Сказка русского лица. Икона Богоматери в русской литературе

В годы «перестройки», когда стали восстанавливаться и открываться забытые храмы, иконы возвратились в дома, и правительство предстало у церковной службы со свечами в руках, Владимирская, отмечая «юбилей» шестисотлетнего пребывания в Москве, проехала по улицам города в специальном контейнере из пуленепробиваемого стекла; Московская патриархия провела крестный ход по центру Москвы, который начался в Кремле, а закончился в Сретенском монастыре; перед иконой, доставленной из Третьяковки, провел службу святейший патриарх Алексий 11.

Время реформ и преобразований породило смятение и сумятицу в умах, свобода предстала как вседозволенность, грабежи и наглые аферы сотрясали государство. Речам, спорам, митингам, столкновению мнений о путях преобразований, о национальной идее не было конца, в этих речах каждый торопился высказать свое, не слушая другого. Все, что было под запретом, вырвалось наружу, как гнойник, заражая миазмами окружающее. «Поспешая за прогрессом», странным образом за свободу слова стали выдавать пропаганду насилия, убийства, половых извращений, разврата, к которым изумленным россиянам предлагалось относиться «без комплексов». И в этом раздрае, возникшей безработице, разрушении семей, колоссально выросшем социальном неравенстве более всего страдали матери и дети: снизилась деторождаемость, появилась беспризорность, СМИ стали приносить страшные известия об убийствах матерьми своих младенцев, истязательствах детей, их продаже, торговле детьми. Липкое ощущение греховности совершающегося передал поэт Юрий Кузнецов в своем стихотворении «Квадрат», действие которого происходит на той же Сретенке в Москве

Ю. Кузнецов

Квадрат

 
На Сретенке горит квадрат окна,
Разбитого бутылочным ударом.
А сам хозяин, тяжелей вина,
Спит на полу в обнимку с сенбернаром.
Расшатан стол – раздета догола,
На нем плясала девка молодая.
 

Юрий Кузнецов «Душа повторит этот путь» – «Наш современник», 1991, №9, с. 5 Устоит ли алтарная стена России, если хозяин российского дома «тяжелей вина спит на полу в обнимку с сенбернаром», а бесконечное словоблудие, выдаваемое за свободу слова, лишь маскирует тот факт, что бойкие и хитрые человечки, которые в любой перестройке ищут только свою личную выгоду, хрюкая и теснясь у кормушки, растаскивают и пускают на ветер личных удовольствий огромное народное достояние? И нет страха божьего суда, который останавливал зарвавшегося средневекового феодала, потому что нет совести, которая, собственно, и является божьим судом. «Что совесть – слабых душ тревога». В стране совесть много лет усердно вытравлялась именем «революционного закона».

В романе Виктора Пелевина «Ампир В» (М.: Эксмо, 2006) содержится размышление о положении современного человека при выборе добра и зла: «Люди издавна верили, что в мире торжествует зло, а добро вознаграждается после смерти. Получалось своего рода уравнение, связывавшее землю и небо. В наше время уравнение превратилось в неравенство. Небесное вознаграждение кажется сегодня явным абсурдом. Но торжества зла в земном мире никто не отменял. Поэтому любой нормальный человек, ищущий на земле позитива, естественным образом встает на сторону зла: это так же логично, как вступить в единственную правящую партию» (с. 66).

Герой романа, стремясь попасть в элиту, становится вампиром, входит в круг кровососов, управляющих людьми при посредстве халдеев в золотых масках. Через вкус крови он постигает «гламур» и «дискурс» как главные способы управления людьми, суть которых сводится в конечном счете к фотографиям в глянцевых журналах и подписям к ним. Он встает перед алтарем божества, которому поклоняются современники. Это не Мадонна. Это «примадонна гламура Иштар Борисовна Великая Мышь». На алтарном столике «царил полный беспорядок – мраморная плита была завалена гламурными журналами, среди которых стояли вперемешку косметические флаконы и бутылки дорогого алкоголя. В самом центре этого хаоса возвышался массивный тяжелый ноутбук…». «…печатная продукция на столе не сводилась к чистому гламуру – тут были издания вроде «Ваш участок» и «Ремонт в Москве» «с.246).

