#ЗаметкиГорожанинаВпровинции. Роман, написанный в Фейсбуке

Глава 22. Заморозки

7 сентября

Закройте глаза и мысленно произнесите фразу «деревенский огород». Какие ассоциации? Лучок такой зелененький бодро торчит на грядке, редисочка, огурчики… все свое, без нитратов, свежее. Красиво, одним словом.

Сейчас я вам расскажу про эту красоту. Нет, про то, как грядки копать, я расскажу весной, в мае. А пока я вам расскажу про деревенский огород после первых заморозков.

Как неожиданно выяснилось, все, что померзло, нужно срочно выдернуть с корнем и убрать с огорода. Потому что после вторых-третьих заморозков вся эта зелень превратится в слизь, которую потом просто так не выдернешь, и каждый корешок придется выкапывать ручками. Ну или лопатой.

Вы думаете, я сама такая умная об этом догадалась? Мама подсказала. Она у меня хоть уже пять лет после инсульта в кресле сидит и с крыльца спуститься не может, но пульт управления держит крепко. Ситуацию контролирует.

И вот я всю эту перемерзшую гадость сегодня с корнем выдирала. Три с половиной часа. Сначала все веревочки, которыми растения к колышкам были привязаны, нужно отвязать и сложить в пакетик – на будущий год пригодятся. Оказывается, они не одноразовые. А на каждом помидорном кусте их минимум три и на каждом огуречном – по два.

Затем вырвать огурцы и помидоры с корнем, стрясти с них землю. Вы знаете, какая у помидоров корневая система? Я никогда раньше об этом не задумывалась.

Или вот еще – георгины. Сначала их нужно долго и тщательно выращивать всю весну на подоконнике, потом посадить в грунт, поливать, подвязывать, ждать, когда зацветут. А потом – бабах – заморозки. И стоят эти георгины все скукоженные, жалкие.

В общем, работу я сегодня сделала нешуточную – не менее сотни раз с охапкой ботвы до помойки сходила. Там теперь гора замерзшей зелени эффектно возвышается над забором. Возвращаюсь домой – все руки в синяках и царапинах. Резиновые перчатки не спасают – не продаются в местных хозмагах резиновые перчатки до плеч.

Сижу, сокрушенно считаю царапины, любуюсь на свои ручки, которые грубеют с каждым днем, так что никакой крем не помогает. И тут отец спрашивает:

– А ты ботву куда дела?

– На помойку вынесла.

– Надо было в огороде оставить.

Вот те на! Это что, я зря горы свежемороженой зелени три часа на себе таскала?

– И что, она за зиму перегниет?

– Нет, я ее потом весной в бане сжигаю.

Час от часу не легче – прошлогоднюю помидорную ботву в бане жечь. Я еще в доме печку растапливать не научилась, а котел в бане всего один раз получилось разжечь – с пятого раза, случайно. Потому что там постоянно то очистки какие-нибудь, то старое тряпье, то ботва.

Слава богу, что я всю эту гадость выбросила. Теперь в бане жечь не заставят.

Глава 23. Touch ID

8 сентября

Беда – айфон перестал распознавать отпечаток моего пальца. Не признает, и все тут! И я его прекрасно понимаю, я бы на его месте тоже так поступила. Сами посудите, как его распознаешь после того, как руки три-четыре часа провели в резиновых перчатках и разбухли от влаги. Или после того, как я два с половиной часа строгала лучинки, и пальцы теперь сплошь в мелких красных царапинках, которые вздулись и зудят. Или просто телефон звонит, а я в перчатках.

В принципе, touch ID – хорошая штука, но в деревне совершенно невостребованная. Это пока я работала в школе, мне была нужна блокировка – всегда рядом могли оказаться человечки, которым интересно потискать учительскую мобилку. А вот теперь блокировка совсем не нужна. Пришлось отменить. Потому что надоело каждый раз набирать шесть циферок.

Обидно, конечно, такая клевая фишка, а не нужна.

