можно все сокрушить и спланировать заново, но в те годы… В те годы большое количество квартир в этой высотке заселили как коммунальные: двух– и трехкомнатные квартиры, в большинстве случаев на две семьи. Под нами в большой двадцатиметровой комнате жили муж с женой и маленький ребенок, а в шестнадцатиметровой – супружеская пара средних лет без детей. С трехкомнатными квартирами было так же: на семью с двумя детьми – две комнаты, на бездетную пару – одна. Были и однокомнатные квартиры – маленькие и неудобные. Но за все квартиры, большие, маленькие, с видом на Москву-реку или на деревянные трущобы, за все эти окна во двор и даже этажи под крышей боролись, подключая все свои возможности и заслуги, будущие жильцы.
Деревня вокруг высотки быстро сносилась, и мой старший брат, который заканчивал школу, каждый день ходил до метро и обратно через эту деревню. Он рассказывал, как разбивали ветхие домики бульдозерами с гирями на цепи. Связь с центром была через Бородинский мост и идущую от этого моста Большую Дорогомиловскую улицу. Но вскоре вокруг нашего дома развернулось грандиозное строительство прямой дороги на запад: началось возведение Новоарбатского моста, и после того, как он красиво соединил два берега реки почти у подножия гостиницы, началась закладка широкого проспекта, который потом получил название «Кутузовский». Одновременно с этим возводились новые кирпичные дома вдоль проспекта, и через несколько лет он плавно соединился с Дорогомиловкой, как мы ее тогда называли.
Глава 2
Жильцы дома и гостиницы жили не зависимой друг от друга жизнью, не имея никаких общих точек пересечения, разве что жильцы захаживали в гостиничный ресторан, где вкусно готовили украинский борщ и цены были абсолютно доступны каждому. Да и весь этот комплекс первоначально был задуман в типично украинском стиле: с яркими, словно вышитыми буквами на фасаде гостиницы и гастрономе «Украина», расположенном в левом крыле. Позже я узнала, что некоторое время после открытия гастронома цены на ценниках были указаны в украинских «карбованцах», хотя значение имели рублевое, но эта затея была откровенно надуманной и быстро себя изжила. Затем и вовсе название «Гостиница «Украина» приобрело для живущих в этом доме людей значение номера дома и мы редко задумывались над этим.
Среди проживающих в доме было немало именитых и заслуженных персон. Знаменитый кинорежиссер Сергей Герасимов и его не менее знаменитая жена, киноактриса Тамара Макарова, снимавшаяся во всех его фильмах, соединили в одну две полученных ими на одной лестничной площадке квартиры. Позже в этой квартире был снят один из последних фильмов Герасимова «Дочки-матери». В этом же подъезде жил с семьей не менее знаменитый актер театра и кино Борис Бабочкин, оставшийся в нашей памяти как великолепный и неповторимый «советский Чапаев». В другом подъезде жил популярный в то время певец Владимир Нечаев, часто звучавший по радио, поражая слушателей своим удивительно чистым и неповторимым по тембру голосом. Какое-то недолгое время жил в нашем доме известный и многими любимый киноактер Борис Новиков, игравший в основном деревенских простаков, обладавший выразительной мимикой и ярким комедийным талантом. Но его внешность в жизни была полной противоположностью кинообразам, которые он создавал на экране. Во всяком случае мы, дети, часто видели пересекающего двор быстрой походкой этакого модного городского пижона, в неизменной клетчатой кепочке и со «скромно» проглядывающим из-под кашне галстуком-бабочкой.