Молдавский профессор теологии, который подрабатывает в Москве гастербайтером у вампира-толстовца, потому что в Кишиневе временно не нужны люди его профессии, объясняет, что планета – большой дом и Бог заходит в комнаты, «где чисто убрано и горит свет. А есть комнаты, где он не бывает никогда. И таких все больше и больше. Сначала сквозняки наносят туда гламур и дискурс. А когда они перемешиваются и упревают, на запах прилетают летучие мыши» (с.372—373).

Каждая комната вольна пригласить к себе Бога.

Глава V.
Икона «Умиление» в русской литературе

Икона Донская «Умиление» впрямую связана с героической победой русских войск в Куликовском сражении и с именем великого князя Дмитрия Донского

К сражению с полчищами Мамая русские войска очень хорошо готовились. Великий князь сумел объединить силы, к нему стекались отряды из разных мест Руси. Пришли под его знамена и донские казаки, они явились с иконой Богоматери, взятой из Благовещенской церкви городка Сипотина (Сиротина),которую несли в бою как хоругвь, святое знамя. Перед походом Дмитрий Донской едет к Сергию Радонежскому. Преподобный Сергий, призвав на помощь Святую Троицу и Владычицу, с упованием благословил поход великого князя с дружиною против врагов и пророчески сказал: «Победишь врагов твоих».

Куликовская битва состоялась в день Рождества Богородицы. Победа в этой битве приобрела знаковый характер Ее особого покровительства Русской земле в объединении и стоянии за правое дело обороны Отечества, Матери-Родины, матерей, жен, детей от надругательств над ними.

Предчувствие кровавой сечи, неизбежной гибели, скорби и горького безутешного женского плача над телами погибших накануне светлого праздника было очень сильным, как и убеждение, что отступить некуда, нельзя, надо стоять насмерть. И явственно ощутимо было незримое присутствие Владычицы, Заступницы Милосердной, Матери Божией, моление к которой соединялсь с мысленными прощальными словами своим матерям, женам, подругам, детям. Зримый образ Ее был перед глазами —икона.

Древняя повесть «Сказание о Мамаевом побоище» (написана не ранее конца 90-х годов Х1Ув.-не позднее середины ХУ в.) так описывает ночь накануне Куликовской битвы.

«Уже ночь наступила светоносного праздника Рождества Святой Богородицы. Дни же стояли долгие и светлые, было тепло и тихо в ночь ту, и темные росы пали. Поистине: ночь темна для неверных, для праведных же светом озарена.

Князь великий Дмитрий Иванович сел на коня и стал с князьями объезжать полки и к каждому полку обращался сам: «Братья мои милые, сыновья русские, и юные, и бывалые! Уже ночь наступила, и день приблизился грозный. Бодрствуйте и молитесь и крепитесь…»

.Светозарная, Огневидная, Звездотечная-такие обращения к Богоматери есть в молитвах. Светом полно и это описание ночи перед битвой, накануне «светоносного праздника», потому что «ночь темна для неверных, для праведных же светом озарена» и дни «стояли долгие и светлые».

Когда заря вечерняя погасла и настала глубокая ночь, воевода Дмитрий Волынец, князь Дмитрий Иванович с братом и литовскими князьями выезжают на поле Куликово, становятся между полками татарскими и русскими. Князь слушает. «Со стороны татар стук великий и крик, словно народ с торжища расходится, словно города строятся, словно трубы трубят и позади них волки страшно воют, по другой же стороне вороны кричат, по реке той по Непрядве гуси и лебеди, беспрестанно крыльями плеща, необыкновенную грозу предвещают.