Но еще обидней другое. Каждый вечер, после того как я старательно оттираю щеткой ногти на руках и вырезаю щипчиками разбухшие в резиновых перчатках за день заусеницы, я внимательно изучаю свои руки – и становится грустно. Они постарели за последний месяц на пять лет.

И на этом фоне грусть по touch ID становится несущественной.

Глава 24. Мама

8 сентября

Мама обижается, когда я закатываю банки с помидорами и ворчу:

– Зачем насадили столько? Пятьдесят пять кустов – куда мы их девать будем? Всех этих маринованных помидоров, салатов и заправок до весны не съесть, и это при том, что четыре огромные коробки этого счастья в Красноярск переправили.

Мама сначала начинает защищать отца, что, мол, он не виноват, что столько насадил, что бывают годы неурожайные. Я отвечаю, что последний неурожайный год в России был в 1936-м (специально у Гугла спросила, проверила). И вообще, раз некому отдать лишнее – выбросить все на помойку, и дело с концом. Мама снова обижается. За отца, который все это растил, полол, окучивал и поливал. Говорит, что она всю жизнь помидоры выращивала, от фитофторы спасала, в банки закатывала и не возмущалась. Я отвечаю, что если бы она сейчас была здоровая, сильная, с прямой спинкой и без больных суставов, то я после таких ее слов с радостью бы бросилась помидоры консервировать. А так я смотрю на ее костыли и понимаю, что через пять лет консервирования буду такой же, и мне уже после этого никаких помидоров не надо.

В конце концов мама обижается окончательно, а мне становится стыдно. Грубо, конечно. И, наверное, жестоко. Но ведь это правда – я не хочу окончить жизнь, как мама, ковыляя на костылях.

Если честно, без мамы я с этим овощным завалом просто бы не справилась. Отец в больнице, а мы с ней тянем этот груз на двоих. Пока я рву и чищу морковку, она чистит и режет лук. А лук свой, доморощенный, меленький, гаденький, я бы точно его выбросила и чистить не стала. А она терпеливо ковыряет его по два-три часа в сутки, я только подношу и уношу чашки и луковый мусор. А потом, пока я чищу и тру свеклу, режу болгарский перец и лук, она чистит чеснок и укладывает помидоры в кастрюльку. После того как я их проварю, она снимает с них шкурки. И все это больными руками, между прочим. И с больным позвоночником.

Я ей благодарна. Очень. Но ничего не могу с собой поделать – опять начинаю ворчать. Вот целый месяц мы так и живем.

А в последние дни и она начала ворчать, что «эти помидоры» ей надоели. Сегодня утром она мне рассказала, что был такой год, когда они собрали с отцом 28 ведер помидоров, и она всю осень их обрабатывала, снимала шкурки, пропускала через сито, делала бесконечные кетчупы. И тут нас прорвало.

– Мам, – говорю, – я думаю, 55 кустов помидоров нам мало. Надо на следующий год 100 посадить.

Она так серьезно задумалась и отвечает:

– Знаешь, я думаю, что 100 – это много. А вот 90 будет в самый раз.

– Ага, и мы их посадим от крыльца, вдоль тротуара и до самой картошки. В три ряда. И колышков навтыкаем побольше.

– А я буду помидоры к колышкам веревочками привязывать. Каждую веточку – к отдельному колышку, чтобы росли вольготно и на землю не падали.

– Тогда я веревочек побольше нарежу.

– И от фитофторы будем каждый день обрабатывать.

– И удобрениями каждый день поливать – чтобы хорошо росли.

Сидим, стебемся.

А к вечеру, когда мы всю эту гадость закатали и банки на столе кверху попами поставили, я показываю маме последние помидорки, которых осталось в ящике как раз на несколько дней работы. Она смотрит на них задумчиво и серьезно так говорит:

– Слушай, они надоели. Давай их по огороду раскидаем.

Все, думаю, мама готова. Наш человек!

Глава 25. Красота – стРРРашная сила

9 сентября

Покупаю в хозмаге резиновые перчатки.