Так же недолго проживал в нашем доме с женой и маленькой дочкой знаменитый и великолепный Владимир Этуш. Его дочка Рая, которая гуляла с нами во дворе, была очень позитивным и приветливым ребенком, и кроме как Раечка ее никто не называл. Она с удовольствием вступала со всеми в диалог, говорила медленно и нараспев, задавала много вопросов и, внимательно слушая ответ, с интересом заглядывала в глаза. Потом эта семья, как и семья Бориса Новикова, переехала из нашего дома на другое место жительства. И еще много знаменитостей и просто известных писателей, поэтов, дипломатов и генералов советского периода проживали в одном доме, тихо и мирно соседствуя друг с другом. Но вот с одним из известных персонажей нашего дома у меня произошел совершенно неординарный случай.
«Крылья» двух корпусов завершаются разворотом внутрь, между ними расположен въезд во двор. Эти два «сапожка», как назвали их жильцы, имеют вход не со двора, а с улицы. Внизу, по всей ширине завернутых внутрь корпусов, возведены две большие пешеходные арки, а над ними – огромные балконы, во всю длину этих арок. На эти балконы выходили несколько квартир второго этажа, а балконы были визуально поделены. Затем в определенный момент, когда дочушка нашего генсека, большая любительница «цирковых аттракционов», в очередной раз вышла замуж, жильцов одной из этих квартир благополучно расселили, квартиры объединили в одну, и проживать в ней стал силовой гимнаст Евгений Милаев со своими детьми, которые вместе со своим отцом выступали в цирке. Номер у них был красивый и сложный: отец держал длинный металлический шест на лбу, а дети, брат и сестра, выполняли сложные эквилибры на этом шесте на большой высоте. Артисты цирка большую часть жизни проводили в гастрольных поездках и бывали дома нечасто, поэтому дети Милаева учились в эти периоды в обычной московской школе через дорогу, но дружбу с одноклассниками не заводили и держались особняком.
Жильцы могли часто видеть Милаева-старшего, разминавшегося на балконе. Это был крупный, представительный, состоящий из одних мышц, всегда в ярких цветастых трусах мужчина. Его лоб, постоянно выдерживающий вес шеста с кувыркающимися на нем уже не маленькими детьми, имел не проходящее круглое пятно.
Я училась в музыкальной школе, которая находилась в центре, и три раза в неделю уже самостоятельно ездила на метро на занятия и обратно. Каждый раз, возвращаясь из школы, я проходила через центральный въезд во двор, между двумя арками с большими балконами, и шла в сторону своего подъезда. Дело было осенью, темнело уже быстро, народу тогда на улицах и так было не много, а в этот момент не было никого. Проходя мимо первой арки, я вдруг услышала хлопок и одновременно почувствовала резкую боль в ноге. Было уже темно, но я увидела струйку крови под сгибом ноги и, хромая и плача, побрела к своему подъезду.
Когда я зашла в дом и показала маме ногу, она сказала:
– У тебя там дробь! Пойдем, я знаю, кто это сделал.
– Кто? – спросила я. Мама всегда стояла у окна, поджидая меня вечером из школы.
– Это сын Милаева. Я заметила, что он прятался по углам балкона, одетый во все темное.
Быстро, помогая мне идти, мы добрались до подъезда, где жили Милаевы.
Поднявшись на второй этаж, мама позвонила в дверь. Нам открыл отец в очередных ярких трусах. Вблизи масса его мышц внушала опасение. По нашим лицам он сразу понял, что пришли мы не для милой беседы.
– Вот! – мама показала мою ногу с дробинкой внутри.
Милаев побагровел и громко позвал сына…
Из глубины темного коридора к нам приближался пятнадцатилетний подросток с белым как мел лицом. Отец, не задавая ни единого вопроса, коротко сказал:
– Ружье!
Сын принес. Милаев-старший взял ружье двумя руками с двух сторон, за ствол и за приклад, приподнял колено и… жа-а-ах!..
На пол с грохотом упали две половины бывшего ружья…
Мы, ошарашенные увиденным, не выдвигая больше никаких претензий и решив, что провинившийся сын запомнит этот урок на всю жизнь, поехали в больницу, и мне извлекли из ноги дробинку.