Обратился к полкам русским: и стояла там тишина великая. И сказал воевода Волынец великому князю: «Что слышишь, господин мой?» Он же ответил: «Ничего, только видел: от многих огней занимаются зори».

И еще они слушают землю. Богородица Мать Сыра Земля перед битвой плачет над своими детьми, верными и неверными: «Волынец сошел с коня и приложил ухо к земле. «Что там, брат? – спросил его князь. «Слышал, как земля плачет по обе стороны: с одной стороны – словно женщина-вдова рыдает и по-татарски кричит в горести, а с другой- девушка, будто свирель, плачет жалобно в скорби и печали великой». Волынец истолковывает это как знак: «…надеюсь на победу над погаными, но и наших падет множество».

Утро Куликовской битвы и молитву русских войск перед иконой описывает Н.М.Карамзин в «Истории государства Российского»; выступая здесь не только как историк, но прежде всего как выдающийся писатель, он создает зримую яркую картину:

«Стоя на высоком холме и видя стройные необозримые ряды войска, бесчисленные знамена, развеваемые легким ветром, блеск оружия и доспехов, озаряемых ярким осенним солнцем; слыша всеобщие громогласные восклицания: „Боже! Даруй победу государю нашему!“ и вообразив, что многие тысячи сих бодрых витязей падут чрез несколько часов, как усердные жертвы любви к отечеству, – Димитрий в умилении преклонил колена…»

Читая эпопею Л.Н.Толстого «Война и мир», можно заметить, что в описании моления русских войск накануне Бородинского сражения перед иконой Богоматери Одигитрии Смоленской автор повторил общий рисунок сцены, данной Карамзиным: и высокий холм, и повевающий осенний ветерок, Кутузов, который преклонил колени перед иконой. Эта перекличка углубила эпизод, расширив его исторический масштаб. Равно как ночь перед боем из эпопеи, когда князь Андрей объезжает позиции, слушает разговоры солдат, думает о жизни и смерти, кажется навеянной аналогичным описанием из «Сказания о Мамаевом побоище». В истории каждого народа есть события, особо значительные, вызывающие на постоянные размышления и аналогии. Таким была Куликовская битва, где люди остро чувствовали свое единство, молились единому образу, были осветлены его присутствием..

Цикл А. Блока «На поле Куликовом» (1908г.) состоит из пяти стихотворений. Эпически широкое, масштабное полотно – «Река раскинулась. Течет, грустит лениво И моет берега. Над скудной глиной желтого обрыва В степи грустят стога…» Простор степи, медленные реки,

и грусть, и лень, и скудость, и видимая неподвижность. «О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь!»

Ключ к нему – в русском сердце, пронзенном стрелой татарской воли и неволи («Наш путь – стрелой татарской древней воли Пронзил нам грудь»). У художника Ильи Глазунова есть картина на темы татарского нашествия, где изображено широкое, волнуемое ветром ковыльное поле и на нем икона Богоматери, пронзенная вражеской стрелой.

В подтексте изображения Блока многое сплелось. Размышления А. Н.Радищева о сути национального характера, в которых автор «Путешествия из Петербурга в Москву» исходил из географического положения, бескрайности степи, рождающей тоскливую песню ямщика, в ней- воля и удаль: посмотри на русского человека-найдешь его задумчивым, он отважен, сварлив, скоро начинает драку. В драке, как во хмелю, безудержен и безмерен. Объяснения историка С.М.Соловьева. особенности государственного устройства и выбора Православия как веры, исходя из той же степи, медленных равнинных рек.

Здесь и тютчевское «Эти бедные селенья, Эта скудная природа. Край родной долготерпенья, Край ты русского народа», и рассказ И.А.Гончарова про Обломовскую лень. Многочисленные речи о панславизме и панмонголизме, и о том, как «испортило» русский характер многовековое иго, породив потом привычку к крепостному рабскому состоянию, делению на рабов с безмерной нищетой и господ с безмерной азиатской роскошью. Споры «славянофилов» и «западников» о своем «особом» или западническом пути России, православии как объединяющей идее.