– Наверное, картошку копать будете, – заинтересованно спрашивает молодая девушка-продавец.

Да уж, трудно было догадаться – вся деревня картошку копает.

– Руки потом не отмоешь, – говорю.

– А я вчера быстро руки отмыла, – жизнерадостно сообщает собеседница.

Невольно опускаю глаза на ее руки, а там под ненавязчивыми признаками прошлогоднего маникюра серые полоски под ногтями! Да уж, отмыла…

С тех пор я у всех местных женщин руки рассматриваю. Вот сегодня в аптеке у фармацевта… Женщина немного старше меня – широкие черные полоски под ногтями, растрескавшиеся больные ногти с признаками грибка. И белоснежный халат – контраст.

Резиновые перчатки – теперь мой любимый предмет гардероба. Я как просыпаюсь, сразу их надеваю – и в огород. Или золу выгребать. Или картошку чистить. Или дрова таскать. Или полы мыть. Я буквально с ума схожу от количества грязи, которую приходится каждый день отмывать. Меньше ее от этого не становится, а руки безумно жалко.

По вечерам я по-прежнему с остервенением оттираю руки щеткой. И вовсе я не истеричка. Да, мне нравится, когда мужчина берет мою руку и ласково мурлычет:

– Какая нежная рука!

Теперь про мои руки такого уже не скажешь – они стали шероховатые и за все цепляются.

И никакие перчатки кардинально не спасают. Крем для рук извожу тюбиками. Любимый, который из города привезла, давно закончился, а здесь такой не продается. Мажу все, что нахожу в местных магазинах, – по полтюбика в день.

Все мои белоснежные блузочки, кружевные жилеточки, светло-серые брючки, которые меня вполне устраивали в городе, к местной жизни оказались совершенно не приспособлены. За исключением старых-престарых черных бриджиков и голубой маечки, в которых я тут каждое лето хату белю и грядки пропалываю.

Поэтому теперь у меня есть «любимый» халат. Мамин. Ему уже лет 15, но он все еще целый и по его цвету можно догадаться, что когда-то он был сиреневым в цветочек. Отличный халат, большой, широкий, меня в него два раза завернуть можно. В нем просто отлично выгребать золу из печки и высыпать ее на огород. Потому что его не жалко: выгреб золу, постирал, снова надел. Я в этом халатике большую часть дня провожу. И все равно любимый сарафанчик, который снизу под халат надет, приходится через день в стиральную машинку заталкивать. Как ни прячь его под халатик, он все равно грязный!

А еще курточка есть. Тоже мамина. Ши-и-ирокая! Стра-а-ашненькая. Нет, вообще-то она моя, купленная лет 12 назад на китайском рынке, когда я весила на 35 килограммов больше, чем сейчас. Потом мама забрала ее в деревню.

– Хорошая курточка, – говорит, – в хозяйстве пригодится.

Пригодилась. Я в ней дрова ношу и в огороде работаю, когда холодно. Потому что другой курточки для огорода у меня нет – есть любимая, модненькая, из «Бурды», которую только в химчистку, а стирать нельзя. И еще одна есть – зимняя, беленькая.

И вот такая красивая выхожу я в 8 утра на крыльцо: мамин широченный халатик – бывший сиреневый в белый цветочек, рыжая пятнистая куртка, выцветшая от солнца и времени, тоже широченная, резиновые перчатки и резиновые сапоги. Ага, те самые, коричневые, в которых я еще в 10-м классе картошку копала.

Деловой гардероб деревенской леди. Красота стРРРашная…

Иногда думаю: а я вообще теперь женщина? Или пугало огородное?

Глава 26. Грязь как средство от перфекционизма

10 сентября

Я вообще-то перфекционистка. Это иногда очень мешает жить, особенно на работе. Дома перфекционизм никогда особенно не мешал, хотя проявлялся время от времени. Например, мне надо, чтобы в доме было чисто. Желательно, до блеска. Я даже в два часа ночи могу пойти полы мыть, если под ногой соринку обнаружила. Ну то есть так было, пока я жила в Красноярске.