Картина видимой неподвижности и дремотности географического состояния сменяется у Блока иной, полной энергии, движения, мелькают версты, кручи, сквозь кровь и пыль, опять с вековою тоскою пригнулись к земле ковыли, и вновь развязаны дикие страсти под игом ущербной луны, опять над полем Куликовым взошла и расточилась мгла, и снова за тишиною беспробудной не слышно грома битвы, «но узнаю тебя, начало Высоких и мятежных дней! Над вражьим станом, как бывало, и плеск, и трубы лебедей». Год за годом, век за веком, историческое движение страны; «наш путь —степной»..

 
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
 

В этом непрерывном движении непокоя постоянно возникает знакомый нам образ, которому молились, в который верили, который воодушевлял, ободрял, объединял, давал силу и надежду русскому человеку. В первом стихотворении цикла он только мелькнет на святом знамени в степном дыму и блеске сабель.

 
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь..
 

Во втором – возникнет в словах воина Куликовской битвы о той самой ночи перед битвой: «Светлый стяг над нашими полками Не взыграет больше никогда», «За святое дело мертвым лечь», в облике Светлой Жены и просьбе поминать погибших.

 
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
 

Третье стихотворение, центр цикла, кульминация-обращение к Ней, сошедшей к воину «в одежде свет струящей»

 
В ночь, когда Мамай залег с ордою
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, —
Разве знала Ты?
 

14 июня 1908

И уже звучит голос человека двадцатого столетия, знающего другие битвы и другие потрясения, о которых не знали участники Куликовской, но сердце все возвращается к той, решающей, к той осветленной ночи: «Явись, мое дивное диво! Быть светлым меня научи!» Вздымается конская грива… За ветром взывают мечи…

 
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал.-Молись!
 

В цикле «На поле Куликовом» есть сложный второй план, который проясняется при сравнении со статьей Блока «Народ и интеллигенция», написанной одновременно со стихами, в частности объясняет, почему Блок ставит образ Богородицы, несущий идею объединения и просветленности умов, в центр цикла. Глубоко предчувствовавший, что Россия начала двадцатого века с ее массой нерешенных общественных вопросов стоит перед утратой своей государственности, А. Блок говорил о двух станах в русском обществе: народ и интеллигенция; полтораста миллионов с одной стороны и несколько сот тысяч – с другой; люди, взаимно не понимающие друг друга в самом основном.

 
Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь
И даже мглы – ночной и зарубежной —
Я не боюсь., —
 

напишет Блок в стихах. Степной России, пространства которой становились полем для битвы с зарубежными врагами всех мастей, не внове было объединяться в борьбе с внешним врагом. Боялся другого, что может быть выражено русскими пословицами «нас никто не разорит, если сами себя не разорим» или «мы друг друга едим и тем сыты бываем». В статье «Народ и интеллигенция» Блок скажет: « Среди сотен тысяч происходит торопливое брожение, непрестанная смена направлений, настроений, боевых знамен. Над городами стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху; такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говорит сказание. Скрипят многочисленные телеги за Непрядвой, стоит людской вопль, а на туманной реке тревожно плещутся и кричат гуси и лебеди.

Среди десятков миллионов царствуют как будто тишина и сон. Но и над станом Дмитрия Донского стояла тишина; однако заплакал воевода Боброк, припав ухом к земле: он услышал, как неутешно плачет вдовица, как мать бьется о стремя сына. Над русским станом полыхала далекая и зловещая зарница.

Между двумя станами есть тонкая соединительная черта, какой не было между русскими и татарами, явно враждебными. Но как тонка эта черта между станами враждебными тайно: два стана не видят и не хотят знать друг друга; к тем, кто желает мира и сговора, большинство из народа и большинство из интеллигенции относятся как к изменникам и перебежчикам.

Не так ли тонка эта черта, как туманная речка Непрядва? Ночью перед битвой вилась она, прозрачная, между двух станов; а в ночь после битвы, и еще семь ночей подряд, она текла, красная от русской и татарской крови.

Нужно ли говорить, насколько пророчески прав оказался А. Блок: русская Непрядва после 1917 года текла не семь ночей, а многие десятилетия кровью двух станов, не сумевших и не пожелавших договориться, послушать и понять друг друга.

В описании истории Донской иконы есть сведения о том, что казаки после победы преподнесли ее в дар Дмитрию Донскому, он внес ее в Успенский собор Московского Кремля, что она являлась храмовым образом Успенского собора в Коломне, построенного Дмитрием Донским в 1382 году в честь победы на Куликовом поле, избавления от врагов в брани. В память погибших на Куликовом поле им был установлен особый день поминовения – «Дмитровская суббота». Среди русских народных духовных стихов, которые распевали нищие слепцы – калики перехожие, есть глубокая, психологически тонкая баллада с таким названием. «Накануне субботы Дмитровской В соборе святом Успенскиим Обедню пел Киприян святой, За обедней был Димитрей князь С благоверною княгиней Евдокиею, Со князьями ли, со боярами, Со теми со славными воеводами. Перед самой то было перед достойной.» «Достойно есть…» – начальные слова молитвы в честь Богородицы. Так называют и почитаемую в России икону, пришедшую из Греции, с горы Афон, первое ее название «Милостивая».

«Перестал Димитрей князь молиться, Ко столбу князь прислонился, Умом князь Димитрей изумился; Открылись душевные его очи, Видит он дивное виденье:

 
Не горят свечи перед иконами,
Не сияют камни на златых окладах,
Не слышит он пения святого,
А видит он чистое поле
То ли чисто поле Куликово.
 

В видении Богородица предрекает: «Не в своем Димитрей князь месте, -Предводить ему лики мучеников, А его княгине в моем стаде». Тут явление пропало, загорелись в храме свечи, засияли в окладах камни, образумился князь Дмитрий,

 
Да слезно он восплакнул,
Таково слово он молвил:
«Ах, знать, близок час моей смерти!
Скоро буду в гробе я лежати,
А моей княгине быть в черницах!»
 

(Голубиная книга Русские народные духовные стихи Х1-Х1Х веков: М.,1991г.,с.286—287)

Иван Грозный перед победоносным походом на Казань долго и усердно молился перед Донской иконой. Когда Казань была взята, царь распорядился перенести чудотворную святыню в Москву. Она пребывала в Благовещенском соборе Кремля, откуда после революции взята в Третьяковскую галерею В честь нее основан в Москве Донской монастырь на том месте, где стояла икона, воодушевляя воинов, во время битвы с крымскими татарами, подошедшими к самым Воробьевым горам в царствование Федора Иоанновича

Предполагается, что писал ее Феофан Грек. Написана в Х1У веке. Выражает чувство радости, спокойствия и нежности, что создает особое впечатление. Так как она являлась хоругвью, то имеет изображение и на оборотной стороне – Успение Богоматери.

В акафисте Пресвятой Богородице в честь чудотворной иконы Ее Донской поется: «Радуйся, Владычица, иконою Твоею Донскою в напастях нам помогающая… Видя тебя, Богородица, в объятьях Младенца Христа держащую и главою к Пречистому Лику Его кротко приникшую, понимаем Божественную любовь Твою и непрестанное о мире ходатайство. В левой же руке держишь платок чистый, чтобы слезы плачущим скоро осушать, да никто же от Тебя неутешен изыдет… Людям российским, люто страдающим от нашествия врагов, благоволила явить образ Твой в струях реки Дона в знамение милости твоей к Отечеству нашему, в защиту от врагов видимых и невидимых, которых помощью Божией побеждаем»

В трагедии Пушкина «Борис Годунов» рядом с Владимирской является Донская икона Богоматери. Щелкалов на Красной площади обращается к народу:

 
Собором положили
В последний раз отведать силу просьбы
Над скорбною правителя душой.
Заутра вновь святейший патриарх,
В Кремле отпев торжественно молебен,
Предшествуем хоругвями святыми,
С иконами Владимирской, Донской
Воздвижется, а с ним синклит, бояре,
Да сонм дворян, да выборные люди
И весь народ московский православный,
Мы все пойдем молить царицу вновь,
Да сжалится над сирою Москвою
И на венец благословит Бориса.
Идите же вы с богом по домам,
Молитеся – да взыдет к небесам
Усердная молитва православных.
 

Сцены избрания на царство Бориса Годунова, изображенные Пушкиным в трагедии, приводят на память другое избрание. 1613 год. Смутное время. Из Москвы в Кострому является торжественное посольство из духовенства, бояр и всякого звания людей. Посольство несло с собой Владимирский образ Богоматери и икону московских чудотворцев. В Костроме оно было встречено сонмом духовенства с местночтимой Феодоровской иконой «Умиление», известной еще с Х11 века, по легенде принесенной великомучеником, покровителем воинов Федором Стратилатом, отсюда ее название «Феодоровская», которая прославилась многими чудотворствами, не раз спасала костромчан от татарского разорения, первоначально стояла в бедной маленькой часовне, а затем в Костромском соборе.

Шествие отправилось в Ипатьевский монастырь, где вместе со своей матерью старицей Марфой проживал юный Михаил Романов, просить его на царство. Марфа отказывалась отпустить сына, ссылаясь на то, что он молод годами, царство разорено и не справиться ему с этим тяжким бременем. Тогда архиепископ Рязанский обратился к Марфе и Михаилу: «Для чего же иконы Пресвятой Владычицы шествовали с нами в далекий путь? Если нас не слушаетесь, то ради Богоматери склонитесь на милость и не прогневайте Господа Бога».

Марфа, упав на колени перед Феодоровской, сказала: «Да будет воля Твоя, Владычица! В Твои руки предаю сына моего. Наставь его на путь истинный, на благо себе и Отечеству». Так перед этой иконой был избран первый царь из дома Романовых, покровительницей которого стала Феодоровская. Старица мать Марфа отдала своего сына людям, следуя завету Великой Матери, давшей людям Христа. Современников позже поразило роковое совпадение, наводившее на мысли о «смутном времени»: ужасное убийство царской семьи Романовых и малолетнего царевича Алексея, совершившееся по приказу большевистского правительства, произошло в доме, который тоже назывался Ипатьевским. В семнадцатом веке гибель юного Михаила от рук польского отряда, посланного убить его, предотвратил, по народной легенде. костромской крестьянин Иван Сусанин, приняв смерть царя на себя. «Снег чистый чистейшая кровь обагрила. Она для России спасла Михаила», – напишет в думе «Иван Сусанин» К.Ф.Рылеев.

В конце восьмидесятых годов двадцатого века, когда «на царство» избирался молодой энергичный Михаил Горбачев и вновь было ощущение «смутного времени», но также и больших надежд, поэт Владимир Костров «напутствовал» его стихотворением, полным исторических аналогий.

 
Когда у красного горнила
Стонала Русь: Господь, спаси! —
Явилось имя Михаила
На клиросах всея Руси.
 

Вл. Костров

«Если помнить» —

«Новый мир», 1988,№11,с.4—5.