А в деревне все по-другому. Потому что полы здесь мыть можно, только сопровождая процесс матерными высказываниями. Иначе дальние щелочки и плинтуса ни за что не достанешь. Нет, отец их в последние годы даже не пытался достать, поэтому летом, когда я сюда приезжала надолго, у меня минимум неделя уходила на то, чтобы все отмыть.

Но я же перфекционистка. Если я мою пол, мне нужно, чтобы он был чистым.

Итак, начинаю с отцовой спальни. Сначала нужно лечь на живот и изо всех сил потянуться под платяной шкаф – он, зараза, широкий, а лентяечкой плинтус под ним не промоешь. И ножки низкие – с головой под него уже не забраться. Диван не трогаем, под ним полы моются один раз в год во время побелки – чтобы его с места сдвинуть, нужно сначала половину мебели из комнаты вынести. Затем в этой спальне есть еще один прелестный уголок – под письменным столом. Из-под которого нужно сначала вытащить старую швейную машинку «made in Подольск» весом килограммов 12, потом отодвинуть сам стол и только потом забраться в тот заветный грязный уголок, который иначе никак не промоешь.

Переходим в комнату. Здесь, приготовьтесь, – пять! – шкафов, два кресла, четыре стула, стол и телевизор на тумбочке. Чтобы пропылесосить палас, сначала стулья нужно загнать куда-нибудь повыше, а потом погонять по комнате два огромных тяжелых кресла.

Больше всего я люблю мыть под тумбочкой – она стоит наискосок от угла, чтобы промыть самый дальний плинтус и угол, приходится распластываться на полу и втискиваться под нее плечом. Больным плечом, между прочим, тем самым, которое я в первый же день повредила, пытаясь забраться в погреб. С правой руки дальний угол не достать, и попасть под эту тумбочку можно только с левой.

А потом я перехожу в мамину спальню. Там у нее стоит огромная ортопедическая кровать немецкого производства со всякими хитроумными приспособлениями, которые помогают ей самостоятельно вставать и ложиться. Нормальная кровать, у нее даже колесики есть, которые можно снять с тормозов. Но после последней перестановки в комнате кровать поставили у короткой стены, и катить ее теперь некуда. А залезть под нее невозможно даже с лентяйкой! И вот полчаса ты исполняешь вокруг этой кровати ритуальный танец со шваброй, пытаясь забраться в самые дальние углы… а потом еще нужно залезть под трюмо и там добраться до плинтусов.

Кухня, по сравнению с прочими комнатами, – это рай. Ну да, нужно щепки возле печки замести, грязь и золу отмыть. Но хоть на карачках ползать не надо.

Особенное удовольствие – мыть в туалете: он самодельный, отгородили часть кухни, установили водопроводную систему, раковину и унитаз. Унитаз стоит на таком расстоянии от стенки, что за него просто так не заберешься, а пыль и там скапливается. Пространство узкое, и сверху еще полочка, на которой стоит запасной бачок на случай прекращения подачи воды. По делу стоит, действительно нужен.

А вокруг какие-то бесконечные шланги, на которых постоянный конденсат, и все это периодически капает.

И вот ты прикладываешься бочком на унитаз, просовываешь голову под шланги (не дай бог зацепить и оборвать!), потом дальше – под полочку и тянешься со всей мочи в самый дальний угол, задрав кверху попу. Представили? То-то же.

Потом прихожая. Тут все просто – дорожку пропылесосить, свернуть, вынести, под ней помыть. Коврики у входа выхлопать, все обратно постелить. Ну вот и все. Остается только помыть на веранде, в коридоре и на крыльце. Слава богу, что на крыльце из мебели – только один стул, на котором мама гуляет, когда выходит подышать свежим воздухом.

В общем, на все это уходит минимум два с половиной часа. Засекала. Поэтому чаще, чем раз в неделю, я на такой подвиг не решаюсь.