Икона «Умиление» любима в России. Владимирскую в любом списке вы узнаете по повернутой к зрителю обнаженной пяточке Младенца Христа, которую с особым чувством целуют верующие, прикладываясь к иконе. На Донской- Младенец Христос, обнимающий Мать, плотно составил ножки на левой руке Богоматери, в которой она держит платок. На Феодоровской у Него обнажена по колено левая ножка. На иконе «Взыскание погибших» Мария прижимает Младенца скрещенными пальцами рук, а Он не сидит у Нее на руке, а стоит, обнимая за шею. Жировицкая как бы повторяет Донскую, но левая рука Богоматери приложена к груди и обнаженные до колен ножки Младенца устроились на складках ее омофора. На Касперовской не поясное, а погрудное изображение, Младенец слева прильнул к щеке, в одной руке держит свиток завета, другой держится за плат Матери. На Киккской – он старше возрастом. Мать держит его за левую ручку. На Козельшанской – Младенец полулежит на левой руке Матери, протягивая руку к крестику. На Коневской он держит в левой руке птенца голубя. На Любятовской гладит Мать по щеке, в левой руке Его – свиток. На Почаевской удобно устроился, положив локоток на плечо Матери. Она в руках держит белый платочек.

Переходя от иконы к иконе, можно ощутить удивительное чувство движения, дыхание жизни: Младенец на руках Матери живет, движется, растет. Мать то крепко сжимает Его в объятиях, то слегка отстраняется, изменяется наклон головы.

По преданию, когда Христу исполнилось три года, Богородица видела сон, в котором явлено было будущее Ее и Сына. Ангелы показывали Распятие, орудия казни: гвозди, которыми приколотят к кресту, копье, которое в него вонзят, крест, на котором будут распинать. Русские духовные стихи на тему «Сон Богородицы» известны во многих вариантах. Очевидно, они вызывали особое сочувствие слушателей. В сущности они объясняют момент, который изображается на иконе типа «Умиление»: Мать в тревоге и скорби прижала к себе Сына, желая защитить Его. Сложно и прекрасно движение матери. «Не отдам!» – говорят ее руки, а серьезные и бесконечно печальные глаза сознают, что придется отдать. Сын гладит Ее рукой, заглядывает в глаза, утешает.

Каждая земная мать испытывает подобные чувства, когда ребенок сходит с ее рук, идет в мир, полный опасности, оттого так понятно изображенное на иконе, такое сочувствие и понимание вызывает образ Богоматери. Давно замечено, что у женщины, становящейся матерью, изменяется лицо, оно как бы озаряется каким-то неземным светом: иным становится взгляд, иначе улыбаются губы. Говорят, что Рафаэль, создавая образы Мадонн, специально посещал рожениц, чтобы уловить тайну этого чудесного преображения, отблеск Божества на лице матери.

Чистота, целомудрие, нежность, счастье и гармония материнства, доброта и строгость, страдание, следы выплаканных слез, тревога, печаль, укор, скорбь, смирение, кротость, мудрость прозрения, величие души, всезнание, и вопрос, и вечная тайна, покорность судьбе и стойкость перед ее ударами воплощаются в иконе Богоматери; в Ее глазах понимание, участие, всепрощение и сочувствие, доброта и осуждение, нелицеприятный суд. Чем больше человек знает о себе, чем более наполнена его душа, тем глубже его восприятие иконы, тем отчетливее и серьезнее говорит с ним Богородица. И кажутся прославленные иконы написанными не человеческой рукою, но Божьей.

 
«Напишу твой лик я на икону,
Поставлю твой образ на престоле.
И будут на тебя Богу молиться,
И тебя будут, Мати, поминати,
А меня ли, Христа, прославляти!»
 

«Сон Богородицы» – Голубиная книга. С.172

Создавая образ Великой Матери, иконописец может особо подчеркнуть в нем те или иные черты. На иконе «Страстная» вверху изображаются ангелы, держащие в руках орудия казни Христа: гвозди, копье. Лик Богоматери выражает волнение, потрясение, ужас от того, что должно произойти и чего нельзя избежать.

Невозможно забыть впечатления образа Ярославской иконы Богородицы; нежной и покорной линии Ее головы, наклонившейся к Младенцу; бережного, невесомого и такого надежного движения рук с удлиненными пальцами; выплаканных глаз; скорбно сжатого рта; губ, сдерживающих готовое прорваться рыдание. Ярославская школа иконописи особенно знаменита в ХУ веке, основой ее являются древние иконы. Предание гласит о том, что в Х111 веке святыми князьями Василием и Константином привезена икона Богоматери Ярославская, которая всегда пребывала в кафедральном соборе среди творений местных иконописцев, став для них каноном и образцом.

 
По улице толпа течет,
Высоко образа вздымая,
А солнце яростно печет
И ясно, ясно небо мая.
 

В стихотворении Дм. Семеновского «Праздник» (1916г.) описывается крестный ход в маленьком городке. Любимые русские святые, покинув иконостас, идут с народом. Икона Богородицы в окладе с венцом из дорогих каменьев. Лицо Ее, такое дорогое и любимое, говорит о спокойствии, за которым не бездушие, а всеведенье страдания, единения с народом. Богатство убранства не рождает ощущения отчужденности и кичливости, как это часто бывает при взгляде на самодовольного и жестокого богатея. Дорогие каменья теплятся, как свечи в храме. Они собраны подаяниями верующих, принесены для Матери во имя справедливости, любви, милосердия, доброты и бескорыстия. Это богатство благословенно.

К иконе Богородицы отправляется, спасаясь от отчаяния безнадежности, героиня поэмы «Мороз, Красный нос» Н. А. Некрасова, творчество которого тесно связано с Ярославской губернией и родным Грешневым.

 
Пошла в монастырь отдаленный
(Верстах в десяти от села),
Где в некой иконе явленной
Целебная сила была.
 

В темную морозную с ветром ночь за десять верст от села, уже зная и предчувствуя, что поздно, нельзя изменить предназначенного, все знаки говорят о том: сон, виденный на Спасов день, где Прокла уже не было среди живых; упавшая звезда; ворон, сидящий на золоченом кресте монастыря. Здесь хоронят с иконой молодую схимницу.

 
Двинулась с миром икона святая,
Сестры запели, ее провожая,
Все приложилися к ней.
Много Владычице было почету:
 

В посвящении, обращенном к сестре, которое открывает поэму, Некрасов вспоминает свою мать: «И пускай они мимо прошли, Надо мною ходившие грозы, Знаю я, чьи молитвы и слезы Роковую стрелу отвели…». В финале поэмы возникает образ Мороза-воеводы, удалого, своевольного, хвастливого и очень богатого: «Богат я, казны не считаю, А все не скудеет добро; Я царство мое убираю В алмазы, жемчуг, серебро». Но богатство это мертвое и умерщвляющее. Как умерщвляет холод людских сердец. Дарья, застывающая в своем заколдованном сне, слышит последнюю и самую желанную песню.

 
О чем она – бог ее знает!
Я слов уловить не умел,
Но сердце она утоляет,
В ней дольнего счастья предел.
 

Отдельный вид составляют иконы «Умиление», где Богоматерь изображена без Младенца на руках. К таким относятся, например, «Семистрельная» и «Умягчение злых сердец», образ из кельи Серафима Саровского, а также Ахтырская икона Богоматери, которая явилась в 1739 году священнику приходской церкви Покрова Богородицы в г. Ахтырке Харьковской губернии о. Даниилу Васильеву в траве, когда он косил. Сияла неизреченным светом, В той комнате, где ее поместили, невозможно было ночевать от какого-то непонятного страха. Неоднократно о. Даниил видел необыкновенно яркий свет от нее. Наконец, Богоматерь пришла к нему во сне, велела обмыть икону чистою водою и покрыть покрывалом. Вода оказалась целебной. В рукописной книге Ахтырского Покровского собора, куда поместили икону, записано много чудесных исцелений от нее.

Совсем юная Богоматерь изображена на иконе с непокрытой головой, распущенными темными волосами в трехчетвертном повороте вправо. Руки молитвенно сложены на груди. На уровне левого плеча – распятие. Христос на распятии также совсем юн. Он отрок, мальчик.