В городской квартире я как минимум два раза в неделю полы мыла. Иногда чаще. Пятнадцать минут – и все дела. Ну люблю я ходить босиком по чистому линолеуму. И чтобы ни одной мусоринки под ногами.

А здесь я больше не хожу босиком – после того как однажды проткнула ногу щепкой. Я теперь в тапочках хожу, чтобы о щепки не спотыкаться. Все еще раздражают мусор и грязь, но постепенно привыкаю. И с тревогой думаю: а вдруг и правда привыкну?

Глава 27. Марина и кетонал

11 сентября

С Мариной мы почти каждый день встречаемся. Я бегу в больницу к отцу или в магазин, а она частенько за ворота выходит постоять, посмотреть, чем мир живет. А дома у нас – наискосок.

Благодаря Марине я теперь знаю, что в селе есть пара магазинчиков, в которых можно выбрать вполне приличные фрукты и овощи. Просто некоторые магазинчики так запрятаны, что не сразу найдешь, а рекламой здесь никто не заморачивается. Марина рассказала, где лучше заказать установку интернета, – откуда бы я об этом узнала, если рекламы здесь в принципе нет. А Марина информацией делится охотно и радуется, когда человеку от ее слов польза.

Уже много лет Марина жалуется на боли в спине. Я так и не поняла толком, в чем дело, а расспрашивать неудобно. Растяжение позвоночника у нее там какое-то. Знаю, что в Канск ездила МРТ делать, потом, говорит, «пункцию ставили». В общем, на огороде работает Марина так: выпила кетонал и пошла. А она моя ровесница, на три года старше всего.

Муж, как и большинство мужчин в селе, работает вахтой. Здесь так: если ты не пожарный, не полицейский, не врач и не учитель, то это единственная возможность заработать на жизнь. И вот пока мужики надрываются, зарабатывая деньги на Севере, женщины в одиночку тянут хозяйство – дрова, огород, ремонт. Ладно бы еще мужики бешеные деньги зарабатывали, а то, говорят, тысяч 50—60 за вахту, не больше.

– Марин, – спрашиваю, – а как ты все время одна с хозяйством справляешься?

– Пойдем, покажу!

Показывает. Затеяли ремонт в доме: перестроили и утеплили веранду, сделали там душевую кабину, поставили ванну и туалет. Переложили печку. Теперь в зале ремонтируют – дом проседает, стены деформированы, выпячиваются ямами и буграми. Обшивают стены, покрывают панелями, собираются натягивать потолок. Уже сейчас видно, что задумано основательно, чтобы было красиво, уютно и современно.

– Вот сама все и делаю. Где кого найму, а где сама. Володя говорит, пока силы есть, надо делать, чтобы в старости ни о чем не беспокоиться. Я в город хотела переехать, а Володя сказал: в город не поеду, я тебе здесь все устрою, как в городе, – улыбается.

– А когда успеваешь?

– Так я дома все время. Три года назад сократили, с тех пор больше не работаю. Пойдем, огород покажу.

В огороде красиво. Новые сарайчики, аккуратно сложенные дровешки, качельки для внуков, банька тоже новая, гараж, теплица хорошая.

– Вот фундамент обновили, сарай построили. На ремонт за весну-лето 50 тысяч ушло.

Слушаю ее и понимаю, что для нее это очень большая сумма. Поэтому все, что может, Марина делает сама, нанимая рабочих только для самых тяжелых работ.

Сказала ей как-то, что старые шкафы собираемся выбрасывать, чтобы мне место под диван освободить. Удивляется:

– Зачем выбрасывать? Продай. Хоть за 500 рублей, а все-таки деньги.

Да, здесь и 500 рублей – деньги.

И так тут все живут. Мужчины горбатятся на Севере, но, в отличие от городских вахтовиков, деньги не пропивают, а вкладывают в хозяйство. Женщины тоже горбатятся – сами делают ремонт, сажают и копают картошку, тянут огород. И от всего этого одно-единственное средство – кетонал.

– Марин, ты же молодая совсем, и уже кетонал? А потом что?

– А больше ничего не помогает, – и снова улыбается по-доброму.

Теперь думаю: нужно к моему комплексу вечерних занятий добавить какие-нибудь эффективные упражнения для укрепления мышц спины – чтобы не работать на огороде одним позвоночником. Как-то мне не по душе перспектива пить кетонал.

Глава 28. Чтобы не забыть

11 сентября

Моя память работает избирательно. Я, например, напрочь забываю открыть трубу перед тем, как начать затапливать печку. Хотя знаю, что из этого будет. Или потом напрочь забываю ее закрыть. Хотя тоже знаю, что будет.

Не могу сказать, что я девушка рассеянная и с памятью у меня неважно. С памятью у меня нормально, даже очень. Стихи выучить – с первого раза. С языками… не то чтобы я полиглот, но, если очень надо, вспомню, как спросить дорогу на чешском, английском, итальянском, французском и еще каком-нибудь. В общем, не заблужусь. Шестнадцать лет в краевом центре фестивали и конкурсы по школьной журналистике проводила. Только в прошлом году – 68 образовательных учреждений, более 500 индивидуальных участников, десяток партнеров и спонсоров. Со всеми нужно несколько раз созвониться, согласовать интересы, уточнить детали. А еще масса бумажной отчетности. И ведь ничего не забываю. А домой приду, поставлю кашку на плиту и отойду на минутку за компьютер почту проверить – и все, прощай, кашка. И кастрюлька тоже прощай. Это еще хорошо, что конфорки сами периодически отключаются, когда хозяйка про них забывает и надолго уходит из дома.

Моя память никак не ориентирована на бытовые потребности – она их игнорирует как несущественные. А в деревне все потребности исключительно бытовые! Но мой мозг такие нюансы не учитывает.

Сколько раз начинала затапливать печку и только потом вспоминала, что надо было заранее открыть трубу. В конце концов научилась разжигать печку, а потом мастерски открывать трубу до того, как дым повалит в дом.

Или вот еще проблема – калитка. В деревне на ночь все закрывают калитки. А я свою забываю. А если все-таки закрыла, то потом открыть забываю – если утром никуда не иду, она так и стоит до вечера запертой.

И, по-моему, это логично! Что делает в городе человек, когда заходит в дом? Правильно, запирает дверь. Так вот, когда я прихожу домой, первое мое машинальное движение – запереть калитку. Потом вспоминаю, что еще рано и кто-нибудь из соседей может зайти… и вспоминаю о ней только тогда, когда уже легла спать. Или вообще не вспоминаю.

В общем, я придумала маме работу – напоминать мне обо всем. И пообещала, что не буду обижаться.

Если я иду печку затапливать, мама спрашивает:

– Трубу открыла?

Через некоторое время:

– В печке помешала?

Чуть позже:

– Трубу закрыла?

Поздно вечером:

– А у нас калитка закрыта?

После того как я сходила закрыть калитку:

– Свет на крыльце выключила? Дверь на крючок закрыла?

Если я включила духовку:

– У тебя там пицца не сгорит?

Если завтра понедельник или четверг:

– Ты банку под молоко помыла?

И знаете, помогает.

Только в одном случае система дает сбой – когда нужно по пути из магазина забрать газету из почтового ящика, который находится на углу улицы. Мама никак не может угадать, когда мне позвонить. Она звонит:

– Не забудь забрать газету.

– Ага, – говорю, а сама в это время еще на соседней улице, а когда мимо ящиков иду, уже снова забыла. Потом приходится еще раз идти, размазывая по дороге грязь резиновыми сапогами, – за газетой.

А вообще, хорошо, что есть такое бесперебойно работающее устройство, как мама, – гораздо эффективнее, чем напоминалки на телефоне. Правда, она тоже иногда забывает. Тогда печная труба закрывается на полчаса позже, а ворота – после 10 вечера.

Но пицца еще ни разу не сгорела!